самым  разным  орудиям  и  уловкам.  Так  что   не   вздумай
расслабиться", - предостерег Дэмьен  себя.  Но  ничего  не  смог  с  собой
поделать:  радужные  надежды  растекались  у  него  по  жилам,  полня   их
драгоценным вином; от нахлынувших чувств у него начала кружиться голова. И
хотя он  по-прежнему  старался  сохранять  хладнокровие  и  объективность,
голос, прозвучавший из глубин его души, грянул с мощью величавого хора: "О
Господи, это мой народ. И это Твой народ.  И  посмотри  только,  на  какие
чудеса они оказались способны Твоим именем!"
   А восточный берег поднимался широкими террасами,  уходя  и  переходя  в
горы, благодаря чему даже с  такого  расстояния  уже  можно  было  увидеть
город. Огромная, расползшаяся во все стороны столица края устилала  нижние
ярусы предгорий  своеобразным  ковром  невысоких  строений  из  терракота,
мрамора и белого кирпича. В самом центре Мерсии несколько зданий буквально
подавляли собой все остальные, солнечный свет играл на  их  вознесенных  в
трудно представимую высь крышах. Одно из них,  на  взгляд  Дэмьена,  могло
быть только кафедральным собором. А другие... Да чем угодно! Приглядевшись
к верхним террасам, Дэмьен различил возделанные поля со  сложной  системой
оросительных каналов.
   Тут на корабле заскрипели  лебедки  -  и  это  отвлекло  священника  от
дальнейшего созерцания. Вокруг засуетились, убирая паруса,  матросы.  Судя
по всему, Рошка получил сигнал с предложением встать на рейд, потому  что,
не дожидаясь, пока уберут последние паруса, в воду спустили тяжелые якоря.
И тут же, словно в ответ на суету на борту "Золотой  славы",  от  флагмана
Тошиды к ним навстречу понеслась по волнам шлюпка.
   Дэмьен поспешил к главному трапу, возле которого  на  палубе  собрались
судовые офицеры. Рася смотрела куда-то вдаль - на здешние  корабли,  понял
Дэмьен, подметив в ее взгляде восхищение и зависть. "Интересно, -  подумал
он, - способен ли  хоть  кто-нибудь  из  мужчин  вызвать  у  нее  подобные
чувства. Должно быть, нет", - решил он. Именно поэтому, заключил он, они и
стали такими замечательными любовниками: сердца обоих были раз и  навсегда
отданы только их делам.
   Трап покачнулся, раздался скрип; судя по звуку, на  этот  раз  на  борт
"Золотой славы" поднимался один-единственный человек. И оказалось, что это
вовсе не Тошида и не один из его советников,  а  гвардеец  -  и  мундир  и
осанка которого свидетельствовали о  том,  что  он  является  как  минимум
штаб-офицером. Тем  не  менее  на  палубу  посланник  взобрался  несколько
неуклюже, стараясь не выронить тяжелый свиток в одной  из  рук.  Здесь  он
вытянулся во весь рост и обратился к гостям по всей форме:
   -  Его  Превосходительство  Тошида,  лорд-регент  Мерсии,  просит   вас
пожаловать к нам, в Пять Городов, Божьей милостью  расцветшие  на  здешнем
берегу. Он просит вас проявить выдержку и терпение, пока он не позаботится
о благополучии вашего пребывания в  нашей  стране  во  всех  деталях.  Уже
несколько веков мы не видели  пришельцев  с  Запада  -  и  уж  подавно  не
прибывало экспедиции, подобной вашей, - и поэтому приготовления  к  вашему
сходу на берег займут  больше  времени,  нежели  это  было  бы  желательно
усталым путешественникам. И за это он просит у вас прощения.
   Мне поручено осведомиться, не пожелаете ли вы  чего-нибудь,  что  можно
было бы доставить  на  борт,  с  тем  чтобы  сделать  это  ожидание  более
приятным. Мерсия стремится принять гостей по достоинству.
   На  мгновение   наступила   тишина.   Членам   экипажа   и   пассажирам
потребовалось определенное время на то,  чтобы  переварить  услышанное.  В
конце концов высказался капитан:
   - Нам хотелось бы свежих фруктов.
   -  Ничего  себе  удовольствие,  -  вполголоса  пробормотал  кто-то   из
пассажиров.
   - И свежего мяса, - вклинился другой.
   А стоящая рядом с ним женщина добавила:
   - Только ни в коем случае не рыбу.
   По рядам прокатился смешок.
   - Мыла, - вмешалась Рася. - И масла для светильников.
   Полузакрыв глаза, она припоминала, что именно кончилось или  подошло  к
концу на корабле за последнюю пару недель.  Кое-кто  из  моряков  высказал
собственные пожелания, главным  образом  насчет  съестного.  И  лишь  один
вспомнил о выпивке.
   - Вот и все, - подвел черту боцман, вопросительно посмотрев при этом на
капитана.
   Рошка кивнул:
   - И, разумеется, мы за все  заплатим.  Составьте,  пожалуйста,  счет  и
передайте его нам, едва мы высадимся на берег.
   - Все присланное будет даром города, - возразил офицер. -  Нам  хочется
как следует отпраздновать ваше  прибытие  -  прибытие  вопреки  более  чем
непростым  обстоятельствам.  Его  Превосходительство   ничего   иного   не
потерпит, - торопливо добавил он, чтобы  предупредить  возможные  протесты
капитана. - Пожалуйста, не надо настаивать.
   Поморщившись, капитан решил не перечить, а затем отдал легкий поклон:
   - Если такова ваша воля.
   Дэмьен заподозрил, что вопреки напускному недовольству Рошка в  глубине
души обрадовался услышанному. И дело не в деньгах:  подобный  жест  доброй
воли служил добрым предзнаменованием.
   - Его Превосходительство  просит  экипаж  и  пассажиров  оставаться  на
борту, пока он вновь не выйдет на связь с вами, - объявил далее офицер.  -
Он указывает, что в  случае  пренебрежения  этой  рекомендацией  возникнут
затруднения. И, кроме того, он просит вас поднять на мачте вот это.
   Посланник передал капитану тяжелый  свиток.  Рошка  с  помощью  боцмана
развернул его.
   Это был флаг - или, точнее, вымпел - с алой лентой внизу  и  с  длинным
черным языком, который  наверняка  закрутит  даже  самый  легкий  ветерок.
Красную часть вымпела украшали несколько печатей, но слишком мелкие, чтобы
их можно было прочитать на  расстоянии.  "Официальные  печати,  -  подумал
Дэмьен, - и наверняка свидетельствуют о том, что корабль взят под охрану".
   - Что это такое? - поинтересовался капитан.
   - Это предостережение другим кораблям не  подходить  к  вам  близко,  -
пояснил офицер. - Большие корабли мы, как вы понимаете, можем  отвадить  и
сами, но лодки, принадлежащие  отдельным  людям,  иногда  плывут  куда  им
вздумается... Вот к ним-то и относится это предостережение.
   - А если они все-таки подплывут  и  кому-нибудь  удастся  подняться  на
борт? - Дэмьен и сам удивился тому, что задал  этот  вопрос.  -  Как  быть
тогда?
   - Они умрут, - невозмутимо  ответил  офицер.  -  Как  умрут  все,  кому
вздумается нарушить волю регента. Так что, сами понимаете, пусть они лучше
увидят предостерегающий вымпел. Не так ли?
   И не сказав более ни слова, он поклонился на прощание  и  отправился  в
обратный  путь.  На  этот  раз  с  трапом  у  него  не  возникло   никаких
затруднений, потому что обе руки были свободны.
   На мгновение над палубой повисла тишина,  тяжелая  и  гнетущая.  Каждый
невольно призадумался над тем, что же это за страна, в которую они попали,
с легкостью сочетающая гостеприимство с безжалостностью и псевдоправосудие
с невозмутимостью и с изяществом.
   - Ладно, - буркнул  наконец  капитан,  прерывая  молчание.  Он  передал
вымпел боцману, а тот в свою очередь кому-то из простых матросов. - Вы все
слышали. Так что поднимайте-ка эту хреновину.



        7

   Тошида никогда не опускался до бега  -  он  счел  бы  это  ниже  своего
достоинства, но у него были длинные ноги и легкая походка. Путь от  гавани
до Материнского Святилища он покрыл в рекордном  темпе,  заметно  опередив
любого (как он надеялся), кому вздумалось бы отправиться следом за ним.
   Ворота были раскрыты, и он решительно шагнул внутрь. Гвардейцы,  несшие
караул, остро глянули на вошедшего: имеет ли гость право  войти?  -  а  он
ответил  им  столь  же  резким  взглядом:  разуйте  глаза,  идиоты!  -   и
проследовал своей дорогой. Его лицо тысячи раз мелькало в местных газетах,
а кроме того, украшало  пятидолларовый  банкнот  и  монету  в  восемьдесят
центов; и если они ухитрились не узнать вельможу, то у него все равно  нет
времени на то, чтобы вправить им мозги.
   Встретив церковного служку, он также не испытал необходимости объяснять
цель своего визита; мальчишка просто кивнул, пропуская  его  на  лестницу.
Толстый плюшевый ковер скрадывал любой скрип под ногами -  после  прогулок
по звонкой палубе это было более чем приятной переменой. Сверху  и  вокруг
красовалось в своем великолепии все  добро,  накопленное  его  народом,  -
белые  мраморные  стены  с  красными  прожилками,  барельефы  и  горельефы
розового золота, оконные витражи,  расписанные  лучшими  художниками  Пяти
Городов,  всеми  без  исключения  лучшими  художниками,  причем  все   они
потрудились здесь бесплатно; Материнское  Святилище  вовсе  не  заставляло
горожан  делиться  с  ним  своими  сокровищами,  равно  как  и   налоговый
департамент не облагал их соответствующими податями,  все  происходило  на
добровольной основе. "Как оно и должно происходить", - подумал он. Так,  и
только так.
   На площадке второго этажа имелся небольшой холл, и служка предложил ему
со всем удобством устроиться здесь, пока  он  доложит  о  прибытии  гостя.
Тошида побрезговал опуститься на златотканый диван и скоротал  необходимое
время, разглядывая две гравюры, висевшие на стене над  диваном.  На  одной
был изображен корабль под парусами, знавший,  однако  же,  и  лучшие  дни:
паруса были потрепаны, средняя мачта расщеплена  надвое,  а  черный  пепел
застилал флаг, не давая возможности  распознать  герб.  Должно  быть,  это
Первое Священное Плавание, то есть экспедиция  Лопеску.  На  второй  можно
было увидеть несколько кораблей, причаливающих в самую примитивную гавань.
Это, конечно, Никвист. На других стенах висели пейзажи  и  натюрморты,  но
все  картины  буквально  подавлял  собой  изумительный   морской   пейзаж,
занимавший сразу три верхние панели. "А других экспедиций не изображено, -
подумал Тошида. - О чем это свидетельствует -  о  нашей  честности  или  о
нашем лицемерии?"
   Дверь открылась, вошел служка.
   - Вас примут немедленно, Ваше Превосходительство.  Просим  прощения  за
вынужденное ожидание.
   Милостивым кивком сановник отпустил  юношу  и  проследовал  в  зал  для
аудиенций.  Это  было  просторное  помещение,  щедро  устланное   коврами;
расписанные  витражами  окна  преображали  пространство,  пронизывая   его
разноцветными тенями. Широкий письменный стол  из  полированного  розового
дерева занимал в зале главное место, вокруг него выстроились  точно  такие
же кресла. Мать сидела за столом. Как всегда, в ее присутствии он  испытал
невольный трепет. И, как всегда, этот трепет  был  замешан  на  подспудном
отвращении.
   Она кивнула в ответ на его поклон.
   - Газетчики утверждают, что в гавань пришел иностранный корабль.
   - У этих газетчиков, должно быть, имеются крылья, Ваша Святость, потому
что я прибыл сюда так быстро, как не смог бы никто другой.
   Женщина улыбнулась:
   - Честно говоря, мне нравится теория Рэя, согласно  которой  каждая  из
газет обладает одним коллективным  разумом,  тогда  как  тела  газетчиков,
снующих туда и сюда, являются всего лишь конечностями этого существа.
   Она поднялась из-за стола и, выйдя к Тошиде, подала изящную руку.  Мать
уже нельзя  было  назвать  молодой  женщиной,  но  время  обошлось  с  ней
милостиво - и черты, поражавшие в юности своей  красотою,  производили  не
меньшее впечатление и в годы зрелости. Подол  белой  рясы  Ордена  тянулся
чуть ли не шлейфом по полу; рукава узкие, юбки широкие, тугая шапочка, под
которую убраны почти все волосы.  Глаза  большие  и  привлекающие  к  себе
внимание, - и на  какое-то  мгновение  (но  только  на  мгновение)  Тошида
вспомнил Святительницу на борту заморского корабля.
   Он взял руку и почтительно поцеловал,  опустившись  при  этом  на  одно
колено. То обстоятельство, что  он  тем  самым,  оставаясь  фактически  на
ногах,   не   ронял   собственного   достоинства,    придавало    ситуации
дополнительный драматизм, и он вполне осознавал это.
   - Едва высадившись на берег, я поспешил к вам с докладом.
   - Ну и?..
   Мать вернулась за письменный стол, села в кресло  и  жестом  предложила
гостю поступить точно так же. Он сел в кресло напротив.
   - Судя по всему, это торговое судно, - доложил он. - В общей  сложности
около сорока человек - команда и пассажиры, и значительный запас  товаров.
Утверждают, будто прибыли с Запада, и я не нахожу оснований им не  верить.
Насколько я смог понять, все они собрались из разных городов.  Прежде  чем
мы позволим им высадиться на берег, я получу полный список.
   - А судовой журнал вы проверили?
   Он с трудом удержался от улыбки. За все время  досмотра  возникла  лишь
одна напряженная ситуация, причем как раз в штурманской рубке. Он вспомнил
женщину - как же ее звали? Мараден? Марадес? - усевшуюся на толстые тома в
кожаном переплете и  зыркавшую  на  него  голубыми  глазами  с  предельным
возмущением. "Нет! - заявила она. - И давайте поставим на этом точку.  Мне
наплевать, что вы за шишка такая! - Ее  выцветшие  на  солнце  практически
серебряные волосы были непривычно коротко пострижены, и это  ему  странным
образом понравилось. - Осведомьтесь у собственных моряков, что  у  нас  за
обычай!" Он так и поступил, и  ему  объяснили,  что  штурман  действует  в
пределах правил. А поскольку ему не хотелось уничтожать ее судно или брать
ее самое в заложницы по сугубо личным причинам, он оставил судовой  журнал
в покое.
   - Я видел записи, сделанные капитаном, - спокойно ответил он. -  И  они
подтверждают  то,  что   рассказывают   эти   люди.   Имеются   и   другие
подтверждения. Так что я им верю.
   Золотые глаза женщины пристально посмотрели на него.
   - От справедливости вашего суждения зависит слишком многое.
   - Именно так, Мать. Поэтому я и подошел к делу со всей скрупулезностью,
уверяю вас.
   - А груз? Вы его проверили?
   - Главным образом предметы роскоши. Кое-что из  съестного.  Я  насчитал
семь ящиков, в которых хранятся в той или  иной  форме  сушеные  растения;
разумеется, мы проверим их на предмет  наркотического  содержания,  прежде
чем разрешить выгрузку. Ничто  другое  не  вызывает  никаких  опасений.  -
Несколько замешкавшись, он добавил: -  Все  это  весьма  дорогостоящее,  а
никакой охраны у  них  нет.  Так  что  с  безопасностью  могут  возникнуть
проблемы. Что за прием мне будет дозволено оказать прибывшим?
   Задумавшись, Мать прищурилась:
   - Двенадцать человек из вашей личной гвардии на первую неделю, за  счет
города. А после этого сообщите им, как  обзавестись  собственной  охраной.
Судя по тому, что вы рассказываете,  у  них  найдется,  чем  заплатить  за
сохранность груза.
   Тут ее взгляд встретился с его взглядом" и у него  тут  же  закружилась
голова, более того, ему показалось, будто он падает; на  мгновение  зрение
отказало вельможе, и он смог различать лишь самые смутные очертания: алые,
синие и янтарные тени по всему залу и темное пятно  там,  где  должен  был
находиться письменный стол. Ему было  трудно  сделать  вид,  будто  с  ним
ничего не случилось, было трудно не податься вперед  и  не  ухватиться  за
край стола, чтобы сохранить равновесие. Но он скорее умер бы, чем позволил
этой Матери - или любой другой Матери -  спровоцировать  себя  на  внешнее
проявление слабости. Слишком далеко он зашел и слишком часто имел  дело  с
ними со всеми, чтобы поникнуть перед их могуществом в данный момент.
   - А порожденный ночью, - тихо сказала она. - Как насчет него?
   Тошида  не  заговорил  до  тех  пор,  пока  не  понял,  что   полностью
восстановил контроль над собственным голосом.
   - Я не нашел никаких признаков ночных порождений в человеческом  образе
или в каком угодно другом.
   - А корабль вы обыскали?
   Его  зрение  восстановилось,  только  по-прежнему   кружилась   голова.
Заговорив, он тщательно выговаривал каждое слово:
   - Я обыскал все на борту при свете дня.  Кое-кто  из  них  был  бледен,
немногие обгорели, но ничего более опасного  я  не  обнаружил.  Я  обыскал
каждую каюту, обращая особое внимание на возможные тайники. Вскрыл  каждый
ящик,  проверил  собственным  шагом  каждый  коридор...  И  не  нашел   ни
порождений ночи, ни места, где могло бы спрятаться хоть одно из них. Прошу
прощения.
   Она отвернулась от Тошиды, и сразу же все в зале окончательно приобрело
нормальные очертания.
   - У меня было видение, - мягко  начала  Мать.  -  Корабль  прибывает  с
Запада - как раз, как прибыл этот, и в точности в то же самое  время...  и
на борту окажется он в сопровождении священника. А он  опасен,  Эндир,  он
враг нашей Церкви и нашего народа. И если вы говорите, что на  этом  судне
не было никого,  подходящего  такому  описанию,  я  вам  поверю.  Если  вы
говорите, что ему там негде было спрятаться, я поверю вам тоже. Но  какова
вероятность того, что это судно - единственное торговое судно,  когда-либо
прибывшее к  нам  с  Запада  и  прибывшее  именно  сейчас,  -  даст  моему
предсказанию исполниться во всех отношениях,  кроме  одного-единственного?
Бог не зря  предостерег  меня  против  этого  человека,  Эндир.  И  мы  не
ошибемся, прислушавшись к этому предостережению.
   - Его не было на корабле, Ваша Святость, и никаких признаков  его  тоже
не было. Клянусь вам. Но священник и впрямь имелся, как вы  и  сказали.  И
Святительница.
   Мать удивленно посмотрела на него:
   - Святительница? Но это  невозможно!  На  Западе  нет...  -  И  тут  же
остановилась, решив впредь подбирать  слова  с  большей  тщательностью.  -
Последняя экспедиция не дала нам  никаких  оснований  полагать,  будто  на
Западе саморазвился подобный Орден.
   - Но я видел ее, Ваша Святость. Честное слово.
   Она долго смотрела на сановника в молчании, продумывая услышанное.
   - Ладно, - сказала она в конце концов. - Может быть, это  тот  корабль,
прибытие которого я предсказала. А может  быть,  и  не  тот.  Но  в  обоих
случаях я хочу, чтобы со священника и с этой  женщины  глаз  не  спускали,
едва они сойдут на  берег.  Но  только  тайно,  понятно?  А  что  касается
остальных... Что, собственно говоря, порекомендуете вы сами?
   - Мне кажется, Ваша Святость, торговля  с  ними  принесет  нам  немалую
выгоду. - У него перед мысленным взором промелькнули лошади, лишь с трудом
погасил он это видение. - Разумеется, прежде чем они сойдут на берег,  кое
о чем нам предстоит позаботиться. Прежде всего это вопрос здравоохранения.
На борту могут обнаружиться болезни, от которых у нас уже нет  иммунитета.
Мне хочется заранее удостовериться  в  том,  что  их  культурные  ожидания
гармонически сочетаются  с  нашими,  иначе  они  внесут  в  наше  общество
определенный разлад. И в настоящее  время  у  нас  нет  импортных  пошлин,
которые соответствовали бы характеру и стоимости их грузов... Не мешало бы
издать парочку новых указов, прежде чем мы начнем торговать с ними.
   Мать улыбнулась, обнажив ослепительные зубы.
   - Мне всегда нравился ваш стиль работы, Эндир. Проследите за тем, чтобы
так оно и было. - Она вновь протянула Тошиде руку, и  он  подался  вперед,
чтобы  поцеловать  ее.  -  Благодарю,  мой  лорд-регент,  за  основательно
проделанную работу. Впрочем, другого я от вас и не ожидала.
   - Служенье вам означает служенье Святой Церкви.
   Он  произнес  это  предельно  почтительно,  без  малейшей  политической
подоплеки. Ей не было места здесь - по меньшей  мере  в  данной  ситуации,
политическая подоплека оставалась лишь в глубине его души. Там она свилась
клубком, подобно ядовитой змее. Бессмертной и ничего не прощающей змее.
   Отодвинув кресло, он поднялся  с  места.  И  чуть  замешкался.  У  него
оставался еще один вопрос, но он не знал, как именно его сформулировать.
   - Ваша Святость...
   - Слушаю вас.
   - Когда все это останется позади...  когда  они  все  у  нас  увидят  и
продадут свои товары и соберутся в обратный путь... вы  позволите  им