ойчиво  и  размеренно
ворчал самолет, а вдалеке,  в  двух  скрещенных  снопах  света,  сверкала,
переливаясь, груша - словно капля  хрусталя  -  и  по-прежнему  равнодушно
гремела танковая пушка.
   По  обочинам  шоссе  среди   поваленных   в   кюветы   тополей   стояли
солдаты-регулировщики и направляли  движение  зелеными  огнями  сигнальных
фонариков - в некоторых местах предупреждающие красные фонари висели прямо
на еще не убранных стволах деревьев. Медленно, то и  дело  останавливаясь,
двигался поток легковых автомобилей, грузовиков, амфибий.
   - Эй, что там! Вперед! -  кричали  сзади.  Никто  не  отвечал,  впереди
загорались фонарики, машины  трогались,  двигались  дальше.  Вот  миновали
сползший в кювет легковой автомобиль, из которого торчали  головки  детей,
мужчина за рулем кричал что-то командиру дорожного патруля, а тот  усталым
голосом повторял: "Проезда нет, проезда нет".
   Сразу же за поворотом снова образовалась пробка.
   - Что  это  такое?  Отступаем?  -  спрашивал  кто-то  молодым,  звонким
голосом.
   - Едем в отпуск! - раздались возгласы с  огромного  грузовика,  идущего
впереди амфибии, кто-то стал петь, кто-то сердито прикрикнул  на  поющего,
песня оборвалась, какой-то солдат  высунулся  сквозь  деревянную  решетку,
надставленную над бортом, и прокричал вниз:
   - Эвакуация местности, удирай, пока цел.
   - А что? Что? - допытывался молодой голос.
   - Будут бомбардировать, вот что!!!
   Вдруг колонна увеличила скорость, проехала  между  стоящими  в  темноте
мотоциклистами с белыми повязками на рукавах и в таких же белых  касках  и
попала в слепящий поток света. Лучи прожектора медленно, подобно  морскому
маяку,  крутились  над  самым  краем  шоссе,  задевая  верхушки  деревьев.
Раздались  возмущенные  возгласы  ослепленных  людей,  водители   включили
сирены, а прожектор поднял свою  серебристо-серую  колонну  кверху,  задел
одинокое облачко и вновь прошелся лучом  по  шоссе,  выхватывая  из  мрака
лоснившиеся крыши автомобилей, кузова с торчащими в них головами людей,  и
вдруг замер - в этот момент  майор  увидел  едва  ползущий  рядом  с  ними
открытый легковой автомобиль. Высокий мужчина, опиравшийся  на  зажатую  в
коленях  трость  с  серебряным  набалдашником,  повторял  срывающимся   от
волнения голосом:
   - Это безумие, это безумие, хотят бомбардировать. Мы  не  должны  этого
допустить...
   Этот мужчина с серебристыми волосами, залитый  каким-то  неестественным
зловещим светом, обращался к  самому  себе,  сидящие  рядом  с  ним  более
молодые, чем он, спутники молчали, один из них держал на коленях  большой,
завернутый в плащ ящик, все без исключения были в черных очках -  в  лучах
прожектора они походили на слепых, - полоса света дрогнула и переместилась
дальше,  автомобиль,  ехавший  рядом  с  вездеходом,  поглотила   темнота.
Прожектор погас, все утонуло во мраке,  настолько  густом,  что  казалось,
будто фары автомобилей светили через толщу воды. Майор закрыл лицо  руками
и  сидел  в  такой  позе,   безвольно   подчиняясь   толчкам   автомобиля,
подскакивающего на ухабах.
   Вдруг он поднял голову.
   Танк прекратил стрельбу, а может, выстрелы не  слышны  из-за  дальности
расстояния? Он увидел первые тускло светившие фонари на  улицах  местечка.
Машины проезжали по многолюдным  улицам,  люди  стояли  на  тротуарах,  из
настежь открытых окон освещенных  квартир  неслись  звуки  радио;  колонна
медленно  заворачивала,  обгоняемая   несущимися   с   бешеной   скоростью
мотоциклами,  а  где-то  вдалеке  кричали  детские  голоса:  "Чрезвычайный
выпуск! Второй шар упал в Баварии! Чрезвычайный выпуск!"
   Высоко в небе рокотал самолет.



   3

   Маурелл примчался домой в мокрой от росы одежде,  на  коленях  -  следы
глины и золы. Вытирая ноги в прихожей, он счистил прицепившуюся к каблукам
траву.  Фокстерьер,  увидев  хозяина,  радостно  завертелся  вокруг  него,
барабаня твердым обрубком хвоста по открытой  дверце  шкафа,  потом  вдруг
насторожился, припал к ногам хозяина  и  задвигал  носом,  жадно  втягивая
воздух; неожиданно собака ощетинилась. Жена Маурелла как раз  направлялась
к двери, когда он открывал ее. Она молча остановилась.
   - Дорогая, я должен сейчас же ехать с профессором. Ты знаешь, они хотят
этот шар бомбардировать на рассвете... Я должен  ехать  с  профессором,  -
повторил он еще раз, - у него плохо с сердцем.
   - Второй упал, - проговорила госпожа Маурелл, всматриваясь в лицо мужа.
- Ежи, что это? Что это значит?
   - Не знаю. Никто не знает! Что-то  из  межпланетного  пространства,  со
звезд. Непонятное! Ты видела?
   - Да, по телевизору.
   - Значит, ты представляешь, как это выглядит.
   - Это был слепок с них за секунду до гибели, да? В последнее  мгновение
их жизни?
   - Да, похоже на это.
   - Что вы собираетесь делать?
   - Прежде всего не допустить сумасшедших поступков тех... тех... - Он не
находил слов. - Они сначала действуют, потом думают  -  знаешь  их  девиз.
Утром будут бомбить. Профессор рассказывал мне, что кто-то из департамента
уже поговаривает и об атомной  бомбе  -  в  случае  если  обыкновенные  не
возьмут.
   - Но почему они так спешат,  почему  хотят  растоптать,  уничтожить?  А
может быть, под этим шаром есть... что-нибудь?
   - Что? - Маурелл поднял голову. - Что ты говоришь? Под шаром?  Ах,  ты,
наверное, думаешь - какая-нибудь ракета, снаряд? Нет, там нет  ничего.  Мы
зондировали. Шар, точнее, это  вовсе  не  шар  -  так  его  почему-то  все
называют -  вошел  в  землю  на  три  метра,  не  больше.  Материал  везде
одинаковый, похожий на  стекло,  но  тверже  алмаза.  На  вершине  имелось
отверстие, но через четыре часа оно затянулось. Из него выходил пар -  нам
удалось взять пробу. Делаются анализы. От этого предмета,  что  зарылся  в
землю, отходят в разные стороны шесть цилиндрических отростков.
   - Корни? - предположила она.
   - Можно и так сказать... Дорогая, я  должен  собираться.  Я...  честное
слово, не знаю, когда возвращусь. Думаю, что завтра вечером. Что?.. - и не
закончил фразы под ее взглядом.
   - А второй шар. Ежи?..
   - Что?! - Он подошел к ней,  схватил  ее  за  плечи.  -  Ты  что-нибудь
слышала? Сообщали по радио? Я знаю только то, что  он  упал  где-то  возле
Обераммергау; в газете поместили об этом три строчки - почему ты молчишь?
   - Нет, нет, ничего нового я  не  знаю,  но,  вероятно,  они  еще  будут
падать.
   Он отошел от жены и нервно заходил по комнате, снял со шкафа  маленький
чемоданчик,  открыл  его,  бросил  туда  рубашку,  потом   остановился   с
полотенцем в руках.
   - Это возможно. Возможно.
   - Так что это такое? Что думаешь ты об этом? Что говорит профессор?
   Зазвенел телефон. Госпожа Маурелл подняла трубку и молча  протянула  ее
мужу.
   - Алло? Это вы, господин профессор? Хорошо, сейчас  еду.  Что?  Что  не
нужно? Где? К вам? В институт? Сейчас?  Ладно.  Буду  там  через  четверть
часа.
   Он бросил трубку.
   - Заседание института. Сейчас.  Который  час?  Только  двенадцать?  Мне
казалось, что больше... все равно. За чемоданом забегу потом. Быть  может,
уже не нужно будет, не знаю. Ах, я просто ничего не знаю!
   Маурелл поцеловал жену и стремительно выбежал; пес, прижавшись к  полу,
заворчал на него.
   Расположенный на  крутом  берегу  реки,  у  подножия  старой  крепости,
институт был виден уже издали, особенно  сейчас,  когда  Маурелл  ехал  по
аллее на подножке совершенно  пустого  ночного  автобуса.  Во  всех  окнах
небольшого старого дворца, в котором помещался институт,  было  темно,  но
Маурелл знал,  что  со  стороны  фасада  расположены  только  библиотечные
комнаты и почти никогда  не  используемый  зал  для  торжественных  актов.
Кованая  железная  калитка  была  открыта,  во  дворе   длинной   шеренгой
выстроились автомобили. Маурелл обогнул дом, за домом тянулся большой сад.
Нереида, из рук которой бил фонтан, лежала, нагая и темная, на своем камне
посередине маленького, усеянного огромными листьями озерка. Маурелл черным
ходом поднялся на второй  этаж.  До  него  донеслось  покашливание  и  шум
многочисленных голосов. В коридоре возле телефона кто-то  стоял  спиной  и
упрямо повторял в трубку:
   - Нет, не могу. Не вернусь. Сейчас нет. Ничего  определенного  не  могу
сказать.
   Это  был  Треворс  -  Маурелл  узнал  его.  У  него  он   слушал   курс
математического анализа. Маурелл прошел мимо него и очутился  в  небольшом
зале. Виннель,  окруженный  плотной  толпой  (голова  к  голове  -  седые,
седеющие,  лысые),  держал  в  руке  что-то  блестящее  и,  потрясая  этим
предметом, говорил:
   - Если это не достаточное доказательство, тогда прошу в кинозал.
   Все двинулись за ним. Слышен был шум отодвигаемых кресел, кто-то уронил
стул, все говорили одновременно, перебивая друг  друга.  Маурелл  стоял  в
нерешительности,  не  зная,  что  делать.  Профессор  заметил  его,  когда
проходил мимо, он как раз отвечал на вопросы сразу нескольких человек.
   - Ага, вы здесь, прекрасно, прошу к нам, вы мне поможете.
   Кинозал представлял собой обыкновенную затемненную комнату с  небольшим
количеством мест,  и  половина  присутствующих  вынуждена  была  стоять  в
проходах  и  у  стены,  где  были  пробиты  четырехугольные   окошки   для
киноаппарата. Виннель, стоявший возле экрана, поднял руки. Стало тише.
   - Коллеги, вы увидите фильм, заснятый необычным  способом  и  в  особых
условиях. В течение  четырех  часов,  покамест  нас  не  выгнали  военные,
коллега Терманн с шестидесяти метров делал одиночные снимки с интервалом в
три секунды.
   - Почему снимали с такого далекого расстояния? - спросил кто-то.
   - Для безопасности, - ответил профессор. - Того,  что  дал  фильм,  мы,
конечно,  совсем  не  ожидали.  Снимки  не  идеальны,  проявлялись  они  в
необычайно тяжелых условиях, даже не полевых,  а  под  постоянной  угрозой
удаления нас с места работы, в условиях  непрекращающихся  столкновений  с
военными властями, - но сейчас не об этом идет речь.  Коллега  Терманн!  -
повысил голос профессор. - Прошу вас!
   Профессор сел и исчез  из  поля  зрения  Маурелла,  стоявшего  у  самых
дверей, сбоку, но он знал, что это не такое уж плохое место. Свет потух, и
аппарат застрекотал. Изображение  сначала  перемещалось  вверх  и  вниз  и
наконец вошло в рамку. Почти весь экран заняла груша.
   Снимки сделаны были, вероятно, телеобъективом, о чем  профессор  ничего
не сказал. Постепенно изображение стало четким, и хотя по экрану временами
проходили темные полосы, но грушу и то, что находилось внутри  нее,  видно
было довольно сносно. Иногда все  изображение  бледнело,  вероятно,  из-за
отблесков; пленка в некоторых местах была засвечена. В зале стояла тишина,
время от времени чуть слышно поскрипывали кресла.
   Маурелл внимательно смотрел на экран - он разглядел беловатые,  лежащие
внутри груши фигуры; ленту крутили, наверное,  с  минуту,  и  вдруг  он  в
первый раз заметил какое-то движение.
   Юноша  и  девушка,  заснятые  сверху  и  сзади  и  выглядевшие,  словно
расчлененная надвое статуя, пошевелились.  Медленно,  необычайно  медленно
девушка запрокинула голову назад, и стало  видно  ее  лицо.  Глухой  вздох
пронесся по комнате. Напряжение росло. Вместо лица у лежащей белой  фигуры
была плоская маска, и с нее лениво стекали  огромные  полиповидные  капли.
Впечатление,  что  обе  фигуры  сделаны  из  белого  коралла  или   камня,
рассеялось - казалось, что они вылеплены из тягучей,  густой,  похожей  на
застывающее стекло массы.  Голова  девушки  клонилась  назад  и  коснулась
шевелившейся как бы под каким-то необычайно замедленным  дуновением  ветра
белой веточки, на которой висела белая  ягодка.  Затем  обе  головы  снова
миллиметр за миллиметром  начали  сближаться,  и,  хотя  они  двигались  в
границах нескольких сантиметров, это передвижение хорошо было видно, видны
были и плавные движения торсов, можно было подумать, что фигуры  дышат.  А
потом снова две белые головы стали отходить друг от друга, но на этот  раз
вещество, та белая масса, из которой они были сделаны,  застыло,  и  между
медленно удалявшимися  друг  от  друга  лицами  повисли  тонкие,  рвущиеся
перемычки - клейкие  нити,  которые,  лопаясь,  скручивались  в  маленькие
шарики и медленно поглощались поверхностью масок,  заменявших  скульптурам
лица.  Зашевелились  и  ступни  ног,  а  ладонь  девушки,  белая,  гибкая,
переместилась с затылка юноши на шею - и опять, уже в третий  раз,  головы
нежно коснулись друг друга, как в поцелуе, - это движение  было  настолько
естественным, что в зале кто-то вскрикнул.
   Дождь черных линий прошел по экрану, потом  на  сером  фоне  замелькали
какие-то черные пятна, некоторое время пустой экран ярко блестел в  потоке
света, идущего от киноаппарата, но потом погас и в комнате зажглись лампы.
   - Прошу всех в зал! - пригласил профессор, первым поднимаясь с  кресла.
Он был бледен, как  и  все,  кто  находился  в  комнате,  хотя  профессор,
наверное, уже видел эту картину, может быть, не один раз.
   - Никогда в жизни не мог бы представить себе что-то более ужасное  и  в
то же время более непонятное, чем  это,  -  проговорил  какой-то  мужчина,
столкнувшись с Мауреллом,  не  торопившимся  уходить.  Постепенно  кинозал
пустел. Из кинобудки вышел доктор Терманн, он был  без  пиджака,  в  одной
рубашке. На лбу у него блестели капельки пота.
   - Ты видел. Ежи? - спросил он Маурелла, беря его под руку.
   Маурелл кивнул головой.
   - А профессор... Что он говорит об этом?
   - Ничего. По крайней мере мне ничего не говорил. Пойдем, уже начинают!
   В зале все уже уселись, и для Терманна и Маурелла  не  оказалось  мест,
поэтому они стали у тяжелой бархатной портьеры серо-зеленого цвета. Что-то
коснулось плеча Маурелла,  он  оглянулся,  это  был  всего-навсего  кончик
золотистого шнура портьеры.
   - Здесь, - говорил Виннель, который снова стоял у стола в глубине зала,
- лежат все данные,  какие  нам  удалось  добыть:  фотографии,  результаты
измерений, анализов и так далее. Прежде чем приступить  к  ознакомлению  с
этими материалами, обработка которых, несмотря на всю их  фрагментарность,
займет  недели,   я   хотел   бы,   коллеги,   сообщить   вам   содержание
телефонограммы, которую только что получил из Баварии...
   По залу прошел шорох.
   - Эта телеграмма от доктора Монеггера, который занят  исследованиями  в
Баварии  возле  Обераммергау  и  к  которому  я  обратился  по   телеграфу
немедленно по получении сообщения о приземлении второго шара.  Гм,  гм,  -
захмыкал профессор, читая про себя первую фразу, а вслух сказал:  -  Да...
так вот что он сообщает: "Тело  неземного  происхождения  упало  в  восемь
часов сорок две минуты по местному времени", то есть раньше, чем  наше,  -
уточнил профессор, глядя в зал поверх очков, - "и его  полет  в  атмосфере
был  замечен  компетентными  наблюдателями  -  местной   метеорологической
станцией; в это время они производили измерение силы  ветра,  и  ими  было
установлено, что летящее тело - огненный  болид.  Тело  это  появилось  на
северо-востоке, описало дугу на небосводе и упало на юго-западе, вне  поля
зрения наблюдателей". Это во-первых, -  прибавил  от  себя  Виннель,  -  и
дальше: "Тело, замеченное..." и так далее "упало на участке, принадлежащем
крестьянину,  по  имени   Юрген   Поль,   срезав   непосредственно   перед
столкновением с землей верхушку старой  липы,  росшей  в  ста  шестнадцати
метрах от северного угла дома. Хозяйственные постройки состоят из..."
   - И если вся телеграмма так составлена, придется вам,  коллега,  читать
ее до утра, - бросил  толстый  мужчина  из  второго  ряда  кресел.  Кто-то
засмеялся, все зашикали на него.
   - Это пишет немец, - ответил Виннель и, не поднимая глаз, продолжал:  -
Гм, да, итак, м-м... "...Тело пробило насквозь крышу  свинарника,  который
сразу же запылал,  и  врезалось  в  землю  в  тридцати  восьми  метрах  от
свинарника, в точке, расположенной на..." Ну, да  не  об  этом  речь.  Как
вытекает из вышеизложенного, траектория полета тела была тангенциальной, а
угол падения... Я  опускаю  здесь  абзац  относительно  вычисления  кривой
полета, - кашлянув, произнес Виннель и принялся читать дальше: - "В  точке
приземления образовалась воронка правильной концентрической формы и тут же
повалил дым,  сначала  черный,  затем  грязно-серый,  желто-лимонно-серый,
белесый и, наконец, снежно-белый. Дым  поднялся  на  высоту,  определяемую
в..." Это опустим. Так, дальше следует  описание  пожара  в  усадьбе;  все
сгорело, люди спаслись, погибло пять свиней, в том числе два поросенка...
   - Какой породы? - спросил  остроумный  толстяк,  но  никто  не  обратил
внимания на его остроту.
   - Две курицы... гусь... так. Дальше идет: "Место падения находилось под
непосредственным наблюдением  отряда  скаутов,  их  лагерь  был  разбит  в
четырехстах восьмидесяти метрах у ручья" - и так далее,  и  так  далее,  -
нетерпеливо повторял профессор, пробегая глазами листки  и  откладывая  их
один за другим. - Ну, наконец! Итак, что говорят эти скауты... сначала тут
характеристика каждого, с точки зрения степени доверия, которого каждый из
них  заслуживает,  ага,  вот  здесь:  "Когда  дым  рассеялся,  можно  было
заметить..." - прошу прощения,  я  не  сказал,  что  наблюдение  велось  с
расстояния почти полкилометра, но у двоих ребят имелись бинокли,  -  итак:
"...можно  было  заметить  блестящий  шар,  переливающийся  всеми  цветами
радуги, который поднимался из земли все выше и выше, раздаваясь  при  этом
пропорционально и в стороны, словно его  надували...  это  длилось  больше
часа. За это время к шару прибыли наблюдатели с метеорологической  станции
и случайные прохожие... пожарные тем  временем  тушили  пожар...",  так...
"был расставлен полицейский кордон..." Ну,  а  теперь  о  содержимом  этой
колбы! - оповестил приподнято Виннель, он облизнул пересохшие губы и начал
медленно читать: - "Содержимое..." ага... "состоящее  из  матовой,  белой,
как обожженная кость, массы  неизвестного  состава  и  консистенции..."  -
наблюдение   затруднено   отложением   туманного   слоя,   что-то    вроде
последовательных напластований - центральное ядро и три слоя, края которых
в некоторых местах сливаются,  их  описание  дается  для  большей  ясности
отдельно...
   - Ясность изумительная, - снова не выдержал толстяк в светлом костюме.
   - "...части тел одного поросенка и  свиноматки  плюс  фрагмент  как  бы
вырезанной и реконструированной во всех чертах стены свинарника...  полное
изображение второй свиньи... постепенно переходящее в фигуры  двух  кур...
над этой двуфрагментной группой, приблизительно на  семьдесят  сантиметров
выше, в  стекловидной  массе  имеется  изображение  из  аналогичной  белой
субстанции маленькой птички с распростертыми крыльями, по всей  видимости,
синицы. Представляется вероятным, что птица непосредственно перед моментом
приземления  тела  находилась  над  местом   падения,   так   как   вблизи
находились...",   -   тут   какие-то   орнитологические   наблюдения,   не
существенные для нас. Таким образом - это все, что я хотел зачитать,  вам,
коллеги, - проговорил в заключение Виннель и положил бумагу на стол.
   - И что дальше? - раздался голос из глубины зала.
   - Именно этот вопрос я хотел поставить перед вами, уважаемые коллеги, -
ответил Виннель. - Наша храбрая армия  имеет  на  это  готовый  ответ,  до
атомной бомбы включительно. Боюсь,  что  это  стекло  не  выдержит  цепной
реакции урана, как оно выдержало орудийный обстрел.
   - Неужели это правда? - раздался вопрос из зала.
   -  Да,  бронебойные  снаряды  -  это  снаряды  литые,  без   заряда   -
рикошетировали от  поверхности  шара.  Несколько  снарядов  было  найдено.
Разумеется, никто из ученых не имел возможности даже  посмотреть  на  них.
Ну, да бог с ними! Так вот - проблема не разрешена. Конечно,  имеется  ряд
догадок, но гов