связь с  целью  согласования  маневра.
Маневр: сойти с постоянной орбиты курсом 60  градусов  24  минуты
северной широты,  115  градусов  3  минуты  11  секунд  восточной
долготы.  Начальное  ускорение  2,2  g.  Конечное  ускорение   по
истечении 83 минут -- ноль.  Поддерживая  радиотелефонную  связь,
пилотировать оба ИО-2 в строю треугольником  до  Луны,  выйти  на
временную орбиту в  ее  экваториальной  зоне  согласно  указаниям
Луны-ПЕЛЕНГ, убедиться, что ведомые корабли находятся  на орбите,
сойти с нее и, выбирая ускорение и курс самостоятельно, вернуться
на постоянную орбиту в зоне спутника ПАЛ. Там ожидать  дальнейших
приказаний.
     Курсанты  говорили,  что  скоро  взамен  нынешних  шпаргалок
появятся  электронные  --  электромозги  размером   с    вишневую
косточку; дескать, сунешь их в ухо или под язык, и они  всегда  и
везде подскажут, что хочешь. Но Пиркс в это не верил, полагая  --
вполне основательно,-- что  если что-нибудь  такое  появится,  то
курсанты будут  уже  не  нужны.  Пока  что  ему  пришлось  самому
повторить задание -- и ошибся он только раз,  зато  основательно,
спутав минуты и секунды времени с минутами и  секундами  долготы.
После чего, потный как  мышь  в  своем  противопотном  белье  под
толстой оболочкой комбинезона, стал  ждать  дальнейшего  развития
событий. Повторить-то он повторил, но смысл задания еще не  начал
доходить до него. Единственной застрявшей в голове  мыслью  было:
"Ну и досталось же мне сегодня!"
     В левой руке  он  сжимал  шпаргалку,  правой  протянул  Шефу
бортовой журнал. Устный  пересказ  был  просто  педантством:  все
равно  задание  вручалось  в  письменном  виде,  с    вычерченным
начальным  отрезком  курса.  Шеф  вложил  конверт  с  заданием  в
кармашек, приклеенный к обложке журнала, вернул журнал  Пирксу  и
спросил:
     -- Пилот Пиркс, к старту готовы?
     -- Готов! -- ответил пилот Пиркс. В эту минуту ему  хотелось
лишь одного: очутиться в рулевой  рубке.  Только  бы  расстегнуть
комбинезон, хотя бы у шеи!
     Шеф отступят на шаг.
     -- По  раке-е-там!  --  крикнул  он  великолепным,  стальным
голосом, который, как колокол, перекрыл  глухой,  неустанный  гул
огромного ангара.
     Пиркс развернулся кругом, схватил красный флажок, споткнулся
о трос  ограждения,  в  последний  момент  удержал  равновесие  и
тяжело, словно Голем, вступил на  узенький  мостик.  Он  был  еще
только на середине, когда Берст (сзади  он  все  же  смахивал  на
футбольный мяч) уже входил в свою ракету.
     Пиркс спустил ноги  внутрь,  ухватился  за  толстую  обшивку
люка, съехал по  эластичному  желобу  вниз,  не  притрагиваясь  к
перекладинам ("перекладины -- только  для  умирающих  пилотов",--
говаривал  Ослиный  Лужок),  и  начал   задраивать    люк.    Они
отрабатывали это на тренажерах, а потом на настоящем люке, снятом
с ракеты и установленном посреди  учебного  зала.  Сотни,  тысячи
раз,  до  осточертения  --  левая  рукоятка,  правая    рукоятка,
пол-оборота, проверить  герметичность,  обе  рукоятки  до  конца,
дожать,  проверить  герметичность   под    давлением,    задраить
внутреннюю  крышку  люка,  выдвинуть  противометеоритный   экран,
покинуть  входной  туннель,  запереть  дверцу  кабины,    дожать,
рукоятка, вторая рукоятка, стопор, все.
     Пиркс подумал, что Берст, должно быть,  давно  уже  сидит  в
своем стеклянном колпаке,  тогда  как  он  сам  еще  доворачивает
маховик затвора,-- и тут же вспомнил, что они  ведь  стартуют  не
одновременно, а  с  шестиминутным  интервалом,  так  что  спешить
некуда.  И  все-таки  лучше  заранее  сидеть  на  своем  месте  с
включенным  радиофоном  --  по  крайней  мере  услышишь  команды,
которые отдают Берсту. Интересно, у него-то какое задание?
     Свет в кабине включился автоматически, как только он задраил
наружную крышку люка. Заперев свою лавочку на все засовы,  он  по
маленькому ступеньчатому скату, выстланному шершавым и  в  то  же
время мягким пластиком, перешел на место пилота.
     Бог знает, почему в этих маленьких одноместных ракетах пилот
сидел в большой -- три метра  в  диаметре  --  стеклянной  банке.
Банка эта, хотя и совершенно прозрачная,  была,  конечно,  не  из
стекла и к тому же пружинила  наподобие  толстой,  очень  твердой
резины.  Этот  пузырь,  с   раскладывающимся    креслом    пилота
посередине,  помещался  внутри  самой  рулевой   рубки,    слегка
конусообразной, так что пилот в своем "зубоврачебном кресле" (так
его именовали курсанты) мог свободно  вращаться  по  вертикальной
оси и сквозь прозрачные стенки пузыря, в котором он был заключен,
видел  все  циферблаты,  индикаторы,  передние,  задние,  боковые
экраны, табло обоих вычислителей и астрографа и, наконец,  святая
святых --  траектометр,  на  матовом,  выпуклом  стекле  которого
яркой,  толстой  чертой  обозначался  путь  ракеты   относительно
неподвижных  звезд  в  проекции  Гаррельсбергера.  Элементы  этой
проекции надо было знать наизусть и уметь читать ее по приборам в
любом положении, даже  вися  вверх  ногами.  Слева  и  справа  от
сидящего в кресле пилота располагались  четыре  главные  рукоятки
реактора и рулевых отклоняющих дюз, три аварийные рукоятки, шесть
рычагов  малого  пилотажа,  рычаги  пуска  и   холостого    хода,
регуляторы мощности тяги и  продувки  дюз;  над  самым  полом  --
большое  спицевое   колесо    климатизаторной    и    кислородной
регулировки, рукоятки противопожарного  устройства  и  катапульты
реактора  (на  случай  возникновения  неконтролируемой    ядерной
реакции), тросик с петлей, закрепленной на верхней части шкафчика
с термосами и едой, а под ногами --  тормозные  педали  с  мягким
покрытием и  петлями  в  виде  стремян  и  еще  педаль  аварийной
эвакуации: если на нее нажать (для этого надо было ногой  разбить
ее колпачок), пузырь катапультировался вместе с креслом,  пилотом
и ленточно-кольцевым парашютом.
     Кроме  этой  главной  цели  --  спасения  пилота  в   случае
неустранимой аварии,-- насчитывалось еще не меньше восьми  крайне
важных причин, из-за которых понадобился стеклянный пузырь,  и  в
более благоприятных условиях Пиркс  даже  сумел  бы  одним  духом
перечислить их все, но ни одна из  них  не  казалась  ему  (да  и
другим курсантам) достаточно веской.
     Расположившись как следует, он, с немалым трудом сгибаясь  в
поясе, принялся ввинчивать все  свисавшие  и  торчавшие  из  него
трубки, кабели и провода в разъемы, которыми  ощетинилось  кресло
(причем всякий раз, когда он наклонялся вперед, комбинезон мягкой
булкой упирался  ему  в  живот),  и,  конечно,  перепутал  кабель
радиофона с обогревательным; хорошо еще, что у  них  была  разная
резьба, но ошибку он заметил только тогда, когда пот потек с него
в три ручья; наконец  сжатый  воздух,  шипя,  мгновенно  наполнил
комбинезон,  и  Пиркс  со  вздохом  облегчения  откинулся  назад,
прилаживая руками оба набедренно-наплечных ремня.
     Правый защелкнулся сразу, но левый почему-то не  поддавался.
Ворот, надутый, как автомобильная шина, не  позволял  оглянуться,
он безуспешно  тыкал  вслепую  широкой  застежкой  ремня,--  а  в
наушниках уже заговорили приглушенные голоса:
     --...Пилот Берст на АМУ-18!  Старт  по  радиофону  по  счету
ноль. Внимание -- готов?
     -- Пилот Берст на АМУ-18 готов  к  старту  по  радиофону  по
счету ноль! -- мгновенно отчеканил Берст.
     Пиркс выругался -- и карабин  защелкнулся.  Он  откинулся  в
мягкое кресло, такой обессиленный, словно только что вернулся  из
долгого-долгого, межзвездного рейса.
     -- До старта -- двадцать три... До старта -- двадцать два...
Два...-- бубнило в наушниках.
     Говорят, однажды, услышав громовое "Ноль!",  стартовали  оба
курсанта сразу -- тот, кому полагалось, и другой, ожидавший рядом
своей очереди,-- и вертикальными свечами шли в каких-то  двухстах
метрах друг от друга, рискуя в любое мгновенье столкнуться.  Так,
во всяком случае, рассказывали на курсе. И будто  бы  с  тех  пор
запальный кабель подключают в последний момент, дистанционно, это
делал  сам  комендант  космодрома  из  своей  остекленной  кабины
управления,-- так что весь этот отсчет был просто блефом. Но  как
там на самом деле, никто не знал.
     -- Ноль! -- загремело в наушниках, и одновременно до  Пиркса
донесся приглушенный, протяжный грохот, кресло слегка  задрожало,
чуть сдвинулись с места искорки света в прозрачной оболочке,  под
которой он лежал распростертый, уставившись в потолок -- то  есть
в астрограф, в индикаторы  циркуляции  охлаждения,  тяги  главных
дюз, вспомогательных дюз, плотности потока  нейтронов,  изотопных
загрязнений  и  еще  восемнадцать  других,  из  которых  половина
следила исключительно за самочувствием ускорителя; дрожь ослабла,
стена глухого грохота прошла где-то рядом и  таяла  там,  вверху,
будто в небе поднимали невидимый занавес; гром уходил все дальше,
как обычно, становясь все больше  похожим  на  отголоски  далекой
грозы; наконец наступила тишина.
     Что-то зашипело, зажужжало -- он даже не  успел  испугаться.
Это  автоматическое  реле   включило    заблокированные    прежде
телеэкраны:  если  рядом    кто-нибудь    стартовал,    объективы
закрывались  снаружи,  чтобы  их  не  повредило  слепящее   пламя
атомного выхлопа.
     Пиркс подумал, что  такие  автоматические  устройства  очень
полезны,-- так он  размышлял  о  том  и  о  сем,  пока  вдруг  не
почувствовал, что волосы встают у него дыбом под выпуклым шлемом.
     "Господи, я же лечу! Я, я сейчас полечу!!!" --  мелькнуло  у
него в голове.
     Он судорожно начал готовить рукоятки к  старту  --  то  есть
дотрагиваться до них в нужном порядке, считая про себя: раз, два,
третья...  а  где  четвертая?  --  потом  эта...  так,  вот  этот
индикатор... и  педаль...  нет,  не  педаль...  ага,  вот  она...
красная рукоятка, зеленая, потом на автомат... так... или красная
после зеленой?!
     -- Пилот Пиркс на АМУ-27! -- прервал его размышления  голос,
ударяющий в самое  ухо.--  Старт  по  радиофону  по  счету  ноль!
Внимание -- готов?
     "Еще нет!"  --  порывалось  что-то  крикнуть  устами  пилота
Пиркса, но он ответил:
     -- Пилот Бе... пилот  Пиркс  на  АМУ-27  готов...  э-э...  к
старту по радиофону по счету ноль!
     Он чуть было не сказал  "пилот  Берст",  потому  что  хорошо
запомнил, как тот отвечал. "Дубина!" -- выругал он себя самого  в
наступившей тишине. Автомат (и почему это у всех автоматов  голос
унтер-офицера?) отрывисто лаял:
     -- До старта шестнадцать... пятнадцать... четырнадцать...
     Пилот Пиркс обливался потом.  Он  силился  вспомнить  что-то
ужасно важное -- он знал, что это  вопрос  жизни  и  смерти,--  и
никак не мог.
     --...до старта шесть... пять... четыре...
     Мокрыми пальцами он стиснул стартовую рукоятку. Хорошо  хоть
шероховатая. Неужели  все  так  потеют?  Наверное,  все...--  тут
наушники рявкнули:
     -- Ноль!!!
     Его рука сама -- совершенно сама -- потянула за рукоятку  и,
доведя ее до середины, застыла.  Пророкотало.  Словно  эластичный
пресс упал ему на грудь и на  голову.  "Ускоритель",--  успел  он
подумать, и в глазах потемнело. Однако не очень сильно и лишь  на
мгновенье. Когда зрение вернулось к нему -- хотя  разлившаяся  по
всему телу тяжесть не отпускала  уже  ни  на  миг,--  экраны,  во
всяком случае те три, что  были  прямо  перед  ним,  бурлили  как
убегающее из миллиона кастрюль молоко.
     "Ага, пробиваю облако",-- догадался он. Теперь  мысли  текли
медленней, как-то сонливо, зато он был совершенно спокоен. Спустя
какое-то время им овладело чувство,  будто  он  --  всего  только
зритель этой,  немного  смешной,  картины:  детина  развалился  в
"зубоврачебном кресле" и ни рукой, ни ногой; облака исчезли, небо
еще отдает синевой, но какой-то  поддельной,  словно  подведенное
тушью, а на нем как будто бы звезды -- или это не звезды?
     Да, это были звезды. Стрелки сновали по потолку, по  стенам,
каждая на свой лад, каждая что-то показывала,  и  за  всеми  надо
следить, а у него только пара глаз. Однако в ответ  на  короткий,
повторяющийся писк в наушниках его левая рука сама -- снова  сама
-- потянула за рукоятку  выбрасывателя  ускорителя.  Сразу  стало
полегче -- скорость 7,1 в секунду, высота 201 километр,  заданная
траектория старта на исходе, ускорение 1,9, можно сесть, и вообще
-- теперь-то все только и начинается!
     Он медленно возвращался  в  сидячее  положение,  нажимая  на
подлокотники и поднимая тем самым спинку кресла,-- и вдруг застыл
в ужасе.
     -- Где шпаргалка?!
     Это и была та невероятно важная вещь, которую  он  никак  не
мог вспомнить. Он обшаривал глазами пол, словно вокруг и в помине
не  было  полчищ  подмигивающих  со  всех  сторон    индикаторов.
Шпаргалка валялась под самым  креслом,--  он  наклонился,  ремни,
разумеется, не пустили, времени уже не было, и с таким  чувством,
словно он стоит на самом верху высоченной башни и валится  вместе
с ней в пропасть,  он  достал  из  наколенного  кармана  бортовой
журнал и вынул из конверта задание. Ничего не понять --  где  же,
черт  подери,  орбита  Б-68?  Ага,  вот  эта!  --  он  глянул  на
траектометр и начал входить в поворот. Даже странно --  пока  все
шло как надо.
     На  эллипсе  Вычислитель  благосклонно  выдал  данные    для
поправки, он опять маневрировал, соскочил с орбиты, слишком резко
притормозил, в течение десяти секунд ускорение достигало  3g,  но
ему это было хоть бы что, физически он был очень крепок ("будь  у
тебя мозги как бицепсы,-- говаривал  Ослиный  Лужок,--  из  тебя,
глядишь, и получился бы толк"); с поправкой вышел  на  постоянную
орбиту, по радиофону сообщил данные Вычислителю,  тот  ничего  не
ответил, на его табло проплывали синусоиды холостого хода,  Пиркс
прорычал данные еще раз --  ну  конечно,  забыл  переключиться,--
переключил радиофон, и на табло выскочила мерцающая  вертикальная
линия, а все окошечки  дружно  показывали  одни  единицы.  "Я  на
орбите!" -- обрадовался он. Да, но период обращения -- 4 часа  29
минут, а надо -- 4 и 26. Теперь он уже совершенно  не  соображал,
допустимо такое отклонение или  нет.  Он  напрягал  память,  даже
подумал, не отстегнуть ли ремни,--  шпаргалка  лежала  под  самым
креслом, но черт его знает, может, в ней этого и нет,--  и  вдруг
вспомнил, что говорил им на лекциях Кааль: "Орбиты рассчитываются
с погрешностью 0,3 процента"; на  всякий  случай  ввел  данные  в
Вычислитель:  погрешность  была  в  норме.  "Ну,  более-менее",--
сказал он себе и лишь теперь осмотрелся по-настоящему.
     Сила тяжести исчезла, но он был привязан к креслу на совесть
и только ощущал необычайную  легкость.  Передний  экран:  звезды,
звезды и белесо-бурая полоска в  самом  низу,  боковой  экран  --
ничего, лишь чернота и звезды.  Нижний  экран  --  ага!  Пиркс  с
любопытством разглядывал Землю: он мчался над ней  на  высоте  от
700 до 2400 километров на разных участках орбиты  --  Земля  была
огромная,  заполняла  целый  экран,  он  как  раз  пролетал   над
Гренландией -- ведь это Гренландия? --  пока  он  соображал,  что
это, под ним была уже Северная  Канада.  Вокруг  полюса  сверкали
снега, океан  был  фиолетово-черный,  выпуклый,  гладкий,  словно
отлитый из металла, облаков удивительно мало, точно  по  выпуклой
поверхности кое-где расплескали жидкую кашицу. Пиркс взглянул  на
часы.
     Он летел уже одиннадцать минут.
     Теперь надо было поймать позывные ПАЛа и, проходя через  его
зону, следить за радаром. Как называются те два корабля? РО? Нет,
ИО,-- а номера? Он заглянул в листок  с  заданием,  сунул  его  в
карман вместе с бортовым журналом и шевельнул ручку  настройки  у
себя на груди. Эфир заполняло попискиванье и  потрескиванье,  ПАЛ
-- какой у него код? Ага, Морзе,-- он напрягал  слух,  поглядывал
на экраны, Земля неторопливо вращалась  под  ним,  звезды  быстро
проплывали в экранах, а ПАЛ куда-то запропастился  --  не  видать
его, не слыхать.
     Вдруг он услышал жужжание.
     "ПАЛ? -- подумал он и тут же отбросил эту мысль.-- Глупости,
спутники не жужжат. А что тогда жужжит?"
     "Ничего не жужжит,-- ответил он сам себе.-- Так что же это?"
     Авария?
     В общем-то он даже не  испугался.  Что  еще  за  авария  при
выключенном двигателе? Жестянка разваливается сама по  себе,  что
ли?  А  может,  короткое  замыкание?  Замыкание!  Господи   Боже!
Инструкция на случай  пожара  111-А:  "Пожар  в  пространстве  на
орбите", параграф... а, чтоб им всем! -- все жужжит и жужжит,  он
едва различал попискиванье далеких сигналов.
     "Ну прямо как муха в стакане",-- вконец ошалев, подумал  он,
перебегая глазами от индикатора  к  индикатору,--  и  тут  он  ее
увидел.
     Это была муха-гигант, черная, с зеленоватым отливом, из  тех
омерзительных мух, что, кажется, созданы  лишь  для  того,  чтобы
отравлять людям жизнь, настырная, наглая,  дурацкая  и  в  то  же
время шустрая муха; она каким-то чудом (а как же еще?)  забралась
в ракету и теперь летала  снаружи  стеклянного  пузыря,  жужжащим
комочком тычась в светящиеся циферблаты.
     Пролетая  над  Вычислителем,  в  наушниках  она  гудела  как
четырехмоторный самолет:  там,  над  верхней  рамой  Вычислителя,
помещался  еще  один  микрофон,  резервный,   им    можно    было
пользоваться  без  ларингофона,  встав  с  кресла,  когда  кабели
внутренней  связи  отключены.  Зачем?  На  всякий  случай.  Таких
устройств было множество.
     Он проклинал этот микрофон -- боялся, что  не  услышит  ПАЛ.
Муха, точно ей было этого мало, начала  расширять  зону  облетов.
Несколько минут, не меньше, он невольно  водил  за  ней  глазами,
пока наконец не сказал себе строго, что плевать ему на эту муху.
     Жаль, нельзя подсыпать туда какого-нибудь дуста.
     -- Хватит!
     В  наушниках  зажужжало  так,  что  он    скривился.    Муха
прохаживалась по Вычислителю. Стало тихо -- она чистила крылышки.
Что за мерзкая тварь!
     В наушниках возник ритмичный, далекий писк: три точки, тире,
две точки, два тире, три точки, тире -- ПАЛ.
     "Ну, а теперь надо глядеть в оба!" -- сказал  он  себе,  еще
немного приподнял кресло, чтобы видеть три экрана сразу, еще  раз
проследил  за  вращением  фосфоресцирующего  поискового  луча  на
экране радара и стал ждать. На радаре ничего не было, но по радио
кто-то вызывал:
     -- А-7 Земля-Луна, А-7  Земля-Луна,  сектор  три,  курс  сто
тринадцать, вызывает ПАЛ ПЕЛЕНГ. Дайте пеленг. Прием.
     "Вот незадача, как я теперь услышу мои ИО!" --  встревожился
Пиркс.
     Муха взвыла в наушниках и куда-то пропала. Минуту спустя его
сверху накрыла тень -- словно на лампу уселась летучая мышь.  Это
вернулась муха. Она сновала по стеклянному пузырю,  будто  желала
дознаться, что там такое внутри. Тем временем в эфире становилось
тесно:  он  увидел  ПАЛ  (тот  и  впрямь  походил  на  палицу  --
восьмисотметровый  алюминиевый  цилиндр  со  сферической   шишкой
обсерватории  на  конце);  Пиркс  летел  над  ним   примерно    в
четырехстах километрах  или  чуть  больше  --  и  постепенно  его
обгонял.
     -- ПАЛ  ПЕЛЕНГ  вызывает  А-7  Земля-Луна,  сто  восемьдесят
запятая  четырнадцать,  сто  шесть  запятая  шесть.    Отклонение
возрастает линейно. Конец.
     -- Альбатрос-4 Марс-Земля вызывает ПАЛ-Главный, ПАЛ-Главный,
иду на заправку сектор два, иду на заправку сектор  два,  горючее
на исходе. Прием.
     -- А-7 Земля-Луна вызывает ПАЛ ПЕЛЕНГ...
     Дальше он не расслышал -- все  перекрыло  жужжание.  Наконец
муха затихла.
     -- ПАЛ-Главный Альбатросу-4  Марс-Земля,  заправка  квадрант
семь, Омега-Главная, заправка переносится, Омега-Главная. Конец.
     "Они нарочно тут собрались, чтобы я  ничего  не  услышал",--
подумал Пиркс.
     Противопотное белье плавало на  его  теле.  Муха  с  бешеным
жужжанием кружила "над Вычислителем, словно во что бы то ни стало
хотела догнать собственную тень.
     -- Альбатрос-4 Марс-З