ровно, и он понимал, что и ее охватил сверхъестественный
покой,  основанный  на  беспредельной  вере  в  их  безопасность,   в   их
неуязвимость. Что же касается Тарранта... Бледные  глаза  сузились  в  две
узкие и холодные щелки, и впервые за  все  совместное  путешествие,  да  и
впервые за все их знакомство Дэмьен без труда разобрал, чем  дышат  сейчас
эти глаза.
   Страхом.
   Их взгляды на мгновение встретились, и тут  же  Охотник,  отвернувшись,
уставился в глубь леса. Дэмьен хотел было окликнуть его, но  на  мгновение
лишился дара речи. Онемело и все тело, впитывая невероятную мощь, на  него
обрушившуюся. Медленно и с трудом он восстановил контроль над  собственным
телом. Он и не представлял себе, что эта сила  охватила  его  всецело,  он
понял это, лишь когда она схлынула. Не  представлял  он  и  той  блаженной
полноты и самодостаточности, которые испытал в эти  мгновения.  И  теперь,
когда сила схлынула, тело разболелось, тоскуя по  ней.  Он  подумал,  что,
наверное, девочка испытывает сейчас то же самое. И подумал:  интересно,  а
что почувствовала Хессет? И еще подумал: чего же испугался Таррант?
   - Возьми ее, - еле вымолвил он, и Хессет бросилась к  нему  забрать  из
рук дрожащую девочку. Но теперь он не сомневался в  том,  что  дрожит  она
вовсе не от страха, а от благоговения,  хотя  дрожала  она  от  этого  еще
сильнее. - Возьми ее, - повторил он, на этот раз в его голосе было  больше
силы, и Хессет взяла девочку на руки, прижала к груди и забормотала ей  на
ухо какие-то ракханские утешения, меж тем как  сам  Дэмьен  не  без  труда
поднялся на ноги.
   Земля была на ощупь странной. Воздух был странным. Даже  такое  простое
дело, как заговорить, оказалось странным и непривычным.
   - Таррант...
   И это все, что удалось ему  сказать.  Но  Хессет  кивнула,  уловив  его
мысль. И ему кое-как удалось сдвинуться с места и,  еле-еле  волоча  ноги,
побрести через весь лагерь в  ту  сторону,  где  исчез  Таррант.  Применив
минимальное Творение, он Увидел тропу Охотника и пошел  за  ним.  В  глубь
леса, вдоль потоков Фэа, навстречу любым исчадиям, которые могла  породить
эта колдовская ночь.
   Однако никаких порождений  Фэа  вокруг  не  вилось,  да  и  Таррант  не
предпринял никаких  усилий  Затемнить  свой  след.  Дэмьен  нашел  его  на
крохотной полянке примерно в полумиле от  лагеря.  Так  темен  был  сейчас
Охотник и так тих, что Дэмьен едва не прошел мимо него. Но нечто заставило
его вглядеться в ночные тени среди деревьев, лишь самые  верхушки  которых
озаряла Кора, и тут он его увидел.
   Таррант стоял, прислонившись к высокому ветвистому дереву, его  бледные
руки упирались в темную кору ствола. Вокруг Владетеля и вокруг священника,
над головами у них, трепетала листва, чем только подчеркивалась  полнейшая
тишина происходящего. Положив голову  на  руку,  Таррант  уперся  в  ствол
дерева лбом. Черные, как ночь, выплески силы  плясали,  подобно  крошечным
огонькам, вокруг него и исчезали в глубине его темного существа.
   Понимая,  что  Охотник  должен  был   расслышать   его   шаги,   Дэмьен
остановился. Странный покой, охвативший его  в  лагере,  уже  испарился  в
ночи, но ярость, владевшая им в ходе схватки, не возвратилась. На смену  и
тому и другому пришло некое смутное чувство - не совсем страх и не  вполне
благоговение.
   Наконец Охотник обратился к нему. Не открывая глаз и не поворачиваясь к
священнику. Не отрывая головы от ствола, к которому она приникла.
   - К чему это вы подключились?  -  хриплым  голосом  спросил  он.  -  Вы
когда-нибудь проделывали такое раньше?
   Дэмьен неторопливо покачал головой, не сомневаясь в том,  что  Таррант,
даже не глядя на него, уловит  его  реакцию.  Казалось,  Охотник  заполнял
собой всю поляну, его присутствие распространялось и на окрестный  лес,  и
даже за его пределы. И было в этом присутствии нечто вопросительное.  Нет,
не совсем вопросительное. Нечто... алчущее.
   - Вы хоть поняли, что вам удалось накликать? - вновь  спросил  Таррант.
Ему было трудно говорить, слова, казалось, душили его.
   Дэмьен несколько замешкался с ответом.
   - Силу, порожденную верой.
   Это  определение  представлялось  и  ему  самому   в   высшей   степени
неадекватным, но он не смог придумать  ничего  более  внятного.  Некоторые
понятия просто не переводятся на человеческий язык.
   Охотник медленно повернулся к нему. В призрачном свете  Коры  его  лицо
было бледным и  испитым,  как  после  тяжелой  болезни  -  и  телесной,  и
психической одновременно. И хотя Дэмьен понимал, что  отчасти  виною  тому
бледный туман, вьющийся на поляне, все равно это измученное лицо  потрясло
его. От одного взгляда на Тарранта священника бросило в дрожь.
   - Примерно тысячу лет назад, -  хриплым  голосом  начал  Охотник,  -  я
создал  проект,  которому  предстояло   изменить   здешний   мир.   Подняв
человеческую веру как  меч,  я  вознамерился  перестроить  саму  структуру
базовых энергий планеты Эрна. Долгие годы я по  одному  собирал  священные
тексты - из числа тех немногих, что пережили Жертвоприношение, -  добавлял
к ним и другие, составленные впоследствии, - и так, слово за слово,  фразу
за фразой, ковал свое оружие. Это стало величайшим делом всей моей жизни -
делом, по сравнению с которым все остальное представляет собой  разве  что
аккомпанемент. Я понял, что если на Земле и впрямь есть Бог,  то  нам,  на
Эрне, следует начать воздействовать на Фэа нашей верой до  тех  пор,  пока
наши мольбы не достигнут  Его  слуха.  И  если  есть  Бог,  правящий  всей
вселенной, то к нему можно обратиться с коллективной мольбой  такой  силы,
что Он непременно услышит нас. А если  ни  на  Земле,  ни  в  космосе  нет
Единого Бога - и никакого существа, способного взять на себя  Его  роль...
тогда Бога должна сотворить сама вера.  Властелина  планеты  Эрна,  власть
которого оказалась бы настолько безмерной, что перед  ней  померкло  бы  в
своем значении даже Фэа. Таков был мой замысел. Нет, более того: это стало
для меня смыслом существования. И если в конце  концов  я  продал  душу  и
выторговал за нее несколько лишних лет, то я поступил так  не  столько  из
страха  перед  смертью...  Всеобщее  невежество.  Слепота.   Неспособность
увидеть, каким цветом взойдут мои посевы и  какие  затем  принесут  плоды.
Проблема не-умирания была связана для меня с необходимостью  наблюдать  за
течением столетий, наблюдать, как обращается человечество с тем, что я ему
подарил, и по возможности приумножать  это,  развивать,  совершенствовать,
пока при помощи веры человек не сможет подчинить себе само  Фэа.  Это  был
план, настолько протяженный  во  времени,  что  он  не  вмещался  в  рамки
одной-единственной жизни, а мне нестерпимо хотелось увидеть не только  его
воплощение, но и завершение. Вы понимаете, священник? Вот в жертву чему  я
принес свою человеческую сущность. Вот почему я уничтожил саму суть своего
земного существования. Потому что мне хотелось  узнать.  Хотелось  увидеть
собственными глазами. Потому что мысль  о  том,  что  придется  умереть  в
неведении, стала мне  нестерпима.  Потому  что  мне  не  хватило  смелости
смириться с этим. Вы меня понимаете?
   Жар его речи - и его страданий - захлестнул Дэмьена своей волной; перед
лицом  такого  потопа  трудно  было  сконцентрироваться  на  голом  смысле
высказываний. Но мало-помалу пришло понимание - а вместе  с  пониманием  и
способность облечь его в словесную форму. Голосом, в котором  чувствовался
трепет и лишь отчасти страх, Дэмьен прошептал:
   - Вы заглянули в лицо Господу нашему.
   На мгновение Охотник уставился на него. Глаза его  казались  незрячими,
тело дрожало.
   - Нет, - прошептал он. - Я заглянул... я увидел... другое...
   И он вновь отвернулся, всем телом припав к  стволу  дерева.  Глаза  его
были закрыты, дышал он медленно и - казалось - с великим трудом.
   - Вне всякого сомнения, что-то  мы  создали.  Вера  миллионов  в  конце
концов  достигла  критической  точки,  в  которой  провозглашается   нечто
большее, чем она сама. Возможно, Бог и на самом деле есть, то есть Он  был
с самого начала, а возможно, мы создали Его своей волей.  Но  разве  имеет
значение то, каким образом это произошло? Главное заключается вот  в  чем:
теперь  в  нашем   мире   действует   активное   начало,   ранее   в   нем
отсутствовавшее. И вы сами это почувствовали. Вы сами это  увидели.  Сила,
настолько могущественная, что человеческому воображению  не  охватить  ее.
Сила, способная преобразить мир...
   Он сбился с дыхания, Дэмьену показалось, что у Охотника начали  дрожать
даже плечи.
   - Сказать вам, что я узнал и понял нынешней ночью? - прошептал Таррант.
- На Эрне и впрямь есть Бог. И из-за того, кем я стал, каким я стал, из-за
сделки, заключенной мною столько веков назад, я не смею поглядеть на Него.
Такова  награда  за  мои  труды,  преподобный  Райс.  Я  не   имею   права
полюбоваться их плодами. Я продал душу за  то,  чтобы  узнать  будущее,  и
только теперь понял, что именно  эта  сделка  и  обрекла  меня  на  вечное
невежество.
   Он тяжело привалился к дереву; казалось, будто он испытывает физическую
боль.  Молчание  обволакивало  его  подобно  плащу  и   облачало   подобно
рыцарскому доспеху.  В  течение  долгого  времени  Дэмьен  не  осмеливался
нарушить это молчание, но в конце концов он произнес:
   - Вам ничуть  не  меньше,  чем  мне,  известно,  что  сделка  вовсе  не
обязательно должна оказаться окончательной.
   Охотник медленно повернулся к нему. Пряди  белых  волос,  упав  ему  на
чело, выглядели паутиной. С откровенным изумлением он фыркнул:
   - Вы призываете меня к покаянию? После всего?
   - Вам известно, что покаяться никогда не поздно, - мягко сказал Дэмьен.
Сердце у него колотилось бешено, но голос сохранял хладнокровие. - Об этом
сказано в ваших собственных трудах.
   Какое-то время Джеральд Таррант простоял в молчании,  пристально  глядя
на священника. И по этому взгляду было ясно:  Охотник  решил,  что  Дэмьен
сошел с ума, это уж как минимум. Потом, заморгав, хриплым шепотом спросил:
   - И вы действительно в это верите?
   - Вам известно, что я в это верю.
   - А вам известно, что означает для меня покаяние?.. Цена,  которую  мне
придется за него заплатить?
   - Я понимаю, что вам придется покончить со всем,  к  чему  вы  привыкли
чуть ли не за целую тысячу лет. Но все же...
   - Это означает смерть, преподобный  Райс,  только  и  всего!  Мое  тело
прожило девятьсот лишних лет, так что  же,  по-вашему,  случится,  если  я
расторгну сделку, благодаря которой  длится  его  существование?  Что  же,
по-вашему, я как по волшебству  перенесусь  в  дни  моей  юности  и  смогу
продолжить прямо с того места, на котором остановился? Что-то я сомневаюсь
в этом, священник. Сильно сомневаюсь.
   - А разве смерть покажется столь уж невыносимой перспективой, если  вам
больше не будет угрожать ад?
   Охотник покачал головой:
   - Почему это он перестанет мне угрожать? Никогда не перестанет!
   - Перечитайте ваши собственные труды, - напомнил  Дэмьен.  -  "Сущность
Единого Бога состоит в Милосердии, и Слово Его - прощение. И если  мужчина
или женщина самым искренним образом покаются..."
   - Да понимаете ли вы, что означает  для  меня  покаяние?  Представляете
себе это хотя бы приблизительно? - Теперь в голосе  посвященного  зазвучал
гнев - гнев и отчаяние. - Это означает, что мне придется  предстать  перед
Господом нашим и  сказать  ему:  "Прошу  прощения.  За  все.  За  все  мои
злодеяния, в которых я теперь горько раскаиваюсь. Будь это в моих силах, я
вернулся бы в прошлое и искупил свою  вину  с  тем,  чтобы  смерть  смогла
прийти за мной в надлежащий час. Мне хотелось бы, чтобы я умер в  двадцать
девять лет, когда передо мной еще  не  открылась  картина  грядущего.  Мне
хотелось бы, чтобы я умер раньше, чем ко мне низошло Видение, раньше,  чем
человечество обратилось к моим писаниям и истолковало  их  по-своему.  Мне
хотелось  бы,  чтобы  я  умер  в  неведении  относительно  того,  во   что
превратится этот мир, хотелось бы, чтобы я покинул мир живущих раньше, чем
научился разгадывать окружающие меня  загадки..."  Но  этого,  преподобный
Райс, я сделать не могу. Со всей искренностью - не могу. Я могу произнести
соответствующие слова, но не вкладывая в них подлинного смысла. И когда  я
все-таки умер бы, моей последней мыслью стала бы мысль о том,  чего  я  не
увижу из-за того, что воззвал к Господнему всепрощению. - Он  презрительно
хохотнул.  -  И  вы  действительно  думаете,  что  это  может   сработать?
Действительно думаете, что подобное упование может спасти меня?
   Теперь уже пришлось закрыть глаза самому Дэмьену. И когда он заговорил,
то расслышал в собственном голосе нотки истинного страдания:
   - Ваш собственный интеллект поймал вас в ловушку. Человек  попроще  уже
давно нашел бы на вашем месте способ воссоединиться с Господом.
   - Неужели вы думаете, что я этого не осознаю, -  прошептал  Таррант.  -
Неужели  вы  думаете,  что  осознание  этого  не  является  частью   моего
проклятия?
   Дэмьен  опустил  голову,  ему  отчаянно  хотелось  сказать  что-нибудь,
способное помочь и утешить. Способное исцелить.  Но  если  человек  такого
ума, как Охотник, не видит выхода из  чудовищной  ловушки,  в  которую  он
попал, то  что  за  утешение  может  принести  или  посулить  ему  простой
священник? В конце концов он пробормотал - только для того, чтобы нарушить
молчание:
   - Хотелось бы мне хоть как-то помочь вам.
   - Этого не сможет сделать никто, - прозвучало в ответ.  -  Но  я  ведь,
знаете ли, сознательно пошел на этот риск. Заключив сделку, я понимал, что
обратного хода нет и не будет. И тогда это понимал, и сейчас понимаю.  Все
дело в том, что... все это оказалось  для  меня  сюрпризом.  И  только-то.
После девяти веков, проведенных вдали от  Церкви...  я  не  был  готов.  К
происшедшему... - И, взяв короткую паузу, он добавил: - А вот вы, судя  по
всему, оказались готовы.
   - Никто не готов к  тому,  чтобы  повстречаться  с  Господом,  -  мягко
возразил Дэмьен. - Порой нам кажется, будто мы  готовы,  но  только  из-за
того, что мы не исповедуем Его Путей.
   Закрыв глаза, Охотник кивнул:
   - Вы поняли, что девочке  я  теперь  не  страшен.  Я  не  рискну  вновь
подвергнуть ее этому. Если в ней осталась хотя  бы  ничтожная  доля  этого
могущества, хотя бы полурастаявший образ происшедшего...
   - А вы действительно думаете, что вам навечно суждено избегнуть смерти?
   Странное выражение  появилось  на  лице  у  Охотника.  Может  быть,  он
улыбнулся. А может, задрожал.
   - Поживем - увидим.


   Вернувшись в лагерь, Дэмьен обнаружил, что Йенсени спит, свернувшись  в
клубок на груди у Хессет. Долгое время он простоял в  молчании,  глядя  на
девочку, прислушиваясь к ритму ее дыхания, ощущая тепло, исходящее от двух
слившихся в объятии  тел.  Хессет  осторожно  перебирала  когтями  длинные
черные волосы спящей девочки, лицо которой было залито слезами, и  тем  не
менее дышало покоем.
   В конце концов Дэмьен прошептал:
   - С ней все в порядке?
   - Придет в себя, так мне кажется. А что с Таррантом?
   Священник покачал головой:
   - Не знаю. Надеюсь, что тоже придет в себя.
   Больше  ему  ничего  рассказывать  не  хотелось,  а  Хессет  не   стала
настаивать.
   "Как хорошо мы, однако, научились понимать друг друга, - подумал он.  -
Чужие друг другу во всех мыслимых и немыслимых отношениях, и  все  же  нам
удалось выработать обоюдный этикет.
   Если бы только то же самое удалось сделать нашим соплеменникам,  какого
кровопролития удалось бы в этом случае избежать".
   Он подсел к костру,  чувствуя,  как  на  него  наваливается  усталость.
"Слишком много на одну ночь, - подумал он. - Слишком много на какую угодно
ночь.
   Господи, подскажи мне, как помочь Джеральду Тарранту. Научи  меня,  как
восстановить его душу, не лишив его  при  этом  жизни.  Покажи  мне  тропу
сквозь его безумие..."
   И когда на священника навалился сон, он решил  не  противиться.  Потому
что во сне его ждали забвение и покой, а сейчас ему не нужно  было  ничего
другого.


   Джеральд Таррант остался в тишине ночной  поляны.  Первые  лучи  солнца
начали просачиваться сквозь марево тумана, окрашивая воздух в серые  тона.
Кожа его уже начала согреваться, однако это еще не было столь  мучительно,
чтобы пришлось сниматься с места в поисках убежища. Время для этого еще не
настало.
   Перед   ним,   черпая   из   тумана   свою   субстанцию,   в    воздухе
материализовалась полупризрачная  фигура.  Под  его  пристальным  взглядом
облик  Йезу  обрел  форму,  цвет  и  наконец   жизнь.   Когда   воплощение
завершилось, Таррант, кивнув, обратился к демону:
   - Уже почти рассвело, Кэррил. Я Вызвал тебя несколько часов назад.
   - Твои страдания не давали  мне  приблизиться  к  тебе,  -  невозмутимо
ответил демон.
   Таррант закрыл глаза. Кэррилу показалось, будто Охотник дрожит.
   - Тогда прошу прощения, - прошептал Таррант. - И спасибо за то, что  ты
все-таки прибыл.
   - С тобой все в порядке?
   Какое-то время Охотник простоял молча - он был так же тих, как деревья,
среди которых стоял. И наконец, так ничего и не ответив,  выбросил  вперед
левую руку. На раскрытой ладони горела черным пламенем капля тьмы.
   - Передашь это Принцу?
   - А что это?
   - Ответ. На его предложение. - Он покачал головой. -  И  ничего,  кроме
этого. Обещаю.
   Демон подержал руку так, чтобы черное пламя Охотника смогло перетечь из
одной ладони в другую. На  его  иллюзорной  ладони  оно  разгорелось  злым
пламенем, агатово-черной звездой.
   - Могу ли я осведомиться о том, какое ты принял решение?
   - Мне казалось, что тебе не хочется вмешиваться в эту историю.
   - И тем не менее я уже вмешался в нее, не так ли? Так что не угодно  ли
ввести меня в курс дела?
   Лицо Тарранта помрачнело. Он отвернулся и не произнес ни слова.
   - Это не похоже на тебя, Охотник.
   Посвященный вновь развернулся лицом к демону, глаза  его,  покрасневшие
на солнце, запламенели гневом.
   - Кто ты такой, чтобы судить о том, что похоже на меня, а что нет?  Кто
вы такие, демоны? Если на мгновение мне показалось... - Он  закрыл  глаза,
словно от внезапной боли, и поднес руку к виску. -  Прости  меня,  Кэррил.
Это с моей стороны нечестно. У меня была трудная  ночь,  но  не  следовало
вымещать это на тебе. Твоя дружба заслуживает лучшего.
   Демон пожал плечами:
   - Каждая дружба длиной в девятьсот лет время  от  времени  подвергается
испытаниям. Так что не извиняйся.
   - Ты хорошо служил мне все эти годы. Хотя, как я сейчас понимаю,  вовсе
не был обязан.
   Слабая улыбка промелькнула на губах демона.
   - К первому человеку, с которым  мне  некогда  довелось  заговорить,  я
всегда буду относиться хорошо.  Даже  если  он  гордится  тем,  что  лишен
человеческих качеств. - Он сомкнул руку на черной звездочке  и  вздрогнул,
когда в него влилась заключенная в  ней  энергия.  -  Неужели  ты  не  мог
придумать менее болезненный способ корреспонденции?
   Охотник вновь помрачнел.
   - Он прислал мне настоящее пламя.  Было  ли  это  предостережением  или
всего лишь демонстрацией собственной мощи, ответ  должен  в  любом  случае
оказаться адекватным.
   - Ага. Высокая дипломатия.
   - Но ты же сможешь передать это, верно?
   - Есть многое на свете, что я передал бы с большим удовольствием, но уж
как-нибудь справлюсь. И это все?
   Охотник кивнул.
   - Тогда я ухожу. Заря занимается, как видишь. Так что будь  осторожней,
Охотник.
   Йезу начал растворяться в воздухе, возвращая субстанцию туману.
   - Кэррил...
   Демон застыл в промежуточной фазе развоплощения.
   - Спасибо тебе, - прошептал Охотник. - За все.
   Демон кивнул. Его образ стал лучезарным,  затем  прозрачным  и  наконец
растворился в утренних сумерках. Черная звездочка у него  в  руке  исчезла
последней - и погасла внезапно, подобно задутой св