оснулась; ему пришлось затуманить Познание до тех пор, пока она вновь не
погрузилась в сон. И вслед за  этим  -  религиозные  образы,  утопающие  в
крови. Материнская улыбка. Оскал  хищника.  Женщина,  столь  изуродованная
возрастом  и,  по-видимому,  мучениями,  что  сочленения  ее   конечностей
разбухли, как при водянке, а  из  глаз  потекли  кровь  и  гной.  Какие-то
уродства. Аномалии. Незаживающие раны. И бег, постоянный бег - этот  образ
сопутствовал всем остальным, обрамляя и объединяя их,  образуя  нитевидную
паутину единой реальности.
   Ужас. Вот чем порождены все эти образы, подумал он, устраняя  Познание.
У него не было ни малейшей возможности понять, какая часть  образов  имеет
реальную основу, а какая порождена питающимся собственными соками  ужасом.
В местах, подобных здешнему, воображение может  творить  чудовищные  вещи,
особенно если речь идет о  столь  юном  создании.  Особенно  если  девочка
обладает столь повышенной ранимостью и уязвимостью.
   Ему  захотелось  забраться  к  ней  в  ее  темный  угол.  Ему  страстно
захотелось утешить ее. Весь  его  опыт,  да  и  сама  его  природа  просто
отказывались становиться свидетелями такого  страдания  -  и  не  пытаться
умерить его. Но лицо священника, которое он увидел  в  процессе  Познания,
впечаталось ему в мозг, оно дышало физически ощутимой ненавистью. Реальное
или нет, для нее оно было реальным, и только это имело значение. Возможно,
глядя на него самого, она видела перед собой именно  это  лицо.  Возможно,
именно этого она ждала от встречи со священниками.
   Дэмьен безмолвно помолился за нее. И тихо грустил из-за  того,  что  не
может исцелить ее душу, хотя для него не составило бы  труда  Исцелить  ее
плоть. Разве в этой особенности священнического призвания  не  заключается
горькая ирония?


   Пища. Неумело приготовленные объедки им принесли в небольших  свертках.
Дэмьен боязливо понюхал,  потом  надкусил.  Хессет,  всмотревшись  в  свою
порцию, решила от нее отказаться: возможно, гниловатый запах, исходящий от
неважно выглядевших кусков, предупредил ракханку о  том,  что  ее  желудок
переварить эту мерзость не способен. Сам Дэмьен слишком часто  подвергался
пищевому отравлению, чтобы сейчас страшиться нового приступа, и все же  он
съел совсем немного. Ровно столько, сколько  необходимо  для  минимального
поддержания сил. В местах вроде этого голодная  слабость  может  оказаться
куда опасней пищевого отравления.
   Девочка по-прежнему не осмеливалась приблизиться к ним. Она  дождалась,
пока Дэмьен и  Хессет  отойдут  в  дальний  конец  пещеры,  и  лишь  затем
выбралась за своей долей. Но и тогда чувствовалось, как  настороженно  она
держится, готовая отпрянуть в свою нишу при первом же жесте любого  из  ее
сокамерников. Но Дэмьен  и  Хессет  сидели  не  шевелясь.  И  к  удивлению
священника, девочка не вернулась сразу же к себе в нишу, а  присела  прямо
там, куда бросили пищу, и судорожно проглотила ее. При этом она все  время
поглядывала на  священника  с  ракханкой  и  отвлеклась  от  них  лишь  на
мгновение, чтобы найти глазами чашку. Она жадно выпила воду,  забулькавшую
у нее в горле. Прошлой ночью ей ничего не досталось,  вспомнил  Дэмьен,  а
это означало, что сейчас ее мучает обезвоживание. Ах  ты  Господи.  Они  с
Хессет, если уж придется, вполне могут обойтись денек-другой и без воды.
   Но - и опять-таки к его удивлению - девочка не допила чашку  до  конца.
Отхлебнув свою долю, она осторожно отставила  чашку.  Было  ясно,  что  ее
по-прежнему мучает жажда и  что  этот  поступок  дается  ей  с  превеликим
трудом. Напоследок она заглянула в чашку, словно желая  убедиться  в  том,
что  оставила  там  достаточно  влаги,  а  потом  поставила  ее  наземь  и
подтолкнула по направлению к Дэмьену с Хессет. И медленно вернулась к себе
в нишу, продолжая во все глаза смотреть на Дэмьена.
   Через какое-то время он взял чашку, передал ее Хессет, потом допил сам.
Девочка оставила им совсем немного, но не  следовало  забывать  и  о  том,
каких усилий ей стоило оставить хоть что-нибудь.
   - Спасибо, - поблагодарил Дэмьен. Выговорив ласково. Предельно ласково.
- Большое спасибо.
   Девочка не произнесла ни слова. Только продолжала смотреть на него.
   - У тебя есть имя?
   И вновь молчание.
   - Меня зовут Дэмьен Килканнон Райс, - представился он. - А  это  Хессет
са-Рестрат.  Мы  прибыли  с  западного  континента  исследовать   здешний.
Посмотреть, живет ли здесь кто-нибудь.
   И  вновь  молчание.  И  вдруг,  хриплым  шепотом,  девочка   произнесла
одно-единственное слово:
   - Йенсени.
   - Йенсени. - Он медленно произнес это  имя,  давая  ей  послушать,  как
ласково оно звучит у него на устах. - А ты отсюда,  Йенсени?  Ты  из  этой
долины?
   - Ты священник, - обвинительным тоном произнесла она.
   На мгновение он замешкался с ответом. Затем утвердительно кивнул.
   - Ты священник Единого Бога.
   - Действительно. - Он постарался убрать из своего голоса даже намек  на
какую бы то ни было угрозу.
   Ее широкие глаза  отчаянно  заморгали;  возможно,  на  них  навернулись
слезы.
   - Священники убивают, - заявила она.
   Дэмьен сделал  глубокий  вдох.  Вспомнил  искаженное  ненавистью  лицо,
которое видел в  процессе  Познания,  вспомнил  острие  ритуального  меча,
вонзающееся... во что? в детское тело? Да, образ был именно таков.  А  она
сама - она и сама практически еще ребенок. Что ж удивляться тому, что  она
боится!
   Он не мог заставить себя сказать ей, что священники никого не  убивают.
Дети обладают поразительным чутьем на ложь, а ему было ясно, что  если  он
утратит сейчас ее доверие, то никогда больше не обретет вновь. Поэтому  он
с максимальной осторожностью произнес:
   - Священники иногда действительно убивают. Но там, откуда я прибыл, они
убивают только порождения Фэа. Чтобы нечего было бояться людям.
   Он увидел, как она задрожала, обдумывая услышанное.
   - А детей они не убивают? - вопросительно выдохнула она.
   - Нет, Йенсени.  Никогда.  Мои  соплеменники  скорее  сами  умрут,  чем
причинят боль ребенку.
   Дэмьен увидел, что она задрожала еще сильнее.  И,  чтобы  унять  дрожь,
закусила губу - да так сильно, что изо рта струйкой брызнула кровь.
   - А здешние убивают, - прошептала она. - Все время убивают.
   - В самом деле. - В собственном голосе он услышал нотки стыда. - Я знаю
об этом.
   Тут она наконец отвела взгляд от Дэмьена  и  пристально  посмотрела  на
Хессет:
   - А она не человек!
   И прозвучало это  столь  же  обвинительно,  как  ее  недавние  слова  о
священниках.
   - Верно, - согласился Дэмьен.
   - Я из племени ракхов, - добавила Хессет.
   Девочка вновь задрожала и чуть было не вернулась к себе в  нору.  Но  в
конце концов  осталась  на  прежнем  месте,  и  Дэмьен  подумал,  что  это
свидетельствует о ее смелости.
   - Ракх убил моего отца, - выпалила она. Слезы побежали у нее по  щекам,
оставляя в налипшей на них грязи мокрые бороздки. Она подтянула  колени  и
уперлась в них подбородком. - Ракхи съели его,  -  лихорадочно  прошептала
она. - Съели... и заняли его место.
   - Не все ракхи таковы, - подсказал ей Дэмьен, стараясь  придать  своему
голосу полную невозмутимость и надеясь на то, что подобная  невозмутимость
сумеет убедить ее.
   Но голова девочки яростно вздернулась.
   - Нет, все! Они все одинаковы! И мой отец знал это! Мой отец  там  был!
Мой отец видел...
   И тут на нее, казалось, обрушилось все  разом  -  боль  утраты,  страх,
беспомощность и безнадежность собственного положения - и девочка,  прикрыв
лицо рукой, принялась жалко всхлипывать.
   - Он там был, - хриплым голосом прошептала она. - Он  сказал,  что  они
все одинаковы. Все эти чудовища, порожденные ночью...
   Дэмьен вопросительно посмотрел на Хессет.
   - Но сейчас уже день, - напомнила та.
   Но девочка уже  ничего  не  слышала.  Все  ее  тело  сотрясали  горькие
рыдания, она мучилась и страдала столь неистово, что  священник  буквально
изнывал от желания утешить ее.  Но  что  мог  он  для  нее  сделать,  если
вспомнить о том, как страшно она его боится? Да к тому же  когда  она  уже
восприняла его спутницу как представительницу племени, "съевшего" ее отца?
Лучше предоставить ее сейчас самой себе, иначе она испугается еще сильнее.
Может быть, позже ему удастся наладить и  укрепить  возникший  между  ними
хрупкий контакт. Может быть, позже ему удастся завоевать ее доверие...
   И может быть, позже, подумал священник, ему удастся выяснить,  где  это
побывал отец этой странной девочки и что он там такое увидел.


   Снаружи  послышались  шаги.  Он   услышал   их   раньше,   чем   увидел
приближающегося человека. Туман сгустился  настолько,  что  уже  в  десяти
футах за решеткой не было видно практически  ничего.  Стеклянистая  черная
статуя растаяла в сером тумане.
   Придет ли Таррант ближайшей  ночью,  подумал  он.  Или  Охотник  пропал
навсегда? Как ни неприятна была такая возможность, следовало считаться и с
ней. В любом случае до наступления  темноты  рассчитывать  на  его  помощь
нечего - а до этого срока оставалось еще много часов.
   К темнице приблизилась целая  делегация  в  составе  восьми  малолетних
воинов. Но Дэмьен подметил, что эти дети старше и крупнее тех, с  которыми
ему довелось иметь дело вначале, и вооружены они более  длинными  копьями,
что, в случае схватки с самим Дэмьеном и с Хессет, позволит им действовать
с безопасного расстояния. Это скверный  признак,  решил  он.  Значит,  они
предполагают, что дело может обернуться схваткой.
   Засов на решетке сдвинули, потом двое самых крупных парней убрали  саму
решетку. Лица у них снова размалеваны, подметил Дэмьен, и похожи сейчас на
маски, которые они у себя на острове не  носят.  И  это  еще  один  дурной
признак. Судя по всему, на сегодняшний день намечено нечто зловещее.
   - Время пришло.
   Эти слова произнесла одна из малолетних воительниц. Девочка. А  мальчик
добавил:
   - Выходите.
   Дэмьен посмотрел на Хессет, потом перевел взгляд  на  девочку.  Что  ж,
поворот, который приняло дело, ему не нравился, но,  по  крайней  мере,  с
бездействием было покончено. Как только он появился на  пороге  пещеры,  в
грудь ему уперлись четыре копья. Нечего было  и  думать  о  побеге.  Более
того, любое быстрое движение в любую  сторону  означало  бы,  что  он  сам
насадит себя на четыре вертела.
   Руки ему вновь скрутили за спиной, а на шею  накинули  петлю,  которую,
судя по всему, решили использовать в качестве поводка. Разобравшись с ним,
дали знак выйти Хессет, после чего проделали с ней то же  самое.  Проверив
веревки, Дэмьен обнаружил, что на этот  раз  его  связали  крепче,  чем  в
предыдущий. И это было еще одним дурным признаком.
   Двоим воинам-подросткам пришлось  отправиться  в  глубь  пещеры,  чтобы
вытащить оттуда Йенсени.  И  поскольку  Дэмьен  видел,  как  она  накануне
бросилась к решетке и обратилась к одному из Терата с  мольбой  о  помощи,
его поразил ужас, появившийся  на  лице  девочки,  когда  двое  подростков
приблизились к ней. Возможно, ее вчерашняя смелость объяснялась  тем,  что
решетка препятствовала близкому контакту. Возможно.  Хотя  более  вероятно
другое: Терата вызывали у нее ужас, но  самого  Дэмьена  она  боялась  еще
сильнее. Боялась так, что без колебаний бросилась за помощью к  одному  из
тех, кто сейчас бесцеремонно сграбастал ее и поволок, сопротивляющуюся,  к
выходу из пещеры.
   На поводке, как животных, их повели по  грязной  тропе  к  лужайке,  на
которой высилась статуя Калесты. Стоило кому-нибудь из них замедлить  шаг,
как петля на горле туго захлестывалась; однажды, когда Дэмьен  споткнулся,
его едва не задушили.  Правда,  потом  ребенок,  ведший  его  на  поводке,
ослабил ошейник. Для этого ему пришлось подняться  на  цыпочки.  Нет,  ему
наверняка пришлось бы для этого подняться на цыпочки, однако он  ухитрился
без этого обойтись. Как странно. Прикосновение его пальцев к горлу Дэмьена
было холодно и... тоже странно. Произошло нечто, определить которое Дэмьен
бы не сумел, но контакт, физический  контакт  его  плоти  с  плотью  этого
мальчика заставил его содрогнуться. На  мгновение  ему  показалось,  будто
лицо мальчика  растаяло,  превратившись  в  нечто  иное...  но  только  на
мгновение, а затем все снова встало на свои места.
   Точнее, как бы на свои места, подумал Дэмьен.
   На лужайке вокруг статуи Калесты уже собрались все обитатели острова, и
хотя Дэмьену не удалось сосчитать их, он на глазок  прикинул,  что  Терата
здесь три или четыре дюжины. А то и больше.  Они  были  всех  возрастов  и
любого роста - от  стройных  подростков  до  карапузов,  едва  научившихся
ходить. Но никого старше определенной черты, подметил  священник.  Никого,
кто завершил бы пубертатный период. А что же происходит с ними, когда  они
взрослеют и вырастают?
   За "поводки" их  привязали  к  кряжистому  дереву,  растущему  на  краю
лужайки. Сперва он решил, что Терата позволят им держаться вместе, но  это
оказалось бы слишком хорошо, чтобы соответствовать действительности.  Одна
из девочек, пошуровав в ветвях, привязала поводки таким образом, что любой
из пленников при первой же  мало-мальски  серьезной  попытке  пошевелиться
задохнулся бы или повесился. Ну и ну. Йенсени, правда, отвязали, и она тут
же спряталась за дерево, забившись в какие-то ветки. Краешком глаза Дэмьен
видел, как она, сжавшись в комок, уставилась на лужайку.
   Оттуда, где спряталась девочка,  ей  были  видны  руки  обоих  взрослых
пленников. Интересно,  выдаст  ли  она  их,  если  они  начнут  потихоньку
распутывать узлы? Дэмьен решил, что не выдаст. И тут  же  начал  пробовать
узлы и прочность собственных пут. В одном  месте  он  обнаружил  небольшую
слабину и теперь  старался  перекрутить  веревку  так,  чтобы  извлечь  из
допущенной  мучителями  промашки  хоть  какую-то   выгоду.   Трудно   было
заниматься этим, почти не шевелясь, но петля на шее не  оставляла  другого
выбора. Оставалось надеяться на то, что Терата ничего не заметят.
   Да у них сейчас и впрямь было на уме другое. Дети  отовсюду  стаскивали
всевозможные вещи и складывали их к подножию статуи. Еду,  копья,  обломки
металла... "Жертвоприношения", - решил  Дэмьен.  Кто-то  принес  пригоршню
побрякушек, среди которых попадались  и  обломки  ювелирных  украшений,  и
высыпал все это  поверх  остального.  Кто-то  добавил  порванную  шелковую
рубаху. Он услышал, как судорожно заохала Хессет, когда в число подношений
попало и кое-что из собственных вещей  участников  экспедиции.  "Или  этим
детям довелось взять в плен и других путников, или они совершают налеты на
деревни", - подумал Дэмьен. Дорогих вещей здесь было столько, что третьего
разумного объяснения он предложить бы не смог.
   Когда же Терата сложили из принесенного  хлама  нечто  вроде  маленькой
пирамиды,  они  всей  толпой  окружили  статую.  Одни  застыли  в   полном
безмолвии. Другие начали нетерпеливо переминаться  с  ноги  на  ногу,  как
этого и следовало ждать от детей в таком возрасте. Дэмьен чувствовал,  как
атмосфера  напряженного  ожидания  постепенно  заволакивает  всю  лужайку,
ожидание это явно носило насильственный характер, - и  тем  отчаянней  ему
хотелось освободиться. Он не знал, что именно здесь предстоит, но понимал,
что предстоящее ему наверняка не понравится.
   В конце концов один из мальчиков вышел вперед - и  вся  толпа  замерла.
Его лицо пылало под боевой раскраской, а  грудь  была  обнажена  навстречу
холодному ветру. Он повернулся к статуе, поднял в воздух свое оружие - это
был лук - и провозгласил:
   - Меня зовут Питер. Пять дней назад я во главе отряда совершил налет на
южные города. Мы нашли девочку, закованную Святошами, и освободили ее. Для
этого нам пришлось убить  пятерых.  Хочу  поблагодарить  тебя  за  помощь,
потому что они были выше нас и сильнее, так что без твоей помощи мы  бы  с
ними не справились. - Он повернулся лицом к толпе, выделив в ней маленькую
девочку. На ней была какая-то хлопковая одежонка, сейчас порванная и вся в
грязи, лицо у нее было залито слезами. - Вот эта девочка,  -  объявил  он,
пока малышка делала несколько неуверенных шагов по направлению к статуе. -
Ее зовут Бетти.
   Когда она очутилась рядом со статуей, мальчик жестом велел ей  положить
руки на изваяние. Ей было  трудно  дотянуться  до  статуи  через  пирамиду
подношений, но в конце концов она с этим справилась. Питер кивком разрешил
ей отпрянуть и встать во весь крошечный рост.
   - Давай же, - распорядился он.
   - Спасибо, - прошептала она.
   - Его зовут Калеста.
   - Спасибо тебе, Калеста.
   Питер и Бетти возвратились в толпу. Из рядов вышла девочка.  Высокая  и
стройная, она сжимала в руке  копье  и,  произнося  свою  тираду,  любовно
оглаживала древко.
   - Меня зовут Мерри. Я отправилась в протектораты и  нашла  оставленного
младенца. Я знала, что там, в лесу, прячутся воины, но  никто  из  них  не
заметил меня, и я забрала ребенка. Я хочу поблагодарить тебя за защиту,  а
также за то, что ты помог мне найти этого младенца.  Это  девочка,  и  она
пока не может поблагодарить тебя сама, поэтому я сделаю это за нас обеих.
   Подавшись  вперед,  она   прикоснулась   к   статуе,   изящные   пальцы
распластались по ледяной  обсидиановой  плоти.  Дэмьену  показалось,  что,
прикоснувшись к статуе, девочка задрожала, однако он бы не смог определить
этого наверняка. Да и был он сейчас  слишком  занят  распутыванием  узлов,
чтобы сосредоточиваться на таких второстепенных деталях.
   Вслед за этим выступили еще четверо детей. И у них  тоже  нашлось,  что
рассказать статуе, хотя их истории прозвучали далеко не столь победоносно.
Двое из них обнаружили выставленных  в  качестве  приманки  детей  слишком
поздно, чтобы их можно было спасти. Один собрался было освободить девочку,
прикованную  Святошами,  но  охранников  оказалось  слишком  много,  чтобы
справиться  с  ними,  даже  застигнув  врасплох,  так  что  ему   пришлось
отступить. Одна отважная девочка добралась  аж  до  северных  городов,  но
когда кончился лес и потянулись крестьянские поля, у нее сдали нервы и  ей
пришлось вернуться обратно. И все они благодарили Калесту за  то,  что  он
спас их от всех врагов. И все  поочередно  прикасались  к  черной  статуе.
Дэмьен теперь уже не сомневался в том, что каждому из них становилось  при
этом страшно. Но чего же Они  боятся?  Что  может  случиться  от  простого
прикосновения?
   "Религиозные жертвоприношения, - подумал Дэмьен. - Посвященных приносят
в жертву. Ничего удивительного в том, что здесь собралась  такая  мощь.  И
ничего удивительного в том, что она  носит  такой  хаотический  характер".
Племя отверженных детей, посвятивших себя спасению таких же, как они сами,
детей из чудовищных лап  Восточного  сообщества.  В  каком-то  смысле  это
вполне понятно. Но общая картина все равно почему-то  не  складывалась.  И
почему эти дети ведут себя  так...  ну  хорошо,  так  странно,  когда  они
приближаются к основанию высокой статуи? И почему самому Дэмьену никак  не
удается как следует присмотреться хотя бы к одному из них?
   Священнику удалось практически  освободить  одну  руку,  и  он,  сделав
паузу,  отдышался.  Теперь   окончательное   избавление   от   пут   стало
исключительно  вопросом  времени.  Мысль  об   освобождении   манила   его
настолько, что он, казалось, уже чувствовал на губах вкус воли.
   Дети  меж  тем  тронулись  с  места.  Все  они,  за  одним-единственным
исключением, начали описывать круги вокруг  статуи,  отчаянно  топоча  при
этом. Кое-кто, захваченный общим ритмом, кружился, закрыв глаза. Некоторые
запели - но не какую-то  общую  песню,  -  и  голоса  то  поднимались,  то
опускались в такт сплошному топоту.
   Один мальчик повернулся к статуе. Подняв обе руки, в одной  из  которых
был примитивный каменный топор, он обратился к черному изваянию.
   - Ты даровал нам безопасность, - провозгласил он.  И  хот