ельности, скобки  математических  уравнений,  нули  и
восклицательные знаки как суррогаты и символы того единственного  акта,  в
котором переживание бытия выступает в чистом виде.
   Все  переменилось  в  считанные  часы.  Человечеству   грозило   полное
вымирание. Началось с экономического краха, рядом с  которым  кризис  1929
года показался  детской  забавой.  Первой  загорелась  и  погибла  в  огне
редакция   "Плейбоя";   оголодавшие   сотрудники   стриптизных   заведений
выбрасывались из окон;  иллюстрированные  журналы,  киностудии,  рекламные
фирмы,  институты  красоты   вылетели   в   трубу;   затрещала   по   швам
парфюмерно-косметическая, а за ней и бельевая промышленность; в 1999  году
безработных в Америке насчитывалось 32 миллиона.
   Что могло теперь привлечь покупателей? Грыжевой  бандаж,  синтетический
горб, седой парик, трясущиеся фигуры в колясках  для  паралитиков  -  ведь
только они не напоминали о  сексуальном  усилии,  об  этом  кошмаре,  этой
каторге,  только  они  гарантировали  эротическую  неприкосновенность,   а
значит, покой и отдохновение.  Ибо  правительства,  осознав  надвигающуюся
опасность, объявили тотальную мобилизацию во имя спасения рода людского. С
газетных  страниц  раздавались  призывы  к  разуму  и  чувству  долга,   с
телеэкрана  служители  всех  вероисповеданий  убеждали  паству  одуматься,
ссылаясь на высшие, духовные идеалы, но публика равнодушно  внимала  этому
хору авторитетов. Уговоры и проповеди, призывавшие человечество превозмочь
себя, не действовали. Проку от них не было никакого; лишь японский  народ,
известный  своей  исключительной  дисциплинированностью,   стиснув   зубы,
последовал этим призывам. Власти испробовали материальные стимулы, награды
и премии, почетные медали и ордена, объявили конкурсы на лучшего детороба,
а когда и это не помогло, прибегли к репрессиям. Население целых провинций
уклонялось от всеобщей  детородной  повинности,  молодежь  разбегалась  по
окрестным лесам, люди постарше предъявляли поддельные справки о  бессилии,
общественные    контрольно-ревизионные     комиссии     разъедала     язва
взяточничества; каждый готов был следить, не пренебрегает ли сосед  своими
обязанностями, но сам отлынивал, как только мог, от каторжной  сексуальной
работы.
   Теперь катастрофа - всего лишь воспоминание, проходящее перед мысленным
взором старца,  примостившегося  на  коленях  Клеопатры.  Человечество  не
погибло; оплодотворение  совершается  санитарно-стерильным  и  гигиеничным
способом,  почти  как  прививка.   Эпоха   тяжелых   испытаний   сменилась
относительной стабилизацией.
   Но  культура  не  терпит  пустоты,  и  зияющую  пустоту,  возникшую   в
результате сексотрясения, заполнила гастрономия.  Гастрономия  делится  на
обычную  и  неприличную;  существуют   обжорные   извращения   и   альбомы
ресторанной порнографии, а принимать пищу в некоторых позах  считается  до
крайности непристойным. Нельзя, например, вкушать фрукты, стоя на  коленях
(но именно за это борется секта извращенцев-коленопреклоненцев); шпинат  и
яичницу запрещается есть с задранными кверху ногами. Но процветают - а как
же  иначе!  -  подпольные  ресторанчики,  в  которых  ценители  и  гурманы
наслаждаются пикантными  зрелищами;  среди  бела  дня  специально  нанятые
рекордсмены  объедаются  так,  что  у  зрителей  слюнки  текут.  Из  Дании
контрабандой привозят порнокулинарные книги, а в  них  живописуются  такие
поистине чудовищные вещи, как поедание яичницы через трубку, между тем как
едок, вонзив пальцы в приправленный чесноком шпинат и одновременно  обоняя
гуляш с красным перцем, лежит на столе, завернувшись в  скатерть,  а  ноги
его подвешены к кофеварке, заменяющей в этой оргии люстру. Премию "Фемины"
получил в этом году  роман  о  бесстыднике,  который  сперва  натирал  пол
трюфельной пастой, а потом ее слизывал, предварительно вывалявшись  досыта
в спагетти. Идеал красоты изменился: всех красивее туша в десять  пудов  -
признак завидной потенции едока. Изменилась и мода: по одежде  женщину  не
отличишь  от  мужчины.  А  в  парламентах  наиболее  передовых  государств
дебатируется вопрос о посвящении школьников в тайны акта пищеварения. Пока
что эта зазорная тема находится под строжайшим запретом.
   И наконец, биологи вплотную  подошли  к  ликвидации  пола  -  пережитка
допотопной эпохи. Плод будут зачинать синтетически и  выращивать  методами
генной инженерии. Из него разовьется бесполый индивид, и лишь тогда придет
конец ужасным воспоминаниям, которые еще живы  в  памяти  всех  переживших
сексотрясение. В ярко  освещенных  лабораториях,  этих  храмах  прогресса,
родится великолепный  гермафродит,  вернее,  беспольник,  и  человечество,
покончив  с  позорным  прошлым,  будет   без   всяких   помех   объедаться
разнообразнейшими плодами - гастрономически запретными, разумеется.



    Станислав Лем.
    Верный робот

   -----------------------------------------------------------------------
   Staniclaw Lem. Wierny robot (1963). Пер. с польск. - А.Ильф, Т.Аникин.
   "Собрание сочинений", т.9. М., "Текст", 1994.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   Телевизионная пьеса



   Действующие лица:
   М-р Т.Клемпнер
   Граумер, робот
   Господин Гордон, издатель
   Госпожа Гордон
   Инспектор Доннел
   Госпожа Доннел
   Странный тип
   Посыльные


1

   Комната примерно 2000 года, но без поражающих  воображение  вещей.  Это
рабочий кабинет автора детективных романов.  Здесь  -  мягкая  "обтекаемой
формы" мебель, лампы, пишущая машинка,  магнитофон,  радио,  вместительный
бар. Клемпнер сидит за машинкой  и  печатает  с  видимым  интеллектуальным
усилием. Звонит телефон. Он поднимает трубку.

   Клемпнер. Клемпнер слушает. А, это вы! Да. Пожалуй, с неделю. Уверен  в
этом. Мне пишется все лучше. Целиком  отдам  вам  в  четверг.  Без  единой
опечатки на машинке. Что? А, супруга вам говорила? Да, я хотел  пригласить
вас обоих с супругой в будущую пятницу. Придут еще Доннелы. Его вы знаете,
знакомились с ним у меня. Это тот инспектор... Ха, ха! Разумеется... Такие
знакомства очень полезны, создается колорит.  Хорошо.  Значит,  в  будущую
пятницу. До встречи...

   Возвращается к машинке. Едва присаживается, как раздается звонок.

   Клемпнер. Кого это черти принесли?..

   Он выходит. Возвращается, и за  ним  следом  -  двое  посыльных  вносят
большой ящик.

   Посыльный. Распишитесь, пожалуйста.
   Клемпнер. Что это?
   Посыльный. Расписка в получении.
   Клемпнер. Что в этом ящике?
   Посыльный. Здесь написано: робот.
   Клемпнер. Какой робот? Я не заказывал никакого робота.
   Посыльный. Это не мое дело. Я из фирмы по перевозке грузов. Пожалуйста,
распишитесь.

   Клемпнер расписывается, посыльные уходят.  Клемпнер  осматривает  ящик,
глядит  на  пишущую  машинку,  подходит  к  ней,  внезапно   возвращается,
разрезает шнуры, крышка ящика приоткрывается. Клемпнер  пятится  назад.  В
ящике сидит Робот. Он вылезает,  раздвигает  на  себе  бумажную  упаковку,
встает, слегка кланяется.

   Робот. Добрый вечер. Господин будет моим новым хозяином. Весьма рад.  Я
буду стараться угодить вам по мере возможностей, а их  у  меня  немало.  Я
представляю собой новейшую модель "Ультра-Делюкс".
   Клемпнер. Что все это значит? Я не заказывал никакого робота...
   Робот. Ах, это не имеет значения! Зачем вам себя этим обременять?  А  я
для чего здесь? Отныне я буду все делать за вас. На меня  можно  полностью
положиться. Говорю это не из хвастовства. Мы, роботы, достаточно  скромны.
Я просто констатирую факт. Позвольте заметить, что  столик  у  вас  не  на
месте. Вы, когда пишете, сами себе  свет  заслоняете.  Таким  вот  образом
будет намного удобнее...  (Переставляет  столик.)  Так  вы  сможете  лучше
сосредоточиться.
   Клемпнер. Да не нуждаюсь я в тебе, черт побери!
   Робот. Поначалу всегда так кажется. Вы сами убедитесь. Спите вы хорошо?
   Клемпнер. Нет. Кто тебя сюда прислал?
   Робот. Вы страдаете бессонницей? Прекрасно.
   Клемпнер. Как это - прекрасно?
   Робот. Потому что теперь все изменится. (Выглядывает в окно.)  Ото,  да
здесь поблизости есть и другие виллы? И стало быть, по вечерам  -  собаки,
которые лают на прохожих, в середине ночи - копией, а по утрам  -  петухи.
Очень хорошо. Против кошек и собак  у  меня  имеется  особое  средство,  а
петухов вы отныне не услышите. Будете спать как убитый. Вот увидите.
   Клемпнер. Не беспокойся обо мне. Кто тебя прислал?
   Робот. Господин напрасно повышает голос.  Достаточно  было  шепнуть.  Я
прекрасно слышу. Не знаю, кто меня прислал, но сейчас  мы  это  установим.
Отправитель  должен  значиться  на  упаковке.  Ну,  конечно,  "Давенпорт",
посредническое бюро по найму домашних  работников.  (Поднимает  телефонную
трубку, набирает номер.) Алло! Бюро  "Давенпорт"?  Это  говорит  работник.
Господин человек, с вами будет говорить мой хозяин. Пожалуйста...  (Подает
трубку Клемпнеру.)
   Клемпнер. Алло! Вот только что мне доставили посылку - робота, которого
я вообще не заказывал. Это какая-то идиотская ошибка, что?  Том  Клемпнер,
улица Роз, 46. Заберите его отсюда немедленно! Что? Что  вы  говорите?  Не
посылали? Вы абсолютно уверены? Но... (Кладет трубку.) Говорит, что никого
они не посылали... И что же теперь будет?
   Робот. Все прекрасно будет. Вам, наверное, хочется побыть одному? Чтобы
никто не мешал вам в творческой работе?
   Клемпнер. Да, черт возьми! Да!
   Робот. Очень хорошо. Господин будет один. Вы уже один.  В  определенном
смысле меня вообще нет. Кроме вас, здесь нет ни единой  живой  души  -  то
есть никого нет. Нам остается лишь  кое-что  уточнить.  У  господина  есть
робот?
   Клемпнер. Нет. И я ни в каком роботе не нуждаюсь.
   Робот. Вот и прекрасно. Должен вам признаться, что  я  тоже  не  выношу
роботов. Я люблю только людей. Потому-то я так и радуюсь, что  вы  станете
моим хозяином. Вам будет хорошо. Я чувствую, что уже начинаю проникаться к
вам почтением и уважением. Вы питаетесь дома?
   Клемпнер. Нет! И перестань говорить без умолку!  Дай  мне  собраться  с
мыслями и сообразить, что с тобой делать.
   Робот. Для этого я здесь. Для всего, позвольте вам заметить. Отныне  вы
будете есть дома. Есть в ресторане вредно,  это  портит  желудок.  Я  знаю
самые разные кухни, особенно - китайскую. (Он подходит к бару,  оглядывает
его содержимое.) "Мартини", не правда ли?  Великолепно.  Но  позволю  себе
заметить, что к нему пригодился бы джин. Смешать их половина на  половину,
со льдом и лимонной корочкой. Это проясняет разум. Сейчас я приготовлю.
   Клемпнер. Да ты замолчишь или нет? У меня голова раскалывается!
   Робот. Поначалу так всегда бывает, к сожалению... Но  это  пройдет.  Вы
позволите? (Достает из  ящика,  в  котором  прибыл,  коробочку  с  красным
крестом, наливает воды в стакан  и  протягивает  его  Клемпнеру  вместе  с
вынутой из коробочки таблеткой.)
   Клемпнер. Что это?
   Робот. Средство от головной  боли.  Сейчас  как  рукой  снимет.  Только
позвольте, пожалуйста... Не упирайтесь... Прошу вас... (Сажает Клемпнера в
кресло и подкладывает ему одну подушку под  голову,  другую  -  под  ноги,
подает таблетку и воду, а сам начинает быстро прибирать  комнату.  Выносит
ящик,  маленьким  веником  выметает   опилки,   возвращается.)   Ну,   как
самочувствие? Уже лучше?  Голова  уже  у  вас  не  раскалывается,  правда?
(Достает из ящика  масленку,  моток  веревок  и  отвертку.)  Это  все  мое
имущество. Потому что в случае необходимости, чтобы вы знали, я  сам  себя
ремонтирую.  Может,  показать  вам,  как  я   устроен   внутри?   Механизм
чрезвычайно любопытный!
   Клемпнер. Оставь меня в покое...
   Робот. В этом и состоит моя задача. Создавать вам  покой.  Именно  так.
Только перед этим нам следует уточнить матрицу связей.  Это  займет  всего
минутку.
   Клемпнер. Какую матрицу?
   Робот. Ну, есть же у вас соседи, знакомые, родственники... Самые разные
люди будут сюда приходить и  будут  стремиться  увидеться  с  вами.  А  мы
установим простой способ взаимопонимания. Если вы встретите гостя словами:
"Как я рад тебя видеть!" - я через минуту войду в комнату и напомню вам  о
не терпящей отлагательства консультации с профессором Хэдвиком.
   Клемпнер. А если гость как раз знает этого Хэдвика?
   Робот. Ну что вы, это невозможно. Хэдвик был моим  первым  хозяином.  К
сожалению, умер. И довольно давно. Уже и буквы на его  надгробии  начинают
стираться. Каждую третью неделю я хожу к нему на кладбище. Надеюсь, что вы
мне будете разрешать и это. Но перейдем к делу.  Если  вы  поприветствуете
гостя словами: "Хорошо, что зашел, я давно тебя жду", -  я  подам  напитки
самого низкого качества. Если...
   Клемпнер. Ну что ты мелешь?!
   Робот.  Но,  позвольте,  господин!  Мы  оба  прекрасно  знаем,   какова
действительность. Только люди из ложной стыдливости предпочитают в этом не
признаваться. В каждом  доме  имеются  угощения  для  посетителей  первого
класса, соответственно - для второго, а бывают и  те,  которых  вообще  не
угощают. Там, например (показывает на бар), я заметил в укромном  местечке
бутылочку.  Если  не  ошибаюсь,  это  коньяк  семидесятилетней   выдержки,
вероятно, "Селиньяк", вы надежно его припрятали,  да  так,  собственно,  и
должно быть. Однако я вижу, что вы немного устали. Я сейчас же  приготовлю
крепкий  бульон  и  легкий,  но  питательный  ужин.  А   пока   отдыхайте,
пожалуйста. Расслабьтесь... полная пассивность...  разрядка.  (Он  говорит
это, отступая к дверям. Слышится частое позвякивание посуды и стекла.)
   Клемпнер. Вот так история!
   Робот (возвращаясь). Сейчас все будет готово. Нам остался один  вопрос,
но самый важный - относительно женщин.
   Клемпнер. Что?!
   Робот. Пожалуйста, не волнуйтесь. Я  располагаю  тремя  дополнительными
устройствами, предназначенными специально для этой  цели.  Отныне  женщины
станут усладой вашей жизни, солнечным светом, а  не  кошмаром.  Тех,  кого
господин  не  захочет  видеть,  я  и  на  порог  не  пущу.  Я  смогу  быть
несокрушимым  в  отстаивании  ваших  интересов.  А  поскольку  я  умею  на
расстоянии   регистрировать   частоту   дыхания   и   пульс,   то    смогу
заблаговременно сообщать вам, на что рассчитывает женщина, которая  к  вам
приходит...
   Клемпнер. Это неслыханно! Как ты смеешь? Да не желаю я!
   Робот. Ох, желаете! Желаете, только сами этого еще не знаете. Я смотрю,
вы принадлежите к тем несчастным людям, которые до сих пор не испытали  на
себе благодеяний верного  и  усердного  робота.  Но  все  переменится.  Вы
познаете вкус счастья... Кажется, бульон уже доварился. Извините...
   Клемпнер. О Боже!
   Робот (появляется в дверях  столовой  и  распахивает  их  ненатуральным
взмахом руки). Прошу вас! На стол подано...
   Клемпнер (вскакивает). Да не хочу я, чтобы мне здесь...
   Робот. Со всем почтением осмелюсь заметить, что  после  слов  "На  стол
подано" никаких других слов произносить не следует, пока я  не  подам  вам
первый аперитив...

   Клемпнер входит в столовую, садится. Робот подает ему бульон.  Клемпнер
начинает есть. Робот уходит в кабинет,  быстро  просматривает  рукопись  и
возвращается. Наливает вино.

   Робот. У вас  прекрасный  стиль.  Какая  динамика,  какой  лаконизм.  Я
горжусь тем, что у меня такой хозяин. Осмелюсь только заметить, что  этому
убийце во второй главе не следовало бы пользоваться цианистым калием. Этот
яд, пожалуй, выходит из моды. И слишком уж заигран.
   Клемпнер. Ты так полагаешь? Ты и в этом разбираешься?
   Робот. Мой третий по счету хозяин был токсикологом.  И  не  простым,  а
коллекционером.  Он  коллекционировал  яды,  как  другие   коллекционируют
бабочек. Бедняга...
   Клемпнер. А что с ним случилось?
   Робот. Ошибся. Обычно он клал три ложечки сахара  в  кофе.  Ничего  бы,
конечно, не произошло, но дело случилось в то самое воскресенье,  когда  я
хожу на кладбище. И  если  бы  хоть  что-нибудь  особенное,  из  ряда  вон
выходящее, ничего подобного! Он по ошибке насыпал  в  кофе  вместо  сахара
крысиного яда. Обыкновенного крысиного  яда!  И  это  знаток!  Представляю
себе, каково ему пришлось - в последние минуты... Когда  я  вернулся,  все
было кончено. Я думал, у меня конденсатор лопнет. Теперь хожу к  нему  два
раза в месяц. У него очень хорошая могилка, с видом на реку. Я сам  выбрал
это местечко. Но я не о том хотел говорить. Осмелюсь  вам  порекомендовать
аконит. Весьма впечатляющий и сильный яд. Достаточно десяти капель...
   Клемпнер. Аконит, говоришь?.. Может быть... Действительно! Я  думал  об
этом. А вообще-то, как тебя зовут?
   Робот. Граумер, господин хозяин! Но если  вам  угодно,  называйте  меня
совершенно иначе. Может, предпочитаете что-нибудь  из  щеточных  названий?
Например, Гиацинт... Как это вам понравится?
   Клемпнер. Нет, зачем же?.. Пусть будет Граумер.
   Робот. Благодарю вас.
   Клемпнер. Граумер!
   Граумер. Слушаю вас...
   Клемпнер. В будущую пятницу, ты понимаешь...
   Граумер. Да, конечно!
   Клемпнер.  Я  устраиваю  маленький  прием  на   четверых.   Будут   две
супружеские пары... Не знаю только, что лучше подать  -  холодные  закуски
или ужин с горячим блюдом, а?
   Граумер. Это, вероятно, гости первого класса?
   Клемпнер. Да. Мой издатель и инспектор Доннел, оба с женами...
   Граумер. Инспектор полиции?
   Клемпнер. Да, а что?
   Граумер. И он ваш приятель? О, это прекрасно! Что подать? Я думаю, одно
горячее блюдо, а затем  -  своего  рода  ассорти  из  изысканных  холодных
закусок. Можете предоставить это мне. Я вас не подведу. Ужин вкусный был?
   Клемпнер. Весьма...
   Граумер. Я вижу, что вам бы хотелось сегодня написать еще пару страниц,
но не советую. У  вас  темные  круги  вокруг  глаз.  Первый  вечер  всегда
утомителен для нового хозяина. Для начинающего  -  особенно...  Поэтому  я
позволил себе приготовить для вас постель. Разрешите, пожалуйста... (Ведет
Клемпнера в спальню; через  открытую  дверь  доносится  его  голос.)  Так,
зажжем ночничок... теперь другую штанину... А теперь робот  расскажет  вам
на  сон  грядущий  сказочку.  Давным-давно,  когда  еще   не   было   даже
электричества, жил да был себе за горами один хороший, простой господин, и
был у него паровой робот. По утрам робот отправлялся в лес за хворостом да
за грибочками для завтрака...
   Клемпнер (усталым голосом). Оставь меня... в покое...
   Граумер. Однажды в лесу, откуда ни возьмись,  появился  злой  монтер  с
большущими-пребольшущими клещами. Спрятался он за деревом, а  когда  робот
подошел к нему, он и говорит: "Сирота я, и нету у меня  на  свете  ничего,
кроме этих клещей..."

   Свет в спальне гаснет, Граумер появляется в кабинете. Он тихо закрывает
двери, поднимает  с  полу  свою  масленку,  отвертку  и  сматывая  длинную
веревку, произносит:

   Прекрасно. Спит, как малое дитя... Даже веревка не понадобилась...



2

   Клемпнер сидит в кресле, читая газету, и  тянет,  руку  к  столику,  на
котором стоят бутылки с вином. Дотянуться до них не может, а вставать  ему
не хочется.

   Клемпнер. Граумер!
   Граумер (входя). Слушаю вас.
   Клемпнер. Налей!
   Граумер. То, что обычно?
   Клемпнер. Да.

   Граумер наливает, подает.

   Клемпнер. Можешь идти.

   Граумер стоит.

   Клемпнер. Ну, что еще?
   Граумер. Вам  звонил  господин  человек  Хиггинс,  сообщая,  что  будет
выступать в клубе с докладом о  литературоведении  раннего  викторианского
периода. Я сказал, что вы весьма сожалеете, но как раз в это самое время у
вас совещание с профессором Хэдвиком.
   Клемпнер.  Ладно.  Кстати,  ты  случайно  не  знаешь,  куда   подевался
резиновый коврик из ванной? Я не могу его найти.
   Граумер, Простите, это я его взял.
   Клемпнер. Взял коврик?! Граумер, ты становишься невыносим!
   Граумер. Я его разрезал на куски и подклеил ими свои же