бе. Именно эта его беспощадность в
высказывании мыслей, в равной степени неприемлемых  и  для  науки,  и  для
религии, его безграничный еретизм, эта его универсальная  кощунственность,
проистекающая из интеллектуальной отваги, должно  быть,  и  оттолкнули  от
него всех  читателей.  Я  думаю,  что,  принимая  предложение  английского
издателя,  он  поступал  подобно  потерпевшему  кораблекрушение,  который,
оказавшись на  безлюдном  острове,  бросает  в  морские  волны  бутылку  с
запечатанной в ней запиской: он хотел оставить след своей мысли,  ибо  был
уверен в ее правильности.
   Даже  чудовищно  искалеченная   убогим   переводом   и   бессмысленными
сокращениями,   "Новая   Космогония"   все   же   является   произведением
незаурядным. Ахеропулос сокрушил в ней все, абсолютно все,  что  создавали
веками наука и религия; эта пустыня, усыпанная обломками  уничтоженных  им
понятий, понадобилась ему для того, чтобы приняться  за  работу  с  самого
начала, то  есть  чтобы  построить  Космос  заново.  Это  ужасное  зрелище
вызывает защитную реакцию, которая заставляет  признать,  что  автор  либо
явный безумец, либо явный неуч, а его ученые звания просто не  заслуживают
доверия. Те, кто  отвергал  его  подобным  образом,  восстанавливали  свое
душевное  равновесие.  Между  мною  и  всеми  прочими  читателями   "Новой
Космогонии" оказалась лишь та разница, что я не смог этого сделать. Кто не
отвергнет этой книжки целиком, от первой и до последней буквы, тот пропал:
он уже никогда от нее не освободится. Спасительная золотая середина  здесь
исключена полностью: если не сумасшедший и не невежда, значит, гений.
   С этим диагнозом согласиться нелегко! От  текста  непрестанно  рябит  в
глазах: нетрудно заметить, что матрица конфликтного столкновения, то  есть
Игры, является каркасом любой  религии,  не  изжившей,  скажем,  до  конца
манихейских элементов, а найдется ли такая религия, в которой не  осталось
хотя бы этих следов? По призванию и по образованию я математик, физиком  я
стал благодаря Ахеропулосу. Я твердо уверен, что все мои взаимоотношения с
физикой всегда были бы  эпизодическими  и  случайными,  если  бы  не  этот
человек. Он обратил меня, я могу даже указать место в "Новой  Космогонии",
которое к этому привело. Речь идет о семнадцатом  параграфе  шестой  главы
книги,  том  самом,  где  говорится  об  изумлении  Ньютонов,  Эйнштейнов,
Джинсов, Эддингтонов,  обнаруживших,  что  законы  природы  можно  описать
математически, что математика, этот плод  чисто  логической  работы  духа,
может управиться с Космосом. Некоторые из этих великих, как Эддингтон  или
Джине, считали, что сам Создатель был математиком и  что  следы  этой  его
склонности проявляются в деле творения. Ахеропулос утверждает,  что  время
этих восторгов в теоретической физике уже прошло, поскольку замечено,  что
математический формализм говорит о мире  или  слишком  мало,  или  слишком
много: оказывается, математика дает такое  описание  структуры  Вселенной,
которое никогда не попадает в самую суть, в самую  цель,  а  всегда  лежит
где-то рядом. Мы считали такое положение дел переходным, он  же  отвечает:
да, физикам не удалось создать общую теорию поля, они  не  смогли  связать
явления макро- и микромира, но это еще в будущем. Совмещение картины  мира
и его математического описания будет  достигнуто,  но  это  произойдет  не
потому, что математический аппарат подвергнется дальнейшим реконструкциям,
- ничего подобного. Совпадение наступит тогда, когда созидательная  работа
во Вселенной дойдет до конца; сейчас же она еще в разгаре. Законы  Природы
_еще_ не таковы, какими "должны"  быть;  и  станут  они  такими  не  из-за
усовершенствования  методов  математики,   а   благодаря   соответствующим
преобразованиям Вселенной!
   Дамы и господа, эта величайшая из всех ересей, с которыми я сталкивался
в жизни, околдовала меня. Ибо что, собственно, говорит Ахеропулос в той же
главе дальше? Не более и не менее как то, что физика  мироздания  являемся
следствием его, то есть Космоса, социологии... Но чтобы  правильно  понять
такое из ряда вон выходящее утверждение, мы должны обратиться к  некоторым
фундаментальным положениям.
   Обособленность идей Ахеропулоса, увы, не имеет себе  равных  в  истории
разума. Вопреки видимости плагиата,  о  котором  я  упоминал,  идея  Новой
Космогонии выходит  за  рамки  как  любых  метафизических  систем,  так  и
всевозможных методов естествознания. Впечатление,  что  мы  имеем  дело  с
плагиатом -  это  вина  читателя,  плод  инертности  его  мышления.  Чисто
машинально мы полагаем, что весь материальный мир строго подчиняется такой
логической дихотомии: либо он был Кем-то создан (и тогда, стоя на позициях
религии, мы зовем этого "Кого-то" Абсолютом, Богом,  Животворящим  Духом),
либо он не был создан никем, и тогда это означает, если рассматривать  мир
с научной точки зрения, что его никто не создавал.  А  Ахеропулос  сказал:
"Tertium datur" ["третье дано" -  от  латинского  выражения  "tertium  non
datur" - "третьего не дано"]. Мир не был создан Никем, но он, однако,  был
устроен; Космос имеет Творцов!
   Почему у Ахеропулоса не было ни  одного  предшественника?  Его  главная
мысль весьма проста, и неправда, что  ее  нельзя  было  сформулировать  до
возникновения таких дисциплин, как  теория  игр  или  алгебра  конфликтных
структур. Его основную мысль можно было бы высказать еще в первой половине
XIX века, а возможно, и раньше. Почему  же  никто  этого  не  сделал?  Мне
кажется, это произошло потому,  что  наука,  обретая  самостоятельность  в
процессе освобождения от гнета религиозных  догм,  приобрела  своеобразную
аллергию к некоторым понятиям. Вначале Наука вступала в конфликт с  Верой,
что приводило к известным, часто  весьма  печальным  результатам,  которых
церковь и по  сей  день  несколько  стыдится,  и  это  притом,  что  Наука
молчаливо простила ей былые преследования. В конце концов  это  привело  к
состоянию  настороженного  нейтралитета  между  Наукой  и  Верой:   каждая
старается  не  ставить  палки  в   колеса   другой.   Результатом   такого
сосуществования, весьма рискованного и  напряженного,  явилось  ослепление
Науки, сказавшееся в том, что она избегала мест, где покоилась идея  Новой
Космогонии. Идея эта тесно связана с понятием Интенции,  или  замысла,  то
есть с тем, что неотделимо от веры в персонифицированного Бога,  поскольку
является ее оплотом. Ибо, согласно религии. Бог создал мир  актом  воли  и
замысла, то есть актом интенциональным. Поэтому Наука сочла данное понятие
весьма подозрительным и даже более того - запрещенным. Оно превратилось  в
табу. В мире науки о нем нельзя было и заикнуться  из  опасения  впасть  в
смертный грех иррационалистического уклона. Страх сковал не  только  уста,
но и умы ученых.
   Теперь рассмотрим все еще раз с  самого  начала.  В  конце  семидесятых
годов двадцатого  века  загадка  Silentium  Universi  [молчание  Вселенной
(лат.)] получила некоторую известность. Ею  интересовались  самые  широкие
круги. После первых предварительных попыток  принять  сигналы  из  космоса
(это были  работы  Дрейка  в  Грин  Бэнк)  появились  дальнейшие  проекты,
реализованные как в СССР, так и в США. Однако Космос, прослушиваемый самой
чуткой электромагнитной аппаратурой, хранил упорное молчание,  наполненное
лишь шумом и треском,  сопровождавшими  стихийное  высвобождение  звездной
энергии.  Вселенная  оставалась  безжизненной  во  всех  своих   глубинах.
Отсутствие  сигналов  "иных  миров"  и  вдобавок  отсутствие   следов   их
"астроинженерной" деятельности превращалось для науки в трагедию. Биология
открыла естественные условия, способствующие зарождению жизни  из  мертвой
материи.  Удалось  даже  осуществить  биогенез  в  лабораторных  условиях.
Астрономия определила частоту  планетогенеза,  причем  было  неопровержимо
установлено, что множество звезд имеют планетные системы. Итак, все  науки
единогласно утверждали, что жизнь может  возникнуть  в  ходе  естественных
космических процессов, что ее эволюция должна  быть  обычным  явлением  во
Вселенной, а увенчание эволюционного древа  разумом  органических  существ
было признано естественной закономерностью.
   Таким образом, науки создали картину обитаемого Космоса, а при всем при
том наблюдаемые факты упорно  противоречили  этим  утверждениям.  Согласно
теории.  Землю  окружала  целая  толпа  цивилизаций,  правда,  в  звездном
удалении. Согласно практике наблюдений, нас окружала мертвая глушь. Первые
исследователи проблемы исходили из  того,  что  среднее  расстояние  между
двумя космическими цивилизациями составляет от пятидесяти до ста  световых
лет. Затем это расстояние было увеличено до  тысячи.  В  семидесятые  годы
радиоастрономия  так  усовершенствовалась,  что  можно   было   обнаружить
сигналы, идущие с расстояний до десяти тысяч световых лет, однако и оттуда
слышался лишь  шум  солнечных  пожаров.  За  семнадцать  лет  непрерывного
прослушивания Космоса не было выловлено ни  единого  сигнала,  ни  единого
знака,  дающего  основания  предполагать,  что  за  ним   стоит   разумное
намерение.
   Тогда Ахеропулос сказал себе: факты наверняка истинны, поскольку именно
они являются основой познания. Возможно  ли,  что  все  теории  всех  наук
ложны, что и органическая химия, и биохимический синтез,  теоретическая  и
эволюционная биология, планетология, астрофизика - все до единой  неверны?
Нет, столь явно и столь  единодушно  они  не  могли  заблуждаться.  А  это
значит, что факты, которые мы наблюдаем (вернее, которых _не_  наблюдаем),
вовсе  не  противоречат  теориям.  Необходимо  заново  проинтерпретировать
совокупность данных и  совокупность  обобщений.  Именно  такую  попытку  и
предпринял Ахеропулос.
   На протяжении двадцатого столетия возраст Космоса и его размеры  земная
наука  вынуждена  была  многократно   пересматривать.   Направление   этих
изменений было всегда одним и тем же: и древность,  и  размеры  Вселенной,
как правило, недооценивались. Когда Ахеропулос приступил к созданию "Новой
Космогонии", возраст и величину Вселенной подвергли очередному пересмотру:
существование Космоса оценивалось по крайней мере в двенадцать  миллиардов
лет, а его размеры - величиной от десяти до двенадцати миллиардов световых
лет. Так вот, возраст Солнечной системы составляет около  пяти  миллиардов
лет. Отсюда следует, что эта система не принадлежит  к  первому  поколению
звезд, порожденному Вселенной. Первое поколение возникло много  раньше,  а
именно около двенадцати  миллиардов  лет  назад.  Вот  в  этом  промежутке
времени,  отделяющем  возникновение  самого  первого  поколения  солнц  от
возникновения их последующих поколений, спрятан ключ к загадке.
   Поэтому сложилась ситуация, в равной мере и удивительная,  и  забавная.
Как может выглядеть, чем может заниматься, какие цели  может  преследовать
цивилизация, развивающаяся в течение миллиардов лет (а именно на миллиарды
лет цивилизации "первого поколения" должны, быть старше земной!), -  этого
никто не мог себе представить даже при самом смелом полете фантазии. А то,
чего нельзя даже представить, было, как вещь  весьма  неудобная,  попросту
проигнорировано.  В  самом  деле,  ни  один  из  исследователей   проблемы
внеземного разума даже  не  упоминал  о  столь  долговечных  цивилизациях.
Правда, кое-кто осмеливался заявить, что  квазары  и  пульсары,  возможно,
представляют   собой   результат   деятельности   мощнейших    космических
цивилизаций.  Однако  простые  расчеты  показали,  что  Земля,  развиваясь
нынешними  темпами,   смогла   бы   достигнуть   столь   высокого   уровня
астроинженерной деятельности всего за _несколько тысяч_ ближайших  лет.  А
что потом? На что способна  цивилизация,  существующая  в  _миллионы_  раз
дольше? Астрофизики, занимающиеся этими вопросами, пришли  к  выводу,  что
такие цивилизации ничего не делают, ибо они не существуют.
   Что же  с  ними  случилось?  Немецкий  астроном  Себастьян  фон  Хорнер
утверждал, что все они кончили жизнь самоубийством.  Пожалуй,  так  оно  и
есть, коль скоро их нигде не видно! Да  нет  же,  отвечал  Ахеропулос.  Их
нигде не видно? Это мы их просто не замечаем, поскольку они  _уже  везде_.
Точнее, не  они  сами,  а  лишь  результаты  их  деятельности.  Двенадцать
миллиардов лет назад - а в те времена пространство и впрямь было мертвым -
возникли первые зародыши жизни на планетах  первого  звездного  поколения.
Однако прошли эпохи, и от той космической первоосновы ничего не  осталось.
Если считать "искусственным" все то, что преобразовано  активным  Разумом,
то весь окружающий нас Космос уже  _искусственный_.  Столь  дерзкая  ересь
вызывает мгновенное  противодействие:  ведь  нам  известно,  как  выглядят
"искусственные"  объекты,  созданные  разумом,  занимающимся   технической
деятельностью!  Где  же  космические  корабли,  где  титаническая  техника
звездных  существ,  которая  должна  нас  окружать,  воплощая  в  себе  их
могущество? Но это - ошибка,  вызванная  инерцией  мышления,  поскольку  в
машинной  технике,  говорит  Ахеропулос,  нуждаются  только   цивилизации,
находящиеся   в   эмбриональном   состоянии,   как,   например,    земная.
Миллиардолетней цивилизации не нужна никакая техника. Ее орудием  является
то, что мы называем  Законами  Природы.  Сама  Физика  представляет  собой
"машину" для такой цивилизации! Причем это  не  "готовая  машина",  ничего
подобного; "машина" эта (конечно, с механическими машинами  она  не  имеет
ничего общего) создается на протяжении миллиардов лет, и ее  строительство
хоть и весьма далеко продвинулось, но еще не завершено!
   Дерзость этого святотатства, его невыразимо бунтарский  дух  прямо-таки
вышибают книжку Ахеропулоса из рук читателя, - несомненно,  так  случалось
со многими. А ведь это лишь первый шаг на пути дальнейшего  отступничества
автора, величайшего еретика в истории науки.
   Ахеропулос уничтожает разницу между "естественным" (созданным Природой)
и "искусственным" (созданным машиной),  заходя  в  этом  так  далеко,  что
сметает разницу между учрежденным (то есть юридическим) Законом и  Законом
Природы... Он отвергает мнение, что якобы  разделение  произвольно  взятых
объектов  по  происхождению  на  искусственные  и  естественные   является
объективным свойством мира.  Ахеропулос  считает  это  мнение  изначальным
заблуждением, вызванным эффектом, который он называет "сужением  горизонта
понятий".
   Человек наблюдает природу, говорит  Ахеропулос,  и  учится  у  нее;  он
наблюдает падение тел, молнии, процессы горения; Природа  всегда  является
учителем, а  человек  -  учеником;  проходит  время,  и  он  сам  начинает
имитировать процессы, происходящие в собственном теле, как бы беря у  него
уроки биологии. Но и тогда,  подобно  пещерному  человеку,  он  продолжает
считать Природу пределом мыслимого совершенства решений: он надеется, что,
может быть, когда-нибудь потом, в далеком будущем, ему удастся  сравняться
с Природой в безупречности действий, но это уже будет конец  пути.  Дальше
идти некуда, ибо то, что существует в виде атомов,  солнц,  тел  животных,
его собственного мозга, -  по  строению  своему  является  непревзойденным
вовеки. И естественно, Природа является пределом потока работ, которые  ее
"искусственно" повторяют и модифицируют.
   Вот это и есть, говорит Ахеропулос,  ошибка  перспективы  или  "сужение
горизонта понятии". Сама концепция "совершенства Природы"  является  такой
же иллюзией, как сходящиеся на горизонте рельсы. Природу можно изменять во
всем,  если,  конечно,  располагать   соответствующими   знаниями;   можно
управлять атомами, а потом можно изменять  и  свойства  атомов;  при  этом
лучше и вовсе не раздумывать, окажется ли "искусственный" результат  такой
деятельности  "более  совершенным",  чем  то,  что  было  ранее,  то  есть
"естественное". Это будет попросту другое, возникшее по  плану  и  замыслу
действующих сторон, оно будет "лучше", то есть "совершеннее",  потому  что
создано по решению Разума.  Но  какое  "абсолютное  превосходство"  сможет
проявить космическая материя после ее всеобщего  преобразования?  Возможны
"различные природы", "разные космосы",  но  реализованным  оказался  всего
лишь один конкретный вариант, тот самый, который породил нас и  в  котором
мы  существуем,  вот  и  все.  Так  называемые  Законы  Природы   являются
"неизменными" лишь для  такой  "эмбриональной"  цивилизации,  как  земная.
Согласно Ахеропулосу, путь развития ведет от ступени,  на  которой  законы
природы открывают, к ступени, на которой эти законы создают.
   Вот что произошло - и происходит - в течение миллиардов  лет.  Нынешний
Космос уже не является полем действия  девственных  стихийных  сил,  слепо
созидающих и уничтожающих солнца и солнечные системы; ничего подобного нет
и в помине. В Космосе уже невозможно отличить естественное (первичное)  от
искусственного (преобразованного). Кто выполнил этот космогонический труд?
Цивилизации первых поколений. Как? Этого мы не знаем: наши знания  слишком
ничтожны; чтобы судить об этом. Тогда на каком  основании  можно  считать,
что все обстоит именно так?
   Если бы первые цивилизации, отвечает Ахеропулос, были с  самого  начала
свободны в своих поступках, подобно тому как был свободен - в  религиозном
понимании - сам Творец Мироздания, то нам, конечно, никогда не удалось  бы
заметить следов происшедших перемен.  Все  религии  изображают  сотворение
мира Богом как абсолютно свободный преднамеренный акт, но положение Разума
было иным, цивилизации были ограничены свойствами  первичной  материи,  их
породившей;  эти  свойства  обусловили  их  последующие  поступки,  и   по
поведению  цивилизаций  можно  опосредованно  составить  картину  исходных
условий сознательной Космогонии. Это не так-то  просто,  ведь  в  процессе
преобразования Вселенной сами цивилизации тоже не стояли на месте: являясь
ее частью, они не могли ее изменять, не изменяя при этом самих себя.
   Ахеропулос приводит такой наглядный пример: если на  питательную  среду
поселить колонии  бактерий,  то  исходную  ("естественную")  среду  и  эти
колонии вначале легко различить. Однако в процессе своей жизнедеятельности
бактерии поглощают одни вещества и выделяют другие, преобразуя среду  так,
что ее состав, кислотность, консистенция подвергаются изменениям. Когда же
в результате этих  перемен  обогащенная  новыми  химическими  компонентами
среда порождает новые разновидности бактерий, до неузнаваемости  непохожие
на родительские поколения, эти новые разновидности есть не что  иное,  как
следствие  "биохимической  игры",  которая   велась   одновременно   всеми
колониями и средой. Новые формы бактерий не могли бы возникнуть,  если  бы
предыдущие поколения не изменили среды;  следовательно,  эти  новые  формы
являются результатом самой игры. А между тем отдельным колониям вовсе  нет
нужды общаться между собой: они влияют друг на друга посредством диффузии,
осмоса, сдвига кислотно-щелочного равновесия среды. Как  видим,  возникшая
игра постепенно исчезает - на смену ей приходят качественно  новые,  ранее
не существовавшие формы игры. Подставьте вместо  среды  Пракосмос,  вместо
бактерий  -  Працивилизации,  и  вы  получите  упрощенную  картину   Новой
Космогонии.
   С точки зрения исторически накопленных знаний все, о чем я  говорил  до
сих пор, - полнейшее безумие. Тем не менее ничто не мешает  нам  проводить
мысленные эксперименты с самыми произвольными исходными допущениями,  лишь
бы  они  были  логически  непротиворечивы.  Что   же   касается   гипотезы
Космоса-Игры, то здесь возникает ряд вопросов, на которые необходимо  дать
не противоречащие друг другу ответы. В первую очередь эти вопросы касаются
начальных условий: можем ли мы что-нибудь предположить о них, можем ли  из
этих предположений получить исходную ситуацию Игры? Ахеропулос считал,