╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
месту: - Господин Торанага сказал, что нам надо поговорить.
- Но вы так не считаете, господин? Несмотря на всю свою решительность,
он вспыхнул, голос его зазвучал отрывисто:
- Мне бы хотелось согласия между нами. Я ведь нисколько не изменился,
да?
- Конечно, господин, почему бы вам меняться? Если что-то не так, то не
из-за вас, а из-за меня, я прошу вас простить меня за это.
- Я прощаю вас, - сказал он, возвышаясь горой над ее паланкином, остро
осознавая, что все смотрят на них, в том числе Анджин-сан и Оми. Она была
необыкновенно прелестна, с высоко подобранными волосами, опущенные глаза
казались такими покорными, а для него все-таки наполненными черным льдом,
который всегда вызывал в нем ярость, слепое бессильное бешенство, зовущее
его убивать, кричать, уродовать, бить, вообще вести себя так, как никогда не
должен вести себя самурай.
- Я снял Чайный Домик на сегодняшний вечер, - сказал он ей, - на вечер
после ужина. Нам приказано сегодня ужинать с господином Торанагой. Я был бы
польщен, если бы вы были моей гостьей после ужина.
- Это я буду польщена, - она поклонилась и ждала с так же опущенными
глазами, а он хотел сбить ее на землю смертельным ударом, потом уйти и
вонзить нож себе в живот крест накрест, чтобы эта боль сняла мучения с его
души.
Он заметил, что она с пониманием посмотрела на него.
- Что-нибудь еще, господин? - спросила она заботливо. Пот бежал у него
по спине и бедрам, кимоно потемнело, грудь и голова болели:
- Вы... вы останетесь в гостинице сегодня вечером.
После этого он оставил Марико и отправился сделать подробные
распоряжения относительно всего обоза. Как можно скорее он передал свои
обязанности Наге и с притворной суровостью быстро зашагал вниз по берегу
реки, пока не остался один, и бросился голый в поток, пренебрегая
опасностью, и боролся с течением до тех пор, пока голова не прояснилась, а
донимавшая его боль не покинула измученное тело.
Приходя в себя, Бунтаро полежал на песке. Теперь, когда она приняла его
приглашение, он должен был действовать. Времени было мало. Он собрался с
силами и пошел обратно к черному ходу, который вел в сад, и постоял там
некоторое время, обдумывая свой план. Он хотел, чтобы сегодня вечером все
было идеальным. Очевидно, что дом был несовершенен, как и сад, - грубое
провинциальное подобие настоящего Чайного Домика. "Ничего, - подумал он,
полностью поглощенный теперь своей задачей, - все будет хорошо. Ночь спрячет
многие недостатки, а фонари создадут недостающую форму".
Слуги уже принесли вещи, которые он заказал заранее - татами, глиняные
масляные лампы, и чистили посуду - все самое лучшее в ╨косе, все совершенно
новое, но скромное, ненавязчиво приличное, без претензий.
Он скинул кимоно, положил мечи и начал убираться. Сначала небольшая
приемная комната и кухня с верандой. Потом извилистая тропинка и камни
мостовой, которые были уложены во мху, и наконец камни и окружающий их сад.
Он тер, мел веником и щетками до тех пор, пока все не стало безукоризненно
чистым, без единого пятнышка, захваченный смирением ручного труда, которое
является началом тя-но-ю, где хозяин должен довести все до полного
совершенства. Первым требованием была абсолютная чистота.
К сумеркам он закончил основные приготовления. Потом тщательно вымылся,
выдержал ужин и пение у Торанаги и как можно скорее переоделся в более
темное платье и поспешил в сад, заперев ворота. Прежде всего он поменял
фитили в масляных лампах. Потом тщательно увлажнил камни мостовой и обрызгал
водой деревья, чтобы они отсвечивали в разных местах, пока маленький сад не
стал сказочной страной, с росинками, танцующими под теплым летним бризом.
Бунтаро поменял местами несколько светильников и, наконец, удовлетворившись,
отпер ворота и пошел в прихожую. Тщательно выбранные кусочки древесного
угля, аккуратно уложенные в пирамиду, горели на белом песке так, как и было
задумано. Цветы в токонома казались подобранными совершенно правильно. Он
еще раз вымыл уже безупречно чистую посуду. Чайник завел свою песню, и он
обрадовался этому звуку, который ему удалось довести до совершенства,
тщательно расположив на дне несколько кусочков железа.
Все было готово. Первым условием совершенства тя-но-ю была чистота,
вторым - полная простота. Последним, и самым главным, - соответствие
конкретному гостю или гостям.
Он услышал ее шаги на камнях мостовой, плеск воды - она окунала,
согласно ритуалу, руки в сосуд со свежей речной водой и встряхивала их,
чтобы осушить. Три осторожных шага на веранду. Еще два шага к занавешенной
двери. Даже она должна была наклониться, чтобы пройти через эту маленькую
дверь, которую сделали такой низкой умышленно, чтобы заставить смириться
каждого. В тя-но-ю все равны, гость и хозяин, самый высокий по рангу дайме и
самый скромный самурай. Даже крестьянин, если его приглашали.
Сначала она рассмотрела составленную мужем композицию. Он выбрал цветок
дикой белой розы и капнул только одну капельку воды на зеленый лист,
поставив его в красные камни. "Приходит осень, - хотел сказать он своей
композицией, - не оплакивай время осени, время умирания, когда земля
начинает засыпать, наслаждайся временем нового начала и переживай прекрасную
прохладу осеннего воздуха в этот еще летний вечер... скоро слеза исчезнет,
испарится, останутся только камни - скоро вы и я исчезнем, останутся только
камни".
Он смотрел на нее, забывшись, глубоко погрузившись теперь в состояние,
близкое к трансу, которое иногда удается пережить устроителю чайной
церемонии, оказавшемуся в полной гармонии со своим окружением. Она
почтительно поклонилась цветку, подошла и села напротив него. На ней было
темно-коричневое кимоно, прошитое нитками обожженного золота, оттенявшего
белизну ее шеи и лица, ее оби темно-зеленого цвета соответствовало ее
нижнему кимоно, волосы были просто подняты вверх и ничем не украшены.
- Добро пожаловать, - сказал он с поклоном, начиная ритуал.
- Вы оказали мне честь, - ответила она согласно ее роли.
Он подал ей легкий ужин на безупречном лакированном подносе, палочки
для еды лежали в нужном положении, ломтики рыбы на рисе, которые он уложил,
дополняли рисунок, и для завершения картины он разбросал в совершенном
беспорядке несколько диких цветков, найденных им на берегу реки. Когда они
покончили с едой, он поднял поднос - каждое его движение имело определенный
смысл, который шел из глубины веков, и отнес его через низкую дверь в кухню.
Оставшись, наконец, одна, Марико критически оглядела огонь, угли под
треножником лежали тлеющей горкой в море застывшего белого песка. Уши
различали свистящий звук огня, сливающийся со звуком закипающего чайника над
ним, и из невидимой кухни шуршание полотенца о фарфор и плеск воды.
Некоторое время ее глаза блуждали по ряду изогнутых стропил, бамбуку и
соломе, образующим крышу домика. Тени от нескольких ламп, которые он
умышленно расставил в кажущемся беспорядке, делали маленькое большим и
незначительное редким, изысканным, все вместе создавало удивительно
гармоничное целое. После того как она все рассмотрела и приняла всей душой,
Марико вышла в сад к маленькому бассейну, который природа веками
выдалбливала в камне, и еще раз сполоснула руки и рот прохладной свежей
водой, вытеревшись свежим полотенцем.
Когда она снова устроилась на своем месте, Бунтаро спросил:
- - Не выпьете ли сейчас чаю?
- Это будет для меня большой честью. Но, пожалуйста, не надо так
беспокоиться из-за меня.
- Вы оказываете мне большую честь. Вы моя гостья. Так он угощал ее
чаем. Но вот все подходило к концу. В молчании Марико минуту сидела не
двигаясь, оставаясь спокойно на своем месте, не желая сознавать, что все
кончилось, или нарушить мир, окружавший ее. В его глазах чувствовалось
растущее напряжение. Тя-но-ю кончалась. Опять надо было начинать жить.
- Вы совершили эту церемонию мастерски, - прошептала она, печаль
захватила ее целиком. Из глаз у нее выскользнула слеза и оторвала сердце от
грудной клетки.
- Нет-нет. Пожалуйста, извините меня... это вы так совершенны... а с
моей стороны все было так ординарно, - сказал он, вздрогнув от такой
неожиданной похвалы.
- Это было лучшим из всего, что я когда-либо видела, - сказала она,
тронутая его полнейшей откровенностью.
- Нет, пожалуйста, извините меня, если это и было прекрасно, то это
было из-за вас, Марико-сан. Это было просто хорошо - вы бы сделали это
гораздо лучше.
- Для меня это было безупречно. Все. Как печально, что другие, более
достойные, чем я, не могли видеть этого тоже! - ее глаза блестели в
мерцающем свете ламп.
- Вы видели это. Вот и все. Это было только для вас. Другие бы не
поняли.
Она чувствовала, как слезы жгут ей щеки. Обычно она стыдилась их, но
сейчас они не беспокоили Марико.
- Спасибо, как я могу отблагодарить вас?
Он поднял веточку дикого тимьяна, наклонился и осторожно дрожащими
пальцами подхватил на ветку ее слезину. Бунтаро молча смотрел на нее,
веточка казалась совсем маленькой в его огромном кулаке.
- Моя работа - любая работа - несравнима с этой красотой. Спасибо.
Он смотрел на слезу на листе. Кусок угля скатился с горки углей, и, не
раздумывая, он поднял клещи и положил его обратно. С вершины горки взлетели
в воздух светящиеся искорки, показалось, что она превратилась в
извергающийся вулкан.
Оба погрузились в сладкую печаль, объединенные простотой одной слезы,
одинаково довольные покоем, захваченные смирением, зная, что то, что дано,
вернется в еще большей чистоте.
Потом он сказал:
- Если бы наш долг не запрещал это, я просил бы вас соединиться со мной
в смерти. Прямо сейчас.
- Я бы пошла с вами. С радостью, - сказала она сразу же. - Давайте
умрем.
- Мы не можем. Из-за нашего долга перед господином Торанагой.
Она вынула нож из-под оби и аккуратно положила его на татами.
- Тогда, пожалуйста, позвольте мне приготовиться.
- Нет. Это будет нарушение нашего долга.
- Что будет, то и будет. Вы и я не можем перевесить чашу весов...
- Да. Но мы не должны уходить раньше нашего повелителя. Ни вы, ни я.
Некоторое время он еще будет нуждаться в каждом преданном вассале.
Пожалуйста, простите меня, но я должен вам запретить это.
- Я была бы рада уйти сегодня вечером. Я готова. Более того, я вообще
желаю уйти в Пустоту. Моя душа наполнена радостью. - она нерешительно
улыбнулась. - Пожалуйста, извините меня за такой эгоизм. Вы совершенно
правы, когда говорите о нашем долге.
Острое, как бритва, лезвие блестело в свете ламп. Они смотрели на него,
глубоко задумавшись. Потом он резко нарушил обаяние этой минуты:
- Почему вы едете в Осаку, Марико-сан?
- Там есть дела, которые уладить могу одна лишь я. Его угрюмость
усиливалась, по мере того как он следил за светом догоравшего фитиля,
попавшим на слезу Марико и отражавшимся миллионами оттенков разных цветов.
- Какие дела?
- Дела, которые касаются будущего нашего дома и должны быть улажены
мною.
- В таком случае вы должны ехать, - он изучающе посмотрел на Марико. -
Но вы поедете одна?
- Да. Я хочу удостовериться в том, что все семейные договоренности
между нами и господином Кийямой относительно женитьбы Сарудзи достаточно
надежны. Деньги, приданое, земли и тому подобное. Надо оформить увеличение
его земельных владений. Господин Хиро-Мацу и господин Торанага требуют
этого. Я несу ответственность за дом.
- Да, - медленно сказал он, - это ваш долг. - Его глаза смотрели в
глаза Марико. - Если господин Торанага вас отпустит, тогда поезжайте, но не
похоже, чтобы вам это позволили. Но все равно... вы должны вернуться
побыстрей. Очень быстро. Неразумно будет оставаться в Осаке даже на минуту
дольше, чем это необходимо.
- Да.
- Морем будет быстрее, чем сушей. Но вы всегда ненавидели море.
- Я все так же не люблю море.
- Но вы будете там недолго?
- Я не думаю, что полмесяца или месяц могут иметь значение. Может быть,
я чего-то не знаю. Я просто чувствую, что я должна выехать сразу.
- Тогда давайте оставим выбор времени и необходимости поездки господину
Торанаге - если он позволит вам вообще поехать. После приезда сюда господина
Затаки и обнародования этих двух свитков единственный выход - война. Ехать
сейчас будет слишком опасно.
- Да. Благодарю вас.
Радуясь тому, что все кончилось, он довольно оглядел комнату, не
заботясь теперь о том, что его уродливая туша занимает все пространство,
каждое из его бедер было шире ее талии, руки толще ее шеи.
- Это прекрасная комната, лучше чем я смел надеяться. Я наслаждался
здесь, я опять вспомнил, что тело - ничто, только хижина в глуши. Благодарю
вас за то, что вы были здесь. Я так рад, что вы приехали в ╨косе,
Марико-сан. Если бы не вы, я бы никогда не провел здесь тя-но-ю и никогда бы
не почувствовал глубины общения с вечностью.
Она поколебалась, потом с опаской подняла коробку для чая династии
Тцанг. Это была простая покрытая глазурью банка без какого-либо орнамента.
Оранжево-коричневая глазурь покрывала ее не полностью, оставляя внизу
неровную каемку чистого фарфора, подчеркивая неуравновешенность гончара и
его нежелание скрывать простоту материала. Бунтаро купил ее у Сен-Накады,
самого знаменитого мастера чайных церемоний, за двадцать тысяч коку.
- Это так красиво, - пробормотала она, наслаждаясь прикосновением к
ней, - так подходит для церемонии.
- Да.
- Вы были настоящим мастером сегодня, Бунтаро-сан. Вы дали мне так
много счастья, - ее голос был низким и напряженным, она слегка подалась
вперед. - Все было столь прекрасно: и сад. и то, как вы артистично скрыли
эти трещины игрой света и тени. И это, - она опять дотронулась до чайницы. -
Все чудесно, даже то, как вы написали на полотенце "ай" - любовь. Для меня
сегодняшним вечером "любовь" было самым прекрасным словом, - слезы снова
потекли по щекам. - Пожалуйста, извините меня, - сказала она, смахивая их.
Он поклонился, смущенный похвалой. Стараясь скрыть свои чувства, он
начал заворачивать чайницу в кусок шелковой ткани. Закончив, Бунтаро положил
ее в ящик и аккуратно поставил перед ней:
- Марико-сан, если у нас в доме возникли денежные проблемы, возьмите
это. Продайте.
- Никогда! - Это была единственная вещь, кроме мечей и большого лука,
которой он очень дорожил. - Это будет последняя вещь, которую я продам.
- Пожалуйста, извините меня, но если платить за моих вассалов будет
нечем, возьмите ее.
- Для них всех денег хватит с лихвой. И на самое лучшее оружие и
лошадей. Нет, Бунтаро-сан, Тцанг ваша.
- Нам осталось жить немного времени. Кому мне завещать ее? Сарудзи?
Она посмотрела на угли и огонь, поглощающий миниатюрный вулкан, это
зрелище успокоило ее.
- Нет. Не раньше, чем он станет настоящим мастером чайной церемонии,
равным его отцу. Я советую вам оставить Тцанг господину Торанаге и попросить
его перед смертью решить, достоин ли получить ее наш сын.
- А если господин Торанага проиграет и погибнет до зимы, как я считаю?
- Здесь, в этом уединенном месте, я могу спокойно сказать вам всю
правду, не притворяясь, ведь откровенность - важная часть тя-но-ю? Да, он
потерпит поражение, если не перетянет свою сторону Кийяму и Оноши, а также
Затаки.
- В таком случае укажите в завещании, что Тцанг должна быть послана с
охраной Его Императорскому Величеству с просьбой принять ее. Конечно, Тцанг
достойна божества.
- Да. Это будет замечательный выбор, - он посмотрел на нож, потом
мрачно добавил: - Ах, Марико-сан, для господина Торанаги сделать уже ничего
нельзя. Его карма уже записана. Он выиграет или проиграет. И если он
выиграет, и если потерпит поражение, все равно не избежать большой крови.
- Да.
Задумавшись, он отвел глаза от ее ножа и посмотрел на веточку дикого
тимьяна, слеза на ней все еще оставалась чистой. Потом сказал:
- Если он потерпит поражение, то, прежде чем я умру - или если я умру,
- я или один из моих людей убьем Анджин-сана.
В темноте ночи ее лицо казалось нереальным. Мягкий бриз трепал пряди
волос, придавая еще больше сходство со статуей.
- Пожалуйста, извините меня, можно я спрошу, почему?
- Он слишком опасен, чтобы его оставлять в живых. Его знания, его идеи,
даже его пятая конечность... он заражает государство, даже господина Яэмона.
Господин Торанага уже попал под его влияние, не так ли?
- Господин Торанага использует его знания, - сказала Марико.
- Тот момент, когда умрет господин Торанага, это момент получения
приказа о смерти Анджин-сана. Но я надеюсь, что глаза нашего господина
раскроются еще до этого, - лампа с догоревшим фитилем затрещала и погасла.
Он взглянул на Марико: - Вы тоже очарованы им?
- Он удивительный человек. Но его ум так отличается от нашего... его
характер... да, так отличается от наших, что временами его почти невозможно
понять. Один раз я пыталась объяснить ему тя-но-ю, но это выше его
понимания.
- Видимо, это ужасно - родиться варваром, ужасно, - сказал Бунтаро.
- Да.
Его взгляд упал на лезвие ее ножа.
- Люди говорят, что Анджин-сан был японцем в предыдущей жизни. Он не
похож на других варваров и он... он очень старается говорить и вести себя
как один из нас, хотя это ему и не удается, да?
- Я хотела бы, чтобы вы видели его в тот вечер, когда он чуть не
совершил сеппуку, Бунтаро-сан. Я... это было очень необычно. Я видела, что
смерть уже коснулась его, но была отведена рукою Оми. Может, он когда-то был
японцем, именно это, я думаю, и объясняет многие вещи. Господин Торанага
считает, что он очень полезен для нас именно сейчас.
- Вы как раз сейчас перестали учить его и стали опять японкой.
- Что?
- Я считаю, что господин Торанага находится под действием его чар. И вы
тоже.
- Пожалуйста, извините меня, но я не думаю, что я оказалась под
влиянием его чар.
- В ту другую ночь в Анджиро, которая прошла так скверно, я чувствовал,
что вы были с ним, против меня. Конечно, это была дьявольская мысль, но я
чувствовал это.
Она перевела взгляд с лезвия на него, внимательно посмотрела и не
ответила. Еще одна лампа коротко затрещала и погасла. Теперь в комнате
осталась только одна горящая лампа, последняя.
- Да, я ненавидел его в ту ночь, - продолжал Бунтаро тем же спокойным
голосом, - и хотел его смерти, и вашей, и Фудзико-сан. Мой лук нашептывал
мне это, как это бывает временами, требуя убийства. И когда на рассвете
следующего дня я увидел, как он спускается с холма с этими, недостойными
мужчины маленькими пистолетами в руках, мои стрелы просили его крови. Но я
отложил его убийство и смирился, ненавидя себя за его плохие манеры больше,
чем его, стыдясь того, как вел себя, и за то, что выпил слишком много саке,
- теперь стало видно, как он устал, - столько позора пришлось нам вытерпеть,
и вам, и мне. Не так ли?
- Да.
- Вы не хотите, чтобы я убил его?
- Вы должны делать то, что считаете своим долгом, - сказала она, - как
я буду делать то, что считаю своим.
- Мы остаемся