только мог быстрей, ибо из-за спины вопрос ему  задали;
и вращался он все резвей, и кружились вокруг оси его тела млечные пути,  и
с  разгона  свертывались  в  спирали  дотоле  прямые  ветви  галактик,   и
закручивались звездные скопления, становясь  шаровидными  массами,  и  все
солнца и планеты от этой спешки закрутились, как волчки  подстегнутые;  но
прежде чем он на противника глазищами засверкал, тот уже  подтрунивал  над
ним с другой стороны.
   Мчался смельчак-кристаллик все быстрей да быстрей,  а  космотитан  тоже
принялся кружиться да кружиться, но никак не мог  за  ним  угнаться,  хоть
вертелся уже, как юла, и в конце концов так разогнался, с  такой  страшной
быстротой начал  вращаться,  что  ослабились  путы  гравитации,  разошлись
натянутые до предела  швы  тяготения,  Гигацианом  наложенные,  полопались
стежки  электронного  притяжения,  и  треснул  вдруг  и  во  все   стороны
разлетелся космотитан, спиральными  галактиками-факелами  круги  описывая,
млечные  пути  рассевая,  и  эта  центробежная  сила  породила  разбегание
галактик.
   Микромил потом  говорил,  что  победил  он,  ибо  космотитан  Гигациана
рассыпался, не успев ровно ничего произнести. Однако  Гигациан  возражает,
что целью соперничества было измерение не скрепляющей силы,  а  разума,  и
надлежало выяснить, кто из их созданий умнее, а не  кто  лучше  в  целости
удерживается.
   И что, поскольку это не имело ничего общего с предметом спора, Микромил
обошел его и обманул позорно.
   С той поры распря их еще усилилась. Микромил свой рубин  ищет,  который
средь катастрофы куда-то запропастился, и все найти его не может, ибо куда
ни посмотрит, увидит красный свет и сейчас же мчится  туда,  но  это  лишь
свет убегающих галактик краснеет от старости, так что он снова ищет, и все
напрасно.  Гигациан  же  старается  гравитациями-канатами,   лучами-нитями
лопнувшего своего космотитана сшить, вместо иглы  применяя  самое  жесткое
излучение. Но что он ни сошьет, все сразу  у  него  лопается,  ибо  такова
страшная сила раз начавшегося разбегания туманностей. И ни тот, ни  другой
не смогли у материи ее тайн выведать, хоть и разуму ее научили и  уста  ей
приделали, ибо, прежде чем дошло  до  решающего  разговора,  случилось  то
несчастье, что неразумные, в неведении своем, сотворением мира именуют.
   Ибо  в  действительности  это  лишь  космотитан  гигациановский  лопнул
вдребезги из-за рубинчика микромиловского и  так  разлетелся,  что  поныне
летит, во все стороны. А если  кто  этому  не  верит,  так  пускай  ученых
спросит,- разве это не  правда,  что  все,  что  ни  на  есть  в  космосе,
неустанно кружится, как волчок, ибо от  этого  вихревого  кружения  все  и
началось.



    Станислав Лем.
    Вторжение

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Inwazja (1958). Пер. с польск. - А.Якушев.
   "Собрание сочинений", т.3. М., "Текст", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   1

   Они перестали целоваться. Янек Хайн шел прямиком через луг  и  был  уже
совсем близко от них. Временами трава доходила  ему  до  коротких  кожаных
штанишек с вышитыми на карманах шестизарядными револьверами, по одному  на
каждом.  Тонким  прутиком  маленький  Янек  старательно   сшибал   головки
одуванчиков. Они ждали, когда мальчик пройдет. Он миновал их,  оставив  за
собой ленточку светлого пуха, и ветер пронес ее над  головами  влюбленных.
Несколько пушинок запуталось в крыжовнике, за которым они прятались. Юноша
прижался щекой к обнаженной  руке  девушки,  нежно  прикоснулся  губами  к
смуглой коже там, где снежинкой отпечатался след от оспы, и посмотрел в ее
ореховые глаза. Она глянула на луг и тихонько оттолкнула его от себя. Янек
остановился, так как одуванчик,  до  которого  он  едва  дотянулся  концом
прутика, не облетел, а лишь чуть-чуть наклонился. Резко просвистел прут, и
над одуванчиком поднялось белое облачко.  Янек  пошел  дальше,  становился
меньше и меньше. За спиной у него болтался мешочек,  из  которого  торчала
бутылка для сливок.
   Девушка бросилась на траву, над ее черными волосами  качались  покрытые
пушком твердые прозрачные ягоды крыжовника. Юноша пытался  перевернуть  ее
навзничь, а девушка прятала свое лицо на его груди и  беззвучно  смеялась;
потом вдруг подняла разгоряченное лицо, обожгла его губы горячим дыханием,
обняла за шею и провела рукой по коротко подстриженным волосам на затылке.
Они целовались, лежа в  небольшом  углублении,  походившем  на  неглубокую
могилу, - вероятно, когда-то здесь был окоп. До того, как деревне передали
пастбище, тут был полигон. Да и сейчас еще  лемеха  плугов  натыкались  на
зарывшиеся глубоко в землю, позеленевшие от времени гильзы.
   Маленькие мушки - они были видны только в солнечном луче - роились  над
кустарником  тонким  кружевным  венчиком,  будто  их   единственная   цель
заключалась  в   том,   чтобы   образовывать   в   воздухе   переменчивые,
просвечивающиеся,  непонятные  силуэты.  Мушки  не  жужжали  и  почти   не
чувствовались, когда садились на руку,  -  такие  были  маленькие.  Где-то
невидимый косарь точил  косу,  и  размеренный  звон  доносился  неизвестно
откуда. Девушке не хватило  дыхания,  она  оттолкнула  парня,  запрокинула
резко голову, зажмурив ослепленные солнцем глаза, блеснули зубы, но она не
улыбалась. Он поцеловал закрытые глаза девушки, чувствуя губами трепетанье
жестких, длинных ресниц. В небе что-то засвистело. Девушка  оторвалась  от
юноши, веки ее дрогнули, и он увидел страх в ее расширившихся зрачках.
   - Это самол... - начал юноша.
   Свист перешел в вой. На голове юноши от ветра  зашевелились  волосы.  И
наступила темнота. Клен, росший в пятнадцати шагах от них, взлетел кверху,
его раскидистая крона медленно описала в  воздухе  дугу,  и  над  остатком
расщепленного ствола поднялось облако пара; далеко в траву  падали  ветви,
но шума падения  не  было  слышно,  все  перекрывал  грохот,  непрерывный,
катящийся во все стороны, дальше  и  дальше  -  покамест  не  прекратилось
мерное позвякивание косы.
   Янек Хайн - шестьсот метров отделяло его от первых деревьев на шоссе  -
обернулся с побелевшим от страха  лицом  и  увидел  облако  дыма  и  пара,
разделившееся вверху на две части; кислая, едкая  волна  горячего  воздуха
обрушилась на него и швырнула в сторону, прежде чем он  успел  крикнуть  и
закрыть лицо руками (в правой он все еще держал прутик);  ему  показалось,
что  громадное,  свитое  из  отдельных  клубков  облако  застыло,  как  на
моментальном снимке, а у его основания, у самой земли, до этого зеленой, а
теперь вдруг почерневшей, вздымается что-то блестящее, похожее на огромный
мыльный пузырь. Больше мальчик ничего не видел, как подкошенный упал он  в
траву, услужливо раздвинутую перед ним  грозовой  волной  звуков,  жесткая
стена воздуха, сметающая все на своем пути, была уже далеко - у  шоссе,  и
высокие тополя ломались один за другим, как  спички.  Устояли  лишь  самые
дальние, почти на самом горизонте, там, где блестела крытая медью  башенка
"Дома туриста".
   Косарь работал в противоположном  конце  пастбища,  почти  на  середине
длинного  склона,  спускавшегося  к  высохшему  ручейку.   Вершина   холма
заслоняла происходившее, но он слышал протяжный надрывный свист и треск  и
увидел, как из-за холма поднялся столб  дыма.  Он  был  единственным,  кто
подумал, что упала бомба, хотел бежать к воде, спрятаться в ней,  но  даже
не успел обернуться - налетела взрывная волна, она  была  сильнее,  чем  у
шоссе, ее подгонял ветер, она пронеслась вверху, высоко над косцом, у него
замелькало все перед глазами, посыпались листья, мелкие  комья  земли.  Он
бросил косу и оселок,  сделал  несколько  шагов  в  сторону  вздымавшегося
кверху столба дыма, но тут же повернул назад и,  втянув  голову  в  плечи,
помчался вдоль речки к шоссе.
   Примерно на час воцарилась тишина.  Усилившийся  ветер  разметал  столб
дыма, его грушевидная, клубящаяся шапка, рассеиваемая ветром по мере того,
как она поднималась выше и выше, слилась с  облаками,  мерно  плывущими  к
югу, и наконец исчезла за горизонтом. В первом часу  на  шоссе  показались
две медленно идущие автомашины. Они подъехали к тому месту, где поваленные
деревья преградили дорогу, и остановились.
   В машинах сидело несколько десятков солдат,  офицер  и  трое  штатских.
Солдаты сразу же принялись убирать с дороги поваленный тополь, но  офицер,
увидев, что это займет много времени, отозвал их  и,  стоя  возле  первой,
открытой машины, пристально рассматривал в бинокль пастбище.  Бинокль  был
большой, с сильными линзами, и офицер, чтобы удержать  его,  вынужден  был
опереться локтем на открытую дверцу машины.
   По траве под порывами ветра бежали волны мелких блесток. Офицер, плотно
прижав  к  глазам  бинокль,  тщательно  просматривал  изрезанную   холмами
местность. Примерно в семистах метрах от  автомобиля,  на  пологом  склоне
холма совсем недавно стояла  группа  деревьев  -  остатки  старого,  давно
вырубленного сада, - окруженная низкими кустами  одичавшего  крыжовника  и
смородины. Теперь на этом  месте  было  серое  неправильной  формы  пятно,
окаймленное  пожелтевшей  травой,  дальше  от  пятна  желтизна   исчезала,
постепенно переходя в сочную зелень луга.
   Полоска кустарника, росшая вдоль старой границы сада, обрывалась  возле
пятна, и на  месте  ее  под  сильными  порывами  ветра  дымились  какие-то
бесформенные лохмотья, а в  самом  центре  воронки  медленно  пульсировало
полупрозрачное,   молочного   цвета   облачко,   напоминая   клубы   пара,
вырывавшиеся  из  старого  локомотива,  и  виднелся   какой-то   выпуклый,
блестящий, голубой, как небо, предмет. От него в черную  как  уголь  землю
отходили  короткие,  блестевшие   на   солнце   отростки,   воронкообразно
расширявшиеся на концах. С  одной  стороны  эти  ответвления  упирались  в
остатки ствола вывороченного, обгоревшего дерева.
   Офицер решил, что увидел все, что можно было  увидеть.  И  вдруг  среди
взлохмаченного  кустарника  заметил  какой-то   бледно-серый   холмик   со
срезанной вершиной. Офицер подкрутил окуляры бинокля, но все расплылось, и
ему больше ничего не удалось разглядеть.
   - Это там упало.
   - Наверное, спутник.
   - Смотрите, как блестит, - стальной...
   - Да нет, на сталь не похоже.
   - Во какой прилетел! Как думаешь, горячий?
   - Еще как!
   - Но почему он так дымит?
   - Это не дым, а пар. Наверное, внутри была вода.
   Офицер слышал эти разговоры за своей спиной,  но  сделал  вид,  что  не
обращает внимания. Он спрятал бинокль в футляр и тщательно его запер.
   - Сержант, - обратился он к унтер-офицеру, который мгновенно  вытянулся
в струнку и принялся есть глазами начальство, - возьмите солдат и окружите
это место в радиусе... метров двухсот. Никого не допускать,  зевак  гоните
прочь. И смотрите, чтобы кто-нибудь из них ненароком не пролез туда.  Ваше
дело - занять посты, остальное вас не касается. Понятно?
   - Так точно, господин капитан!
   - Ну, ладно. А вам, господа, здесь больше делать нечего.  Возвращайтесь
в город.
   Штатские,  стоявшие  вместе  с  шоферами  возле   второго   автомобиля,
протестующе зашумели, но открыто никто ничего не  сказал.  Когда  солдаты,
перейдя ров, двинулись, растянувшись цепочкой, прямиком к холмам,  капитан
закурил сигарету и, стоя под сломанным тополем, ждал, пока оба  автомобиля
развернутся. Он быстро набросал что-то на листке  из  блокнота  и  передал
шоферу.
   - Зайди на почту и дай телеграмму, немедленно! Понял?
   Штатские неохотно сели  в  машину,  все  время  поглядывая  на  цепочку
солдат, фланги которой уже скрылись в поросшей травой лощине,  а  середина
медленно полукругом приближалась к желтеющей вдали полоске.
   Заворчали  моторы,  автомашины  одна  за  другой  двинулись  в  сторону
местечка.
   Офицер постоял еще немного под  деревом,  затем  подошел  к  неглубокой
канаве, сел на ее край и снова, подперев локоть рукой, стал  рассматривать
в бинокль пятно на склоне холма.
   В третьем часу, когда на  дне  канавы  у  его  ног  валялась  уже  куча
окурков, а едва заметные фигурки солдат, до пояса скрытые травой, все чаще
стали переминаться с ноги на ногу, с трудом подавляя желание  присесть,  с
запада послышался густой рокот моторов.
   Офицер  вскочил.  Прошло  несколько  минут,  прежде  чем  ему   удалось
высмотреть в небе что-то вроде огромного  комара:  сначала  одного,  затем
второго и третьего. В бинокле их силуэты росли довольно медленно,  но  все
же через минуту, гудя моторами, вертолеты проплыли треугольником над шоссе
и стали описывать над пастбищем неровные круги.
   Строй,  в  котором  вертолеты  шли  над  шоссе,  нарушился  -  один  из
вертолетов повис над черным пятном, два других замерли в  воздухе  чуть  в
стороне от первого, и  только  ветер,  слегка  покачивая  машины,  немного
относил их. Офицер выбежал из-за деревьев и большими  скачками,  чтобы  не
мешала высокая трава, помчался по лугу, потом вдруг  остановился  и  начал
махать руками, словно приглашая вертолеты приземлиться. А  они,  казалось,
не замечали этого, даже когда в руке офицера  затрепетал  на  ветру  белый
платок. Офицер взмахнул им еще  несколько  раз  и  наконец  опустил  руки,
немного постоял и медленно побрел в сторону пятна, над которым в  каких-то
ста метрах от земли все еще висел, тяжело перемалывая воздух,  вертолет  с
толстым брюхом и длинным, похожим на  трубу  хвостом  с  блестящим  диском
второго винта.
   Над стекловидной бочкой в центре пятна все  еще  поднимались  маленькие
облачка  пара  и  таяли  под  вертолетом,  который  чрезвычайно   медленно
снижался, словно опускался на невидимом канате.  Вдруг  моторы  всех  трех
машин заворчали сильнее,  и  вертолеты  снова  выстроились  треугольником.
Офицер растерялся от неожиданности  и  остановился.  Он  стоял,  расставив
ноги, подняв вверх голову. Ему показалось, что вертолеты улетают, но в это
мгновение  винты  остановились,  машины  спланировали  и  одна  за  другой
приземлились на вершине ближайшего холма.
   Офицер резко повернулся и направился к ним,  ему  нужно  было  сделать,
наверное, шагов пятьсот, а тем временем вылезшие  из  двух  машин  люди  в
серо-голубых комбинезонах выгрузили  целую  груду  продолговатых  пакетов,
завернутых в брезент, канистры, несколько высоких узких ящиков, обмотанных
парашютным шелком, увязанные  в  тугие  пучки  штативы,  треноги,  большие
кожаные  футляры.  Выгрузка  происходила   под   надзором   трех   мужчин,
высадившихся из последнего вертолета. Возле этой  машины  стояли  еще  два
человека: один в пыльнике, другой в летном комбинезоне с  расстегнутой  до
пояса молнией, - хорошо был виден белый короткий мех на его подкладке. Они
разговаривали с сержантом, успевшим добежать к  месту  приземления  раньше
офицера.
   Капитан шел  медленно,  так  как  склон,  по  которому  он  поднимался,
оказался крутым. Офицер был зол на сержанта  за  то,  что  тот  самовольно
покинул пост, но внешне не обнаруживал своих чувств.  Пилот,  взглянув  на
офицера, спросил:
   - Капитан Тоффе? Это вы прислали донесение?
   - Сержант, скажите ребятам, чтобы  пропустили  экспедицию,  -  приказал
капитан, делая вид, что не слышал вопроса. Тогда пилот отвернулся  и  стал
разговаривать с другим пилотом, прихлебывавшим кофе прямо  из  термоса.  К
ним присоединился и третий спутник.
   - А вы будете здесь ждать? - рискнул задать вопрос  капитан,  несколько
нерешительно подходя к пилотам, которые в этот момент стали вдруг смеяться
над тем, что сказал самый низкий из них, казавшийся  непомерно  толстым  в
комбинезоне на искусственном меху. Никто не ответил  офицеру,  но  в  этот
момент мужчина преклонного возраста, в  пыльнике,  опирающийся  на  тонкую
трость с серебряным набалдашником - капитан никогда еще такой не видел,  -
спросил:
   - Может, вы мне расскажете, что здесь произошло? Я профессор Виннель.
   Капитан повернулся и горячо, но весьма обстоятельно начал  рассказывать
ему, как в полдень в местечке услышали грохот, словно гром прогремел, хотя
небо было ясным, как на горизонте заметили  облако  дыма,  как  в  полицию
прибежал запыхавшийся косец, но полицейский пост был на замке, так как все
полицейские выехали  в  Дертекс  на  торжественное  открытие  мемориальной
доски, установленной на том месте, где во время войны  бомбой  убило  трех
участников обороны побережья, как он сам, капитан Тоффе, на  свой  риск  и
страх принял решение направить солдат к  месту  взрыва,  как,  выезжая  из
местечка, они встретили  прихрамывающего  и  заплаканного  мальчика  Янека
Хайна...
   - Подходили ли вы к этому месту близко? - профессор указал  тростью  на
склон противоположного холма, над которым тихо  плыли  освещенные  солнцем
искрящиеся белые облачка.
   - Нет, я расставил посты и отправил телеграмму...
   - Вы  поступили  разумно.  Благодарю  вас.  Маурелл!  -  повысил  голос
профессор, обращаясь к мужчине, занятому выгрузкой. - Что там такое?
   Профессор уже не замечал  капитана.  Тоффе  обернулся  и  посмотрел  на
пилотов - они возились с горизонтальным винтом последнего вертолета. Затем
взгляд  его  остановился  на  группе  людей,  толпившихся  у   выгруженных
предметов. Работа там шла полным  ходом.  На  штативах  темнели  аппараты:
один, с длинными  трубами,  походил  на  огромный  бинокль;  второй  -  на
теодолит; кроме этих аппаратов,  были  там  еще  и  другие;  два  человека
усердно утаптывали траву и заколачивали в землю  ножки  штативов,  кто-то,
сидя на корточках, копался в открытых чемоданах, где находились  аппараты.
Они уже были соединены между собой  кабелем,  брошенным  прямо  на  траву;
несколько человек в комбинезонах торопливо монтировали что-то вроде крана.
   - Солдаты  считают,  что  это  спутник,  господин  профессор.  Конечно,
болтают вздор. Сейчас такое время - стоит кирпичу упасть с крыши, как  все
кричат о спутнике.
   - Активность? - спросил Виннель. Не глядя на Маурелла, который сращивал
концы провода, профессор что-то мудрил над своей тростью. Вдруг  ручка  ее
открылась и оттуда выскочил  маленький,  уже  раскрытый  зонтик.  Это  был
просто-напросто складной нейлоновый стул,  на  котором  профессор  уселся,
широко расставив ноги, и поднес к глазам огромный бинокль.
   - Нет ничего, - ответил Маурелл, выплевывая кусочек изоляции.
   - Следы?
   - Нет, все в норме. Холостая пульсация, несколько недель  назад  здесь,
должно быть, выпал дождь с остатками  стронция,  вероятно,  от  последнего
взрыва, но уже почти все смыло водой - счетчик едва реагирует.
   - А эти облачка? - спросил профессор, медленно цедя слова, так  говорят
люди, все внимание которых поглощено чем-то другим. Трость, на которую  он
опирался, постепенно все глубже и глубже уходила в землю.
   Резким движением профессор отнял бинокль от лица.
   - Там какие-то тела, - проговорил он глухим голосом.
   - Да, я видел.
   - Профессор, а это не хондрит? - спросил третий мужчина. Он  подошел  к
ним, держа в руках металлический цилиндр, от  которого  тянулся  провод  к
кожаному футляру, висевшему у него на плече.
   - Вы, что, хондрита не видели, -  обрушился  на  него  Виннель.  -  Это
вообще не метеорит.
   - Ну пошли? - спросил Маурелл.
   Его собеседники с минуту  стояли  как  бы  в  нерешительности.  Виннель
сложил трость и медленно пошел вниз по склону, внимательно глядя себе  под
ноги. Вчетвером, вместе с профессором, они миновали неглубокую  седловинку
между холмами, прошли посты  -  солдаты,  замерев,  глазели  на  них  -  и
вступили на ломкую, обгоревшую, рассыпающуюся под ногами траву.
   Капитан, минутку помедлив, двинулся за ними.
   Маурелл первым вошел в проход, образовавшийся среди обожженных  кустов,
наклонился, что-то поднял с земли, посмотрел вперед  и  медленно  поше