╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
ут уничтожены.
Пот каплями сбегал по его щекам и подбородку. Он вытер его рассеянно,
прислушиваясь к происходящему на палубе, как всегда, когда он был на борту и
спал или был свободен от вахты и ничего не делал, так, чтобы попытаться
услышать опасность до того, как что-то случится.
Мы должны вырваться и захватить корабль. Знать бы, что делает Фелисите.
И дети. Надо посчитать, Тюдору теперь семь лет, а Лизбет... Мы уже год,
одиннадцать месяцев и шесть дней из Амстердама, тридцать семь дней
снаряжались и шли туда из, Чатема, добавим последние одиннадцать дней,
которые она прожила до начала погрузки в Чатеме. Это ее точный возраст -
если все нормально. Все должно быть хорошо. Фелисите будет готовить и
ухаживать за детьми, убираться и разговаривать с ними, когда дети подрастут,
такие же сильные и бесстрашные, как их мать. Прекрасно было бы вернуться
домой, гулять с ними по берегу, и лесам, и полянам, - вся эта красота и есть
Англия.
Годами он учился думать о них как о героях пьесы, людях, которых вы
любили и за которых отдали бы жизнь, пьесы, которая никогда не кончится.
Иначе боль от расставания была бы слишком сильной. Он мог чуть ли не
сосчитать все дни, которые провел дома за те одиннадцать лет, что был женат.
"Их было мало, - подумал он, - слишком мало. "Это трудная жизнь для женщины,
Фелисите", - говорил он ей раньше. И она говорила: "Любая жизнь для женщины
трудная". Ей тогда было семнадцать лет, она была высокая с длинными
волосами... "
Слух предупредил его об опасности.
Люди сидели или склонились к стене, кто-то пытался уснуть. Винк и
Пьетерсун, близкие друзья, тихо переговаривались. Ван-Некк и другие смотрели
в пространство. Спилберген полуспал-полубодрствовал, и Блэксорн подумал, что
он сильнее, чем им казалось.
Наступило внезапное молчание, когда они услышали шаги над головой. Шаги
прекратились. Приглушенные голоса на грубом, странно звучащем языке.
Блэксорн подумал, что он узнал голос самурая - Оми-сана? Да, это было его
имя, но он не был уверен. Через момент голоса смолкли и шаги удалились.
- Ты думаешь, они дадут нам поесть, кормчий? - спросил Сонк.
- Да.
- Я бы выпил. Холодного пива, о Боже, - сказал Пьетерсун.
- Заткнись, - сказал Винк. - Ты достаточно сделал, чтобы заставить
человека попотеть.
Блэксорн чувствовал, что его рубашка вся пропотела. И этот запах!
"Ей-Богу, мне бы надо было принять ванну", - подумал он и внезапно
улыбнулся, вспоминая. ... Мура и остальные отнесли его в теплую комнату и
положили на каменную скамью, его конечности все еще были онемевшими и
двигались очень медленно. Три женщины под руководством старшей начали
раздевать его, он пытался остановить их, но каждый раз, когда он шевелился,
один из мужчин ударял по нерву - и он становился неподвижным, и как он их ни
обзывал и ни клял, они продолжали раздевать его, пока он не остался. совсем
голым. Не то чтобы он стыдился обнажиться перед женщинами, - дело было в
том, что. он всегда делал это в интимной обстановке, таков был обычай. И ему
не нравилось, что его кто-то раздевает, пусть даже эти нецивилизованные
люди, дикари. Но быть раздетым публично, как маленький, беспомощный ребенок,
и быть везде вымытым, как ребенок, теплой, мыльной душистой водой, когда они
тараторили и улыбались, а он лежал на спине, - это было слишком. У него
началась эрекция, и чем больше он пытался ее остановить, тем становилось
хуже. По крайней мере он так думал, но женщинам так не казалось. Глаза их
расширились, а он начал краснеть. "Боже милостивый, один ты, наш
единственный, я не могу краснеть! " Но он краснел, и казалось, что это
увеличивает его размеры, и старуха захлопала в ладоши в удивлении и сказала
что-то, все закивали головами, а она покачала головой с угрожающим видом и
еще что-то сказала - они закивали еще старательнее.
Мура что-то сказал с большой серьезностью.
- Капитан-сан, мама-сан благодарит вас, это самое лучшее а ее жизни,
теперь она может умереть счастливой! - И он и все они сразу поклонились как
один, и тут он, Блэксорн, увидел, как смешно это было, и начал хохотать. Они
вздрогнули, потом тоже засмеялись. Смех отнял у него последние силы, и
старуха немного опечалилась и сказала об этом, и тут снова все вместе
расхохотались. После этого его мягко положили в большую ванну, где было
много воды, и вскоре он уже не смог ее больше выдерживать, и его,
задыхающегося, положили снова на скамью. Женщины вытерли его, а потом пришел
слепой старик. Блэксорн не знал, что такое массаж. Сначала он пытался
сопротивляться этим щупающим пальцам, но потом их волшебная сила покорила
его, и вскоре он лежал, чуть ли не мурлыкая, как кошка, когда пальцы нашли
узелки и разогнали кровь, этот эликсир, который скрывался под кожей,
мускулами и жилами.
После этого его отнесли в постель, слабого, полусонного, и там была
девушка. Она была терпелива с ним, и после сна, когда к нему вернулись силы,
он овладел ею очень осторожно, хотя так долго воздерживался.
Он не спросил ее имени, и утром, когда Мура, напряженный и очень
испуганный, с трудом разбудил его, она ушла.
Блэксорн вздохнул. "Жизнь удивительна", - подумал он.
В погребе опять разворчался Спилберген, Маетсуккер проклинал свою
голову и стонал, не от боли, а от страха, мальчик Круук был почти в
обмороке, и Жан Ропер сказал:
- О чем ты смеешься, кормчий?
- Пошел ты к черту!
- Кстати, кормчий, - сказал Ван-Некк осторожно о том, что было у всех в
голове, - вы очень неразумно атаковали священника перед этим поганым желтым
негодяем.
Таково было общее, хотя и осторожно высказанное мнение.
- Если бы этого не случилось, я не думаю, чтобы мы были в этой грязи.
Ван-Некк стоял на расстоянии от Блэксорна.
- Все, что нужно было сделать, - это опустить голову в пыль, когда этот
негодяй хозяин оказывается поблизости, и они становятся кроткие, как овечки.
Он подождал ответа, но Блэксорн не ответил, только повернулся к двери
на лестнице. Казалось, что никто не сказал ни слова. Но напряжение
увеличивалось.
Паулюс Спилберген с трудом поднялся на одном локте.
- О чем вы говорите, Баккус?
Ван-Некк подошел к нему и объяснил все про священника и распятие, и что
случилось, и почему они здесь. Его глаза болели сегодня больше, чем обычно.
- Да, это было опасно, кормчий, - согласился Спилберген. - Я бы сказал,
совершенно неправильно - передайте мне немного воды. Теперь иезуиты вообще
не оставят нас в покое.
- Тебе бы следовало сломать ему шею, кормчий. Иезуиты все равно не
оставят нас в покое, - сказал Жан Ропер. - Они противные вши, а мы здесь, в
этой вонючей дыре, в наказанье божье.
- Это чушь, Ропер, - сказал Спилберген. - Мы здесь потому...
- Это божье наказание! Нам нужно было сжечь все церкви в
Санта-Магдалене, а не только те две. Спилберген слабо отмахнулся от мухи.
- Испанские войска перестроились, и нас было меньше одного против
пятнадцати. Дайте мне воды! Мы разграбили город, и захватили добычу, и
ткнули их носами в грязь. Если бы мы остались и не отступили, нас бы убили.
- Что делать, если мы выполняем волю Бога? Он оставил нас.
- Может быть, мы здесь, чтобы выполнять божью волю, - сказал Ван-Некк
успокаивающе, поскольку Ропер был хорошим, хотя и слишком религиозным
человеком, умелым купцом и сыном его партнера.
- Может быть, мы сможем показать этим туземцам ложность папизма? Может
быть, мы могли бы обратить их в свою истинную веру.
- Совершенно верно, - сказал Сттапберген. Он все еще чувствовал
слабость, но силы к нему возвращались.
- Я думаю, тебе следовало бы посоветоваться с Баккусом, кормчий. В
конце концов, он главный из купцов. Он очень хорош при переговорах с
дикарями. Передайте воды, я сказал!
- Ее совсем нет, Паулюс. - Мрачность Ван-Некка увеличилась. - Они не
дают нам ни воды, ни пищи. У нас нет даже параши.
- Ну, попросите одну! И немного воды! Боже, я хочу пить! Попросите
воды! Вы!
- Я? - спросил Винк.
- Да. Ты!
Винк посмотрел на Блэксорна, но Блэксорн, не обращая на них внимания,
смотрел на дверь. Тогда Винк встал под дверью и закричал:
- Эй! Вы там! Дайте нам, ради Бога, воды. Мы хотим есть и пить!
Ответа не было. Он закричал опять. Нет ответа. Постепенно начали
кричать и остальные. Все, за исключением Блэксорна. Вскоре голод, жажда,
теснота дали себя знать и они завыли как волки. Люк открылся. Оми смотрел
вниз, на них. Рядом стояли Мура и священник.
- Воды! И пищи, ради Бога! Выпустите нас отсюда! - завопили они снова.
Оми подошел к Муре, который кивнул и ушел. Минутой позже Мура вернулся,
неся большую бочку вдвоем с другим рыбаком. Они опустошили ее, вылив на
головы узников отбросы гнилой рыбы в морской воде.
Люди в погребе рассеялись и пытались спастись, но не всем это удалось.
Пострадал Спилберген, почти захлебнулся. Блэксорн не двинулся из своего
угла. Он только с ненавистью смотрел на Оми.
Тогда заговорил Оми. Стояла подавленная тишина, нарушаемая только
кашлем и рыганьем Спилбергена. Когда Оми кончил говорить, к люку с опаской
подошел священник.
- Вот приказ Касиги Оми. Вы будете вести себя как приличные люди. Вы
больше не будете шуметь. Если будете шуметь, в следующий раз в погреб будет
вылито пять бочонков. Потом десять, потом двадцать. Вам будут давать пищу и
воду два раза в день. Когда вы научитесь вести себя, вам будет позволено
выйти в общество людей. Господин Ябу милостиво сохранил вам ваши жизни,
позволив вам верно служить ему. Всем, за исключением одного. Один из вас
умрет. Вечером. Вы должны выбрать, кто это будет. Но ты, - он указал на
Блэксорна, - ты не должен быть выбран. - Чувствуя себя неловко, священник
глубоко вздохнул, сделал полупоклон самураю и отступил назад.
Оми посмотрел вниз, в отверстие. Он мог видеть глаза Блэксорна и
чувствовал его ненависть. "Потребуется многое, чтобы сломить дух этого
человека, - подумал он. - Ничего. Времени достаточно". Крышка люка с шумом
опустилась на место.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ябу лежал в горячей ванне, более сосредоточенный, более уверенный в
себе, чем когда-либо в своей жизни. Корабль показал, как он богат, и это
богатство давало ему власть, которую он раньше считал невозможной.
- Я хочу перевезти завтра все на берег, - сказал он, - Перепакуй
мушкеты в ящики. Замаскируй все сетью или мешками.
"Пять сотен мушкетов, - подумал он радостно. - И еще порох и патроны,
больше того, что имеет Торанага во всех восьми провинциях. И двадцать пушек,
пять тысяч пушечных ядер с большим количеством снаряжения. Зажигательные
заряды мешками. Все лучшего европейского качества". Мура, ты обеспечишь
носильщиков. Игураши-сан, я хочу, чтобы все вооружение, включая пушки,
немедленно перевезли в мой замок в Мишиме тайно. Ты будешь отвечать за это.
- Да, господин.
Они находились в главном трюме корабля, и каждый во все глаза глядел на
него: Игураши, высокий, гибкий одноглазый мужчина, его главный вассал,
Зукимото, его интендант, вместе с десятью пропотевшими крестьянами, которые
открывали ящики под присмотром Муры и его личной охраны из четырех самураев.
Он знал, что они не поняли его веселья или необходимости соблюдать тайну.
"Хорошо", - подумал он.
Когда португальцы в 1542 году открыли Японию, они привезли мушкеты и
порох. Через восемнадцать месяцев японцы научились делать их. По качеству
они были хуже европейских образцов, но это не имело значения, так как ружья
считались просто забавной новинкой и долгое время использовались только для
охоты - и даже здесь лук был более метким оружием. К тому же, что более
важно, японское военное оружие было почти ритуальным, - индивидуальные
поединки врукопашную, самым важным и почетным оружием был меч. Использование
ружей считалось трусостью и бесчестием и полностью шло вразрез с кодексом
самураев, Бушидо, Путем Воина, который обязывал самурая воевать и умереть
честно, всю жизнь хранить безоговорочную верность одному феодалу-господину,
не бояться смерти, даже стремиться к ней на своей службе, гордиться своим
именем и сохранять его незапятнанным.
Несколько лет Ябу создавал секретную теорию. Спустя много времени,
подумал он радостно, вы сможете расширить ее и ввести в действие: пятьсот
избранных самураев, вооруженных мушкетами, подготовленных как единое целое,
головной отряд двенадцатитысячного обычного войска, поддерживаемый двадцатью
пушками, которые обслуживают специально подготовленные люди, также
тренированные как единое целое. Новая стратегия для новой эры! В будущей
войне оружие может быть решающим!
"А как же Бусидо? " - всегда спрашивали его духи предков.
"А что Бусидо? " - в свою очередь спрашивал он их.
Они никогда не отвечали.
Даже в самых буйных своих мечтаниях он никогда не думал, что
когда-нибудь сможет владеть пятью сотнями ружей. Но теперь они у него
оказались бесплатно, и он один знает, как пользоваться ими. Но чью сторону
ему принять? Торанаги или Ишидо? Или он должен подождать - и, может быть,
станет тогда, победителем?
- Игураши-сан. Ты поедешь ночью и возьмешь хорошую охрану.
- Да, хозяин.
- Это должно остаться в тайне. Мура, или деревня будет уничтожена.
- Никто ничего не скажет, господин. Я могу поручиться за свою деревню.
Я не смогу поручиться за дорогу или за другие деревни. Кто знает, где есть
шпионы? Но мы ничего не скажем.
После этого Ябу пошел в комнату с драгоценностями. Там хранилось то,
что он принял за пиратскую добычу: серебряные и золотые тарелки, кубки,
подсвечники и украшения, несколько религиозного содержания картин в богатых,
выложенных камнями рамах. В шкафу - женские платья, искусно убранные
золотыми нитями и цветными камнями.
- Я расплавлю серебро и золото в слитки и положу в сокровищницу, -
сказал Зукимото. Он был аккуратный, педантичный человек лет сорока и не
принадлежал к военной касте. Много лет назад он был буддийским
воином-священником, но Тайко, Лорд-Протектор, уничтожил его монастырь, во
время кампании по очистке своих земель от буддийских противоборствующих
монастырей и сект, не признававших его абсолютным сюзереном. Зукимото
откупился от преждевременной смерти и стал мелким купцом, бродячим торговцем
рисом. Десять лет назад он присоединился к комиссариату Ябу и теперь был
незаменим.
- Что касается одежды, может быть, золотая нить и камни имеют большую
цену. С вашего разрешения, я упакую и пошлю их в Нагасаки с чем-нибудь, что
мне удастся спасти с корабля. - Порт Нагасаки, на самом южном берегу южного
острова Кюсю, был официальным хранилищем и торговым рынком португальцев. -
Варвары могут хорошо заплатить за эти диковины и безделушки.
- Хорошо. А что в тюках в другом трюме?
- Там теплая одежда. Совершенно бесполезная для нас, господин, вовсе не
имеющая рыночной цены. Но это порадует вас. - Зукимото открыл сейф.
В сейфе были двадцать тысяч чеканных кусочков серебра. Испанские
дублоны. Высшего качества.
Ябу забарахтался в ванне. Он вытер пот с лица и шеи маленьким белым
полотенцем и глубже погрузился в горячую ароматную воду. "Если бы три дня
назад, - сказал он себе, - прорицатель предсказал, что все это случится, ему
скормили бы его собственный язык за предсказание невозможных вещей".
Три дня назад он был в Эдо, столице Торанаги. Послание Оми попало туда
к вечеру. Очевидно, что корабль нужно было обыскать сразу же, но Торанага
отсутствовал, он был в Осаке, где у него была стычка с генеральным лордом
Ишидо, и в свое отсутствие он пригласил Ябу и всех дружески настроенных
соседей-дайме подождать, пока он не вернется. От такого приглашения нельзя
было отказаться без самых ужасных последствий. Ябу знал, что он и другие
независимые дайме и их семьи были только дополнительной гарантией
безопасности Торанаги и, хотя, конечно, это слово никогда не произносилось,
они были заложниками безопасности возвращения Торанаги из неприступной
вражеской крепости в Осаке, где проходила встреча. Торанага был президентом
Совета регентов, который Тайко назначил на своем смертном ложе, чтобы
управлять империей во время несовершеннолетия своего сына Яэмона, которому
сейчас было семь лет. Всего было пять регентов, все дайме, но только
Торанага и Ишидо имели реальную власть.
Ябу тщательно взвесил все: поездки в Анджиро, связанные с ней опасности
и неотложные дела, требующие его присутствия. Потом он послал за женой и
любимой наложницей.
Человек мог иметь столько наложниц, сколько он хотел, но только одну
жену одновременно.
- Мой племянник Оми только что прислал секретное послание: корабль
варваров приплыл к берегу в Анджиро.
- Один из Черных Кораблей? - Его жена была в большом волнении. Речь шла
об огромных, невероятно богатых торговых кораблях, которые ежегодно во время
муссона плавали между Нагасаки и португальской колонией в Макао, которая
лежала почти в тысяче миль к югу от китайского берега.
- Нет. Но он может быть богатым. Я уезжаю немедленно. Вы скажете, что я
заболел и меня нельзя беспокоить некоторое время ни под каким предлогом. Я
буду обратно через пять дней.
- Это очень опасно, - предупредила его жена. - Господин Торанага
специально приказал нам всем оставаться. Я уверена, он добьется нового
компромисса с Ишидо и он слишком силен, чтобы его сердить. Господин, мы не
можем гарантировать, что кто-нибудь не догадается, в чем дело. Здесь повсюду
шпионы. Если Торанага вернется и обнаружит, что ты ушел, твое отсутствие
будет неправильно понято. Твои враги настроят его против тебя.
- Да, - добавила его наложница. - Пожалуйста, извини меня, но ты должен
слушать госпожу, свою жену. Она права. Господин Торанага никогда не поверит,
что ты не послушался его только для того, чтобы поглядеть на корабль
варваров. Пожалуйста, пошли кого-нибудь еще.
- Но это не обычный чужеземный корабль. Это не португальское судно.
Слушайте меня. Оми говорит, что эти люди из другой страны. Эти люди говорят
между собой на языке, звучащем совсем иначе, у них голубые глаза и золотые
волосы.
- Оми-сан сошел с ума. Или он выпил слишком много саке, - сказала его
жена.
- Это слишком важно, чтобы шутить... для него и для тебя. Его жена
поклонилась, извинилась и сказала, что он совершенно прав, что поправил ее,
но что ее замечание не обидная насмешка. Это была маленькая, тоненькая
женщина на десять лет старше, чем он, в течение восьми лет она приносила ему
по ребенку каждый год, пока живот ее не усох, и пятеро из них были сыновья.
Трое стали воинами и храбро погибли в войне против Китая. Еще один стал
буддийским монахом, а последнего, которому сейчас было девятнадцать, он
презирал.
Его жена, госпожа Юрико, была единственной женщиной, которую он
когда-либо боялся, и единственной женщиной, которую он ценил, за исключением
покойной матери, - и она правила его домом мягко и осмотрительно.
- Еще раз, пожалуйста, извини меня, - сказала она. - Оми-сан описал,
что за груз?
- Нет. Он не осмотрел его, Юрико-сан. Он говорит, что сразу же опечатал
корабль, настолько он был необычен. До сих пор здесь не было ни о