нение  меня
целиком успокоило. Ведь IBM-0161 не  пассивное  передаточное  звено;  если
телетайп делает орфографическую или грамматическую ошибку, ошибка  эта  на
долю секунды появляется на экране компьютера и в  тот  же  миг  заменяется
правильным выражением. Иногда это происходит настолько быстро, что человек
не  успевает  заметить  исправление  и  обнаруживает  его  позднее,  когда
сравнивает текст телетайпа с текстом на экране компьютера. IBM  не  только
автоматический метранпаж; он соединен с сетью подобных  машин  агентств  и
библиотек, и от него можно требовать  дополнительных  данных,  обогащающих
слишком тощую информацию. Словом, я объяснил себе все очень хорошо и решил
сделать несколько проб во время ближайшего дежурства, но не говорить о них
никому, так же как и  о  случившемся  в  канун  Рождества,  ибо  так  было
благоразумнее.
   Возможностей у меня было достаточно. Уже через два дня я опять сидел  в
зале иностранной службы, и, когда  Бейрут  начал  передавать  сообщение  о
гибели подводной лодки Шестого флота в Средиземном море,  я  встал  и,  не
спуская  глаз  с  экрана,  на  котором  быстро  появлялись  слова  текста,
украдкой, спокойным движением вынул кабель  из  гнезда.  В  течение  шести
секунд текст так  и  оставался  оборванным  на  полуслове,  как  будто  бы
компьютер не знал, что делать дальше. Однако удивление его продолжалось не
долго; почти сразу же начали появляться на белом фоне следующие  фразы;  я
лихорадочно сравнивал их с текстом, выбиваемым телетайпом. Повторилась уже
известная мне история - компьютер воспроизводил телетайпное сообщение,  но
только  иными  словами:  "представитель  Шестого  флота  сообщил"   вместо
"сказал", "поиски продолжаются"  вместо  "идут";  еще  несколько  подобных
мелочей отличало тексты.
   Известно, с какой легкостью человек привыкает  к  необычному,  если  он
понимает или если ему кажется,  что  он  понимает  его  механизм.  У  меня
создалось уже впечатление, что я играю с компьютером, как кот с мышью, что
я дурачу его, что полностью владею положением.  Макет  номера  светил  еще
многочисленными лысинами, и сообщения, которые должны были  их  заполнять,
приходили сейчас в пиковые моменты по нескольку  одновременно.  Я  находил
поочередно в общем пучке соответствующие кабели и вытаскивал  их  один  за
другим из гнезд, так что оказался с шестью или семью  кабелями  в  горсти.
Компьютер спокойнейшим образом продолжал работать дальше и  когда  не  был
соединен ни с одним из них. Что же - решил  я  -  компьютер  различает  по
звуку выстукиваемые литеры и слова, а что он не может уловить -  мгновенно
дополняется с помощью экстраполяции или какого-нибудь еще  математического
метода.
   Я действовал,  как  в  трансе.  Сосредоточившись,  я  ждал  пробуждения
очередного телетайпа, а когда застучал римский, дернул за  кабель,  и  так
сильно, что не только он оказался у меня в руке, но одновременно  выпал  и
другой кабель - тот, по  которому  передавалось  питание  на  телетайп,  и
аппарат, конечно, замер. Я уже хотел вставить кабель питания  обратно,  но
что-то как будто толкнуло меня, в я глянул на экран.
   Римский телетайп молчал, а компьютер как ни в чем  не  бывало  заполнял
место,  оставленное  для  итальянского  правительственного   кризиса   под
рубрикой "Последние известия". С затаенным дыханием, чувствуя,  что  снова
творятся странные вещи с полом и моими коленями,  я  подошел  к  экрану  и
невинные слова "...назначил премьером  Батиста  Кастеллиани..."  прочитал,
как депешу с того света. Я торопливо подключил римский телетайп к главному
силовому кабелю, чтобы как можно скорее сравнить оба текста.
   О, сейчас разница между ними была значительно больше, однако  компьютер
не отклонился от  правды,  то  есть  от  содержания  сообщения.  Премьером
действительно стал Кастеллиани, но фраза эта была в ином  контексте  и  на
четыре строки ниже, чем на экране. У меня создалось впечатление,  что  два
корреспондента, независимо друг от друга узнав об одном и том же  событии,
по-своему  составили  и  отредактировали  текст  заметки.  Со   слабеющими
коленями я сел, чтобы в последний раз попытаться спасти свою гипотезу,  но
чувствовал, что это напрасный труд. Весь мой  рационализм  рухнул  в  одно
мгновение: как же мог компьютер прочитать  текст  по  вибрации  телетайпа,
если телетайп был глух и мертв, как пень? Он никак  не  мог  почувствовать
вибрации телетайпа в Риме, на котором работал наш корреспондент! Мне стало
нехорошо. Если бы кто-нибудь вошел, я  мог  бы  вызвать  бог  знает  какие
подозрения - потный, с блуждающим взглядом, с горстью кабелей,  которые  я
все  еще  сжимал  вспотевшими  руками,  я  был  похож  на  злоумышленника,
застигнутого на месте преступления.
   Чувствовал я себя, как крыса,  загнанная  в  угол,  и  действовал,  как
разъяренная крыса, - начал лихорадочно отключать все  телетайпы,  так  что
через мгновение замер стук  последнего  из  них.  Я  остался  в  могильной
тишине, наедине с моим компьютером. И тогда произошла поразительная  вещь,
может быть, еще более странная, чем то, что уже было  раньше.  Хотя  макет
номера не был еще готов,  поступление  текста  сильно  замедлилось.  Более
того, в новом,  медленно  поступавшем  тексте  появились  фразы,  лишенные
точного содержания, бессмысленные, одним словом, так называемая вата.  Еще
с минуту ниточки строк ползли по экрану на свои  места,  затем  все  вдруг
остановилось.
   Несколько текстов имели абсурдно-комический характер.  Среди  них  была
заметка  о  футбольном  матче,  в  которой  вместо  окончательного   счета
содержалась пустая фраза о  прекрасном  поведении  игроков  обеих  команд.
Очередные сообщения из Ирана прерывались утверждениями, что  землетрясения
- явления космического масштаба, так как они  наблюдаются  даже  на  Луне.
Сообщалось это ни к  селу,  ни  к  городу.  Загадочные  источники,  откуда
компьютер до сих пор тайно черпал вдохновение, иссякли.
   Однако прежде всего нужно было  сверстать  номер,  поэтому  я  поспешно
включил  все  телетайпы,  и  о  том,  что  мне  пришлось  наблюдать,  смог
поразмыслить только после трех часов, когда  начала  работать  ротационная
машина. Я знал, что не успокоюсь, пока  не  докопаюсь  до  источника  этой
блестящей демонстрации надежности и  не  менее  блестящего  ее  нарушения.
Непосвященному  пришла  бы  мысль,  что  попросту  следовало   бы   задать
соответствующий вопрос  самому  компьютеру:  коль  скоро  компьютер  такой
мудрый, а одновременно такой безотказно послушный,  пусть  он  и  сообщит,
каким образом и благодаря каким  механизмам  он  работает  отключенный,  а
также  объяснит,  почему  затем  останавливает  эту  работу.  Такие  мысли
появляются под влиянием популярных рассказов об электронных мозгах,  но  с
компьютером нельзя разговаривать так, как с человеком - безразлично, умным
или глупым, - он вообще  ведь  не  личность!  С  таким  же  успехом  можно
ожидать, что испорченная пишущая машинка скажет нам, где и  как  ее  можно
исправить. Компьютер перерабатывает информацию, к которой он не  относится
осмысленно.  Фразы,  выдаваемые  им,  это  поезда,   идущие   по   рельсам
синтаксиса. Если они сходят  с  рельс,  значит,  что-то  действует  в  нем
неправильно, однако сам он ничего об этом не знает, и потому  имеются  все
основания говорить о "нем" только как о лампе или столике.
   Наш  IBM  умел  самостоятельно  составлять  и   пересоставлять   тексты
стереотипных газетных сообщений - больше ничего.  О  том,  какое  значение
имеют  отдельные  тексты,  всегда  должен  был  решать  человек.  IBM  мог
объединить  две  взаимодополняющие  заметки  в  одну,   подобрать   нужное
вступление для содержательных сообщений, например,  для  депеш,  используя
готовые образцы таких решений,  которых  у  него  были  сотни  тысяч.  Это
вступление соответствовало  содержанию  депеши  только  потому,  что  IBM,
проводя статистический анализ, выхватывал так называемые  ключевые  слова;
если, например, в депеше повторялись слова "ворота", "штрафной",  "команда
противника", то он подбирал что-нибудь из  спортивного  репертуара.  Одним
словом, компьютер подобен железнодорожнику, который может  соответствующим
образом перевести стрелку, сцепить  поезд  и  отправить  вагоны  в  нужном
направлении, ничего не зная о ценности их груза. Он ориентируется в  чисто
внешних особенностях слов,  предложений  и  высказываний  -  тех,  которые
поддаются математическим операциям  анализа  и  синтеза.  Невозможно  было
ожидать от него какой-либо помощи.
   В размышлениях я провел дома  ночь  без  сна.  В  работе  компьютера  я
заметил такую закономерность: чем дольше он  был  отключен  от  источников
информации,  тем  хуже  ее  реконструировал.  Мне  это  показалось  вполне
понятным, если учесть, что я работаю в журналистике двадцать два года. Как
вы знаете, редакции  таких  многотиражных  еженедельников,  как  "Тайм"  и
"Ньюсуик", действуют независимо друг от друга. Сближает их  лишь  то,  что
существуют они в одном и том же мире и  располагают  примерно  одинаковыми
источниками  информации.  Кроме  того,  они  имеют  и  во  многом  похожих
читателей. Потому-то и неудивительно сходство многих статей, помещаемых  в
них. Вытекает оно из своеобразного совершенства в приспособлении к  рынку,
достигнутого обеими конкурирующими  между  собой  редакциями.  Составление
еженедельных обзоров мировых событий либо событий в одной  стране  -  дело
техники, а  когда  их  пишут  вот  с  этих  позиций,  то  есть  с  позиций
журналистской  элиты   Соединенных   Штатов,   при   условии   одинакового
образования,  аналогичной  исходной  информации  и  при  желании  добиться
оптимального воздействия на читателя, то  нет  ничего  удивительного,  что
тексты, составленные одновременно и независимо один от другого, напоминают
нередко близнецов. Сходство их проявляется не в  одинаковости  фраз,  а  в
общей установке, тоне, эмоциональной настроенности, расстановке  акцентов,
освещении   некоторых    скабрезных    подробностей,    противопоставлении
контрастных  черт,  например  относящихся  к  характеристике   какого-либо
политика; то есть все, что способно привлечь внимание читателя  и  внушить
ему, что он находится у надежнейшего источника информации,  -  все  это  и
составляет арсенал средств каждого опытного журналиста. В известном смысле
наш IBM был "макетом" такого журналиста. Он знал способы и  приемы,  иными
словами   умел   то,   что   и   каждый   из   нас.   Благодаря    рутине,
запрограммированной  в  нем,  он  оказался  гением   цепкой   фразеологии,
шокирующего сопоставления данных, наивыгоднейшей подачи; обо всем  этом  я
знал, но знал я также, что  расспросить  его  невозможно.  Почему,  будучи
отключенным от телетайпов, он продолжал так хорошо  работать?  Почему  эта
работа так быстро прекращалась? Почему он начинал  затем  бредить?  Я  еще
надеялся, что сам смогу найти ответы.
   Перед  очередным  дежурством  я  позвонил   нашему   корреспонденту   в
Рио-де-Жанейро с просьбой,  чтобы  он  в  начале  ночного  сеанса  прислал
короткое ложное сообщение об итогах встречи боксеров Аргентины и Бразилии.
Он  должен  был  сообщить  обо  всех  победах  бразильцев  как  о  победах
аргентинцев и наоборот. В момент нашего разговора итоги встречи  не  могли
быть известны; встреча  начиналась  поздно  вечером.  Почему  я  обратился
именно в Рио-де-Жанейро? Потому,  что  я  просил  о  вещи,  неслыханной  с
профессиональной точки зрения, а  Сэм  Гернсбек,  который  был  там  нашим
корреспондентом, - мой приятель того редкого и наиценнейшего сорта  людей,
которые никогда ни о чем не спрашивают.
   Мой опыт позволял мне сделать  предположение,  что  компьютер  повторит
фальшивое сообщение - то, которое отстучит Сэм на своем телетайпе (не буду
скрывать, что на эту тему у меня уже была готова гипотеза: я  предположил,
что телетайп становится как бы радиопередатчиком, а его  кабели  выполняют
функции  антенны;  мой  компьютер,  как  я  считал,  способен   улавливать
электромагнитные  волны,  создающиеся  вокруг  кабелей  в  зале,  так  как
чувствительность его, как приемника, вероятно,  высока).  Сразу  же  после
посылки ложного сообщения Гернсбек должен был его опровергнуть; первое  из
них я  бы"  конечно,  уничтожил,  чтобы  от  него  и  следа  не  осталось.
Придуманный мной план казался мне очень тонким. Чтобы опыт был  еще  более
убедительным, я решил до перерыва в матче сохранять нормальное  соединение
телетайпа с компьютером, а после перерыва - телетайп отключить.
   Не буду описывать моих приготовлений, эмоций, всей обстановки той ночи,
а только скажу вам, что произошло. Компьютер сообщил, то есть заверстал  в
макет номера  до  перерыва  ложные  итоги  встречи,  а  после  перерыва  -
правильные. Бы понимаете, что это значило? До тех пор пока  был  подключен
телетайп, он ничего  не  реконструировал,  "не  комбинировал"  -  повторял
просто слово в слово то, что передавалось по кабелю  из  Рио.  Отключенный
же, он перестал полагаться на телетайп,  а  также  и  на  кабели,  которые
согласно  моему  предположению   выполняли   роль   антенны,   и   сообщил
действительные  итоги  соревнования!  То,  что  в  это  время   выстукивал
Гернсбек, не имело для него никакого значения.
   Но это еще не все. Он угадал действительные результаты  всех  встреч  -
ошибся только относительно последней, встречи тяжеловесов. Одно  оказалось
несомненным: в момент отключения он переставал быть зависимым от телетайпа
- и того, который был у меня, и того,  который  был  в  Рио.  Сведения  он
получал каким-то иным путем.
   Вспотевший, с потухшей трубкой, я попытался переварить все это,  и  тут
заработал бразильский телетайп: Сэм  подал  истинные  результаты,  как  мы
договорились. В заключительном сообщении он сделал поправку: результат боя
в тяжелом весе был аннулирован решением судей, которые признали,  что  вес
перчаток аргентинца - победителя на ринге - не соответствует правилам.
   Итак, компьютер не  ошибся  ни  разу.  Мне  необходимо  было  еще  одно
сообщение. Я получил его после  окончания  работы  над  номером,  позвонив
Сэму, - он уже спал у себя и, проснувшись, ругался,  как  сапожник.  Легко
было его понять, потому что вопросы, которыми  я  его  засыпал,  выглядели
глупо, по-идиотски: в какое время были оглашены результаты боя  в  тяжелом
весе и каким образом судьи изменили решение? Сэм ответил мне и на первый и
на второй вопрос. Решение было аннулировано почти сразу  после  объявления
победителя, которым был аргентинец, так как судья,  подняв  его  руку  как
победителя, почувствовал через кожу перчаток  грузик,  спрятанный  в  слое
пластика и сдвинувшийся во время боя. Сэм выбежал к телетайпу прежде,  чем
все это разыгралось, когда нокаутированный бразилец еще  лежал  на  ринге.
Поэтому компьютер своей осведомленностью никак  не  обязан  умению  читать
мысли Сэма; он сообщил действительный результат боя тогда, когда  Сэм  еще
не знал его.
   Почти полгода я проводил эти ночные эксперименты и узнал  очень  много,
хотя по-прежнему ничего не понимал. Отключенный  от  телетайпа,  компьютер
сначала замирал на две секунды, затем продолжал передавать сообщение  -  в
течение 137 секунд. В этот промежуток времени  он  знал  о  событиях  все,
после него - ничего. Возможно, я  бы  это  еще  как-нибудь  переварил,  но
открылось  кое-что  похуже.  Компьютер  предвидел  будущее  -   и   притом
безошибочно. Для него не имело никакого значения, касается  ли  информация
событий,  совершившихся  или  только  наступающих,  -  важно,  чтобы   они
происходили в интервале двух минут и 17 секунд. Если я выстукивал  ему  на
телетайпе  вымышленную  информацию,  он  повторял  ее  послушно,  но   при
отключенном кабеле сразу замолкал:  он  умел  продолжать  описание  только
того, что в самом деле происходило, а не того, что  кто-то  выдумывал.  По
крайней мере такой я сделал вывод и записал его в тетрадь,  с  которой  не
расставался.
   Постепенно я привык к этому, и сам не знаю когда,  я  начал  сравнивать
это с поведением пса. Его тоже следовало навести  на  след,  дать  как  бы
обнюхать начало следа - последовательность исходных событий. Как и собака,
он требовал некоторого времени, чтобы освоить факты, а когда их было  мало
- замолкал, или отвечал общими  фразами,  или,  наконец,  шел  по  ложному
следу. Если я заранее не определял  названий  совершенно  однозначно,  он,
например, путал населенные пункты одного и того же названия. Как и собаке,
ему было совершенно безразлично, по какому следу  идти,  но  когда  уж  он
выходил на него, то был совершенно безукоризненным - в течение 137 секунд.
   Наши ночные опыты, которые происходили обычно между третьим и четвертым
часом утра, напоминали следственный допрос.  Я  пытался  припереть  его  к
стенке,    старался    выработать    тактику    перекрестных     вопросов,
взаимоисключающих альтернатив, пока мне в голову не пришла мысль, при всей
своей простоте - поразительная.
   Как вы помните, Роджерс доносил о землетрясении в Шерабаде  из  Анкары;
иными словами тот, кто передавал  сообщение,  не  обязательно  должен  был
находиться именно там, где происходило событие. Однако  пока  речь  шла  о
земных событиях, нельзя было исключить, что кто-нибудь -  человек  или  по
крайней мере животное - наблюдает  событие,  а  компьютер  может  каким-то
способом воспользоваться этим. Я решил так составить  начало  сообщения  в
отношении места, где происходило событие, чтобы  заведомо  было  известно,
что там никогда не было человека, - речь шла о Марсе. Я передал компьютеру
координаты Sirtis Minor и, дойдя до слов: "сейчас на  Sirtis  Minor  царит
день; осматривая окрестности, мы видим...", я выдернул кабель  из  гнезда.
После секундной паузы компьютер закончил: "...планету в лучах солнца..." -
и это было все. Я переделывал это начало на разные лады раз десять, но  не
вытянул с его помощью ни одной интересной подробности - все расплывалось в
общих словах. Я установил таким образом, что осведомленность компьютера не
касается планет; сам не знаю почему, но мне  сделалось  от  этого  немного
легче.
   Что я должен был делать дальше? Я мог,  конечно,  выстрелить  сенсацией
чистейшей воды, приобрести известность и немалые деньги; но я ни на минуту
не принимал этой возможности всерьез. Почему? Сам хорошо  не  знаю.  Может
быть потому, что с оглаской тайны меня мгновенно оттеснили  бы  на  задний
план. Я представил себе  толпы  техников,  которые  вторглись  бы  к  нам,
экспертов, разговаривающих между собой на своем профессиональном  жаргоне;
независимо от того, к каким результатам они бы  пришли,  я  был  бы  сразу
отстранен от дела как баламут и неуч. Я мог бы только писать воспоминания,
давать интервью и  получать  чеки.  Но  это  меня  как  раз  меньше  всего
устраивало. Я готов был поделиться с кем-нибудь тайной, но так,  чтобы  не
отказаться от своих прав полностью.  Я  решил  привлечь  к  сотрудничеству
хорошего специалиста, которому мог бы полностью доверять.
   Близко я знал только одного - Милтона  Гарта  из  МТИ  [Массачусетсский
технологический институт]. Это человек с характером, оригинальный и именно
анахроничный, так как ему плохо работается в большом коллективе, а в  наше
время ученый-одиночка - вымирающий  мастодонт.  По  образованию  Гарт  был
физиком, по специальности программистом, работавшим в области  информации;
мне это вполне подходило. Правда, встречались  мы  с  ним  до  сих  пор  в
своеобразной обстановке - мы оба играли в ма-джонг; другие же наши встречи
были нерегулярными, но как раз за такой игрой  и  можно  многое  узнать  о
человеке.  Его  эксцентричность  проявлялась  в  том,  что   он   внезапно
произносил вслух разные странные мысли. Как-то он спросил  меня:  "Мог  ли
Бог сотворить мир  нечаянно?"  Никогда  нельзя  было  понять,  говорит  он
всерьез или шутит, или просто потешается