г на голову.
   В каждой деревне, возле  которой  бросало  якорь  их  судно,  в  каждом
городе, в каждом протекторате свирепствовал  дух  беспощадного  возмездия.
Самые "везучие"  из  ракхов  просто  погибали  со  вспоротым  животом  или
перерезанным горлом, когда на них накидывались толпы жаждущих крови людей.
Им некуда было бежать, им негде было спрятаться. Принц, умерев,  более  не
оказывал им колдовскую помощь;  Катасах,  не  зная  об  их  бедствиях,  не
присылал подкреплений. Люди быстро распознали их слабости, и ракхи, сперва
наводившие ужас на небольшие человеческие поселения, теперь сами бежали от
своих недавних (а теперь объединившихся и восставших с  оружием  в  руках)
жертв, охваченных яростью и жаждой мщения. И  на  протяжении  всего  этого
времени Калеста питался страданием, Калеста  вдохновлял  и  подстрекал  на
новые зверства, Калеста торжествовал: жуткая  резня  разразилась  в  самом
благословенном из владений Святой Церкви.
   Сущий кошмар.
   Тела  ракхов  в  Эспеции  -  ракхов,  выставленных  живыми   под   лучи
беспощадного солнца. Головы ракхов на частоколе возле въезда в  Транквилу.
Когти ракхов, используемые как украшения в  Шалоне.  И  повсюду  страдания
ракхов, муки ракхов... но не только это. Все еще более ужасно,  еще  более
чудовищно. Опьяненные ненавистью и охваченные жаждой  мести,  человеческие
толпы переступили через незримую грань, отделяющую справедливое  возмездие
от слепого уничтожения. В Инфините замучили до смерти  человеческое  дитя,
оказавшееся чувствительным к свету. В Вердазе заподозренного в  колдовстве
взрослого поджидала точно такая же участь. Каждый  мужчина  превратился  в
подозреваемого, каждая  женщина  -  в  объект  агрессии.  Ходили  слухи  о
межвидовых  совокуплениях,  приведших  к  появлению  на  свет   совершенно
немыслимого потомства: детей,  выглядящих  самыми  настоящими  людьми,  но
верных в душе ракханской традиции. Теперь любого  ребенка  всего  лишь  за
мимолетное сходство с ракхами, проступающее в играх, отрывали от родителей
и казнили у них на глазах. Другие становились сиротами только из-за  того,
что на их родителей падала тень подозрения, что они  принимали  участие  в
каких-нибудь  запретных  забавах.  И  все  это,  как  утверждали   убийцы,
происходило  затем,  чтобы  избавить  мир  от  жестокости,  чтобы  сделать
благословенный Богом край воистину благословенным.
   "Никому не спасти эту страну", - объявил Кэррил.  Оглушенный  зрелищем,
свидетелем чего ему довелось стать, Дэмьен был готов поверить в это. Здесь
оказались  поколеблены  сами  устои,  на  которых  зиждется   человеческое
общество, и уже в скором времени все это должно было разрастись  до  таких
размеров, что ничего не смогут изменить в  лучшую  сторону  и  последующие
поколения. А осознают ли сами жители здешних мест, что с ними  происходит?
Или, может быть, хотя бы догадываются? Но если кто-нибудь и  догадывается,
то выраженные вслух сомнения наверняка  проводят  по  ведомству  вражеской
пропаганды.  Понятно,  что  любого  священника,  которому  вздумалось   бы
обратиться к пастве с проповедью терпимости  и  смирения,  просто-напросто
разорвали бы на куски. Поэтому,  должно  быть,  никто  и  не  осмеливается
увещевать толпу.
   В протекторате Кирстаад, где ракхи вырезали  местное  население  целыми
деревнями, ответный удар был особенно основателен и сопровождался наиболее
страшными эксцессами. Некогда гордый замок протектора сожгли дотла, и лишь
камни стен остались немыми свидетелями разыгравшейся там  бойни.  Кости  и
скелеты валялись повсюду, у многих были отсечены  кисти  рук,  ступни  или
целые конечности; должно  быть,  несчастных  нарочно  сделали  калеками  и
оставили умирать в огне. Один из балконов, выходящий на море,  был  устлан
толстым слоем битого стекла, как будто здесь нарочно и методично подвергли
разрушению  нечто  прекрасное.  Дэмьен  вспомнил,  как  Йенсени  описывала
хрустальный сад своей матери, и погрустил об этой утрате.
   Тело Йенсени они привезли с собой; Таррант своим могуществом оберег его
от распада. Им хотелось похоронить девочку у нее на родине. Но  Дэмьен  не
захотел оставить ее здесь, посреди нескончаемого зла. Поэтому они отъехали
от замка примерно на милю по побережью, нашли место,  осененное  тенистыми
деревьями, с густой травой на земле, и где, на памяти у людей, до сих  пор
еще ни разу не проливалась чья-нибудь кровь. Здесь они  ее  и  оставили  с
обломком хрусталя из материнского сада в одной руке и с отцовским перстнем
на пальце другой. Дэмьен вслух прочитал над могилой молитву, хотя никто из
небольшого судового экипажа не был его единоверцем, - тем больше оснований
дать им почувствовать, что Бог добр и что  Он  непременно  позаботится  об
усопшей девочке. По сравнению со всеми здешними ужасами это было, конечно,
ничтожной малостью, но уж это-то он обязан был сделать в любом случае.
   "Покойся в мире, милое дитя. Бог оберег тебя от зрелища этой бойни,  за
что я не устаю благодарить Его. Бог оберег тебя от осознания  того,  какие
ужасы таятся  в  человеческой  душе,  дожидаясь  малейшего  повода,  чтобы
заговорить о себе во весь голос".
   Знакомая рука опустилась ему на  плечо,  сильная  и  холодная.  Утешая?
Предостерегая?.. Кивнув, Дэмьен позволил увести себя. К  кораблю,  который
доставит их на север. В столицу этой охваченной  неистовством  империи,  к
людям, которые еще могли  бы  спасти  ее.  Если  им  такое  удастся.  Если
кому-нибудь такое удастся.
   Путь лежал в Мерсию.


   Закат. Небеса красны и оранжевы, с багровыми  тучами,  низко  и  тяжело
нависшими над линией горизонта. Прямо над головой -  Кора,  одевающая  все
предметы червонным золотом. Посреди  зеленого  луга  квадратная  площадка,
выложенная камнем. На площадке выставленное на всеобщее обозрение тело.
   Объятое пламенем.
   На главной  площади  города  Мерсия  собралось  почти  пятьдесят  тысяч
человек, и только особые способности Тарранта  позволили  ему  с  Дэмьеном
беспрепятственно подойти к самому краю  площадки.  Ветер  стоял  вроде  бы
западный, но он то  и  дело  менял  направление,  принося  с  собой  запах
горения, едкий запах паленого человеческого тела. Даже Тарранту было не по
себе - из-за запаха или из-за того, что под этим запахом подразумевалось.
   Здесь жгли - а вернее, уже сожгли - городскую Мать.
   Дэмьен знал, что точно то же самое происходило и в других  городах.  До
путешественников доходили такие слухи, а однажды они сами успели  побывать
на пожарище. Но никогда еще не становились свидетелями  ничего  подобного.
Никогда не видели многотысячных толп, охваченных  такой  жаждой  причинять
страдания. Никогда еще общий дух порчи, витающий  над  здешним  краем,  не
проступал так зримо и  явственно,  сам  по  себе  преобразуя  Фэа,  причем
настолько мощно, что Дэмьену порой казалось, будто он вот-вот задохнется.
   Его внимание привлекло к себе какое-то движение возле  площадки,  да  и
Таррант вроде бы сразу  весь  напрягся.  К  площадке,  покрытой  дымящимся
пеплом, подскакал всадник в белых, расшитых  золотом  одеждах.  Высокий  и
величественный, он восседал на одном из лучших скакунов, привезенных  сюда
Мелсом Лестером, - это был изящный жеребец, белая грива и  хвост  которого
веяли на ветру. Подъехав к обугленному трупу, он повернулся к толпе  лицом
и приветствовал ее жестом, наполовину религиозным, наполовину - воинским.
   Это был Тошида.
   Его власть была очевидна, само его появление действовало подавляюще.  В
стране, в которой сейчас повсеместно воцарились насилие и хаос, он  держал
в  своих  руках  бразды  правления  этим  городом  столь  же  уверенно   и
непринужденно, как поводья своего скакуна. И толпа повиновалась ему  столь
же безропотно, как конь. Он призвал людей королевским жестом к молчанию  -
и они подчинились; он призвал к  вниманию  -  и  они  начали  слушать,  он
объявил о победе, одержанной Мерсией над врагами, - и  толпа  ответила  со
страстью, граничащей с массовой истерией. Все было точно  так  же,  как  в
других городах, подметил Дэмьен, и все же чуть сильнее. Потому  что  здесь
всеобщая ярость была сфокусирована и поставлена под контроль.  А  всеобщая
ненависть направлена в одну сторону, очищена от примеси иных  чувств...  и
употреблена если не во благо, то во имя достижения некоей цели.
   Отвратительный спектакль наконец закончился. Толпа  начала  неторопливо
рассеиваться, пожарные принялись убирать все  еще  дымящиеся  угли.  Нынче
вечером начнутся пиры - в городе Мерсия будут праздновать освобождение  от
тирании. Никто не поставит  под  сомнение  тот  факт,  что  смерть  Матери
освободила жителей города от господства ракхов. Никто не вспомнит  о  том,
что аналогичные расправы, уже прошедшие во многих городах чуть  ли  не  по
всему побережью, стали не триумфальным завершением  событий,  а,  зловещей
прелюдией.
   Дэмьен посмотрел на Тарранта; Охотник промолчал,  однако  едва  заметно
кивнул. Когда  толпа  вокруг  обоих  путешественников  подрассеялась,  они
побрели в северном направлении, причем Таррант организовал  Затемнение,  с
тем чтобы люди смотрели в другую сторону - куда угодно, только не на  них.
Довольно скоро они подошли к дворцу Регента - или теперь его уже следовало
называть дворцом Патриарха? - и без каких бы то ни было  осложнений  вошли
внутрь. Стоило кому-нибудь из гвардейцев обратить  на  них  внимание,  как
Творение ликвидировало внезапно вспыхнувший интерес. Так они поднялись  на
верхние этажи частного флигеля,  в  котором  жил  Тошида.  Так,  незваные,
получили аудиенцию.
   - Ваша Святость.
   Таррант заговорил и поклонился первым, признавая новый статус Тошиды  и
подчеркивая его. Дэмьен поступил точно так же. Он  видел,  какой  радостью
заблестели  глаза  Тошиды,  удостоившегося  подобной  чести  от  заморских
гостей. "Сколько же лет он лишь втайне мечтал о  чем-то  в  этом  роде?  И
какого накала достигли эти мечты", - подумал Дэмьен.
   - Я полагал, что вы придете, - обратился  Тошида  к  Дэмьену.  -  Хотя,
честно говоря, ожидал,  что  вы  прибудете  ко  мне  с  участниками  вашей
экспедиции, а не с местным жителем.
   И он многозначительно кивнул в сторону Тарранта.
   Тот холодно улыбнулся:
   - Я прибыл на борту "Золотой славы" вместе  с  преподобным  Райсом.  Но
поскольку предпочел сойти на берег, не доходя до Мерсии,  получилось  так,
что мы с вами не встретились. Сэр Джеральд Таррант, Владетель Меренты.
   И, представившись, он вновь поклонился.
   - Ах вот оно как. Значит, вы и есть тот самый западный  колдун,  против
которого нас предостерегали Матери. - Тошида  натянуто  улыбнулся.  -  Мне
кажется, я имею право сказать, что любой враг  Матерей  является  желанным
гостем у меня в городе.
   - Все Матери мертвы? - спросил Дэмьен.
   - Нет еще. Некоторые бежали в горы, но погоня уже снаряжена.  И  у  них
есть собственная цитадель далеко на севере, где они обучают и готовят себе
подобных; эту крепость еще предстоит взять штурмом. Но не  упрекайте  нас,
преподобный Райс. Мы ведь совсем недавно осознали истинный смысл положения
страны, причем наши познания увеличиваются  изо  дня  в  день.  Дайте  нам
немного времени, и мы очистим от них все земли, заселенные человеком.
   Дэмьен выслушал последнюю  фразу,  с  трудом  сдерживая  отвращение,  -
размах и направленность происходящего здесь в последние  недели  были  для
него чересчур очевидны.
   - Не могли бы вы подсказать нам,  какая  судьба  постигла  корабль,  на
котором мы сюда прибыли.
   Тошида замешкался с ответом. Что-то в его лице подсказало Дэмьену,  что
не следует ожидать ничего хорошего.
   - "Золотой славы" больше нет, - в конце концов сообщил Тошида.
   - Ушла на  Запад?  -  спросил  Дэмьен,  прекрасно  понимая,  что  ответ
окажется иным.
   - Потерпела крушение. В бурю возле Альмаранда.  Большей  части  экипажа
удалось безопасно высадиться на берег, но ваш корабль пошел ко дну. И весь
груз тоже. Мне очень жаль, - вроде бы с искренним сожалением добавил он.
   - А капитан Рошка? А штурман Марадез?
   Лицевые мышцы Тошиды напряглись.
   - Капитан - в Пяти Городах, подыскивает себе новое судно. А Рася...
   Дэмьен затаил дыхание.
   - Утонула?
   Тошида покачал головой, лицо его по-прежнему выглядело скованным.
   - Она выбралась на берег. Провела неделю в Альмаранде, изучая  тамошние
древние морские карты. Затем отправилась в  протекторат  Лурал  на  поиски
какой-то старинной лоции, которая там  вроде  бы  хранилась.  Насколько  я
понимаю, реликвия одной из первых экспедиций.
   - И?..
   Тошида отвернулся.
   - Она была пришлой, - тихо сказал он. - А  сейчас  дурные  времена  для
пришлых.
   "О Господ..."  Дэмьен  представил  себе  Расю,  окруженную  разъяренной
толпой, - рост, цвет кожи и акцент без  всяких  сомнений  выдавали  в  ней
иностранку, возможно, замаскированного врага... Он  представил  себе,  как
она становится жертвой разъяренной толпы, и невольно задрожал. "О Господи.
Прошу Тебя. Только не это".
   - Бывает, - проскрипел Тошида. И хотя он сказал это как бы в  утешение,
Дэмьену показалось, что эти слова прозвучали как-то грубо. Бесчеловечно. -
Такова цена, которую приходится платить, преподобный.
   - За что?
   - За свободу. За уничтожение тирании. Страна нуждается  в  очищении,  и
если при этом возникают болезненные побочные результаты...
   - Господи небесный, - взорвался Дэмьен. -  Неужели  вы  сами  верите  в
подобную чушь? Честно говоря, я ждал от вас большего, Патриарх!
   Последнее слово он произнес с нажимом, и  прозвучало  оно  чуть  ли  не
издевательски.
   Тошида насупился:
   - Кто вы такой, чтобы осуждать нас? Если для исцеления  народа  следует
пролить кровь, то пусть она прольется. Такие  эмоции  нельзя  держать  под
спудом на протяжении долгого времени - рано  или  поздно  они  выплеснутся
наружу, и если этот выплеск станет неуправляемым...
   - А то, что происходит у вас, вы считаете управляемым? Вам и  на  самом
деле так кажется?
   - Они убивают ракхов. Я называю это справедливостью.
   - Они убили Расю! - Голос Дэмьена дрожал  -  от  ярости,  от  горя,  от
недоумения. - И сотни других людей. Тысячи других. Каждого, кто встанет им
поперек дороги, или усомнится в их справедливости,  или  просто  попадется
под горячую руку.
   - Эту цену нам приходится платить, преподобный Райс. Поймите.
   - За что?
   - За наше единство. - Регент глядел уже угрожающе. - Или вы забыли?  За
великую Святую Церковь, которой мы оба служим. За единство веры.  Единство
цели. Единство судьбы, достигаемое любой ценой.
   - Нет, - внезапно вмешался Таррант. - Не любой ценой.
   Тошида повернулся к нему:
   - А теперь  вы  возьметесь  учить  меня  вере?  Меня  воспитала  Святая
Церковь, я достаточно знаю писания Пророка.
   - Может быть, и знаете, - невозмутимо возразил  Таррант.  -  Только  не
понимаете.
   В глазах Тошиды вспыхнула ярость, краска гнева залила все лицо.
   - Как вы смеете! Как будто  кто-нибудь,  прибывший  со  стороны,  может
понять мир, построенный нами здесь, и оценить предпринятые нами усилия...
   - Хотите узнать, что вы тут построили? - Гнев самого Охотника  наполнил
комнату, сделав сам воздух стылым и жутким. Над головой у него  замелькали
порождения ярости. - Хотите посмотреть на мир, построенный вами на религии
ненависти? Что ж, я вам покажу!
   Комнату заполнило буйство переливающихся красок, в котором затерялись и
Тошида, и Дэмьен. Стены утратили материальную субстанцию,  пол  и  потолок
куда-то исчезли. Даже сила притяжения внезапно прекратила что-либо значить
- все начало втягиваться в сердцевину цветного вихреворота, в  воронку,  -
все мысли и чувства, все  телесное  и  духовное,  все  надежды,  страхи  и
мечты...
   И перед ними предстало грядущее. Не какой-то отдельно взятый момент или
период. Перед  ними  разверзлась  бездна  грядущих  времен,  хаос  кое-как
сходящихся друг с дружкой возможностей.  Дэмьен  увидел  миры,  в  которых
всеобщее уничтожение, затеянное Калестой,  охватило  целые  города,  целые
края, подняв брата на брата с единственной целью истребить все  живое.  Он
увидел миры,  в  которых  Святая  Церковь  стала  инструментом  тотального
контроля, орудием убийственной тирании, и мечта Пророка окончательно сошла
на нет в эксцессах ритуальной жестокости. Перед его взором миры проплывали
за мирами: кровавые,  убийственные,  безнадежные,  охваченные  порчей.  Он
видел, как порча расходится кругами, подобно волнам, как  поражает  сперва
народ, потом Церковь, а вслед за этим - и Фэа, пока не растекается по всей
планете единым океанским валом, губя каждую душу, к  которой  прикоснется.
Воплощенная мечта Калесты - и голод Калесты. И посредине всего этого  лишь
один мир, в котором осталась хоть какая-то надежда, один клочок земли,  на
котором сияет свет. Лишь один мир - и в нем только один человек, мудрый  и
решительный, которому, пожелай он этого, удалось бы отразить этот  натиск,
этот напор, удалось бы спасти свой город - и с ним свой мир, поведя его по
другому пути. Только что избранный Патриарх - темнокожий, торжествующий...
   Раздался внезапный крик - наполовину гневный, наполовину испуганный,  -
и  видение  взорвалось,  рассыпавшись  на  хрустальные  брызги.  Фрагменты
реальности дождем полились на Дэмьена, пытавшегося кое-как прийти в  себя,
но на протяжении целой минуты ему это не удавалось, - а  к  тому  времени,
как он вновь увидел дверь, ту уже закрыли с  другой  стороны,  и  человек,
сделавший это, пропал из виду.
   - Джеральд!..
   Он не мог думать сейчас о Тошиде, он и сам рванулся  к  двери,  надеясь
догнать и остановить Владетеля. Но Охотник шел  быстро,  да  и  фору  взял
изрядную, - и пока Дэмьен не выбежал из дворца, растолкав  и  распугав  по
дороге добрый десяток гвардейцев, он так и не увидел Тарранта. Но вот и он
- его длинные ноги стремительно шагают по дворцовым угодьям.
   - Джеральд! Остановитесь! - Он не знал, услышит ли  его  посвященный  с
такого расстояния, однако попытаться стоило. - Прошу вас!
   Никакого эффекта.  Дэмьен  побежал  еще  быстрее,  стремясь  наверстать
отставание, хотя ни силой,  ни  выносливостью  ему  было  с  Таррантом  не
сравняться.
   И наконец в каком-то безлюдном месте ему удалось догнать  Охотника,  не
потому, что он бежал быстрее, а потому, что остановился сам Таррант. Страх
читался на его смертельно-бледном лице, страх читался в серебряных глазах.
   - Вы поняли, что я там сделал, - с  вызовом  спросил  посвященный.  Его
голос от ужаса совсем охрип. - Вы все поняли?
   - Вы поделились Божественным Видением,  -  ответил  Дэмьен.  -  И  если
Тошида увидел то же самое, что и я, тогда вы, возможно, спасли этот мир. И
совершенно определенно спасли этот город...
   Он умолк на полуслове. Потому что внезапно понял. Понял подлинный смысл
происшедшего.
   - Я сделал кое-что другое, - страстно прошептал Охотник. - Я только что
совершил самоубийство. Или вы забыли  мою  сделку?  Забыли,  что  за  сила
поддерживает меня в живых? Я существую, священник,  лишь  на  определенных
условиях. И если я и впрямь подвиг Тошиду на  спасение  здешнего  края  от
роковой судьбы, то нарушил тем самым все условия договора.
   На мгновение Дэмьен лишился дара речи.
   - Но вы же живы, - слабо произнес он наконец. - Вы до сих пор живы.
   Таррант страдальчески отвернулся от него.
   - Надолго ли? - прошептал он. - До тех пор,  пока  не  переменится  сам
Тошида? До тех пор, пока не начнет сказываться эта перемена? И на каком же
этапе этого процесса будет пресечена моя жизнь?  Девятьсот  лет  служения,
перечеркнутые од ним-единственным мимолетным порывом! - Он закрыл глаза. -
И на это меня подвигли вы, священник! Вы  и  ваша  философия!  Вы  и  ваше
человеческое влияние! Что ж вы не радуетесь? - с  вызовом  спросил  он.  -
Разве не к  этому  вы  стремились?  Разве  вам  не  доставит  удовольствия
сознавать, что я горю в аду, пока вы  замышляете  следующий  поход