лазеры, а это  уже
не удастся миниатюризовать так,  чтобы  упрятать  в  карман!  Уже  сегодня
примитивные похищения - анахронизм. Техника решает все.
   Тарантога. Ну что ж, благодарю за сообщение.  Мой  секретарь  даст  вам
ответ в ближайшее время...
   Шустрый.  Не  надо  спешить,  профессор.  У  меня  нет   недостатка   в
предложениях, Мое почтение (выходит).
   Тарантога.  До  свидания.  (Немного  передохнув,  открывает   дверь   в
приемную.) Прошу. Кто из вас следующий?
   Первый предвосхититель. Мы вдвоем с коллегой.
   Тарантога. Прошу обоих. Присаживайтесь.
   Первый предвосхититель. Предварительно должен пояснить, пан  профессор,
что мы не предлагаем никаких изобретений.
   Второй предвосхититель. Мы  представляем  новое  направление  в  науке,
появление   которого   продиктовано   потребностями    времени.    Мы    -
предвосхитители! Мы считаем, что мало делать  изобретения,  их  необходимо
еще и упреждать.
   Тарантога. Должен вас разочаровать. Вы не первые напали на  эту  мысль.
Был у меня уже человек, носящийся с идеей закрывания изобретений.
   Первый.   Мой   коллега   неточно   выразился.   Под   изобретательской
профилактикой мы понимаем  подготовку  общественности  к  новациям,  а  не
удушение творческой мысли. Если позволите, мы изложим наше предложение  на
конкретном примере.
   Тарантога. Слушаю.
   Второй.  До   сих   пор   неожиданности   прогресса   обрушивались   на
человечество, как заряд дроби на зайца в чистом поле - без  предупреждения
и подготовки. Господа Бенц и  Даймлер  отпилили  дышло  у  конной  брички,
запихнули в  нее  бензиновый  мотор,  но  никто  не  взял  на  себя  труда
предсказать последствия этого шага, благодаря которому сегодня у нас полно
свинца в костях, дыма в легких и  дыр  в  карманах.  Кто-то  легкомысленно
ремесленничает, а потом все человечество сгибается под грузом последствий.
Так дальше продолжаться не может.
   Тарантога. Одним словом, вы занимаетесь футурологией?
   Первый. Ни-ни. Лучше  всего  вы  поймете  суть  нашей  деятельности  на
наглядном  примере  (шелест).  Вот,  профессор,  атлас  будущей   анатомии
человека.
   Тараитога (листая атлас). Какое-то фантастическое существо. Что это  за
шарики?
   Второй. Шарикоподшипники в суставах. Конец ревматизму.  Правда,  ученые
сейчас пытаются уговорить друг друга вообще отказаться от генной инженерии
на человеке, но даже дитя малое знает, чем это кончится. Подобная ситуация
складывалась  в  свое  время  с  воздушным  шаром,  самолетом,   железными
дорогами, небоскребами и так далее, а  результат?  Известен!  Так  что  мы
можем спокойно сказать, что, несомненно, грядет время  переделки  естества
человека. Гомо сапиенс будет  научно  раскритикован,  переконструирован  и
усовершенствован.  Вот   здесь,   на   таблице,   вы   видите   результаты
реорганизации пищеварительного тракта...
   Тарантога. Что у него в желудке? Зубы?
   Первый. Эре деликатесов приходит конец. Чтобы питаться древесной корой,
недостаточно иметь зубы во рту. Необходимо дробить  ее  в  пищеварительном
тракте. Этот индивидуум сможет питаться абсолютно всем, включая и торф.  А
здесь вы видите нижние конечности женской и мужской особи человека в  2150
году плюс-минус десять лет допустимого отклонения.
   Тарантога. Так колени у них будут сгибаться назад, а не  вперед?  Можно
полюбопытствовать, зачем?
   Второй. Сидящий человек занимает больше  места,  нежели  сидящая  птица
того же размера. Извольте проверить сказанное на  этой  вот  схеме.  Сидя,
человек вынужден выдвигать колени вперед, тогда он занимает дополнительное
пространство,  кроме  всего  прочего,  создавая   дополнительные   хлопоты
проектировщикам автомобилей. В то же время курица или  страус  садятся  на
собственные ноги, которые  вообще  не  выступают  за  контур  тела.  Такая
переделка коленных суставов потребуется  вследствие  растущей  толчеи,  то
есть  недостатка  места.  Люди  с  коленями,  торчащими   вперед,   вскоре
превратятся в позорное пятно, на  них  будут  указывать  как  на  образчик
дурного тона, темноты и глупости традиционализма...
   Первый. Гораций, не  распаляйся!  Мой  коллега  -  энтузиаст-педекласт,
профессор.
   Тарантога. Простите, как вы сказали?
   Первый. Я сказал "педекласт", или вам  что-то  послышалось?  "Педис"  -
нога, "клазия" - ломание, сгибание. Колени назад. Это открытие сделал  он.
Но коленный вопрос - это еще не все.
   Тарантога.   Итак,   вы   все-таки   занимаетесь   футурологией,   если
предвидите...
   Второй. Предвидение изменений в  анатомии  нам  необходимо  только  как
основа для нашей деятельности. Это был  всего  лишь  пример.  Опираясь  на
данные, вытекающие из предполагаемых перемен, мы  кодифицируем,  советуем,
предостерегаем, организуем и планируем. Вот, например, уголовный кодекс на
2150 год, а это гражданский кодекс, приспособленный  к  будущему  строению
человека...
   Тарантога (листает). Но здесь что-то о службе здоровья...
   Второй. Вы просматриваете медицинский кодекс. В этой  сфере  произойдут
наибольшие изменения. Обратите внимание: человек  своими  органами  чувств
обращен вовне, а  не  в  глубь  собственного  организма.  Вы  в  состоянии
заметить птичку на дереве с  расстояния  в  сто  метров,  можете  услышать
кваканье лягушек за прудом, но не имеете понятия о  том,  что  творится  в
вашем костном мозге, в животе либо в ухе.  Сообщения,  приходящие  изнутри
вашего тела, всегда туманны, неопределенны, а  тем  самым  обманчивы:  тут
что-то гнетет,  там  что-то  поскрипывает.  Такая  нечеткость  чрезвычайно
затрудняет  работу  врачам.  В  будущем  у  человека  пониже   шеи   будет
располагаться эстетично выполненная табличка  со  стрелками,  указывающими
актуальное состояние жизненно важных органов. Один взгляд на стрелки  -  и
диагноз поставлен. А  спустя  еще  пятьдесят  лет  отпадет  надобность  во
врачебных  визитах,  потому  что  центральная  служба  здоровья  будет  на
расстоянии опекать жизненно важные процессы каждого  гражданина,  чтобы  в
Случае надобности по радио начать лечение...
   Тарантога. Ну  хорошо...  колени  назад...  табличка  со  стрелками  на
животе... Но чему служит вон та рукоятка в ухе?
   Второй. Это не рукоятка, а модулятор интеллекта.  У  каждого  человека,
как равного среди равных, будет потенциально высокий интеллект.  Однако  в
повседневной жизни такой интеллект не нужен и даже вреден. Поэтому  каждый
сможет установить себе уровень интеллекта вот этой ручкой в зависимости от
требований текущего момента. Разве не просто?
   Тарантога. А как может повредить высокий интеллект?
   Первый. Есть сто способов,  профессор!  Общество,  состоящее  из  одних
гениев  либо,  упаси  боже,  профессоров   университета,   незамедлительно
распадется. Интеллектуал капризничает, все подряд критикует, переделывает,
как правило, в худшую сторону. Однако следует признать, что  и  абсолютное
отсутствие интеллекта тоже  нежелательно.  Поэтому  при  рождении  каждого
человека устанавливается - лотерейным методом,- до какой степени ему будет
дозволено подкручивать личный модулятор  интеллекта.  На  полную  мощность
разум разрешено будет включать  только  в  исключительных  и  чрезвычайных
ситуациях.  Совсем  так,  как  сегодня  только  в  состоянии   необходимой
самообороны человек имеет право действовать без ограничений.
   Тарантога. А винт в другом ухе?
   Второй. Модулятор эмоций. Чтобы  можно  было  выбирать  и  регулировать
характер и настроение. Зачем страдать и мучить себя чем-то  таким,  против
чего нет  средств?  Если  у  вас  наступают  тяжелые  минуты,  вы  вначале
устанавливаете себе интеллект на полную мощность, как  я  уже  говорил,  а
если и это не помогает, тогда, действуя вот этим винтом, подправляете себе
настроение. Маленькая кнопочка на затылке -  дефрустатор,  соединенный  со
стирателем памяти, чтобы можно было убрать неприятные воспоминания.  Конец
всяческим обидам  детства  и  приглушенным  комплексам  подсознания!  Одно
движение пальца - и то, что было неприятным и мешало, забывается. А  здесь
вот предохранитель, чтобы как-нибудь, почесывая в голове, не стереть  себе
случайно всю память - я хочу сказать, не погрузиться в полную  амнезию.  А
вот это - механизм управления чувствами.  Чтобы  можно  было  полюбить  не
того, кто на  глаза  попадет,  а  того,  кого  любить  следует  из  высших
соображений... Однако мы не можем, профессор, дальше вдаваться в детали...
   Тарантога. Понимаю. К сожалению, вы  меня  не  убедили.  Я  не  верю  в
нарисованную вами картину. Возможно, это недостаток воображения,  а  может
быть,  избыток  скептицизма...  Не  знаю.  Тем  не  менее  благодарю  вас.
Интересная штука - я не поверил вам, однако чувствую себя как-то бодрее. У
меня стало теплее на душе, давление спало... Да  и  мизантропия,  кажется,
уменьшается.



    Станислав Лем.
    Профессор А.Донда

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Profesor A.Donda (1976). Пер. с польск. - И.Левшин.
   Журнал "Химия и жизнь", 1988, N 9.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   Из воспоминаний Ийона Тихого




   Эти строки я пишу на глиняных табличках,  сидя  перед  своей  пещеркой.
Раньше я часто задумывался, как же это делалось в Вавилоне,  но  никак  не
мог предположить, что мне самому придется этим заняться. Тогда,  наверное,
глина была лучше, а может  быть,  клинопись  больше  подходит  для  такого
случая.
   У меня глина то расплывается, то крошится, но все равно это лучше,  чем
царапать известняком по сланцу, - с детства не переношу скрежета. Теперь я
уже не стану называть первобытную технику примитивной.  Прежде  чем  уйти,
профессор долго наблюдал, как я мучаюсь, высекая огонь, а после того как я
сломал поочередно консервный ключ, наш последний напильник, перочинный нож
и ножницы, он заметил, что доктор Томпкинс из Британского Музея сорок  лет
назад попробовал вручную изготовить обыкновенный скребок, какие  делали  в
каменном веке, но только вывихнул себе запястье и разбил  очки.  Профессор
добавил еще что-то о презрительном  высокомерии,  с  которым  мы  привыкли
смотреть на своих пещерных предков.  Он  прав.  Мое  новое  жилище  убого,
матрас совсем сгнил, а из  артиллерийского  бункера,  где  мы,  было,  так
хорошо устроились, нас выгнала старая больная горилла, которую черт принес
из джунглей. Профессор утверждает, что горилла нас совсем не выселяла. Это
тоже правда - она не проявляла агрессивности, но меня нервировали ее  игры
с гранатами. Может быть, я и попытался бы ее прогнать - я заметил, что она
боялась красных банок с консервированным раковым супом, их там  еще  много
осталось, - но боялась она их не то чтобы  очень  сильно,  а  кроме  того,
Марамоту, который теперь открыто признается в шаманстве, заявил, что узнал
в обезьяне душу своего дяди, и запретил нам ее раздражать. Мне очень  жаль
бункера;  когда-то  он  служил  одним  из  пограничных  укреплений   между
Гурундувайю и Лямблией, но теперь солдаты разбежались, а нас выкинула  вон
обезьяна.  Я  все  время  невольно  прислушиваюсь,  потому  что  забавы  с
гранатами добром не кончаются, но  пока  слышны  только  стоны  объевшихся
урувоту и ворчание того павиана с подбитым глазом, про  которого  Марамоту
говорит, что это не простой павиан, но если я не буду делать глупостей, то
и он, наверное, тоже не перейдет к действиям.
   Порядочная хроника должна иметь датировку.  Я  знаю,  что  конец  света
наступил сразу после периода дождей. С тех пор прошло несколько недель, но
я не могу сказать, сколько  именно,  потому  что  горилла  отняла  у  меня
календарь, в котором я записывал важнейшие события - сначала чернилами,  а
когда они кончились - раковым супом.
   Профессор убежден, что это вовсе не конец света, а только  конец  нашей
цивилизации. Я вынужден  с  ним  согласиться,  ибо  нельзя  события  таких
размеров  мерить  своими  личными  неудобствами.   Ничего   страшного   не
произошло, -  говорил  поначалу  профессор  и  предлагал  Марамоту  и  мне
что-нибудь спеть, однако, когда у него кончился табак, он потерял душевное
спокойствие и после попытки набить трубку кокосовыми волокнами  отправился
в город за новым табаком, хотя  вполне  представлял  себе,  чем  грозит  в
теперешних  условиях  такое  путешествие.  Не  знаю,  увижу   ли   я   его
когда-нибудь. Тем более я  обязан  оставить  его  жизнеописание  потомкам,
которым предстоит возродить цивилизацию. Моя судьба сложилась так,  что  я
вблизи мог наблюдать выдающихся личностей эпохи, и кто знает, не будет  ли
Донда признан первым среди них. Но сначала надо объяснить, как я  оказался
в африканском буше, который сейчас стал ничьей землей.
   Мои достижения на ниве космонавтики принесли мне некоторую известность,
и разнообразные организации, учреждения и частные лица обращались ко мне с
просьбами о сотрудничестве, титулуя меня профессором, членом Академии или,
по меньшей мере, доктором.
   Мне все это было неприятно, поскольку я считаю, что не заслужил никаких
званий, но профессор Тарантога убедил меня,  что  общественное  мнение  не
может смириться с пустотой, зияющей перед моей фамилией, и,  договорившись
за моей спиной со своими влиятельными знакомыми, сделал  меня  Генеральным
представителем ФАО - Всемирной продовольственной организации - в Африке.
   Я принял этот пост вместе с титулом Советника и  Эксперта,  потому  что
считал его чистой синекурой, но  оказалось,  что  в  Лямблии,  республике,
которая  мгновенно  от   палеолита   перешла   к   монолиту   современного
общественного устройства, ФАО построила фабрику кокосовых консервов,  и  я
как полномочный представитель должен был ее торжественно открыть.  И  надо
же было случиться, что магистр-инженер Арман де Бэр,  который  сопровождал
меня по поручению ЮНЕСКО, на приеме во французском посольстве потерял очки
и, приняв сослепу шакала, подвернувшегося ему под руку, за легавую,  решил
его погладить. Известно, что у шакалов на зубах  может  оказаться  трупный
яд. Увы, достопочтенный француз пренебрег опасностью и через три дня умер.
В кулуарах лямблийского парламента прошел слух, будто шакал  одержим  злым
духом, которого вселил в него некий колдун, и кандидатура этого колдуна на
пост министра религиозных культов и народного просвещения была снята после
демарша  французского  посольства.   Посольство   не   дало   официального
опровержения,  возникла  деликатная  ситуация,  а   государственные   мужи
Лямблии, неопытные в дипломатическом  протоколе,  вместо  того  чтобы  без
лишнего шума отправить останки на родину,  сочли  это  событие  еще  одним
поводом  блеснуть  на  международной  арене.  Генерал  Махабуту,   военный
министр, дал траурный коктейль, на котором, как принято в  таких  случаях,
все со стаканами в руках беседовали обо всем и ни о чем, и я, сам не помню
когда,  на  вопрос  полковника   Баматагу,   директора   Департамента   по
европейским  делам,   ответил,   что   действительно,   высокопоставленных
покойников у нас иногда хоронят в запаянных гробах.  Мне  и  в  голову  не
пришло, что  этот  вопрос  имеет  что-то  общее  с  умершим  французом,  а
лямблийцы,  в  свою  очередь,  не  нашли  ничего  противоестественного   в
использовании фабричных устройств  для  похоронного  ритуала.  И  умершего
выслали  самолетом  Эр  Франс,  в  ящике  с  рекламой  кокосов,  но  самым
оскорбительным было то, что в ящике  находилось  96  запаянных  консервных
банок.
   Потом из  меня  сделали  козла  отпущения  -  мол,  я  не  предотвратил
скандала; но как я мог такое предвидеть, если ящик был заколочен и  покрыт
трехцветным флагом? И еще все возмутились, отчего я не послал  лямблийским
властям  меморандума  с   разъяснением,   насколько   неуместна   развеска
покойников на порции и консервирование их в банках.  Но  мне  было  не  до
того. Генерал Махабуту неизвестно зачем  прислал  мне  в  номер  лиану,  и
только потом, от профессора Донды, я узнал, что это был намек на виселицу.
После этой увертюры к отелю прибыла экзекуционная команда, которую  я,  не
зная языка, принял за почетный караул. Если бы не Донда,  я  наверняка  не
поведал бы этой истории,  а  впрочем,  и  никакой  другой.  В  Европе  мне
советовали  остерегаться  его,  как  беспринципного   мошенника,   который
использовал легковерие и наивность молодого государства, чтобы свить  себе
там теплое гнездышко. Бессовестные шаманские штучки он  поднял  до  уровня
теории,  которую  и  преподавал  в  местном  университете.  Поверив  своим
информаторам, я считал профессора шарлатаном и прохвостом и на официальных
приемах держался от него подальше, хотя он производил на меня  впечатление
вполне симпатичного человека.
   Генеральный консул Франции, резиденция которого находилась ближе  всего
(от английского  посольства  меня  отделяла  река,  кишащая  крокодилами),
отказал мне в убежище - и это при том, что я прибежал к нему из  "Хилтона"
в одной пижаме. Консул сослался на государственные соображения,  а  именно
на ущерб интересам Франции, мною  якобы  нанесенный.  Наш  разговор  через
дверной глазок шел на фоне  ружейных  залпов  -  это  присланная  за  мной
команда тренировалась на задворках отеля, - и я стал прикидывать, идти  ли
мне на расстрел или броситься к крокодилам, как вдруг из  камышей  выплыла
нагруженная багажом пирога профессора. Когда я  уже  сидел  на  чемоданах,
профессор сунул мне в руки весло и объяснил, что у него как  раз  кончился
контракт в Кулахарском университете и он плывет в  Гурундувайю,  куда  его
пригласили в  качестве  профессора  сварнетики.  Такая  неожиданная  смена
университетов могла бы показаться странной, но мне в тот момент было не до
вопросов.
   Даже если я был нужен Донде только как гребец, то все  равно,  он  спас
мне жизнь. Мы плыли уже четыре дня и за это время познакомились ближе.  Я,
правда, опух от москитов - от себя Донда отгонял  их  репеллентом,  а  мне
говорил, что в банке осталось  слишком  мало  снадобья.  Я  и  на  это  не
обижался, принимая во внимание деликатность ситуации. Донда  читал  прежде
мои книги, и я не мог рассказать ему о себе ничего нового, зато  я  многое
узнал о его жизненном пути.
   Вопреки своей  фамилии,  Донда  не  славянин,  да  и  назвали  его  так
случайно. Имя Аффидавид он носит уже шесть лет, с тех  пор,  как,  покидая
Турцию, написал требуемый властями аффидевит и вписал это слово  не  в  ту
графу анкеты, так что получил паспорт, аккредитивы, справку  о  прививках,
кредитную карточку и страховой полис на имя Аффидавида Донды  и,  подумав,
смирился, потому что, в сущности, не все ли равно, как кого зовут.
   Профессор Донда появился на свет благодаря серии ошибок. Его отцом была
метиска из индийского племени Навахо, матерей же у него было две с дробью,
а именно: белая русская, красная негритянка и, наконец, мисс Эйлин Сибэри,
квакерша,  которая  и  родила  его  после   семи   дней   беременности   в
драматических обстоятельствах, то есть в тонущей подводной лодке.
   Женщину,  которая  была  отцом  Донды,   приговорили   к   пожизненному
заключению  за  взрыв  штаб-квартиры  похитителей  и  одновременно  -   за
катастрофу  самолета  компании  Пан-Ам.  Ей  поручили   бросить   в   штаб
экстремистов-похитителей петарду с веселящим газом -  как  предупреждение.
Она отправилась из Штатов в Боливию, но во время таможенного  досмотра  на
аэродроме перепутала свой несессер с  сумкой  стоявшего  рядом  японца,  и
экстремисты взлетели на воздух, потому что у японца в сумке была настоящая
бомба, предназначенная для кого-то  другого.  Самолет  же,  с  которым  по
ошибке - в тот день бастовали  наземные  службы  -  вылетел  ее  несессер,
разбился сразу после старта. Похоже, что пилот от смеха  потерял  контроль
над управлением,  а  реактивные  лайнеры  при  взлете,  как  известно,  не