дна - для еженедельников,  помещающих
длинные статьи  с  заставками.  Стекловидные  груши  -  это  экспонаты  из
ботанических садов высокоразвитых звездных существ. Существа эти вырастили
их ради своих эстетических целей. Груши - это их скульпторы и портретисты.
Другая правда, которая ничуть не хуже первой, обязательна  для  ежедневной
прессы, особенно выходящей после полудня. Груши  -  космические  чудовища,
которым доставляет удовольствие процесс уничтожения, являющийся  в  то  же
время процессом их самоутверждения как индивидуумов. Всю оставшуюся  часть
жизни они наслаждаются, повторяя предсмертные движения своих жертв. Больше
мне нечего сказать!
   С  этими  словами  Хейнс  нырнул   в   толпу,   размахивая   портфелем,
корреспонденты, стоявшие в непосредственной близости к  нему,  на  секунду
расступились, оберегая свои фотоаппараты,  доктор  воспользовался  этим  и
исчез в маленьких дверях. Гул в зале стоял такой, что нельзя было услышать
своего собственного голоса. Позади всех стоял какой-то молодой человек, он
не был корреспондентом и вообще не имел никакого отношения к прессе, а  на
конференцию пробрался только из-за любопытства. Как только  Хейнс  скрылся
за дверью,  молодой  человек  выскользнул  из  зала  и  помчался  длинными
коридорами за ним вдогонку. Он догнал Хейнса,  когда  тот,  уже  одевшись,
направился к боковому выходу.
   - Простите! - окликнул его молодой человек. - Простите!
   - Я уже все сказал, - сухо бросил Хейнс на ходу.
   Но юноша не отставал от него. Так они  прошли  через  весь  сад.  Хейнс
подошел к своему автомобилю, стоявшему в тесной шеренге других машин.
   - Простите, -  повторил  молодой  человек,  пока  Хейнс  искал  ключ  в
кармане, - я... я не корреспондент и вообще не из прессы, но...
   Хейнс взглянул на него с искоркой интереса.
   - Так чего вы хотите?
   - Хочу знать...
   Хейнс пожал плечами и всунул ключ в замок.
   - Я уже все сказал, - повторил он.
   - Но что вы, вы сами...
   - Я?
   Хейнс уже садился в машину, но, услыхав  такой  вопрос,  выпрямился.  У
юноши были удивительно голубые глаза; они  смотрели  на  него,  как  бы  в
ожидании чуда. Хейнс потупил взор  перед  бесконечно  доверчивым  взглядом
юноши.
   - Извините, но дело вовсе не в этой груше, - сказал Хейнс.
   - Не в...
   - Разумеется. Эта проблема в такой же степени  относится  к  растениям,
животным, к людям - ко всем существам. В обычной жизни мы не  задумываемся
над нею, потому что привыкли к жизни, к  нашей  жизни,  такой,  какая  она
есть. И нужны были чуждые, другие для  нас  организмы,  с  иными  формами,
функциями, чтобы мы ее открыли заново - еще раз.
   - Ага, - нерешительно проговорил молодой человек, - значит, речь идет о
смысле...
   - Безусловно, - подтвердил кивком  Хейнс.  -  Действительность  не  так
наивна, как побасенка о галактических садах, и она  не  так  страшна,  как
сказка о выдуманных чудовищах, но временами становится грустно оттого, что
она не хочет открыть нам свои тайны... Прощайте.
   Хейнс захлопнул дверцу и выехал из блестевшего лаком рада  автомобилей.
Молодой человек все глядел ему вслед, когда машина давно уже затерялась  в
уличном потоке.



    Станислав Лем.
    "Сделай книгу сам"

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. "Do Yourself a Book" (1971).
   Пер. с польск. - Т.Казавчинская.
   "Собрание сочинений", т.10. М., "Текст", 1995.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   "DO YOURSELF A BOOK"


   Поучительная история расцвета и упадка "Do Yourself  a  Book"  достойна
того, чтобы ее сохранить для потомства. Эта  новинка  издательского  рынка
породила споры столь жестокие, что они заслонили само явление.  Поэтому  и
по сей день неясно, что привело ее к краху.  Мысль  опросить  общественное
мнение никому не пришла в голову,  и,  скорее  всего,  к  лучшему  -  ведь
читатели, приговорившие ее к забвению, пожалуй,  и  сами  не  ведали,  что
творили.
   Идея изобретения носилась в воздухе добрых  двадцать  лет,  и  остается
только гадать, почему никто не взялся  за  это  раньше.  Я  отлично  помню
первую партию сего литературного "конструктора". То были коробки величиной
с увесистую книгу, и в каждой лежали инструкция, инвентарная опись и набор
"стройматериалов". Деталями конструктора  служили  нарезанные  на  полоски
отрывки из классических романов. На полях каждой  полоски  были  прорезаны
дырочки - с их помощью цитаты легко "переплетались" в  книгу  -  и  стояло
несколько разноцветных цифр. Разложив бумажную  лапшу  по  порядку  черных
("главных") номеров, вы получали "исходный текст",  то  есть  литературный
монтаж не менее чем из двух  сокращенных  классических  романов.  Конечно,
если бы конструктор допускал только такую  компоновку,  он  был  бы  лишен
всякого, в том числе и коммерческого, смысла. Но полоски можно было менять
местами, и в инструкции приводились обычно другие  варианты,  отличавшиеся
цветом  номерков  на   полях.   Изобретение   запатентовало   издательство
"Universal", запустившее  для  этого  руку  в  классическое  наследие,  на
которое давно истек  срок  авторских  прав.  То  были  сокращенные  штатом
анонимных  редакторов  произведения  Бальзака,   Толстого,   Достоевского.
Дальновидные издатели делали ставку на тех читателей, которым лестно  было
перевирать  и  переиначивать  шедевры  мировой  литературы   (вернее,   их
упрощенные версии). Берешь в  руки  "Войну  и  мир"  или  "Преступление  и
наказание" - и делай с ними, что в голову взбредет: Наташа может пуститься
во все тяжкие и до и после замужества, Анна Каренина - увлечься лакеем,  а
не  Вронским,  Свидригайлов  -   беспрепятственно   жениться   на   сестре
Раскольникова, а этот последний, обманув правосудие, - укрыться с Соней  в
Швейцарии, и т.д. Критики дружно обрушились на  этот  вандализм;  издатель
защищался, и даже довольно ловко.
   Инструкция рекламировала "Do Yourself a Book" как учебник  литературной
композиции ("Незаменимое  пособие  для  начинающих  авторов!")  и  сборник
тестов ("Скажи мне, что ты сделал с Анной из Грин Гэйблз, и я  скажу,  кто
ты"); словом, то был якобы и тренажер для будущих писателей, и развлечение
для любителей словесности.
   На деле издателей  вели  не  столь  возвышенные  помыслы.  Издательство
"World  Books"  в  своей  инструкции  предостерегало   покупателя   против
"неподобающих" комбинаций текста, При которых невиннейшие  сцены  получали
скандальный  смысл.  Стоило  переставить  одну  фразу  (благо  своя   рука
владыка), и обычный диалог превращался в любовную игру двух  лесбиянок,  а
почтенное диккенсовское семейство - в вертеп  кровосмесительных  страстей.
Конечно,  то  было  поощрение  к  действию,  но  закамуфлированное,  чтобы
издателей нельзя было привлечь к суду за оскорбление нравственности - ведь
они сами предупреждали, чего _не следует_ делать!
   Задыхаясь от бессилия (юридически все было безупречно,  уж  об  этом-то
издатели позаботились!), известный  критик  Ральф  Саммерс  писал:  "Итак,
современной порнографии уже мало, пришла пора  втоптать  в  грязь  великое
наследие, которое всегда не только чуралось  пошлости,  но  и  открыто  ей
противостояло. Отныне  жалкое  подобие  черной  мессы  тишком,  в  укрытии
собственного дома, может отслужить за четыре  доллара  каждый  желающий  -
такова цена подлинного падения!"
   Однако вскоре стало ясно, что  в  своих  мрачных  пророчествах  Саммерс
хватил через край:  фирма  развивалась  куда  медленнее,  чем  ожидали  ее
создатели. Надеясь изменить ситуацию,  они  выпустили  улучшенный  вариант
конструктора:  сброшюрованный   том   чистых   листов,   покрытых   особой
мономолекулярной магнитной пленкой;  стоило  наложить  на  такую  страницу
цитату, как она приклеивалась сама собой.  Тем  самым  переплетные  работы
предельно упростились, но и  это  ничего  не  дало.  Неужто  публика,  как
полагали некоторые  идеалисты  (ныне  уже  почти  вымершие),  отказывалась
"глумиться  над  классикой"?  К  великому  своему   сожалению,   не   могу
согласиться с этой версией.
   Издатели  надеялись  привлечь  широкую  аудиторию;  тому  свидетельство
такие, к примеру, фрагменты инструкции: "Тебе дается  божественная  власть
над  людскими  судьбами  -   недавняя   привилегия   одних   лишь   гениев
человечества!" В ответ  Ральф  Саммерс  разразился  следующей  филиппикой:
"Одним взмахом руки ты оскверняешь недостижимый образец душевного величия,
бросаешь в грязь идеал невинности, и все это  с  удовольствием,  сознавая,
что Толстой с Бальзаком тебе больше не указ - теперь они всецело  в  твоей
власти!"
   Но странное дело, кандидатов в "осквернители"  оказалось  на  удивление
мало. Саммерс предсказывал расцвет нового  садизма  -  "всплеска  агрессии
против вечных ценностей культуры", а между тем "Do Yourself a Book"  почти
не имели спроса. Многим хотелось бы отнести это на счет "природного голоса
чести   и   разума,   который   столь   успешно   заглушается   судорогами
антикультуры", как писал Л.Эванс в "Christian Science Monitor". Автор этих
строк, увы, не разделяет такого мнения.
   Что же случилось на самом деле?  Позволю  себе  сделать  очень  простое
предположение. Для Эванса,  Саммерса,  для  меня,  и  для  нескольких  сот
критиков, окопавшихся в университетских ежеквартальниках, и,  скажем,  для
трех-четырех тысяч высоколобых на всю страну, и Свидригайлов, и  Вронский,
и Соня Мармеладова, и Вотрен,  и  Анна  из  Грин  Гэйблз,  и  Растиньяк  -
личности прекрасно известные, близкие  и,  правду  сказать,  подчас  более
реальные, чем многие наши добрые знакомые. А для широких масс их  имена  -
просто случайный набор звуков.  Свести  Наташу  и  Свидригайлова  было  бы
кощунством для высоколобых, а для всех остальных  -  не  более  чем  связь
какого-то X с какой-то Y. Массовый читатель не видел в них вечные  символы
душевной чистоты или разнузданного порока и потому не стал в них играть ни
в скандальном, ни в каком-либо другом варианте. Ему попросту дела не  было
ни до кого из них! И подумать только, что, несмотря на весь  свой  цинизм,
издатели этого не предвидели! А все потому, что они плохо  знают  истинное
положение дел на литературном рынке. Если человек считает  книгу  огромной
духовной ценностью, а ее на его глазах кладут вместо  половика  у  порога,
он, конечно, начинает кричать в голос о вандализме и даже о черной  мессе,
что и случилось с Саммерсом.
   Но безразличие к ценностям культуры зашло в нашем мире гораздо  дальше,
чем кажется авторам конструктора. Верно, в него никто не стал  играть,  но
не потому, что публика отказалась осквернять идеалы, а просто потому,  что
большинство читателей не видит разницы между Толстым и убогим  графоманом.
Тот и другой оставляют  его  одинаково  равнодушным.  Даже  если  толпе  и
присуща страсть топтать высокое, тут, по ее мнению, и топтать-то нечего!
   Поняли ли издатели преподанный им урок? Полагаю, что так. Хотя вряд  ли
сказали это себе теми же словами, что и я, однако, ведомые нюхом,  чутьем,
инстинктом, они стали поставлять на рынок более ходкий товар -  откровенно
порнографические "конструкторы". Горстка прекраснодушных снобов  вздохнула
с облегчением: великие останки отныне почиют в мире. Проблема потеряла для
высоколобых всякий интерес, и со страниц элитарных журналов тотчас исчезли
статьи, в которых они раздирали на себе  одежды  и  посыпали  пеплом  свои
яйцеобразные головы: обитателей Олимпа и их громовержцев  обыденная  жизнь
рядовых читателей ничуть не интересует.
   Потом, правда, Олимп еще раз встрепенулся. Это когда Бернар де ля  Тай,
состряпав роман из деталей "The Big Party", переведенного  на  французский
язык, удостоился "Prix Femina". Дело не обошлось  без  скандала,  так  как
оборотистый француз скрыл от жюри, что его детище - продукт компиляции,  а
не оригинальное сочинение. Правда, роман де ля Тая ("Война в потемках") не
лишен некоторых  достоинств,  и,  чтобы  его  скомпоновать,  потребовались
определенная  культура  и   литературное   дарование,   которыми   обычные
покупатели не могут похвастать. Но этот случай ничего не изменил в  судьбе
конструктора - с самого начала было ясно, что эта затея  колеблется  между
дурацким фарсом и коммерческой  порнографией.  На  "Do  Yourself  a  Book"
капитала никто не нажил! А идеалисты,  привыкшие  довольствоваться  малым,
утешаются сегодня тем, что бульварные персонажи не вламываются  больше  на
паркет толстовских гостиных и благородные девицы вроде Дуни Раскольниковой
не путаются с маньяками и головорезами.
   Фарсовая разновидность "Do Yourself a Book" еще влачит существование  в
Англии, где можно купить литературные  наборы  для  крошечных  рассказиков
"pure nonsense", - там на потеху доморощенным писателям в бутылку льют  не
сок,  а  сквайров,  сэр  Галахад  пылает  страстью  к  своей   лошади,   а
незадачливый пастырь во время мессы гоняет в алтаре игрушечные паровозики.
Похоже, что англичан смешит эта абракадабра, коль скоро  некоторые  газеты
даже завели для нее специальные рубрики. На континенте же "Do  Yourself  a
Book" практически вывелись.
   Один  швейцарский  критик  иначе,  чем   мы,   объясняет   крах   этого
предприятия:    "Современный    читатель    слишком    обленился,    чтобы
собственноручно раздевать, мучить и насиловать себе подобных.  Теперь  для
этого есть профессионалы. Появись эта  игра  шестьдесят  лет  назад,  она,
возможно,  имела  бы  спрос,   но,   опоздав   родиться,   скончалась   во
младенчестве". Что к этому прибавишь, кроме тяжелого вздоха?



    Станислав Лем.
    Лунная ночь

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Nоc ksiezycowa (1976). Пер. с польск. - К.Душенко.
   "Собрание сочинений", т.4. М., "Текст", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   Радиопьеса



   Место действия - лунная исследовательская станция, на которой  работают
два человека, доктор Миллс и доктор Блопп. Они находятся на Луне  долго  и
ожидают смены: смена должна прибыть, когда кончится  их  последняя  лунная
ночь. Оба заняты  укладкой  в  контейнеры  образцов  геологических  пород.
Постоянным фоном действия служат звуковые эффекты аппаратуры: попискивание
электронных  устройств,  легкое  чмоканье  компрессора   и   т.д.;   особо
выделяется мелодичный свист радиочастоты,  которая  служит  каналом  связи
между станцией и центром  полетов  в  Хьюстоне.  Исследователи  занимаются
своим делом усердно, но не слишком громко: камни они укладывают осторожно,
без стука.

   Блопп. Что ты мне дал? Опять брекчия? Тот контейнер  ею  уже  забит.  А
каких-нибудь плагиоклазов нет?
   Миллс. Нет. Я насчитал 118 образцов, средний вес 400 граммов, вместе  с
контейнером около 70 килограммов. Сходится, а?
   Блопп. 70 килограммов здесь, а на Земле будет весить  вшестеро  больше.
Откуда ты взял этот диабаз? Я положу его в контейнер.
   Миллс. Не закроется.

   Слышен щелчок.

   Блопп. Уже закрылся. Это с того последнего месторождения? Ты еще сломал
там сверло, помнишь?
   Миллс. Последний камень и последнее  сверло.  Фу,  житья  нет  от  этой
лунной пыли!
   Блопп. Я включу отсос.

   Слышен легкий шум эксгаустера [отсасывающий вентилятор].

   Блопп. Сколько у нас осталось воды?
   Миллс. Хочешь пить? Возьми кока-колу. В холодильнике есть.
   Блопп. Да нет, не пить. Я хочу принять ванну.
   Миллс. А я только  под  душем.  Ванну  приму  уже  дома.  Через  триста
восемь... нет, триста восемнадцать часов. А когда  нас  вытащат  из  воды,
потребую пива. Ничего мне так не  хочется,  как  пива.  И  почему  нам  не
разрешают пить пиво?
   Блопп. Потому что Хьюстон - последнее место в мире, где еще сохранилась
пуританская этика. Спиртные напитки, даже низкоградусные, вредно влияют на
работу мозга.
   Миллс. Да брось ты. Включи лучше радио. Через минуту у нас  разговор  с
Хьюстоном. Последний уже.

   Звуковые эффекты усиления несущей  радиочастоты.  Далекий,  нарастающий
голос.

   Голос. Алло, говорит Хьюстон. Говорит Хьюстон. Ребята, вы меня слышите?
Прием.
   Миллс. Говорит Миллс с Луны. Добрый (начинает чихать) вечер.  А,  черт!
(Чихает.)
   Голос. Миллс, это ты? Простудился? Сейчас я дам тебе доктора  Фригарда.
Эй, Том, иди сюда. У меня новость - насморк на Луне.
   Миллс (обрывает его). Вовсе я не простудился. Это все  пыль  проклятая.
Образцы. Мы как раз кончили загрузку контейнеров. Луна состоит в  основном
из пыли и мусора, ты разве не знаешь?
   Голос. Порядок. Вы знаете, что в  моем  распоряжении  десять  минут?  В
двадцать один двадцать семь вы окажетесь в зоне радиотени из-за  либрации.
Хотите послушать новости? Тут у  меня  для  вас  записан  вечерний  выпуск
последних новостей Эн-би-си из Вашингтона.
   Миллс. Новости? Если хорошие, можно послушать.
   Голос (смеется). Все шутишь! Я  включу  запись,  а  за  три  минуты  до
прекращения связи мы последний раз скажем друг другу "до скорого". Хорошо?
Прием.
   Миллс. Хорошо. Разве что Блопп хочет сказать что-нибудь.
   Блопп. Нет, у меня все в порядке. Спасибо.
   Голос. Включаю...

   Звуковой эффект включения магнитозаписи в Хьюстоне.

   Диктор. Говорит Вашингтон. Передаем краткий выпуск последних  известий.
Нью-Йорк. Состояние тревоги, объявленное в связи  с  анонимным  телефонным
звонком,  согласно  которому  в  здание  Большого   центрального   вокзала
подброшена атомная бомба с часовым  механизмом,  благополучно  закончилось
сегодня  днем.  Полиция   обнаружила   неразорвавшуюся   бомбу.   Эксперты
утверждают, что террористов обманули, продав им неочищенный изотоп  урана.
Во время паники на автострадах погибло тринадцать человек. Лима. Положение
в  Лиме  осложнилось.  Генерал  Диас  не  захватил  власть  в   результате
государственного переворота, как мы сообщили в дневном  выпуске  последних
известий.   Власть   захватили   от   его   имени   похитители,    которые
забаррикадировались  в  здании  парламента   и   взяли   заложниками   обе
законодательные палаты.  Нижняя  палата  находится,  по-видимому,  в  зале
заседаний,  а  верхняя  -  в  подвале  здания.  Поскольку  генерала  Диаса
поддерживало большинство  верхней  палаты,  неясно,  считать  ли  генерала
мятежником, похищенным террористами, или  законным  главой  правительства.
Вашингтон. Этой ночью  ударом  электротока  уничтожен  новейший  компьютер
"Белл Телефон Корпорейшн".  Согласно  неподтвержденным  слухам,  компьютер
уничтожили сотрудники фирмы, потерявшие работу после установки компьютера.
Однако неофициальный представитель служащих "Белл Телефон"  доктор  Бакмен
заявил  на  пресс-конференции,  что  этот  компьютер  был   сам   способен
запрограммировать свою ликвидацию. Если дело обстоит так, то это первый  в
истории случай самоубийства компьютера. В 22:00 мы  передадим  интервью  с
доктором Бакменом, утверждающим, что новейшие компьютеры социально опасны.
Хьюстон. На космодроме завершается подготовка к запуску  ракеты  "Сатурн",
которая доставит на Луну сменщиков двух американских ученых,  составляющих
в настоящее время экипаж лунной станции.

   Звуковой эффект выключения записи.

   Голос. Алло, говорит Хьюстон,  это  опять  я.  Осталась  еще  пригоршня
конфликтов и недоразумений в различных частях  света.  У  нас  еще  четыре
минуты. Будете слушать новости или лучше поговорим? Прием.
   Миллс. Спасибо за новости. С компьютером  "Белл  Телефон"  это,  должно
быть, журналистская утка! Во  всяком  случае,  наш  компьютер  ведет  себя
паинькой. Слушай, приготовления к старту в самом  деле  закончены?  Все  в
порядке?
   Голос. Полный ажур. Можете быть спокойны. Том  и  Джеймс  прилетят  вас
сменить с точностью довоенной железной дороги. (Смеется.) Не  жалко  будет