л  к
темнеющему неподалеку холмику,  к  тому  месту,  где  торчал  обуглившийся
пенек. Вскоре к Мауреллу подошли и остальные, вся  эта  небольшая  группка
застыла у воронки.
   Немного ниже того места, где они стояли,  из  воронки  торчал  какой-то
высокий - в два человеческих роста -  грушевидный  предмет,  с  совершенно
гладкой, как будто отполированной  поверхностью;  из  его  верхнего  конца
вырывались чуть заметные маленькие облачка, точнее, очень  тонкие  колечки
прозрачного пара, которые сразу же теряли  форму  и  таяли  в  воздухе,  а
вместо них появлялись  новые,  -  весь  этот  процесс  проходил  абсолютно
бесшумно.
   Никто из присутствующих, однако, вверх не смотрел.
   Стеклянная груша, суживающаяся кверху, была слегка наклонена. В  первую
минуту она  показалась  прозрачной.  На  необычайно  гладкой  поверхности,
освещенной солнцем, отражались, как  в  зеркале,  небо,  облака  и  группы
людей, уменьшенных до размеров  пальца.  В  глубине,  пронизанной  лучами,
можно было увидеть как  бы  погруженную  в  стекло,  удлиненную  фигуру  в
человеческий рост. По мере приближения к центру стекло все более  и  более
мутнело, а  в  самом  центре  становилось  совсем  матовым,  местами  даже
отсвечивало темным перламутром. Фигура с одного конца заканчивалась  двумя
продолговатыми, склеенными между собой шарами, а с другого -  расщеплялась
начетверо, словно у нее было четыре ноги: две подлиннее, а две покороче, -
и все это упиралось в нечто, напоминавшее живую изгородь, тоже погруженную
в стекло; виден был только один ее  фрагмент,  контуры  которого  с  обоих
концов расплывались в мутной стеклообразной массе, и только посредине  она
рельефно выделялась, будто эту  изгородь  кто-то  вырезал  в  снежно-белом
коралле. Чем дольше люди всматривались в  эту  грушу,  над  которой  через
равные  промежутки  времени  взмывали  облачка  пара,  тем  отчетливей   и
отчетливей молочно-белые фигуры  выделялись  в  окружающей  их  прозрачной
массе, а мутная жидкость прилегала к ним все плотнее  и  плотнее.  Процесс
этот совершался слишком медленно, и никому не удалось заметить  какое-либо
движение, хотя все смотрели не отрываясь очень длительное  время  и  никто
даже не пошевелился, когда  донеслись  ослабленные  расстоянием  тревожные
крики людей, оставшихся на холме, у вертолетов, - ведь фигуры, заключенные
в груше, становились  еще  более  отчетливыми,  и  каждому  казалось,  что
вот-вот можно будет все рассмотреть.
   Первым из оцепенения вышел Маурелл, слабо вскрикнув,  он  закрыл  глаза
рукой и на какое-то мгновение застыл в этой позе.
   - Там кто-то есть, - послышался голос за его спиной.
   - Подождите, - проговорил профессор.
   - Что это? - удивился капитан, он пришел последним,  но  уже  пробрался
вперед и  стоял  ближе  всех,  на  самом  земляном  валу,  окружавшем  это
прозрачное небесное тело, и прежде, чем кто-либо успел его удержать, начал
спускаться вниз. Сделав три шага, он резко вытянул руку  и  прикоснулся  к
блестящей поверхности груши. Вдруг он скорчился и  упал  прямо  на  грушу,
тело его судорожно дернулось,  как  у  заводной  куклы,  скользнуло  вниз,
ударилось головой о груду земли и осталось так лежать,  вклинившись  между
основанием этой небесной  "груши"  и  большим  стекловидным  ответвлением,
уходившим глубоко в почву.
   Все вскрикнули. Маурелл придержал за плечо  товарища,  бросившегося  на
помощь  к  капитану.  Плотная   группка   людей   медленно   отступила   и
остановилась.
   - Нельзя его так оставить! - крикнул мужчина с бледным от ужаса  лицом.
Он мгновенно вытащил из сумки кабель  и,  бросив  его  на  землю,  завязал
петлю.
   - Гетсер, что ты делаешь? - вскрикнул Маурелл. - Остановись!
   - Пусти меня!
   - Не смей!
   Гетсер  перескочил  через  груду  земли,  лежавшую  на  краю   воронки,
остановился в трех шагах от груши и забросил  петлю  на  задранный  кверху
ботинок капитана. Петля, когда потянули  кабель,  соскользнула  с  ноги  и
возвратилась пустой. Гетсер еще раз бросил аркан, более тщательно  целясь.
Петля крутнулась в воздухе несколько раз, коснулась зеркальной поверхности
и упала. Все замерли, но ничего не произошло. Гетсер сделал еще шаг и  уже
смелее, старательно нацелившись, бросил петлю. Наконец она обвилась вокруг
ботинка. На этот раз Гетсеру  помогали  тащить  уже  два  помощника.  Тело
капитана дрогнуло, медленно перевалилось через стекловидный корень груши и
поползло по склону. Перед земляной насыпью капитана подняли и  понесли  на
руках. Его повернули лицом вверх - оно было белое и покрыто  крупным,  как
роса, потом. Лоб и щеки были в крови.
   - Жив! - с радостью воскликнул Маурелл.
   Он и другой мужчина присели на корточки и, торопливо отрывая  пуговицы,
расстегнули мундир. Потом стали подымать  и  опускать  руки  не  подающего
признаков жизни офицера, сжимали и отпускали его грудную клетку. Наконец у
капитана появилось дыхание. Он судорожно хватал воздух ртом и  стонал  при
выдохе. Когда отпустили его руки,  они  мягко  упали  на  траву.  Тут  все
увидели, что правая ладонь, которой капитан прикоснулся к груше,  сжата  и
почернела, будто ее опалило огнем.  Пострадавший  застонал,  по  его  телу
пробежала  дрожь.  Ему  быстро  перевязали  лоб,  разбитый  при   падении,
забинтовали руку, кто-то  подозвал  двух  солдат,  неторопливо  шедших  по
склону. Солдаты унесли так и не пришедшего в себя капитана. Маурелл бросил
взгляд на грушу и тут же вскрикнул.
   Все взоры обратились к ней.
   На высоте человеческого роста в том месте, где  капитан  прикоснулся  к
груше, в глубине, под  поверхностью,  белел  расплывчатый,  но  постепенно
становившийся все более и более отчетливым отпечаток чего-то,  походившего
на утопленную в стекле ладонь с пятью слегка расставленными пальцами.
   Маурелл чуть ближе подошел к груше. С момента, когда  он  увидел  ее  в
первый раз, прошло несколько минут. За  это  время  то,  что  было  внутри
груши, обрисовалось более  четко.  Две  фигуры,  несомненно  человеческие,
похожие на молочно-белые скульптуры, лежали внутри,  они,  казалось,  были
окутаны слоями стекловидной массы, которая на глазах мутнела,  -  мужчина,
обнимающий за талию лежащую рядом женщину, их прижатые друг к другу головы
сливались с нежным кружевом видневшейся за ними живой изгороди, вырезанной
гораздо более  филигранно,  чем  тела,  -  Маурелл  даже  отчетливо  видел
какой-то  маленький  совершенной  шаровидной  формы  плод,   свисавший   с
кружевной веточки над головой женщины.
   Но черты лица, линии рук, одежду невозможно было различить, хотя  видно
было, что оба одеты, - поверхность их  тел  скрывало  обманывающее  зрение
мутное вещество; когда  Маурелл  присмотрелся  внимательнее,  стараясь  не
пропустить ни малейшей детали, он заметил места, где безвестный  скульптор
как бы ошибся, и в результате - если пропорции частей тела, формы торсов и
голов,  исключая  застывшие  позы,  переданы  были   великолепно,   верно,
по-человечески естественно, то в других местах были заметны искажения:  на
маленькой  закругленной  пятке  девушки  виднелся  молочно-белый   нарост,
казавшийся продолжением ее тела. Почти такой же полип Маурелл увидел и  на
обнаженной руке, которая обнимала мужчину, а обращенные друг к другу  лица
молодых людей покрывало  что-то  вроде  неплотно  прилегавшего,  усеянного
похожими на пальцы вздутиями  савана  из  того  же  самого  мелочно-белого
вещества, которое застывшей массой блестело в ядре груши.
   Маурелл стоял, не шелохнувшись, пока не  услышал  возглас  Гетсера.  Он
обернулся - перед глазами все еще стояла эта непонятная картина - и увидел
своих товарищей, склонившихся над  обуглившимся  кустом,  и  под  ним  две
человеческие фигуры, лежащие обнявшись, как и те, которые он  рассматривал
минуту назад. У него подкосились  ноги,  он  едва  мог  идти.  Машинально,
совершенно обессиленный, он опустился на корточки рядом с профессором.
   Юноша и девушка,  чуть  присыпанные  тонким  слоем  земли,  обгоревшими
листьями, щепками, лежали  в  небольшом  окопчике.  Они  были  удивительно
маленькими, как бы высохшими,  съежившимися  от  жара,  сгоревшая  рубашка
юноши и юбка девушки рассыпались  от  легкого  дуновения  ветерка,  пепел,
поднимаясь в воздух, сохранял еще форму  ткани  -  заметны  были  даже  ее
изгибы.  Маурелл  закрыл  глаза,  он   попытался   вскочить,   убежать   и
почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Споткнулся, чуть  не  упал,
кто-то схватил его крепко, грубо за плечо, он даже не заметил кто.
   Словно издалека донесся до него голос Виннеля:
   - Успокойтесь, успокойтесь...



   2

   В сумерках на дороге показался танк. Было уже почти темно,  но  длинный
ствол  пушки  и  скошенный  силуэт  башни  четко  вырисовывались  на  фоне
пылающего заката. В темноте светились сигнальные огни. Танк сбавил ход,  с
треском  и  лязгом  проехал  по  ветвям,  завалившим  дорогу.  Отброшенная
гусеницей ветка ударила человека, выскочившего  из  придорожной  канавы  с
фонариком. Человек зло вскрикнул от  боли  и  остановился.  Танк  медленно
развернулся, напоминая  слепого,  осторожно  нащупывающего  дорогу,  ствол
пушки чуть качнулся, когда машина переползала через канаву.  На  луг  танк
въехал, задрав кверху тупую морду. Фары едва светились, в их  свете  можно
было увидеть лишь высокую траву и неясные тени людей, расступившихся перед
танком. Офицер, стоявший в открытом люке, что-то проговорил,  наклонившись
вниз, и танк остановился как вкопанный, только  двигатель  работал,  сонно
постукивая на холостых оборотах.
   - Ну, как там? - спросил офицер, не зная, к кому обращается в  темноте.
Человек, которого спрашивали, неизвестно зачем осветил карманным фонариком
шершавый бок танка и, похлопывая его ладонью, ответил:
   - Еще сидят, только я думаю, ничего у них не  получается.  Надеюсь,  ты
расправишься с этой штукой.
   - С чем? - переспросил офицер, сдвигая шлем на затылок, в нем он  почти
ничего не слышал.
   - С этим проклятым елочным стеклянным шаром. Ты что - даже  не  знаешь,
зачем приехал?!
   - А ты знаешь, с кем разговариваешь?! - не повышая  голоса,  проговорил
офицер, он уже рассмотрел в слабом  отблеске  фонаря,  падавшем  от  брони
танка, нашивки рядового.
   Фонарь тут же погас, и солдат  растворился  в  темноте,  только  слышно
было, как под ногами шелестела трава. Офицер  усмехнулся  уголками  рта  и
поискал взглядом ориентиры, указывающие путь танку.
   На  вершинах   близлежащих   холмов   светили   прожекторы,   их   лучи
перекрещивались в одной точке, и там,  где  они  пересекались,  вспыхивали
голубовато-серебристые отблески,  слепившие  глаза.  Офицер  зажмурился  -
какое-то мгновение он ничего не видел. Кто-то подошел  к  танку  с  другой
стороны.
   - Ну как, сынок, управишься?
   - Что? Это вы, господин майор?
   - Да. Танк шел через Дертекс?
   - Так точно, господин майор.
   Офицер  высунулся  из  башни.  Он  видел  лишь  темный  силуэт   головы
собеседника.
   - Ты не знаешь, что с тем капитаном?
   - С тем, которого обожгло?
   - Да. Он жив?
   - Кажется, жив. Точно не знаю. Я торопился очень. А что здесь творится?
Я ведь даже не знаю точно, в чем моя задача. Я получил приказ в пять часов
- прямо из дома вытащили! Собирался как раз уезжать...
   - Вылезай-ка, сынок, сюда ко мне.
   Командир танка легко соскочил с башни на лобовую броню и ловко спрыгнул
на  землю.  Его  ботинки  скользнули  по  мокрой  хрустящей  траве.  Майор
предложил ему сигарету, сунув открытую пачку прямо в ладонь. Они закурили.
Огоньки сигарет мерцали в темноте.
   - Наши мудрецы сидят там с  трех  часов.  Первая  партия  прилетела  на
вертолетах, в пять часов примчались эксперты из  академии,  самые  сливки;
где светит вон тот крайний прожектор, стоит с полдюжины  вертолетов,  даже
легкие  транспортеры  перебросили  по  воздуху,  так  им  было  невтерпеж.
"Операция стеклянная гора" - во как!
   - А что на самом деле с этим шаром?
   - Ты что, радио не слушал?
   - Нет. Я слышал только,  что  говорят  люди,  -  всякую  ерунду,  будто
тарелка приземлилась, марсиане, какие-то похитители детей, едят их  живыми
- черт его знает, еще что!
   - Ну и ну, -  буркнул  майор,  и  огонек  сигареты  осветил  его  лицо,
широкое, отливающее металлом, будто покрытое ртутью. - Я там был, знаешь?
   - Там? - спросил командир  танка,  всматриваясь  в  дальний  холм,  где
полукругом расположились  прожекторы.  В  перекрещивающихся  снопах  света
передвигались гигантские тени людей.
   - Да, там. Действительно, упало с неба, а что - неизвестно. Вроде бы из
стекла, но прикасаться к  нему  нельзя.  Тот  капитан  -  как  там  его  -
прикоснулся.
   - Ну, а что с ним случилось?
   - Точно неизвестно. Врачи  говорили  всяк  свое;  а  когда  все  вместе
собрались, то, конечно, согласовали - они  всегда  согласуют.  Сотрясение,
ожог, шок.
   - Электричество?
   - Говорю тебе, ничего не известно, сынок.  Сидят  там,  разглядывают  -
слышишь, как полевые генераторы для них крутятся?
   - И что?
   - И ничего. Шар - не шар, тверже,  чем  скала,  да  что  там  -  тверже
алмаза, по-всякому к нему подступали - ни сдвинуть, ни  просверлить,  а  в
середине - парень с девушкой.
   - Что вы говорите! Так это правда? Как же это? И живы?
   - Ну, что ты - это слепки, похожие на гипсовые, что-то вроде мумий.  Ты
видел мумии?
   - По телевизору.
   - Так вот, это похоже. В середине, в шаре, белые как кость. Но  это  не
тела - не люди...
   - Как не люди? Господин майор, по правде говоря, я ничего не понимаю.
   - Эх, сынок, сынок, думаешь, кто-нибудь понимает? Блеснуло,  загремело,
что-то упало в полдень, воронка - как от  двухтонной  бомбы,  из  середины
вылез какой-то пузырь с твою коробку. В нескольких шагах от места, где  он
упал, лежал парень с девушкой, местные,  -  сам  понимаешь,  лето,  амуры.
Уложило на месте.
   - Чем?
   - Мудрецы наши не знают чем. Одни говорят - взрывной волной,  другие  -
что умерли от жара. Наверное, было тут чертовски жарко,  когда  эта  штука
упала. Понимаешь, как от снаряда.  Обжарило  их,  скрючило,  вероятно,  не
успели даже испугаться...
   - Но вы говорили, что они в этом... в этом шаре?
   - Не они. Их изображения. Как бы слепки. Правда, не  совсем  точные.  Я
рассматривал со всех сторон. Там и часть куста, под которым они лежали...
   - Где?
   - В этом шаре.
   - Господин майор, и... что все это означает?
   Майор  затянулся  последний  раз,   бросил   окурок,   который   описал
геометрически правильную огненную параболу и погас.
   - Неизвестно. Успокойся, сынок, не только я или  ты  ничего  не  знаем.
Профессора, ученые, президент  оказались  такими  же  умными,  как  и  мы.
Фотографировали, измеряли, искали, с самолетов  что-то  сбрасывали  каждые
несколько минут - прямо-таки вся их лаборатория спустилась  на  парашютах!
Репортеров, всяких важных персон, каких-то дотошных типов -  толпы.  Посты
видел?
   - Да. Действительно, контролируют, с  десяток  встретил  их  только  на
одном этом шоссе.
   - Просто не понимаю, зачем эта горячка. С телецентра в  пять  часов  на
собственных самолетах прилетели, сесть им не разрешили, так они с  воздуха
щелкали и транслировали, как могли.
   - И что, в самом деле я должен буду стрелять... по этой штуке?
   - Правду говоря, и это еще  неизвестно.  Разве  ты  не  знаешь  ученых?
Трясутся над ней. Был скандал! К счастью, не ученые у нас  командуют.  Они
добились отсрочки еще на четыре часа. Но  это  уж  все.  Им  хотелось  еще
четыре недели!
   - А этот... этот шар что-нибудь делает?
   - А что он должен делать? Ничего не делает. До вечера немного  дымился,
теперь уже перестал. Утверждают, что совершенно остыл, но прикасаться  все
равно нельзя. Привозили всяких зверей, даже обезьян, и ставили опыты.  Как
только прикоснется, сразу - фьють и конец.
   - Господин лейтенант! Донесение! - раздался откуда-то сверху голос.
   Командир танка подскочил к башне, из люка высунулся  танкист  в  шлеме.
Над его головой спокойно мигали звезды.
   Лейтенант при свете фонаря с трудом читал каракули на листке, вырванном
из блокнота.
   - Господин майор - уже! - с волнением в голосе воскликнул он.
   - Что, едешь громить?
   - Так точно.
   Танкист  вскарабкался  на  башню.  Через  минуту  мотор  загудел,  танк
развернулся на месте и двинулся в направлении холма.
   Майор, заложив пальцы за ремень, смотрел  ему  вслед.  В  отдалении,  в
осветленном квадрате, что-то происходило. Мелькали  быстрее,  чем  раньше,
тени,  слышался  тонкий,  пискливый  гул,  в  воздухе  клубами  поднимался
откуда-то дым, мигали фонари, а в самом центре  этого  муравейника  сияла,
вбирая в себя прожекторные лучи, сверкающая  голубоватая  капля.  По  мере
удаления шум двигателя становился все тише,  неожиданно  мотор  взревел  -
начался подъем, - темное пятно, опережаемое двумя полосами света  от  фар,
начало взбираться по  склону.  Снопы  света,  падающие  с  вершин  холмов,
дрогнули и стали медленно один за другим удаляться  в  разные  стороны  от
груши, и только два луча с противоположных  концов  поля  скрещивались  на
ней. Майор машинально стал считать про себя. Окружавшая его  темнота  была
наполнена звуками человеческих голосов, он слышал шум моторов  вездеходов,
едущих в направлении  шоссе,  люди  с  большими  фонарями  шли  по  траве,
раздвигая ее руками, капли росы блестели на стеклах, вдалеке кто-то кричал
что-то непонятное, крик повторялся  без  устали  через  равные  промежутки
времени; за холмом на больших оборотах выли динамо-машины, и вдруг все эти
звуки покрыл приглушенный грохот.
   Майор напряг зрение, но ничего не увидел. Грохот  повторялся  ритмично,
каждые несколько секунд,  -  между  одним  и  другим  ударом  майор  успел
сосчитать до  десяти.  Напрасно  он  старался  увидеть  вспышки  выстрела.
"Видимо, стоит за гребнем", - подумал он о танке. Потом послышался скрежет
металла. В последнее мгновение майор отскочил в сторону, на него  двигался
тягач, тащивший высокое, неуклюжее,  облепленное  со  всех  сторон  людьми
сооружение, покачивавшееся на фоне звездного неба. Когда все это проезжало
мимо майора, в  глаза  ему  ударил  отблеск  огней,  отраженный  от  линзы
двухметрового прожектора. Невидимый танк продолжал  стрелять.  Скрежет  за
спиной майора прекратился,  теперь  был  слышен  размеренный  приглушенный
топот множества ног. Мимо проходили нескончаемой вереницей люди,  мелькали
лучи карманных фонариков; вдруг от конца колонны к месту, где стоял майор,
набежала волна неясных голосов, она надвигалась все ближе  и  ближе,  люди
что-то  кричали  друг  другу,  водители  вездеходов,  обгонявших  колонну,
перекликались  друг  с  другом,  волна  звуков  обрушилась  на  майора   и
покатилась дальше к шоссе, а он все еще ничего не знал.
   - Что?! Что?! - закричал он.
   - Не берет! Снаряд не берет! - ответило ему из темноты сразу  несколько
голосов,  в  которых  послышалось  что-то  похожее  на   разочарование   и
огорчение.  Потом  до  него  долетели  такие  же  вопрошающие  возгласы  и
отчетливо доносился ответ:
   - Не берет, не берет...
   Вдруг майора ослепил свет фары -  огненный  глаз,  раздвигающий  черные
стебли травы, и кто-то окликнул:
   - Господин майор, садитесь!
   Проведя рукой по крылу машины, майор нащупал покрытое войлоком железное
сиденье и уселся на него, свесив ноги, как и  другие.  Маленький  вездеход
тронулся, подскакивая на толстых шинах. Когда машина выезжала через ров на
шоссе, сидящие сзади покатились по скамье, их хватали за ремни, воротники,
раздался смех. Мотор взвыл, маленькая машина с трудом выбралась на  шоссе.
И тут,  в  первый  раз  за  весь  вечер,  майор  увидел  красоту  пейзажа,
расстилающегося перед ним: под звездным небосклоном  раскинулась  огромная
сверкающая равнина, наполненная мелькающими точками огней. Где-то высоко в
небе, будто стараясь  что-то  кому-то  внушить,  наст