но  Дэмьен
чувствовал: сильнее всего ее бесит другое  -  у  штурманов  на  всех  пяти
кораблях Тошиды имеются детальные карты, а у нее самой - нет.  Дэмьен  уже
не раз подмечал, что под внешним покровом  дружелюбия  и  взаимовыручки  в
среде  мореплавателей  господствует  яростная  конкуренция  -  и  Рася  не
являлась в этом смысле исключением.
   И вот наконец показалась их цель. Две горные вершины - одна  к  северу,
другая к югу. "Ворота во внутреннее  море",  -  объявила  Рася,  показывая
своим спутникам место на карте, на котором узкий  пролив  вел  в  обширный
внутренний водоем длиной примерно в шестьсот миль и шириной от  пятидесяти
до ста. "Внутреннее море мелкое, но соленое, - пояснила штурман, -  и  оно
постоянно наступает на берег, потому что вода сейчас поднимается  по  всей
планете. Люди с Запада давным-давно предположили, что если в здешних краях
и имеется цивилизация, то она должна лепиться по берегам внутреннего моря.
Судя по всему, эти догадки оказались правильными".
   С нарастающим волнением мореплаватели облепили борта корабля, когда тот
проходил через пролив. Гранитные скалы нависали над крайне узкой  полоской
воды, а множество подводных и едва выступающих из воды рифов,  появившихся
здесь в результате многочисленных землетрясений, делали прохождение  через
пролив еще более опасным. Кораблям, шедшим до сих пор справа  и  слева  от
них попарно, пришлось выстроиться в линию:  два  впереди,  затем  "Золотая
слава" и два позади. Помимо рифов и  бесчисленных  островков,  приходилось
остерегаться и мощных водоворотов  в  кильватере  флагмана  Тошиды.  Рася,
уверенно ведя корабль, ухитрялась одновременно делать какие-то пометки,  и
Дэмьен угрюмо подумал о том, что она зря старается: все равно  им  никогда
не выйти отсюда, если местные жители не захотят их выпустить. Любой  дурак
поймет, как легко запереть этот пролив, а если посмотреть  вверх...  Он  и
впрямь посмотрел и обнаружил, что вершины  обеих  гор  оснащены  столь  же
тяжелой артиллерией, что и флагман Тошиды. Гранитные  крепости  увенчивали
стратегически важные вершины, а дула впечатляющих орудий  были  направлены
на пролив, и воды его наверняка были прекрасно пристреляны. Что подсказало
Дэмьену сразу несколько  соображений,  и  ни  одно  из  них  не  выглядело
обнадеживающим. У здешних жителей есть  враг,  угрожающий  им  со  стороны
моря. В  любую  минуту  они  ожидают  нападения.  А  этот  опасный  пролив
представляет собой наиболее вероятный путь проникновения в богатые края по
внутренним берегам континента -  для  купца,  для  путешественника  и  для
захватчика.
   "Они выслали корабль Тошиды нам навстречу, потому что, если бы мы вошли
в этот пролив самостоятельно, им не осталось бы ничего другого, кроме  как
расстрелять нас. Хладнокровно, безжалостно и не задавая никаких  вопросов.
Правила войны предписывают именно такое поведение".
   "Что ж, оно и неплохо", - мрачно подумал священник. Потому что  если  у
него с местными жителями общий  враг,  то  лучшего  способа  управиться  с
ублюдками просто-напросто не существует.


   Ночь. Яркая Кора отражалась в зеркальной  поверхности  моря,  превращая
воду в золотые россыпи блесток. Дэмьен  стоял  на  носу  корабля,  любуясь
лунной  дорожкой,  умиротворенно  вдыхая  свежий  морской  воздух.   Время
отправляться спать. Точнее, время попробовать заснуть. Никто  не  сообщает
им, когда именно  они  повернут  к  берегу,  а  протяженность  внутреннего
моря... Сколько там? Шестьсот миль? Было ясно, что Тошида на намерен  дать
им полюбоваться берегами, пока они не подойдут к конечному порту. Так  что
до поры до времени можно расслабиться. Или попытаться расслабиться.  Разве
не так?
   Он обернулся и увидел, что за спиной у него  стоит  Хессет.  Ее  голова
была туго обмотана шарфом, как когда  на  борт  "Золотой  славы"  поднялся
Тошида со  товарищи.  Находясь  в  пределах  видимости  аборигенов,  лучше
соблюдать меры предосторожности. С тех самых пор она  выходила  на  палубу
только в длиннополой одежде. Сейчас же, когда  она  оперлась  на  поручни,
длинную тогу взметнул ночной ветерок.
   - Я никогда не видела моря, пока не отправилась в дорогу с людьми. - Ее
голос был нежен, наводя на  мысль  о  таинственных  дуновениях  ветра,  ее
мягкий  выговор  превращал  резковатый  и  угловатый  английский  язык   в
несколько загадочное, но пленительное наречие. - И по-прежнему я  связываю
море с человеческим племенем. Эти бесконечные водные просторы -  столь  же
бесконечные, как сама суша... Понятно, это не творение  рук  человеческих,
но тем не менее.
   - А ты не боишься моря?
   Красти остро взглянула на него, затем отвернулась.
   - Лишь однажды я  испытала  истинный  страх.  Это  произошло,  когда  я
поняла, что сила, более могущественная, чем совокупная мощь моего  народа,
вознамерилась истребить его до последнего ребенка. И в тот день я  поняла,
что для отражения угрозы мне придется биться рука  об  руку  с  людьми.  А
вслед за этим... - Она замешкалась, потом пожала плечами.  -  С  чего  мне
бояться воды? Плавать я умею. Шерсть быстро сохнет.
   - А как насчет пути к Новой Атлантиде?
   Она неохотно кивнула:
   - Согласна. Там было страшно.
   Какое-то время они помолчали, стоя бок о бок и вспоминая то  испытание.
Небо, почерневшее и яростно взревевшее над головой  у  пришельцев.  Океан,
закипевший, рождая из своих  недр  новый  остров  буквально  под  "Золотой
славой", так что в кильватере у нее выткался  ковер  мертвой  рыбы.  Запах
серы. Ядовитая двуокись  углерода.  Солнечный  свет,  которого  не  видно,
потому что в воздухе носится черт-те что. Дымящиеся обломки невесть  чего,
рушащиеся с небес на палубу. Воспламенить паруса они вроде  бы  не  могли,
однако заставляли всех пребывать в постоянном напряжении, держа наготове и
ведра с водой, и матросов с ведрами... Шестьсот миль в  сплошном  аду,  по
приблизительным оценкам  Раси,  и  даже  в  редкие  минуты  относительного
затишья постоянный страх перед тем, что самое худшее еще впереди.  Да  уж,
плавание было не из приятных. И не  так  уж  ему  терпится  совершить  его
вновь.
   - Могу я задать один вопрос? - вдруг спросила Хессет. Выговаривая слова
как-то пугливо, словно сама эта просьба могла обидеть его.
   - Разумеется. - Он повернулся к ней, одной рукой  держась  за  поручни.
Удивленный, но вовсе не раздосадованный неожиданной просьбой. Она и вообще
редко разговаривала с людьми, а  еще  реже  обращалась  к  кому-нибудь  за
любого рода помощью; врожденная враждебность к людям все  еще  жила  в  ее
крови. - Конечно, Хессет. Спрашивай о чем угодно!
   - Мне интересно... - И вновь она замешкалась, словно будучи не в  силах
подыскать надлежащие слова. - Не знаю, как это выразить...
   - Чем проще, тем лучше.
   Она задумалась. Затем неторопливо кивнула.
   - Что ж, ладно. Объясни мне  вот  что.  Вашу  Церковь.  Вашу  веру.  Ты
говоришь о ней так, как будто это настоящая религия, но это же  не  совсем
верно, не правда ли? Я изучала человеческие религии - и думаю, что понимаю
их, - но ваша от них отличается. Когда вы с  Таррантом  сошлись...  Иногда
это больше походило на сражение, чем на веру. Я никогда не  видела  ничего
похожего. Так в чем же дело?
   - Сначала расскажи мне, как Понимаешь другие  религии,  а  потом  уж  я
постараюсь ответить на первый вопрос.
   Ее глаза, черные даже во тьме, сузились; какое-то время она размышляла.
   - Люди привыкли верить, будто они являются центром вселенной. Некоторые
религии говорят об этом в открытую. Вам необходимо  управлять  собственной
судьбой, некоторые  религии  прямо  заявляют  об  этом,  по  меньшей  мере
теоретически. Вам нужно добиться от мира неких вполне определенных вещей и
поэтому вы изобрели богов, которые  должны  доставить  вам  эти  вещи.  Вы
боитесь смерти - и боги поэтому должны  заботиться  о  вашей  жизни  после
смерти. Ну и так далее.
   - А что, ракхи не испытывают подобных потребностей?
   - Ракхи это ракхи, - невозмутимо ответила красти. - Мы очень отличаемся
от вас. Как мне это объяснить? Наша раса  представляет  собой  лишь  малую
часть очень сложного мира, мы ощущаем свое истинное место в этом мире -  и
принимаем его. Мы рассматриваем эту планету как живой дышащий  организм  и
считаем себя одной из его  частей.  Мы  понимаем,  что  означают  для  нас
рождение и смерть, и это понимание вполне  нас  устраивает.  Как  мне  это
объяснить? Многие из этих вещей вообще не имеют  понятийного  обозначения,
потому что у нас  никогда  не  возникало  потребности  описывать  их.  Мир
существует. В нем есть ракхи. И этого для нас достаточно.
   - Люди всю жизнь  борются  за  то,  чтобы  смотреть  на  вещи  подобным
образом, - заметил Дэмьен. - И мало кому это удается.
   - Это я понимаю. Когда я устаю ненавидеть людей из-за их разрушительной
агрессивности и не удивляюсь их глупости, я их  иногда  жалею.  Именно  об
этом и говорят человеческие религии?
   - Отчасти.
   - А ваша?
   -  Тоже  отчасти.  -  Он  переступил  с  ноги  на  ногу,  пристраиваясь
поудобнее. - А как вы воспринимаете Фэа?
   - Как часть всего. Как воздух, которым дышим. Как мне выделить себя  из
общего мира, чтобы ответить надлежащим образом?
   - Я хочу  сказать,  как  вы  воспринимаете  Фэа  в  ее  воздействии  на
человека?
   Губы ракханки скривились в презрительной усмешке.
   - Ваш мозг находится в хаотически неупорядоченном состоянии. Поэтому  в
хаотически неупорядоченное  состояние  приходит  и  Фэа,  когда  эта  сила
взаимодействует с вами. Верно?
   -  Чертовски  близко  к  истине,  -  пробормотал  он.  -  Но  послушай!
Представим себе, что какое-то племя ракхов живет в краю,  где  не  хватает
воды, где и самих ракхов, и их скакунов постоянно мучает жажда,  где  даже
траве крайне необходим дождь,  чтобы  она  не  засохла...  что  происходит
тогда?
   Хессет пожала плечами:
   - Понятно, идет дождь. Но почему происходит именно так? Потому что  все
живое испытывает некую потребность, и эта потребность воздействует на Фэа,
а тогда Фэа изменяет теорию вероятности, и  дождь,  вопреки  этой  теории,
начинает идти... Следишь за моей мыслью?
   Она кивнула.
   - Ну, а теперь подумай о том, как функционирует человеческий мозг.  Три
различных уровня, мириады клеток, каждая из которых на свой  лад  разумна,
если в данном случае уместно  вести  речь  о  разуме,  -  причем  в  одних
заключен интеллект, в других только чутье, а в третьих - способности столь
абстрактного свойства, что у нас нет слов, чтобы описать эти  свойства.  И
все  это  взаимосвязано  таким  образом,  что   одна-единственная   мысль,
одна-единственная  потребность  может  иметь  своим  результатом,   тысячи
реакций. В краю наступила засуха? Одна  часть  томится  от  жажды.  Другая
желает, чтобы поскорей пошел дождь.  Третья  боится,  что  он  никогда  не
пойдет. Четвертая полагает, что раз  уж  смерти  от  жажды  все  равно  не
избежать, то надо постараться извлечь из оставшихся часов и дней  максимум
удовольствия. Пятая злится на природу за засуху и переносит свою злобу  на
других. Шестая превращает испытываемый ею страх в насилие, надеясь на  то,
что, начав вызывать страх у других, она перестанет бояться  сама.  Седьмая
ликует из-за того, что вместе с нею гибнут  ее  враги,  восьмая  полагает,
будто смерть от обезвоживания является карой за  некое  прегрешение  перед
природой, подлинное или мнимое. И все это одновременно происходит в голове
у одного-единственного человека. Ничего  удивительного  в  том,  что  твои
соплеменники воспринимают это как хаос. Есть лишь одно средство, способное
вывести человека из этого хаоса и заставить его смириться с тем, кем и чем
он на самом деле является. Это то самое понимание, которое  тебе  и  твоим
соплеменникам-ракхам даровано по праву рождения.
   Таким образом Фэа воздействует не только на вас, но и на нас. Но оно не
распознает соупорядоченность всех этих уровней, а всего лишь хватается  за
ближайший и реагирует на него соответствующим образом. По крайней мере, мы
воспринимаем происходящее именно  так.  У  некоторых  людей  или,  вернее,
применительно к некоторым людям - эта реакция приобретает  предугадываемые
очертания, и они  всегда  могут  контролировать  ее  сами  или,  наоборот,
никогда не могут контролировать ее сами; у одних людей Фэа реагирует  лишь
на страхи, у других - на надежды, у третьих - на  проявления  ненависти...
но  применительно  к  подавляющему  большинству  людей  Фэа   ведет   себя
совершенно непредсказуемо.
   Нам известно, что большинство религиозных образов являются  в  той  или
иной мере фантазиями. Так из ста с  лишним  богов  и  пророков,  явившихся
людям в первые двадцать лет после Высадки, едва ли не все оказались  всего
лишь иллюзиями: им не  хватало  собственной  вещественности  и  совершенно
отсутствовала собственная мощь.  Они  были  лишь  отражением  человеческой
потребности в божественном покровительстве, и не более того.  Но  по  мере
того, как одно поколение за другим вкладывало в них свои надежды и страхи,
религиозные образы сами по себе начали набирать силу. Силу - и власть. Они
и впрямь начали принимать вид, поначалу всего лишь приписываемый  им,  они
стали верить в собственное существование. Нам  известно,  что  кое-кто  из
колонистов верует в богорожденного  мессию,  который  сойдет  на  землю  и
спасет их. В результате появились около  двадцати  лжемессий  -  и  каждый
новый был куда убедительней своего  непосредственного  предшественника.  И
каждый из них - порождение Фэа, которое слепо осуществляло  все,  чего  мы
больше всего хотим, или все, чего мы сильнее всего боимся.  И  разумеется,
все эти порождения Фэа питаются нами - тем или иным  образом.  Вот  почему
даже самые невинные из них несут столь чудовищную опасность.
   Настало время, называемое Темными Веками, когда миром правили  страх  и
насилие. К счастью, и  тогда  нашлись  немногочисленные  люди,  мужчины  и
женщины,  сохранившие  достаточную  ясность  восприятия  для  того,  чтобы
осознать: что-то должно  быть  сделано...  что-то,  способное  переплавить
человеческое воображение таким образом, чтобы оно перестало  быть  злейшим
врагом  самого  человека.   Именно   тогда   и   зародилось   Возрождение,
представляющее  собой  эксперимент  по  внедрению  традиционных  ценностей
планеты Земля в жесткие социальные  структуры  нового  здешнего  общества.
Этот  эксперимент  увенчался  умеренным  успехом.  Была  основана   Святая
Церковь. Оказавшаяся поначалу лишь малозаметным духовным  движением,  едва
замечаемым окружающими.  Святая  Церковь  учила,  что  Бог  планеты  Земля
является   единственным   существом   божественного   порядка,   достойным
религиозного почитания. Ибо концепция Единого Бога настолько  всеобъемлюща
и всемогуща, что воспроизвести ее повторно не по силам и Фэа планеты Эрна.
   И тогда, наряду с прочими,  появился  один  весьма  одаренный  человек,
заявивший: "А что, если мы возведем эту концепцию  еще  на  одну  ступень?
Что, если мы переплавим и преобразим нашу веру так,  чтобы  она  направила
здешние силы творческим образом, чтобы вера сама - вместо  нас  -  творила
мир, в котором нам хотелось бы жить?.." Как ты понимаешь,  никто  до  него
просто не задумывался над этой проблемой в таких категориях  и  масштабах.
Никто даже не задумывался над возможностью манипулировать Фэа - а он  ведь
предложил именно это, - манипулировать коллективным сознанием человечества
так, чтобы Фэа оказалось вынуждено реагировать на  это  желанным  для  нас
образом. То было блестящее  открытие,  не  имеющее  параллелей  в  истории
человечества. И это же - краеугольный камень нашей веры.
   - Ты говоришь о своем Пророке.
   - Да, - шепотом ответил он.
   - О Джеральде Тарранте.
   Он отчаянно заморгал.
   - В своей жизни - в своей естественной жизни - он был  для  нас  именно
Пророком. Он взял наши молитвы и принялся переписывать их до тех пор, пока
каждое слово не начало соответствовать его замыслу. Каждое слово и  каждая
фраза. Он переиначил все ритуалы, он  изменил  всю  символику  -  он  даже
предписал сравнительную скудость внешней символики,  представляющую  собой
опознавательную  черту  нашей  веры,  -  с  тем  чтобы   каждая   молитва,
прочитанная вслух или про себя, каждый вдох и каждый выдох адептов Единого
Бога работал на торжество его замысла. Если найдется достаточно  верующих,
учил он, и если их вера окажется  достаточно  сильна,  сама  природа  мира
изменится в соответствии с его изначальным замыслом.
   - А в чем именно заключается этот замысел?
   На мгновение священник взял в разговоре паузу, приводя в  порядок  свои
мысли. Сколько времени прошло с тех пор, как он в  последний  раз  пытался
изложить свое кредо в столь бесхитростных  терминах?  И  все  же,  раз  уж
ракханке суждено совершить это путешествие в  человеческой  компании,  она
должна заручиться и этими знаниями.  Манера,  с  которой  держался  с  нею
Тошида, делала это особенно важным.
   - Цель  была  троякой,  -  в  конце  концов  продолжил  рассказ  он.  -
Во-первых,  унифицировать  человеческую  религию,   чтобы   миллионы   душ
воздействовали на Фэа одними  и  теми  же  образами.  Во-вторых,  изменить
присущее людям восприятие самой Фэа -  дистанцироваться  от  нее,  ослабив
связующую нить, позволяющую  этой  энергии  реагировать  на  все  с  такой
непосредственностью. Это означает создать Бога,  который  не  является  по
первому твоему требованию или без каких бы то ни было  затруднений  творит
чудеса. Это означает испытания и вместе с тем  означает  жертвенность.  Но
Пророк верил, что в конце концов это спасет нас и позволит воспользоваться
доставшимся  нам  от  предков  технологическим  наследием.  И   в-третьих,
обезопасить всем этим  дух  человека,  чтобы,  когда  мы  наконец  покинем
прибежище, даруемое этой планетой, и воссоединимся  с  нашими  братьями  с
далеких звезд, нам не пришлось бы столкнуться с тем, что  за  долгие  годы
разлуки мы перестали быть людьми. Чтобы мы не стали  чем-то  меньшим,  чем
то, чем нам  хотелось  стать.  -  Он  вновь  ненадолго  задумался.  -  Мне
представляется, что во  многих  отношениях  именно  эта  третья  задача  и
является самой трудной. И наряду с этим самой главной.
   - Ну и что же произошло?
   - Человечество усвоило этот урок даже чересчур хорошо. Потому что  если
человек способен создать истинного Бога по своему  образу  и  подобию,  то
почему  бы  ему,  приложив  к  тому  еще  меньше  усилий,  не  создать   и
какого-нибудь отвратительного божка? "То, чему ты поклоняешься, непременно
осуществится, - писал Пророк. - Сила  твоей  веры  придаст  вещественность
твоим мечтам". И так оно и оказалось. Тысячи самонадеянных людей придумали
каждый по молитве, вызвав тем самым к жизни тысячи мелких  божков,  каждый
из которых обладает своею - пусть  и  крошечной  -  властью  и  каждый  из
которых питается  душой  человека,  одновременно  осуществляя  его  земные
желания. И хотя Святая Церковь постепенно набирала силу, весь этот разброд
не прекратился, - и вот возникла  сотня  крошечных  государств  со  своими
религиями и своими божками и с собственной претензией  на  земную  власть.
Так  что  нам  пришлось  начать  воевать:  война  -  это  последний  довод
человеческой дипломатии. И это, конечно, привело к катастрофе. Черт,  будь
война чистым  и  достославным  конфликтом,  наполненным  образами  веры  и
увенчанным безоговорочной  победой,  это  могло  бы  преобразить  людей  и
побудить их взять с нас пример. Но этого не произошло. Началась чудовищная
резня, растянувшаяся на три столетия, и закончилась  она,  лишь  когда  мы
отхватили кусок больше, чем были в состоянии  прожевать,  и  вознамерились
вступить в  бой  с  самой  Фэа,  а  точнее,  со  Злом,  которое  принялось
распространять Фэа.  И  после  того,  как  источник  нашей  мощи  оказался
разрушен, наш неземной образ померк и так далее - нам пришл