темная,  холодная,  насыщенная  его  властью.  "Как  прекрасно,  -
подумал он. - Ничего нет прекраснее". Он чувствовал деревья, которые росли
неподалеку, превращенные, служившие его желаниям; хищники  сновали  по  их
кронам и по земле и откликались лишь на его волю; полнокровная жизнь ждала
его у самых  границ  его  владений,  алчная,  беспокойная,  по-человечески
безрассудная. Ее близость возбуждала в нем такой голод, что  на  мгновение
ему показалось, будто весь Лес наполнился кровью и воздух в  нем  загустел
от аромата страха. И все заглушила музыка умирания,  до  того  прекрасная,
что вызвала боль.
   Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз  охотился?  Он
жаждал  испить  сладкий  вкус  женского   ужаса,   испытать   необузданное
удовольствие погони по той земле, где вся  жизнь  служила  его  воле,  где
тропы, если он того желал, могли изменить направление  и  привести  жертву
обратно по ее же следам в его  ждущие  руки...  Он  вздрогнул  от  голода,
только подумав об этом. Слишком много прошло  дней.  Слишком  много  ночей
ракханского страха, крови, вытекшей из тела, и жестокой необходимости, что
давила на него. Теперь нет нужды ни в чем  себя  ограничивать.  Теперь  он
может выбрать себе жертву, и загнать ее в эти леса, и насладиться как  ему
вздумается. Очистить душу  убийствами,  пока  разъедающая  порча  союза  с
человеческим, родом останется всего лишь неприятным воспоминанием.
   "Пока ты не придешь ко мне, Райс. Пока ты не сделаешь то, чего  требует
твое естество, пока не попытаешься прикончить меня. В моих  владениях.  По
моим правилам. - Он мрачно усмехнулся. - У тебя нет ни единого шанса, друг
мой. Но мне приятно будет посмотреть, как ты стараешься".
   Темное Фэа клубилось у его ног,  шелковая  мантия  скользила  по  полу.
Владетель Меренты направился в свою приемную.


   Черный пол, темные занавеси. Они ласкали взгляд,  умиротворяли  сердце,
лелеяли душу, взращенную в ночи. Чего нельзя было  сказать  о  посетителе.
Хотя тело демона  было  черным,  поверхность  его  портили  многочисленные
трещинки и острые грани, которые отражали малейший свет и  усиливали  его,
так что яркие лучики резали новоисцеленные  глаза  Охотника.  Голос  также
раздражал,   напоминая   о   жизни,   и   скрытом   солнечном   свете,   и
непрекращающейся какофонии дня.
   - Ваша светлость. - Демон поклонился. - Позвольте мне...
   - Ты мой гость, - прервал его Охотник. - Но не слишком желанный.  Прими
более удобный облик или убирайся. Немедленно. - Поскольку демон замешкался
с ответом, он резко добавил: - Если понадобится, я тут же тебя Развею.
   Калеста застыл.
   - Хорошо, милорд.
   Сверкающие  грани   обсидиановой   плоти   заколыхались   и   растаяли,
превратившись в  гладкую,  струящуюся  поверхность.  Голос  стал  шепотом,
шелестом ночного ветра, прохладной тьмой.
   - Так лучше, князь Иаганны? Вы довольны?
   - Да. - Владетель был краток. - Чего тебе надо?
   - Именно того, о чем вы  думали,  милорд.  Я  видел,  что  ваше  мщение
сделало с моей госпожой. Я не хочу, чтобы меня постигла та  же  судьба.  -
Черное тело со вздохом заколебалось. - Я пришел предложить вам кое-что.  В
знак примирения.
   - Крючок в наживке? - сухо осведомился Охотник.
   Демон тихонько засмеялся:
   - Вы не так глупы, как она, князь. Вы знаете мир, вы умеете  обращаться
со всеми. Позвольте сказать, что меня порадует просто, если вы примете мой
дар. Это меня очень порадует.
   - Слушаю.
   Демон взглянул на окно; фасетчатые глаза сверкнули отблесками Фэа.
   - Я нашел для вас женщину. Редчайший деликатес. Очаровательный,  нежный
цветок, который сами боги предназначили для вас. Утонченный дух и  сильное
юное тело соединены в совершенстве, так что одно может страдать, а  второе
- его поддерживать. Вы можете наслаждаться ею часами, Охотник. Не так, как
другими. Она рождена, чтобы послужить вам пищей.
   - И где эта... драгоценность?
   - В ваших владениях, князь. Я взял на себя смелость привести  ее  сюда,
пока вы спали. Я предвидел, что  вы  проснетесь...  голодным.  Прошу  вас,
взгляните сами, - прошептал он. - Она доступна Познанию.
   Охотник стянул к  себе  темное  Фэа  и  связал  ее  силу  своей  волей.
Энергетические щупальца распрямились и дотянулись до бегущей  женщины.  Он
отведал ее памяти, и в нем затрепетало  воспоминание,  как  она  глядит  в
зеркало, уверенная в своей красоте. Ах, какая душа! Хрупкая и  прелестная,
как фарфор, с виду, но упругая и сильная в своем существе. Он нежно проник
в ее мозг, наслаждаясь ее умением бояться; она откликалась ему по  крайней
мере на дюжине уровней, от глубоко  личного  до  архетипического.  Чудесно
настроенный инструмент, звучащий целой симфонией  ужаса.  За  ней  приятно
было бы поохотиться в любых обстоятельствах, но сейчас, когда столь долгое
воздержание настолько обострило его голод, она вдвойне будоражила его.
   - Ты хочешь  отведать  моего  удовольствия,  -  раздраженно  бросил  он
демону.
   Тот хихикнул:
   - Эта охота доставит вам удовольствие с избытком.
   - Я не поддерживаю паразитов.
   - Неверно, князь. Это неправда. Как насчет Кэррила? Вы посвятили ему не
одну охоту. А он всего лишь наблюдал и подбадривал вас. А я могу приводить
вам жертвы, Охотник. Я могу лучше вас  самих  понять  ваш  голод.  Я  могу
прочесать весь мир в поисках подходящей жертвы.  Вы  сомневаетесь  в  моем
мастерстве? Испытайте меня. Примите мой дар. Сейчас он не привяжет вас  ко
мне. Если она доставит вам столько удовольствия, сколько  я  надеюсь...  -
Демон низко поклонился. - Я живу, чтобы служить, мой господин.
   Ее вкус был на его губах, в его душе. С  трудом  сохраняя  спокойствие,
Охотник поинтересовался:
   - Что ты сказал ей?
   - Законы Охотника. Традиции Леса. Вы будете выслеживать ее как человек,
в человеческом облике, не используя Творение. У нее есть  три  дня  и  три
ночи, и если за  это  время  вы  ее  не  поймаете...  она  будет  свободна
навсегда.
   - В последнее утверждение она поверила?
   - Конечно. Я понимаю, как это важно, Охотник. Не смерть плоти, а смерть
надежды - вот истинное убийство для  вас.  -  И  добавил:  -  Я  осмелился
сделать и еще кое-что, милорд.
   Глаза Охотника подозрительно сузились.
   - Это ее третья ночь здесь. Две предыдущие я  выслеживал  ее  сам,  как
будто это вы. После такого долгого, целительного сна... Полагаю, вы  очень
голодны.
   - И ты прав, - негромко обронил Охотник. - И в этом...  и  в  сделанном
тобой выборе. Я принимаю твой подарок,  Калеста.  Если  она  доставит  мне
такое  удовольствие,  на  какое,  по-моему,  способна...  Мы  поговорим  о
возможности  дальнейшего  соглашения.  -  Он  взглянул  в  окно,  на  Лес.
Казалось, от него веяло запахом ее страха. - Пока все, -  тихо  усмехнулся
он. - Можешь идти.
   Демон улыбнулся, низко кланяясь:
   - Приятного аппетита, Охотник.


   В холодном, сухом воздухе Леса ветер далеко разносил запах  ее  страха.
Он чувствовал его на губах, он дышал им, следуя по ее пути.  Отпечатки  ее
ног мелькали под его ногами - торопливые  следы,  она  глубоко  увязала  в
полузамерзшей земле, поспешно выдергивая ноги; по следам было  видно,  что
девушка уже шатается от изнеможения, линия  отпечатков  шла  от  дерева  к
дереву, точно она в отчаянии искала опору и боялась задержаться около нее.
Потому что отдохнуть хоть мгновение означало  сократить  расстояние  между
ними. Последние часы оставались  до  последнего  рассвета,  она  не  могла
терять ни секунды...
   "Беги, радость моя. Беги к солнцу. На краткий миг ты поверишь, что  уже
свободна... и тогда  я  схвачу  тебя.  И  выпью  твою  умирающую  надежду,
растворенную в море ужаса..."
   Какой-то  частичкой  разума  он  уже  чувствовал  ее  близость,  слабое
трепетание ее  страха,  и  желание  наполнило  его.  Какую  форму  принять
приятней? Ее страхи так многообразны, так глубоко укоренены... Он  никогда
не сталкивался с таким изобилием возможностей. Странно,  но  больше  всего
его возбуждало  желание  выпить  ее  кровь;  давным-давно  он  не  получал
удовольствия от такой  грубой  атаки,  от  такого  чисто  физиологического
вмешательства. Может быть, повлияло то,  что  он  столько  времени  провел
среди людей, что он принимал их  кровь  строго  рассчитанными,  небольшими
дозами - достаточными, чтобы заглушить голод,  недостаточными,  чтобы  его
утолить. Что бы там ни было, он обнаружил, что мысль  о  чисто  физическом
нападении воспламенила его голод с новой силой. Руки его дрожали, когда он
счищал опавшую листву с ее следов, чтобы прочитать их яснее.  Может  быть,
лучше всего сработает сексуальное нападение. Не то чтобы он  был  способен
на соитие и даже на его имитацию -  совокупление  служит  жизни,  и  такое
действие было запретным для него, как  и  огонь  или  солнечный  свет.  Но
женщина, поверженная мужчиной, женщина,  с  которой  безо  всякого  усилия
сорвали одежду... она по-своему прочтет его намерения, а это почти так  же
питательно, как и самый акт. Он представил, каков будет в этом случае вкус
ее крови, и содрогнулся от желания. "Калеста и вправду  хорошо  знает  мой
голод. Лучше, чем я сам".
   Но вот он уловил в воздухе ее запах. Значит,  она  уже  совсем  близко.
Очень близко. Он стал  двигаться  осторожней,  избегая  задевать  шуршащие
листья,  устилавшие  дорогу.  Казалось,  он  уже  слышит  ее  затрудненное
дыхание, громкие  удары  ее  сердца.  Столько  крови,  согретой  ужасом...
Охотник уже чувствовал на губах ее  вкус,  он  следовал  за  стремительным
напором  ее  страха,  и  страх   окутывал   его,   жаркий,   исступленный,
безграничный...
   Он помчался вперед. Длинные ноги поглощали пространство  Леса  с  такой
скоростью,  о  которой  ей  нечего  и  мечтать,  острые  глаза  выискивали
оставленные ею следы в полной темноте. Калеста был прав,  он  бы  не  смог
ждать. Сейчас в этом не было и нужды. Две  ночи  демон  гонял  ее  по  его
земле, используя приемы, которыми владел в совершенстве, и довел  ее  ужас
до высшей точки. Все, что теперь требовалось от Охотника, -  снять  жатву,
выпить ее страх, ее жизнь, ее последнюю надежду, чтобы восстановить  силы,
истощенные  двухмесячным   путешествием   в   компании   людей.   Приятная
перспектива.
   Поляна. Деревья рванулись  назад,  расступаясь  перед  ним.  У  дальней
опушки тонкая фигурка остановилась, заметалась  в  панике.  Темные  волосы
хлестнули  по  бледному  лицу,  смазав  тонкие   черты.   Хрупкие   пальцы
кровоточили, ободравшись о колючки и грубую кору деревьев; дорогая  одежда
разорвана в клочья за три дня  непрерывного  бега.  Страх  распространялся
вокруг нее теплом зовущего  очага,  и  он  не  имел  ни  сил,  ни  желания
противиться его зову. Он в  два  шага  пересек  расстояние  между  ними  и
сомкнул руку на ее запястье. Ее пульс забился, как испуганная  птица,  она
тихо простонала, когда  он  повернул  ее  к  себе.  Слишком  слаба,  чтобы
сопротивляться; слишком потрясена, чтобы умолять. Охотник закрыл  глаза  и
дал себе утонуть в глубинах ее кошмарных снов, выпустил  на  волю  все  ее
страхи, дал им обрести форму, выбирая себе облик. Какое изобилие...  Запах
ее крови кружил голову, и он понял, что уже рвет с ее плеч блузку, обнажая
кожу, молочно блеснувшую в лунном свете...
   - Ты! - вдруг прошептала она.
   Слово подействовало как удар. Мир закружился вокруг,  вызывая  дурноту,
но он сумел остановить его вращение и открыл глаза. И вдруг узнал  девушку
и отступил. И уставился на нее, не веря себе.
   - Я не стану бежать от тебя, - шептала она.
   Эти глаза, это лицо... Он  вспомнил,  как  однажды  ночью  провожал  ее
домой, самонадеянный, надменный, играючи защищал ее от опасностей  ночи...
как дал ей обещание - обет, значение которого она так  и  не  поняла.  Что
Охотник не причинит ей вреда. Что он не причинит ей вреда.
   - Я поклялась, - выдохнула она. В ее глазах блеснули слезы, но это  был
не страх - печаль, нежное участие, немыслимое в его жестоком царстве. - За
все, что ты сделал для меня... Все, чего ты захочешь. - Губы  ее  дрожали,
пока она набиралась храбрости. - Я не стану убегать, - повторила она. - От
тебя не стану.
   - Сукин сын, - пробормотал он. И отвернулся. Руки  его  тряслись  -  от
ярости, от ненависти. - Ублюдок...
   Он часто,  прерывисто  дышал,  пытаясь  справиться  со  своим  голодом.
Пытаясь пригасить огонь, что жег  его  изнутри,  пытаясь  овладеть  собой.
Пытаясь не думать, как близко он был к тому, чтобы предать самого себя,  и
по чьему наущению это едва не случилось...
   Его руки легко коснулась мягкая ладошка. Точно птица задела крылом.
   - Ты в порядке? - прошелестел голос. Он не смог ни  оттолкнуть  ее,  ни
рассмеяться от нелепости вопроса - так и  застыл  между  двумя  чувствами,
точно замерз.
   Наконец он сумел выговорить:
   - Нас предали. Обоих.
   Он повернулся к ней спиной, чтобы обмануть голод, который крутой волной
поднимался в нем при виде нее. Такая нежная... Он проглотил комок в  горле
и хрипло напомнил:
   - Я обещал, что не трону тебя. Я обещал, что Охотник никогда не  тронет
тебя.
   "Сукин сын!"
   Ярость, взметнувшаяся в нем, наконец пересилила голод. И это  позволило
ему овладеть своими мыслями.
   - Вот. - Он снял с рубахи медальон на новенькой цепочке - такой же, как
тот, что когда-то сорвала с его шеи Сиани, -  и  протянул  ей.  -  Возьми.
Держи при себе. Пока он у тебя, никто из моих подданных не  причинит  тебе
вреда, а звери... они подчиняются моей воле. С тобой ничего не случится.
   - Спасибо, - прошептала она, и ее пальцы сомкнулись на диске  с  тонкой
цепочкой. - Но я не понимаю...
   - И не нужно. Незачем.
   Он с усилием отодвинулся от нее. Запах ее крови притягивал как  магнит,
но она больше не боялась его, и это помогало.  Удивительно,  но  это  было
так.
   - Я пришлю помощь, - пообещал он. -  Кого-нибудь,  чтобы  вывести  тебя
отсюда в безопасности. Жди и держи это... Кто-нибудь придет. Покажешь  ему
медальон. Все будет в порядке.
   "Калеста, ублюдок... ты заплатишь мне за все. А потом и тот - или то, -
что тебя породило. Клянусь".
   Он повернулся, желая уйти. И почувствовал, что ее пальцы  ухватили  его
за плечо; прикосновение рождено было страхом.
   - Ты уходишь? - выдохнула она. - Я... пожалуйста...
   Он изумленно обернулся и увидел в  ее  глазах  отчаянную  надежду.  Она
боялась - не его, а Леса. Его создания. А он был островком спасения в море
ужаса, единственным существом в его владениях, которого  она  не  боялась.
Это было так странно сознавать...
   - У меня есть  причины,  -  объяснил  он.  И  поскольку  это,  кажется,
подходило к его новой,  странной  роли,  добавил:  -  С  тобой  ничего  не
случится.
   "Обещаю".


   В гавани Фарадея суетился народ. Портовые грузчики сновали в доках, как
пчелы в улье. Большинство буксиров вышли в море,  а  шлюпки,  перевозившие
пассажиров через мелкие прибрежные воды, стремились к кораблям-маткам, чьи
огромные  паруса  и  неподвижные  турбины  были  готовы  покорять  опасные
восточные воды.
   Капитан "Золотой славы" окинул взором доки  и  коротко  фыркнул.  Затем
вскарабкался на скалу, возвышающуюся над гаванью, туда, где стоял  Дэмьен.
Забравшись на  самый  верх,  он  уперся  руками  в  бока  и  уставился  на
священника.
   - Скоро начнется прилив, - сообщил он. - Через час.
   Священник кивнул.
   - Это  двойной  прилив.  Нам  лучше  поскорее  убраться  отсюда.  Лучше
оказаться за Шельфом до тоге, как что-нибудь полезет из открытого моря. Вы
слышите меня?
   - Двойной прилив. Через час. Что еще?
   - Только то, что нам и вправду лучше убраться. Вкладчикам не понравится
задержка - и мне тоже. Хотите спокойно уехать - пошли сейчас. А  то  ищите
себе другого капитана и другой корабль в придачу.
   Дэмьен слабо улыбнулся:
   - Неужели с кучей золотоискателей на борту  вам  будет  спокойнее,  чем
сейчас?
   Капитан ухмыльнулся, обнажив редкие кривые зубы:
   - Разгадали меня, преподобный. Но я к чему: ведь это  вы  все  затеяли,
верно?  Набрали  толпу  ребят,  которым  не  терпится  за  море,  отыскали
вкладчиков, которые платят за стоянку и всякие расходы... Вы  купили  себе
плаванье - так зачем его терять? Я не хочу торчать здесь во время штормов,
да и вы вряд ли. Кого бы вы там ни ждали, у них было время. Так нечего его
терять даром. - Он подождал ответа и, не получив его, раздраженно  помотал
головой и стал спускаться. Обернулся на полпути и крикнул: - Через час!
   Дэмьен  следил,  как  он  сражается  с  каменистым  склоном,   одолевая
последние футы до пирса. Затем священник  поднял  голову  и  посмотрел  на
дорогу от Фарадея. И замер, когда в лунном свете показалась высокая  худая
фигура, ведущая в поводу лошадь.
   Дэмьен сбежал вниз и оказался лицом  к  лицу  с  новоприбывшим.  Взгляд
Охотника  был  так  же  холоден,  как  всегда,   но   он   выглядел   куда
самоуверенней,  чем  при  их  последней  встрече.  Светлые  глаза  сердито
светились.
   - Если ты скажешь хоть слово вроде "я же  говорил"  или  "где  же  тебя
носило", я утоплю твое жалкое корыто на дне океана, а сам поплыву домой на
чем придется. Я ясно выразился?
   Дэмьен проглотил вертевшийся на языке ответ и сказал только:
   - Разумеется, ваша светлость. Совершенно ясно.
   И чуть насмешливо поклонился.
   Охотник  пристально  посмотрел  на  него,  хотел  что-то  сказать,   но
ограничился тем, что свирепо сверкнул глазами. И продолжил спуск  вниз,  к
гавани, а черный конь, нагруженный дорожным багажом, покорно  следовал  за
ним.
   Дэмьен проследил, как они растворяются и исчезают, во тьме за очередным
поворотом дороги. И покачал головой, тихонько улыбаясь.
   - Добро пожаловать на борт, - негромко проговорил он.



        Селия Фридман.
        Время истинной ночи

   -----------------------------------------------------------------------
   C.S.Friedman. When True Night Falls (1993) ("Coldfire" #2).
   Пер. - В.Топоров. М., Центрполиграф, 1997 (серия "Мастера фэнтези").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 24 May 2002
   -----------------------------------------------------------------------

                                     Майклу Уэлану, изумительное искусство
                                     которого превращает грезы в явь



        ПРОЛОГ

   "Не могу поверить в то, что  мы  этим  занимаемся".  Начальник  колонии
Леонид Кейз лежал, вытянувшись  во  весь  рост,  на  влажной  земле  Эрны;
выброшенные вперед руки стиснулись в  кулаки.  "Весь  этот  план  -  сущее
безумие", - думал он. Его недавнее тайное  исчезновение  из  поселка,  его
полуночный поход по  здешним  враждебным  лесам  и  наконец  его  нынешняя
засада, в ходе которой он кажется самому себе каким-то местным хищником, в
любой миг готовым почуять запах грядущей жертвы... Строго говоря, если  уж
рассуждать  о  безумье,  то  более  безумными,  чем  методы,   какими   он
действовал, были  разве  что  обстоятельства,  заставившие  его  очутиться
здесь. И человек, несущий ответственность за все происходящее.
   Черт бы побрал этого  Яна!  Черт  бы  побрал  его  разглагольствования!
Неужели в поселке не хватало собственных проблем и до его появления?  Мало
разве того, что люди принялись  умирать  -  да-да,  вот  именно,  умирать,
попирая тем самым все достижения человеческой  медицины?  Неужели  в  этот
кошмар непременно должен был внести свою лепту и Ян?
   В груди у Кейза разлилась  кромешная  тьма  отчаяния,  а  на  смену  ей
накатила самая  настоящая  паника.  Но  ему  нельзя  поддаваться  подобным
чувствам. Он несет ответственность за судьбу колонии, а это означает,  что
жизнь ее питомцев зависит от него - от его совета, его участия, а главное,
от  его  собственного  хладнокровия.  Он  не  может   позволить   отчаянию
возобладать над собой, равно  как  не  может  позволить  себе  в  открытую
выразить возмущение поведением собственного главного ботаника.  Но  иногда
ему казалос