Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
ни в масштабах
внутриатомных явлений создает трудности тем большие, чем меньше измеряемый
интервал времени. Причина этого, возможно, в том, что понятие текущего
момента относительно не только в эйнштейновском смысле, то есть оно
зависит и от локализации наблюдателей и от масштабности явлений в том же
самом "месте".
Компьютер пребывает попросту в своем физическом текущем моменте, а этот
момент более обширен во времени, чем наш. То, что для нас должно наступить
через две минуты, для компьютера уже наступило - в точности как то, что мы
ощущаем и видим в данный момент. Наше сознание составляет только частицу
всего происходящего в нашем мозгу, и, когда мы решаем бросить кость только
один раз, чтобы "обмануть" компьютер, который должен предсказывать всю
серию бросков, он об этом сразу же узнает.
Каким образом? Это мы можем представить себе, используя простейшие
примеры: молния и гром наблюдаются одновременно вблизи места
электрического разряда в атмосфере и разновременно при отдалении от места
разряда. Молния в этом примере - мое принятое молча решение перестать
бросать кость через несколько секунд. А гром - это момент, когда я
действительно отказываюсь от очередного броска. Компьютер каким-то
неведомым образом выхватывает из моего мозга "молнию", то есть принятое
решение. Гарт утверждает, что это имеет важные философские последствия,
ибо означает, что если мы имеем свободу выбора, то лишь за пределами 137
секунд, так что мы не можем обнаружить этого самонаблюдениями. В пределах
этих 137 секунд мозг наш ведет себя подобно телу, которое движется по
инерции и не может сразу изменить направление движения. Для того чтобы
начала действовать отключающая сила, необходимо время, и что-то в этом
роде творится в каждой человеческой голове. Все это не относится, однако,
к миру атомов и электронов, ибо там компьютер точно так же бессилен, как
наша физика.
Гарт считает, что время в действительности не похоже на какую-то линию,
что оно представляет собой скорее континуум, который на макроскопическом
уровне имеет совсем иные свойства, чем "внизу", там, где существуют только
атомные масштабы. По его словам, чем тот или иной мозг или мозгоподобная
система больше, тем протяженнее его стык с временем или с так называемым
текущим моментом, тогда как атомы не имеют таких контактов вообще, они как
бы танцуют вокруг этой точки. Одним словом, текущий момент это своего рода
треугольник: точка, нулевая протяженность там, где электроны и атомы, и
линия там, где большие тела, обладающие сознанием. Если вы скажете, что
ничего из этого не поняли, я отвечу, что я тоже ничего не понял и, более
того, что Гарт никогда не осмелился бы говорить такие вещи с кафедры или
писать о них в научных изданиях.
Собственно говоря, я рассказал вам уже все, что хотел сказать, и
остались только два эпилога - один серьезный, а другой вроде печальной
истории, которую отдаю вам безвозмездно.
Первый заключается в том, что Гарт уговорил меня передать исследования
в руки специалистов. Один из этих людей, известная фигура, сказал мне
через несколько месяцев, что после разборки компьютера и его
восстановления добиться прежнего эффекта не удалось. Мне это объяснение
показалось малоправдоподобным, потому что специалист, с которым я говорил,
носил мундир. Кроме того, ни одного слова об этой истории не появилось в
печати. Сам Гарт также был быстро отстранен от исследований. Он не хотел
бросать эту тему и однажды, после выигрыша партии в ма-джонг, сказал ни с
того ни с сего, что сто тридцать семь секунд безошибочного предвидения
есть в известных условиях разница между уничтожением и спасением
континента. На этом он умолк, как бы прикусив язык, но, уже уходя от него,
я увидел на столе том какого-то нашпигованного математикой труда о
ракетах, уничтожающих ядерные боеголовки. Возможно, он имел в мыслях такие
поединки ракет. Но все это только мои домыслы.
Второй эпилог произошел незадолго до первого, а точнее, за пять дней до
приезда тучи экспертов. Я расскажу, как все было, но заранее отказываюсь
комментировать и отвечать на любые вопросы. Было это уже в конце наших
экспериментов. Гарт должен был привести на мое дежурство одного физика,
которому казалось, что "эффект 137" имеет связь с таинственным числом 137,
напоминающим пифагорийский символ основных свойств Космоса. Первым обратил
внимание на это число покойный уже английский астроном Эддингтон. Физик не
смог, однако, прийти, и Гарт явился один около трех часов, когда номер уже
шел в машину.
Гарт научился просто феноменально обращаться с компьютером. Он сделал
несколько небольших усовершенствований, которые сильно облегчили нашу
работу. Не нужно было уже вытаскивать кабели из гнезд, так как на каждом
кабеле был установлен тумблер, и кабель отключался одним касанием пальца.
Как вы уже знаете, компьютер нельзя прямо спрашивать ни о чем, но ему
можно передавать любые тексты, напоминающие тот род безлично
отредактированной информации, каким характеризуются газетные заметки. У
нас была обычная электрическая пишущая машинка, выполняющая роль
телетайпа. На ней выстукивался соответственно составленный текст, и его
прерывали в заранее выбранный момент так, чтобы компьютер дальше сам
продолжал сфабрикованные "сообщения".
Гарт принес в этот раз игральные кости и раскладывал свои вещи, когда
позвонил телефон. Звонил дежурный линотипист Блэквуд. Он относился к
посвященным.
- Слушай, - говорит он, - у меня тут Эми Фостер, знаешь, жена Билла,
ему удалось бежать из больницы. Он пришел домой, силой отобрал у нее ключи
от машины, сел и поехал, но в известном состоянии. Она уже сообщила
полиции, а сейчас прилетела сюда, вдруг мы ей чем-нибудь поможем. Я знаю,
что это бессмысленно, но есть ведь этот твой пророк - может, он что-нибудь
придумает, как считаешь?
- Не знаю, - отвечаю ему, - не представляю себе... но... знаешь...
нельзя ее так отправлять. Пришли ее к нам, пусть поднимется на служебном
лифте.
Пока она поднималась, я объяснил Гарту, что наш коллега, журналист Билл
Фостер, за последние два года стал много пить, попивал даже на дежурствах,
за что его выгнали с работы. Тогда он начал глотать еще таблетки. В
течение месяца дважды попадал в серьезные автомобильные аварии, так как
водил машину в полусознательном состоянии, и его лишили прав. В доме был
ад, наконец с тяжелым сердцем жена вынуждена была отдать его на
принудительное лечение. А сейчас он каким-то образом выскользнул из
больницы, вернулся домой, забрал машину и выехал неизвестно куда,
разумеется пьяный, - это в лучшем случае. А может быть, и после наркотика.
Жена пришла сюда, полицию уже известила, ищет помощи - понимаете, доктор,
в чем дело? Сейчас будет тут. Как вы считаете, можно что-нибудь сделать? И
показываю глазами на компьютер. Гарт не удивился - это человек, которого
нелегко застать врасплох, - и говорит:
- Что ж, рискнем? Прошу подключить машинку к компьютеру.
Я принялся подключать ее, когда появилась Эми. Видно было, что она не
сразу отдала Биллу те ключи. Гарт пододвинул ей кресло и говорит:
- Речь идет о времени, не так ли? Не удивляйтесь вопросам, которые я
буду задавать, прошу отвечать как можно точнее. Сперва нужны подробные
данные о вашем муже: имя, фамилия, внешний вид и так далее.
Она отвечает, довольно хорошо владея собой, лишь руки ее слегка дрожат:
- Роберт Фостер, 136 улица, журналист, тридцать семь лет, пять футов
семь дюймов роста, брюнет, носит роговые очки, на шее ниже левого уха шрам
- след автомобильной катастрофы, вес 169 фунтов, группа крови нулевая...
достаточно?
Гарт не отвечает, а начинает стучать. Одновременно на экране появляется
текст: "Роберт Фостер, живущий на 136 улице, мужчина среднего роста, с
белым шрамом ниже левого уха, нулевая группа крови, выехал сегодня из дома
автомобилем..."
- Прошу указать марку автомобиля и регистрационный номер, - обращается
он к ней.
- "Рамблер", Н.-Й., 657992.
"Выехал сегодня из дома автомобилем марки "рамблер", Н.-Й., 657992 и
находится сейчас..."
Тут доктор нажал выключатель. Компьютер предоставлен самому себе.
Компьютер ни минуты не колеблется, на экране растет текст:
"...и находится сейчас в Соединенных Штатах Америки. Плохая видимость,
вызванная дождем, при низкой облачности, затрудняет вождение..."
Гарт выключает компьютер. Задумывается. Начинает еще раз писать
сначала, с той разницей, что после "находится" пишет дальше "на участке
дороги между" - тут опять прекращается приток информации. Компьютер
продолжает без колебаний: "...Нью-Йорком и Вашингтоном. Занимая крайний
ряд, обгоняет с недозволенной скоростью длинную колонну грузовых
автомобилей и четыре цистерны фирмы "Шелл".
- Это уже кое-что, - произносит Гарт, - но для нас недостаточно
направления, мы должны вытянуть больше.
Гарт приказывает мне аннулировать то, что было, и начинает еще раз:
"Роберт Фостер... - и так далее - ...находится на отрезке дороги между
Нью-Йорком и Вашингтоном между километровым столбом..." Тут Гарт выключает
кабель. Компьютер делает тогда что-то, чего мы раньше не видели. Он
аннулирует часть текста, который уже появлялся на экране, и мы читаем:
"Роберт Фостер... выехал из дома... и находится сейчас в молоке на обочине
дороги Нью-Йорк - Вашингтон. Следует опасаться, что ущерб, понесенный
фирмой "Маллер-Уорд", не будет восполнен страховым обществом Юнайтед ТВС,
так как неделю назад истек срок оплаты очередного взноса и страховой полис
не был возобновлен".
- Он сошел с ума? - спрашиваю я.
Гарт делает мне знак, чтобы я сидел тихо. Начинает писать еще раз,
доходит до критического места и выстукивает: "...Находится сейчас на
обочине дороги Нью-Йорк - Вашингтон в молоке. Его состояние..." - здесь
обрывает. Компьютер продолжает дальше: "...таково, что непригодно для
использования. Из обеих цистерн вылилось 29 гектолитров. При нынешних
рыночных ценах..."
Гарт просить меня аннулировать и это и произносит вслух:
- Типичное недоразумение, так как "его" могло относиться с точки зрения
грамматики и к Фостеру и к молоку. Еще раз!
Включаю компьютер. Гарт упорно пишет это странное сообщение. После
"молока" он ставит точку и стучит с новой строки: "Состояние Роберта
Фостера в настоящий момент...", затем обрывает. Компьютер останавливается
на секунду, далее очищает весь экран - мы видим перед собой пустой, тускло
светящийся квадрат без единого слова, - признаюсь, волосы начали у меня
становиться дыбом. Затем появляется текст: "Роберт Фостер не находится ни
в каком особом состоянии, так как он только что пересек на автомобиле
марки "рамблер" Н.-Й. 657992 границу между штатами".
"Чтоб тебя черт побрал..." - думаю, вздохнув с облегчением. Гарт с
кривой неприятной усмешкой на лице опять приказывает все аннулировать и
начинает все сначала. После слов "...Роберт Фостер находится сейчас в
месте, которое определяется..." нажимает выключатель. Компьютер
продолжает: "...по-разному, в зависимости от того, каких кто
придерживается взглядов. Следует признать, что если речь идет о личных
взглядах, то, согласно нашим обычаям и нашей Конституции, никому не
следует навязывать их насильно. Во всяком случае, этого мнения
придерживается наша газета".
Гарт встает, сам выключает компьютер и незаметно кивает мне головой,
чтобы я выпроводил Эми, которая, как мне кажется, ничего из этой магии не
поняла. Когда я вернулся, он звонил по телефону, но говорил так тихо, что
я ничего не разобрал. Положив трубку, он посмотрел на меня и сказал:
- Он выскочил на другую сторону дороги и столкнулся в лоб с цистернами,
которые везли молоко в Нью-Йорк. Жил еще около минуты, когда его
вытаскивали из машины, поэтому компьютер сообщил сначала "находится в
молоке". Когда я дал этот отрывок в третий раз, все уже было кончено, да и
в самом деле можно думать по-разному о том, где находишься после смерти, и
даже вообще находишься ли где-нибудь.
Как видно из сказанного, использование необычайных возможностей,
которые открывает нам прогресс, не всегда легкое дело, не говоря уже о
том, что оно может обернуться просто кошмарной игрой, принимая во внимание
ту мешанину из журналистского жаргона и безбрежной наивности или, если
хотите, безразличия к людским делам, которой в силу обстоятельств стала
электронная машина.
Можете в свободное время поразмыслить над тем, что я вам рассказал.
Право же, мне нечего добавить. Лично я хотел бы сейчас послушать
какую-нибудь другую историю, чтобы забыть об этой.
Станислав Лем.
Два чудовища
-----------------------------------------------------------------------
Stanislaw Lem. Dwa potwory (1964). Пер. с польск. - К.Душенко.
"Собрание сочинений", т.6. М., "Текст", 1993.
OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
-----------------------------------------------------------------------
Давным-давно средь черного бездорожья, на галактическом полюсе, в
уединенном острове звездном, была шестерная система; пять ее солнц кружили
поодиночке, шестое же имело планету из магматических скал, с яшмовым
небом, а на планете росла и крепла держава аргенсов, или серебристых.
Среди гор черных, на равнинах белых стояли их города Илидар, Висмаилия,
Синалост, но всех превосходнее была столица серебристых Этерна, днем
сходная с ледником голубым, ночью - с выпуклою звездой. От метеоритов
защищали ее висячие стены, и множество зданий высились в ней:
хризопразовых - светлых как золото, турмалиновых и отлитых из мориона, а
потому черней пустоты. Но всего прекрасней был дворец монархов аргенских,
по принципам отрицательной архитектуры построенный, ибо зодчие не хотели
ставить преград ни взору, ни мысли, и было это здание мнимым,
математическим, без перекрытий, без крыш и без стен. Отсюда правил род
Энергов всею планетой.
При короле Треопсе азмейские сидерийцы напали на державу Энергов с
неба, металлическую Висмаилию астероидами обратили в сплошное кладбище и
много иных поражений нанесли серебристым; и тогда молодой король Суммарий,
полиарх почти что всеведущий, призвал хитроумнейших астротехников и
повелел им окружить всю планету системой магнетических вихрей и
гравитационными рвами, в которых столь стремительно мчалось время, что
ступивший туда безрассудный пришелец не успевал и глазом моргнуть, как
проходило сто миллионов лет, а то и больше, и рассыпался он от старости в
прах, не успев даже увидеть зарево городов аргенских. Эти незримые бездны
времени и магнетические засеки обороняли подступы к планете столь хорошо,
что аргенсы смогли перейти в наступление. Пошли они войной на Азмею и
принялись белое ее солнце бомбардировать и лучеметами долбить по нему,
пока не разгорелся там ядерный пожар; стало солнце Сверхновой и сожгло
своим пламенем планету сидерийцев.
На долгие века воцарились в державе аргенсов покой, порядок и
благоденствие. Не прекращался правящий род, и в день коронации каждый
Энерг спускался в подземелье мнимого дворца и из мертвых рук своего
предшественника брал серебряный скипетр. А скипетр этот был не простой;
тысячелетья назад вырезали на нем надпись: "Ежели чудище вечно, нет его
или их два; если ничто не поможет, разбей меня". Не ведал никто при дворе
Энергов, да и во всем государстве, что эта надпись означает, ибо-история
ее начертания забылась столетья назад.
Лишь при короле Ингистоне переменился заведенный порядок вещей.
Появилось на планете огромное, неведомое существо, ужасная весть о котором
вскоре по обоим разнеслась полушариям. Никто не видел его вблизи; а те,
кто видел, уже не возвращались обратно. Неведомо было, откуда взялась эта
тварь; старики говорили, будто вывелась она из огромных остовов и
разбросанных повсюду осмиевых и танталовых обломков, оставшихся от
разрушенной астероидами Висмаилии, поскольку город этот так и не был
отстроен. Говорили еще старики, что недобрые силы таятся в дряхлом
магнетическом ломе и что есть такие скрытые токи в металлах, которые от
дуновенья грозы иногда пробуждаются, и тогда из копошения и скрежетанья
железок, из мертвого шевеленья останков кладбищенских дивное возникает
созданье, ни живое, ни мертвое, которое одно лишь умеет: сеять разрушение
без границ. Другие же утверждали, будто сила, что порождает чудовище,
берется из дурных поступков и мыслей; они отражаются, словно в зеркале
вогнутом, в никелевом планетном ядре и, сфокусировавшись в одной точке, до
тех пор влекут наудачу друг к другу металлические скелеты и обломки
трухлявые, пока те не срастутся в монстра. Ученые, однако ж, смеялись над
такими рассказами и небылицами их называли. Как бы то ни было, чудовище
опустошало планету. Сперва оно избегало больших городов и нападало на
одиноко стоящие поселения, сжигая их жаром, лиловым и белым. Но после
осмелело настолько, что даже с башен Этерны видели его скользящий вдоль
горизонта хребет, похожий на горный, сверкающий сталью на солнце.
Отправлялись в поход на него, но одно лишь его дыханье обращало рыцарей в
пар.
Ужас всех обуял, а король Ингистон призвал многоведов, и те день и ночь
размышляли, соединив свои головы прямою связью для лучшего разъяснения
дела, и наконец порешили, что одолеть эту тварь можно одною лишь
хитростью. И повелел Ингистон Великому Коронному Кибернатору вкупе с
Великим Архидинамиком и Великим Абстрактором начертить чертежи электролля,
который сразится с чудовищем.
Но не было меж ними согласия - каждый стоял на своем; и построили они
трех электроллей. Первый, Медный, подобен был полой горе, заполненной
разумной аппаратурой. Три дня заливали ртутью резервуары его памяти; он же
тем временем лежал в лесах, а ток шумел в нем как сто водопадов. Второй,
Ртутеглав, был великан динамичный и лишь по причине ужасающей скорости
движений казался чем-то имеющим облик, но облик изменчивый, словно облако,
попавшее в смерч. Третьего, которого Абстрактор строил ночами по тайным
своим чертежам, не видел никто.
Когда Коронный Кибернатор окончил свой труд и леса упали, потянулся
Медный, да так, что во всей столице зазвенели кристаллические перекрытия;
понемногу поднялся он на колени, и земля задрожала; когда же встал он в
полный свой рост, то головою уткнулся в тучи и, чтобы не застили они ему
взор, нагревал их, а тучи с шипеньем перед ним разбегались. Сиял он, как
червонное золото, каменные мостовые пробивал стопами навылет, а в колпаке
у него два зеленых светились глаза, и еще был третий, закрытый, которым он
мог прожигать скалы, приподняв веко-щит. Сделал он шаг, другой и был уже
за городом, сияя как пламя. Четыреста аргенсов, взявшись за руки, едва
могли окружить один его след, подобный ущелью.
Из окон, с башен, в подзорные трубы, со стен крепостных смотрели, как
направлялся он к зорям вечерним, становясь все черней на их фоне, и
наконец сравнялся ростом с обычным аргенсом, но при этом лишь верхней
своей половиной высился над горизонтом, а нижняя скрылась за выпуклостью
планеты. Наступила тревожная ночь, ночь ожидания; ожидали услышать
отголоски сражения, увидеть багровое зарево, но ничего не случилось. Лишь
на самой заре ветер принес