минимальным  ущербом  для
собственной персоны.
   "Если это вообще возможно". Он вспоминал, что Таррант говорил  ему  про
врага, перебирал одну за другой детали,  пока  медленно  полз  в  темноте,
насторожив глаза и уши. Он молился, чтобы Таррант оказался прав,  молился,
чтобы ему хватило снаряжения... и просто молился, за удачу. Он не  ожидал,
что его Бог вмешается в земные дела, не ожидал немедленного результата. Он
просто напоминал себе, кто он такой. Пелена, которой окутал его Таррант, -
порочный покров, темное облако, пятнающее каждую мысль, -  заставляла  его
вспоминать об этом почаще.
   "Только бы он оказался прав. Только бы он действительно понимал ее  так
хорошо, как думает". И  еще  одна  отстраненная  мысль  пришла  в  голову:
"Жестокость, анализирующая безумие..."
   Время от времени в  тот  туннель,  по  которому  он  полз,  открывались
какие-то другие, и ему приходилось останавливаться и проверять их. "Выходы
из нижних пещер, - говорил Таррант. - Они соединяются с основным  проходом
в цитадель". Им еще повезло,  что  подземная  система  ходов  подходила  к
поверхности Эрны так близко и влияла на структуру потоков. Иначе  Тарранту
пришлось бы долго их искать. А так он хотя бы  разведал  вход  и  основное
направление под восточными горами. Этого, конечно, далеко не  хватало,  но
это и все, что у них было.
   На  каждом  перекрестке  священник  останавливался,  прикрывал  ладонью
фонарь  и  вслушивался,  всматривался,  вчувствовался  во  тьму.   Но   не
Задействовал чувства. После того, что  сделал  с  ним  Таррант,  это  было
невозможно. И  именно  для  этого  он  подчинился  ему,  позволил  черной,
извращенной душе окутать его, позволил Охотнику вонзиться  в  свой  разум,
как опытная вышивальщица вонзает иглу в ткань, кладя стежок за стежком...
   "Не думай об этом". Сердце  колотилось,  он  глубоко,  медленно  дышал,
пытаясь унять дрожь в руках. Вся вера мира не избавит его от  ужаса  этого
воспоминания. К горлу  подкатывала  тошнота,  когда  он  вновь  переживал,
вспоминая, как Охотник пил его страх, так же уверенно запуская щупальца  в
его душу, как он запускал зубы в его вены. Но это было куда хуже. Зловещая
пагуба вползла, извиваясь, в самые тайники  его  сознания,  тонкие  язычки
слизывали мысли, дрожащие меж нейронами...
   "Прекрати!"
   От перекрестка до перекрестка  он  полз  быстро,  зная,  что  в  ровных
ракханских туннелях на таких участках негде спрятаться. Время  от  времени
он ловил себя на том, что нащупывает меч, и отводил кулак от  рукояти.  Он
должен быть безоружен. Это было важно. Каждая деталь плана была важна.  Но
мало  приятного  было  в  том,  что  он  продвигался  навстречу  явной   и
определенной опасности, испытывая зуд в ладонях,  напрягая  мышцы,  но  не
хватаясь за спасительную сталь.
   И вот он услышал это. Тихий шорох позади, в бесконечном туннеле.  Шаги?
Он заставил себя остановиться, напряженно прислушался, ловя  каждый  звук.
Мягкий,  ритмичный...  Да,  шаги.  Босиком  идет,  догадался  он.  Крупных
животных здесь быть не могло, значит...
   Он резко развернулся. Слишком поздно. Он знал это,  уже  потянувшись  к
рукояти, проклиная себя за то, что рука дернулась к плечу, а не  к  бедру.
Холодные когтистые лапы вцепились в него из тьмы, одна стиснула его правую
руку и с размаху вывернула ее за  спину.  Он  попытался  вырваться,  ножны
пробороздили  грязный  пол,  выворачивая  комья  земли.  Дэмьен   отчаянно
боролся, но дикая боль в вывернутой  руке  полоснула  по  сознанию,  и  он
понял, что сейчас ему сломают кость. Второй схватил его за горло и сдавил,
из-под когтей на воротник брызнула кровь. Нападающих было  слишком  много,
они двигались слишком быстро, были слишком  сильны.  Зловоние  забило  его
ноздри, его чуть не вывернуло, а в это  время  кинжал  его  уже  выдернули
из-за пояса и с бедра сорвали ножны. Холодные лапы шарили по телу, один за
другим находя и отбирая его инструменты и оружие. Крюки. Веревку. Амулеты.
Их оборвали с особенным удовольствием, тонкие золотые цепочки лопались  со
звоном, как воздушные шарики.  Жесткие  пальцы  сорвали  с  пояса  кожаную
сумочку, открыли ее - и тварь с воплем  боли  шарахнулась  от  освященного
Церковью света. В суматохе Дэмьен попытался вырваться, но Темный,  который
держал его, стоял позади, и  свет  его  не  обжег.  Чем  больше  вырывался
священник, тем с большей жестокостью тварь выворачивала ему руку, так  что
Дэмьен в конце концов упал на колени. Кожаную сумку пнули ногой, и  та  же
нога наступила на Дэмьена, придавливая его к грязному полу.
   - Оставь его для нее! - прошипел кто-то.
   Вздрогнув, священник забился  в  лапах,  но  когти  вонзились  в  кожу,
задирая его голову, поднимая его лицо, чтоб встретиться глазами...
   Головокружение. Дурнота. Водоворот дикой злобы, и его кружащиеся  стены
полыхают голодом. Его всасывает туда, его мысли, его память отрываются  от
него и устремляются в  жаждущую  воронку,  а  Темный  пожирает,  разрушает
его...
   Вдруг все оборвалось. Как будто непроницаемый заслон  с  грохотом  упал
между ними. Дэмьен пытался отдышаться, а Темный яростно ругался.  Холодная
лапа сгребла его, сдавила лицо, и вновь потянулся к нему неутолимый голод,
скручиваясь в пульсирующую воронку... и соскользнул с него, как  когти  по
льду.
   - Хватит, - резко проскрежетал голос. И другой, шипящий:
   - Дай мне!
   Его голову рывком вывернули набок, и кровь  из-под  когтей  залилась  в
ухо. Вновь ощущение падения, вновь мощный удар, почти преодолевший барьер,
который установил  в  нем  Таррант...  и  энергия  рассеялась.  Он  лежал,
вздрагивая от боли, пока они сердито обсуждали причину неудачи.
   - Пусть она сама за него возьмется, - прошипел наконец один,  и  другие
неохотно согласились.
   Дэмьена вздернули на ноги,  завернули  за  спину  другую  руку.  Правую
немного отпустили, и сквозь туман боли и бессилия он почувствовал, что его
связывают той самой веревкой,  которую  он  принес  с  собой.  Тугие  узлы
благодаря наручам не так врезались в запястья,  но  пошевелить  руками  от
дикой боли он все равно не мог. Твари видели  его  слабость,  они  хотя  и
потерпели поражение, пытаясь высосать его разум, но одно дело дух,  другое
- тело; сейчас, обездвиженный, надежно связанный, он беспомощно висел в их
лапах. Священник изрыгал проклятия, когда они волокли его, но  слова  были
бессильны, и твари грубо гоготали, собирая с  пола  его  оружие  и  прочее
снаряжение. Один слизнул кровь с его лица, как бы напомнив  ему,  что  они
могут питаться и этим,  если  уж  не  удается  прорваться  сквозь  барьер,
установленный Творением Тарранта. Они  относились  к  нему  как  к  легкой
закуске.
   И Дэмьена потащили по коридору, обвязав веревкой за шею, как собаку. Он
брел, спотыкаясь, за охранниками - безоружный, окровавленный, лицо и  руки
саднило болью от грязных когтей, - он напоминал себе, зачем идет,  пытаясь
сдержаться и не пустить в ход  всю  силу,  разрывая  путы,  сделавшие  его
беспомощным. Именно беспомощность сейчас и  требовалась.  Каждый  инстинкт
его протестовал против этого, подталкивал его к действию, но  Таррант  был
прав: если Темные поймут, что он не беспомощен, они  попросту  его  убьют.
Другого способа их примитивные мозги не знали.
   И он ковылял дальше, в самое  сердце  вражеских  укреплений,  и  угрюмо
думал: "Чем дальше, тем лучше".


   Цитадель  походила  на   драгоценный   камень,   призму,   многогранную
кристаллическую структуру, что дробила тьму на тысячи сверкающих осколков,
превращая  небо  и  землю  в  кошмар  обезумевшего   художника,   мешанину
изломанных прямых и скрученных кривых линий. Холодно-голубое сияние Домины
отражалось в зеркальных изломах, в  кажущемся  беспорядке  которых  Дэмьен
никак не мог выделить отдельную деталь - стену, пол, дверь. Пока они  шли,
он все пытался определить, из чего сделан пол под  ногами,  -  лестницы  и
уклоны чувствовались на ощупь, но оставались невидимыми в хаосе сверкающих
линий.
   "Отражение ее безумия". Зрелище ужаснуло его... но и восхитило. Как  же
это выглядит в солнечном свете? Или в свете Сердца? Как бриллиант. Безумно
прекрасный. Хозяйка Лема явно не была ночным созданием, в отличие от своих
слуг.
   И вот она сошла по мерцающим ступеням. Он не  мог  различить  в  лунном
сиянии, где они начинаются и кончаются, но по  мерному  переливу  длинного
платья определил их размер и  форму.  Шелк  скользил  по  стеклу  радужным
водопадом.  Загипнотизированный,  он  следил,  как  край  нежного  одеяния
приближается к его ногам, пока  не  понял,  что  Держательница  душ  стоит
рядом.
   Когтистые лапы швырнули его  на  колени;  он  упал,  не  сопротивляясь,
ударился об пол. И внимательно посмотрел на женщину.
   Она явно не была молодой,  хотя  мастерски  использовала  Фэа,  скрывая
признаки старости. Когда-то она  была  прекрасна,  но  навязчивая  страсть
иссушила ее лицо,  как  неизлечимая  наркомания,  лишив  всякой  природной
нежности. Глубоко ввалившиеся глаза обведены были красной чертой там,  где
выступающая кость натягивала пергаментную кожу,  сухую,  давно  потерявшую
эластичность.  Когда-то  пухлые,  чувственные  губы  стянулись,  покрылись
паутиной мелких морщин. Только глаза блестели жизнью, но в них горел такой
голод, такая дикая, оголтелая жажда, что Дэмьен,  хоть  и  предвидел  это,
вздрогнул, встретив ее взгляд.
   - Так вот ты какой, - резко бросила она. Глаза ее  вспыхнули  при  виде
его  стражей;  ему  показалось,  что  они  как-то  съежились.  -   Что   я
приказывала?
   - Отнять у него память, госпожа.
   Она ухватила Дэмьена  за  подбородок  и  вздернула  его  голову  вверх.
Внимательно всмотрелась в глаза и дальше, в мозг.
   - Вы меня не послушались, - сказала она мягко. - Тому есть причины?
   - Мы не смогли, - ответил один из поимщиков, и другой подтвердил:
   - Там барьер...
   - Ага.
   Глаза вонзились в него, прожигая его  мозг;  жало  отдернулось,  и  это
вновь были просто глаза.
   - Щит. Очень хорошо. Задумано неплохо, и неплохо выполнено.  -  Хозяйка
отпустила его голову. - Но не слишком. - Она чуть отступила.  -  Поднимите
его.
   Когти вцепились в подмышки священника и рывком вздернули  на  ноги.  Он
старательно пошатнулся, будто от боли  или  слабости,  но  испугался,  что
сделал это недостаточно убедительно. Карминного цвета ткань ниспадала с ее
плеч до пола, и под ней обрисовывалась плотная подкладка, явно  для  того,
чтобы придать ее телу видимость физической массы. Но она  решительно  была
меньше его, и он понимал, к  своему  отчаянию,  что  поддельными  эмоциями
нельзя замаскировать действительную мощь его  крупного  тела  или  угрозу,
которую она могла бы прочитать в нем.
   Она кивком указала в сторону, и Темные спешно выложили  перед  ней  его
вооружение. Она подождала, пока они закончат, и презрительно фыркнула:
   - И это все? - Нагнулась и подобрала связку  амулетов;  тонкие  золотые
цепочки скользнули меж ее пальцев, как змеи. - Ты и вправду  думаешь,  что
этим  можно  меня  как-то  задеть?  -  Она  разжала  пальцы  и   стряхнула
драгоценные медальоны, точно мусор. - Полагаю, ты недооцениваешь меня. - И
легкая, неприятная усмешка сморщила ее губы. - Вернее, не ты, а он.
   Она приблизилась к Дэмьену и холодными  пальцами  нежно  коснулась  его
щеки. И вонзила в кожу отточенные ногти, точно когти ее слуг.
   - Я хочу его, - заявила она. - И женщину хочу. Скажи мне, где они, и  я
отпущу тебя.
   Волна радости охватила священника, как  только  он  понял,  что  усилия
Хессет не пропали  даром:  человеческое  колдовство  не  проходило  сквозь
Творение приливной Фэа. Но он, тщательно сохраняя  неподвижное  лицо,  еле
выдавил, стараясь, чтобы в голосе прозвучал отголосок страха:
   - Я не предам своих друзей.
   Она холодно усмехнулась:
   - Да нет, ты это сделаешь. Даже  не  сомневайся.  Вопрос  лишь  в  том,
сколько времени  на  это  уйдет...  и  насколько  болезненной  будет  сама
процедура. - И чувственный голод блеснул в глубине ее глаз;  кончик  языка
быстро коснулся губ, точно в  предвкушении.  -  Ну  как?  Будешь  отвечать
сейчас? Или я должна добиваться от тебя того, что мне нужно?
   Сердце Дэмьена колотилось так громко, что она, наверное, слышала удары.
Какой ответ  будет  безопасней?  Он  должен  вызвать  ее  на  определенное
действие, и при этом чтобы ее гнев не обрушился на него со всей силой.  Он
пытался вспомнить, что ему говорил  Таррант,  пытался  взвесить  различные
варианты  -  и  наконец  выдохнул,  надеясь,  что  это  прозвучит   больше
испуганно, нежели вызывающе:
   - Я не могу. Пожалуйста, не спрашивайте.
   Взгляд ее стал жестче. Она потянулась и взяла его лицо в обе ладони.  И
сжала так крепко, что под ее пальцами запульсировала кровь. Так, что он не
мог отвернуться.
   - Ты будешь служить мне, - промурлыкала она. - Нравится  тебе  это  или
нет. - Она заставила Дэмьена смотреть ей прямо в  глаза;  Фэа  стягивалось
вокруг него, сжимая, точно тисками, заставляя повиноваться.  -  Мне  нужно
знать, где они и что делают. И ты мне это сейчас скажешь. - Горячие  мысли
вползали в его мозг вдоль извилин, как змеи. Коснулись,  погладили  центры
наслаждения и боли - это она отрабатывала контроль.  -  Повинуйся  мне,  -
прошептала она.
   Он закрыл глаза, попытался оттолкнуть ее, но она уже была внутри  него,
ее голод заполнял его плоть, ее мысли  пронизывали  его  мозг.  Где,  черт
возьми, барьер Тарранта? Дэмьен попытался усилием  воли  выбросить  ее  из
своего сознания, выйти из-под ее контроля, но без Творения,  фокусирующего
усилия, у него не было ни шанса. А Творить он не смел, даже теперь.
   Удовлетворенная его усилиями,  она  вновь  обласкала  его  мозг;  волна
сумасшедшего, бесстыдного  сладострастия  сотрясла  его  тело,  сменившись
болью столь сильной, что его скрутило бы  в  узел,  если  б  путы  Фэа  не
держали его. Она играла на его теле, как на музыкальном инструменте, и  он
не мог скрыть от нее ничего, не мог остановить ее... Но если он  поддастся
хоть на мгновение, если позволит,  чтобы  его  разум  унесло  приливом  ее
безумия, он пропал. Навсегда. Ее голод не признает середины.
   Вдруг, внезапно, волна застыла. Вожделение сменилось тьмой, и жилы  его
пронизал, точно прострелил, ледяной холод. Тело задрожало, когда  сущность
Тарранта заполнила его - нечистая, нечеловеческая,  но  -  Боже!  -  такая
долгожданная! Она вытеснила чужое влияние, охладила  его  пылающую  плоть.
Желудок его конвульсивно сжался, когда в  тело  хлынула  не-жизнь,  и  его
внезапно вырвало, как будто  с  горькой  жидкостью  он  выбросил  из  себя
остатки чуждого влияния. Никогда раньше сущность Тарранта  не  была  такой
чужой, такой физически неприемлемой... и такой желанной.
   Когда он пришел в себя, Хозяйка стояла перед ним, пылая яростью,  и  ее
глаза метали молнии.  Где-то  на  задворках  онемевшего  мозга  он  ощутил
какой-то сигнал в цепи, связывающей  его  с  Таррантом...  Что  такое?  Он
ухватился за сигнал, как за ниточку,  и  попытался  по  ней  добраться  до
причины. Знак, талисман... вот что! Цепь событий: враг попытался  взломать
барьер, поставленный Таррантом. Охотник почувствовал  это  и  принялся  за
дело. Талисманы против толчков уже начинали ломаться.
   Значит, осталось очень мало времени. Возможно, всего  несколько  минут.
Так он надеялся. Дэмьен попытался сосредоточиться на том,  что  он  должен
сделать и когда он должен это сделать, пытаясь не  думать,  что  случится,
если земля не рванется без промедления навстречу  новообретенной  свободе.
От одной мысли об этом его прошиб холодный пот. Чем дольше это  продлится,
тем меньше вероятности, что эта женщина будет Творить в момент  толчка,  а
он здесь, связанный, беспомощный, и она рядом, живая и невредимая, знающая
об их намерениях...  Нет,  немыслимо.  Она  уничтожит  его.  Она  их  всех
уничтожит.
   - Ты дурак, - злобно прошипела она. - Ты что, вправду думаешь, что твой
драгоценный посвященный тебя прикроет? После того, как я его  сломала?  Он
себя-то не смог спасти - как, во имя Эрны, он собирается спасать  тебя?  -
Голос опустился до низкого, мурлыкающего, обольстительного. - Только скажи
мне то, что я хочу, и ты свободен. Это ведь так легко. Или  же...  Я  могу
рассечь твой разум, отделяя мысль за мыслью, пока не найду  то,  что  ищу.
Пока в тебе не останется ничего, кроме этой коротенькой информации и силы,
чтобы сообщить ее. Это будет очень неприятно... -  Ее  зрачки  сузились  в
точки, она опустила глаза. - Выбор за тобой, священник!
   И он сделал выбор. Пренебрегая ее яростью. Пренебрегая  ее  ненавистью.
Потому что ему было нужно ее исступление, и чтобы оно было  направлено  на
него. И как можно быстрей, пока еще держатся талисманы.
   - Пошла ты к дьяволу, - сплюнул он.
   Сзади его шарахнули по голове, так  что  брызнула  кровь.  Он  позволил
удару швырнуть его на колени и  стоял  так,  переводя  дыхание,  а  тонкая
теплая струйка крови текла за воротник. Наглость вперемешку со слабостью -
вот так он должен играть. Сыграет хорошо - и сумеет втянуть ее в  Творение
без особого ущерба для себя. Сыграет плохо... Его  передернуло.  Она  явно
способна была искалечить его - или еще хуже. Если б  она  была  в  здравом
уме, он мог быть уверен в результате, но она одержимая, а жертвы  страсти,
все равно какой страсти, не отличаются предсказуемостью.
   Когтистые пальцы вцепились в его волосы и вздернули голову, так что  он
смотрел ей теперь прямо в глаза. В них горела ненависть, но  еще  и  такое
абсолютное презрение, что он понял: она  не  сможет  предвидеть  удар.  Не
сможет, если он втянет ее в Творение. Если заставит замкнуться на нем.
   - Ты сделал смертельную ошибку, - сообщила она. - Не только потому, что
пришел сюда, но потому, что прервал мое развлечение. Такой допрос  был  бы
куда милосерднее, чем тот, что тебе предстоит.
   И ее энергия  хлестнула  его  по  лицу,  он  точно  налетел  на  стену,
обжигающая волна выбила из него дух, оглушила,  ослепила.  Жар  ее  жадной
страсти стянулся в раскаленное острие, оно пронизало его плоть  в  поисках
слабого места. Даже если б это  было  настоящее  копье,  ему  не  было  бы
больнее;  нервы  его  звенели,  точно  раздираемые  острой  сталью,   тело
беспомощно билось, пока боль пожирала внутренности.
   Он пытался не сопротивляться. И это было тяжелее,  чем  все  остальное:
заставить себя не отвечать, когда она  играла,  перебирая  скальпелем  его
жилы. Это было противно всем инстинктам, всем навыкам, что он приобрел  за
многие годы. Но любое Творение сейчас могло означать смерть, если удача  и
Эрна отвернутся от него. И он проглотил невысказанные ключи, которые могли
бы разблокировать его защиту, и рассеял образы, что  мелькали  перед  ним,
прежде чем они набрали бы силу, чтоб  спасти  его.  И  пил  горечь  полной
беззащитности, пока ее воля пронзала его тело.
   Но вот - прошла целая вечность - она его отпустила. Он упал бы, если  б
его не держали за плечи когтистые лапы, подпирая  в  спину.  Лицо  женщины
искажено было яростным негодованием - "Как посмел ты не подчиниться  мне!"
- и лишь тонкая грань отделяла ее от еще более ужасного взрыва.
   - Пожалуйста, - прошептал он. Показывая, что пытается увильнуть. - Я же
не могу. Разве вы не понимаете? Не могу!
   Горящие глаза  подозрительно  сощурились.  Она  повернулась  к  фигуре,
застывшей за ее левым плечом, - Дэмьен помнил, что раньше  там  никого  не
было, - и потребовала:
   - Ну?
   Фасетчатые глаза на чернильно-черном  лице.  Стекловидная  поверхность,
отражающая свет, как отполированный обсидиан. Дэмьен видел такие фигуры  в
кошмарах, самых отталкивающих, но не часто. И не во многих.
   - Посвященный Сотворил барьер, - просипела нереальная фигура. Голос  ее
точно прошелся наждаком по открытой ране. Дэмьен поежился. - Он Заклял его
во плоти этого человека, так что для поддержки ему не  требуется  энергии.
Вы только