ная кромка зашипела, от нее повалил пар. Меч
ослепительно сверкнул - почти столь же ярко, как некогда в землях  ракхов;
ночь за ночью на протяжении всего последующего путешествия  он  подзаряжал
его энергией, переплавляя земное Фэа с предельной тщательностью, чтобы оно
полностью соответствовало его нуждам, а затем перенося  энергию  в  сталь,
пока все лезвие не заискрилось вложенной в него мощью.  При  помощи  этого
меча он мог предпринимать Творения,  даже  когда  потоки  Фэа  становились
смертельно опасными в результате землетрясений или когда  он  сам  попадал
глубоко под землю, где Фэа совсем слабое. И даже здесь, в этом  враждебном
окружении, меч позволял ему  совершать  Творения,  оставаясь  при  этом  в
полной безопасности.
   Еще один заговоренный инструмент, и тогда он будет ко всему готовым. Он
достал  его  из  кармана,  раскрыл,  выложил  на  теплую   черную   землю.
Воспоминания нахлынули на него волной, и на мгновение ему показалось,  что
эта волна настолько могущественна, что некоторые из них сейчас проснутся к
жизни. Однако пробудился лишь тонкий алый туман, который затем превратился
в похожие на кровь капли, поплывшие перед Таррантом по воздуху.
   Убрав из сознания все остальное, он  собрался  для  Творения.  Во  всем
репертуаре Действий не было равного по трудности тому,  которое  он  решил
произвести сейчас. Оно было не просто неестественно или сверхъестественно,
но противоестественно, оно отрицало течение самой реальности.  Всего  один
раз до нынешней  минуты  он  решился  на  подобное,  да  и  то  лишь  ради
приобретения необходимого опыта, но даже так не больно-то преуспел. А  вот
на этот раз ошибиться было нельзя.
   Осторожно он напитал мощью маленькую изящную вещицу, точно так же,  как
много веков назад он поступил с собственным мечом. Это само по  себе  было
просто. Зато  дальше  должно  было  идти  Установление  -  весьма  сложная
процедура, в  результате  которой  сама  вещь  начинает  формировать  Фэа,
направлять и  перенаправлять  потоки,  источать  магнетизм,  рассеивать  и
концентрировать свет...
   Творение называлось ПротивоВидением.
   Организовать  Затемнение  было  бы  куда  проще,  но  этим  всего  лишь
уменьшалась бы  вероятность  того,  что  на  эту  вещь  обратят  внимание.
Отвлечение было бы более эффективным  -  именно  к  Отвлечению  он  прибег
против Дэмьена и Йенсени на берегу  реки,  -  но  Отвлечение  годится  для
решения краткосрочных задач, а длительного эффекта оно не сулит. К тому же
любой  колдун  постоянно  держится  настороже  в  связи   с   возможностью
применения подобных усилий (как наверняка насторожился и Принц), и в силах
заметить  их  воздействие.  Нет,  на  этот   раз   следовало   потрудиться
по-настоящему. А следовательно, необходимо было воздействовать  не  только
на мозг колдуна, но и на саму реальность, преобразовав физический мир так,
чтобы  нигде  не  осталось  и  следа  существования  самого  заговоренного
предмета. Чтобы он на самом деле стал невидимым. Многие ученые в дискуссии
с  ним  доказывали  принципиальную  невозможность  ПротивоВидения.  Он  же
настаивал на том, что оно вполне возможно. И здесь, на этом  вулканическом
склоне, он ставил собственную жизнь на карту в доказательство этого.
   Медленно и осторожно он принялся преобразовывать Фэа, оплетая  энергией
маленькую вещь как своего рода шелковым коконом.  Свет,  упершись  в  этот
барьер,  потечет  по  периметру  и   далее   изменит   свое   направление.
Магнетические  потоки  не  смогут  вступить  в  контакт  с   металлическим
сердечником,   пока   им   не   будет   это   разрешено.   Жара,    холод,
электропроводимость, ветры, приливы... с каждой из этих сил ему предстояло
разобраться по отдельности, для каждой приготовить особое противодействие.
Единственное, что он  оставил  нетронутым,  было  узкой  полоской  прямого
света; с этим следовало впоследствии разобраться  на  куда  более  высоком
уровне.
   Закончив дело, он устало откинулся, а затем всмотрелся в  творение  рук
своих. Здесь, под открытым небом, оно выглядело вполне обыденно,  но  если
на него обратит внимание Принц...
   "Вот тогда и выясним, прав я или нет, - мрачно подумал он. - Выясним на
собственной шкуре".



        17

   - Чертова лестница, - пробормотал стражник. - Почему мы не держим  этих
узников на первом этаже, вместе с остальными, вот чего я понять не могу.
   Порученное ему дело отнюдь не вызывало у него восторга, однако он  едва
ли признался бы в этом своему капитану. Не стоит объяснять ракху,  что  на
твой вкус лучше стоять на часах, нежели тащить поднос с  пищей  на  десять
лестничных маршей под землю. Он раскусит тебя  за  пару  секунд,  прорычит
что-нибудь отвратительное  на  собственном  тарабарском  наречии,  и  тебя
отправят вывозить мусор, или чистить лодки, или  заниматься  чем-нибудь  в
том же роде. Нет, лучше уж снести  чертов  поднос  по  чертовой  лестнице,
стараясь не думать о том, что по  ней  же,  к  чертям  собачьим,  придется
подниматься обратно...
   Примерно на полдороге его схватили сзади за плечо. Изумленный, стражник
стремительно обернулся. Внутренний голос говорил ему: "Обнажи  меч!  -  Но
тот же внутренний голос напомнил и другое: - Смотри не урони поднос!" -  в
результате чего он едва не выронил и меч и поднос сразу.
   - Не бойся, - произнес холодный голос.
   Рука упала с его плеча, но там, где она  только  что  лежала,  осталось
ноющее ощущение.
   Заморский Владетель. Вот  кто  это  такой.  На  мгновение  у  стражника
захолонуло в паху, потому что он слышал о том, что это  за  человек  и  на
какие штучки способен. Но тут же он вспомнил и то, что  слышал  от  своего
капитана; тысячи глаз обращены во дворце к этому человеку - и все только и
ждут того, как он воспользуется своим могуществом  против  Принца.  "Пусть
только пробормочет первое слово Познания, - сказал ему ракх, - и наши люди
тут же порубят его  в  капусту".  А  это  означает,  что  и  сам  страж  в
безопасности, не правда ли? Или нападение на одного из лейб-гвардейцев  не
равнозначно нападению на самого Принца?
   Тем временем гладкие ухоженные руки обхватили с обеих сторон поднос,  и
стражник сразу же почувствовал, как захолодела  вся  его  поверхность.  На
мгновение он и сам вцепился в поднос,  полагая,  что  капитан  задаст  ему
трепку, если он его отдаст, но тут он поглядел в глаза Владетелю -  в  его
ледяные серебряные глаза, - и руки солдата словно утратили разом всю  свою
силу.
   - Я сам отнесу, - произнес Владетель. - Можешь возвращаться наверх.
   Стражник чуть было не возразил, но у него пропал голос. В конце концов,
поняв, что он никто  и  ничто  по  сравнению  с  могущественным  колдуном,
особенно в таком темном месте,  где  и  закричи,  никто  не  услышит,  он,
соглашаясь, кивнул. Взгляд Владетеля  неохотно  отпустил  свою  жертву,  и
стражник  невольно  задрожал,  когда  высокая,  источающая  холод   фигура
проследовала мимо него по лестнице.
   "Да ладно, - подумал он. - Мне ведь все равно  не  хотелось  лазить  по
этой лестнице туда и обратно, верно?"
   Все еще продолжая дрожать, он отправился  доложить  капитану,  что  еда
доставлена по назначению.


   Свет был совсем слабым,  поэтому,  чтобы  хоть  что-нибудь  разглядеть,
Дэмьену и Йенсени пришлось усесться спиной к решетке. Так  они  и  сидели,
разложив на полу карты, мелкие монеты и всякую всячину, которая  сгодилась
им в качестве игральных фишек. Они оба были грязны, измотаны  и  изранены,
все их внимание было сосредоточено на картах.
   Ни тот, ни другая не заметили, как подошел Таррант.
   - Дайте-ка мне парочку, - мурлыкала Йенсени, выложив две карты на  пол.
- Я жду от вас парочки.
   Священник выудил из своего набора две карты и накрыл ими карты Йенсени.
Только теперь,  похоже,  он  расслышал,  что  кто-то  пришел,  потому  что
повернулся...
   И обомлел. Обомлел настолько, что в ту же сторону посмотрела и Йенсени.
Увидела Тарранта - и тоже разинула рот. А священник растерялся  настолько,
что дал Тарранту разглядеть в собственном взгляде желчь и ненависть. Затем
Дэмьен отвернулся к разложенным на полу предметам, выбрал мелкую монету  и
с нарочитым презрением бросил ее через решетку к  ногам  Тарранту.  Монета
покатилась, и Охотник остановил ее башмаком.
   - Оставьте еду у решетки, - буркнул Дэмьен.  -  Мы  заберем  ее,  когда
управимся с игрой.
   Он отвернулся от Охотника и взял себе из колоды три карты.
   - Что ставишь, Йенсени?
   - Две монеты, - отвечала девочка.
   Она выложила их на пол, в "банк".
   Дэмьен всмотрелся в свои карты и тоже положил в "банк" две монеты.
   - Отвечаю тем же... и добавляю к этому... кусок мела.
   -  У  меня  кончился  мел.  -  Девочка  полезла  в  карман  в   поисках
чего-нибудь, что могло бы там заваляться. В конце концов вытащила какой-то
камешек. Поднесла к свету и спросила: - Что это?
   Дэмьен осмотрел находку:
   - Лава.
   - И чего она стоит?
   Он подумал:
   - Полкуска мела.
   Таррант,  с  подносом  в  руках,  подошел,  когда  они  погрузились   в
дальнейшую "торговлю". Он поставил поднос на пол, к самой решетке.
   - А я думал, вам захочется узнать, что произошло.
   - А я и так знаю, что произошло, - сквозь зубы процедил Дэмьен.  -  Ну,
что там у тебя? - обратился он к девочке.
   - Три "матери".
   - Черт побери. А у меня всего пара  "семерок".  -  Священник  огорченно
посмотрел, как она сгребла "банк" в свою сторону, затем выложил на пол еще
одну монету. - Сдавай.
   - Я думал, вам следует понять...
   - Да все я прекрасно  понял!  -  Дэмьен  внезапно  вскочил  на  ноги  и
повернулся лицом к предателю; казалось, пружина его завода вот-вот лопнет.
- Я понял, что кормил  вас  пять  проклятущих  месяцев,  чтобы  вы  смогли
попасть сюда, а попав, смогли продать нас человеку, убить которого мы сюда
и прибыли. Вот что я понял! А  что,  собственно  говоря,  он  посулил  вам
взамен? Дворец из ажурного хрусталя да стайку девушек,  на  которых  можно
поохотиться, пока они не истекут кровью? Что еще?
   - Бессмертие, - коротко ответил Охотник.
   Изумленный Дэмьен на миг онемел.
   - Самое настоящее бессмертие.
   - Господи, - прошептал Дэмьен. Потом закрыл глаза. - Нет. Мне  с  такой
ставкой не потягаться. О Господи.
   - У нас не было ни малейшего шанса, - пояснил Охотник.  -  Поскольку  в
дело вовлечен Йезу, то ни малейшего. Я не смог бы подкрасться к  Принцу  и
на расстояние в десяток футов, прежде чем на меня не набросился бы  добрый
десяток лейб-гвардейцев, а вы... вы не продержались бы и минуты. В  первый
же миг, когда вы только обозначили бы  какое-нибудь  угрожающее  действие,
колдовство Йезу настолько затуманило бы ваши чувства, что вы  утратили  бы
всякую связь с реальностью, а тут-то  вам  и  пришел  бы  конец.  Никакого
поединка у вас не получилось бы.
   - Вот и надо было объяснить мне все это, - выхаркнул Дэмьен. - Когда  я
спрашивал вас в Эсперанове, вот тогда и надо было  мне  все  это  сказать.
Черт вас побери! Я же вам доверял!
   - А я предостерегал вас, чтобы вы мне не доверяли, - напомнил  Охотник.
- Предостерегал несколько раз.
   - Вы должны были сказать мне!
   - А я и сказал. Я говорил вам, что надежды  практически  нет.  Говорил,
что единственный шанс связан с проявлением необузданной стихии. А из этого
ничего не вышло, не так ли? И едва ли по моей вине.
   Руки Дэмьена сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели от бешенства.
   - Будьте вы прокляты, - хрипло  прошептал  он.  -  Будьте  вы  прокляты
вместе с вашей дьявольской честностью!
   - Я назвал вам шансы. Вы сделали выбор. Так не  лицемерие  ли  с  вашей
стороны, священник, строить из себя мученика?
   Дэмьен наверняка ответил бы, если бы хоть на миг сдержал  клокочущую  в
горле ярость, ответил бы наверняка, - не появись в этот миг в  разделенном
надвое  подземелье  еще  одна  особа,  -  и  ее  приход  настолько  изумил
священника, что он утратил дар речи.
   Она была стройна. Она была темнокожа. Она была  красива  тою  красотой,
которую предпочитал Охотник: хрупкая, нежная, уязвимая. По  тому  взгляду,
который она бросила на Тарранта, было ясно, что она его  боится,  что  она
боится его просто чудовищно, и все же она подошла к нему, она приблизилась
точно так же, как загипнотизированный кролик - к голодному  удаву.  Все  в
душе Дэмьена  вскричало:  ему  захотелось  рвануться  к  ней,  помочь  ей,
избавить ее от бесконечной жестокости Охотника, но цепь сковывала ему ноги
и толстая решетка мешала ему выбраться на другую половину подземелья.  Чем
бы ни намеревался сейчас заняться Таррант  с  этой  женщиной,  Дэмьену  не
оставалось ничего другого, кроме как стать свидетелем.
   Девушка бросила взгляд на священника, потом - на Охотника, потом быстро
отвернулась. Ее рука, касавшаяся стены, задрожала, да и голос,  когда  она
заговорила, зазвучал неровно:
   - Его Высочество просит вас повидаться с ним,  когда  вы  управитесь  с
делами здесь. Ему необходимо кое-что обсудить с вами.
   Она говорила практически шепотом и была настолько объята  страхом,  что
Дэмьену стало больно даже просто смотреть на нее. Да и не мудрено, подумал
он, чуть ли не физически ощущая, как голод Охотника настигает ее, ласкает,
упивается ее ужасом...
   - Оставьте ее! - крикнул он.
   Бессильные слова, пустое сотрясение воздуха.  Если  Охотнику  захочется
расправиться с  нею,  помешать  ему  Дэмьен  ничем  не  сможет.  Только  и
останется - с ненавистью наблюдать за глумлением.
   Таррант подошел к девушке. Застыв  от  ужаса,  она  не  предприняла  ни
малейшей попытки к сопротивлению. Он поднес  длинную  изящную  руку  к  ее
волосам, погладил их; его пальцы скользнули вниз,  на  горло,  задержались
там, проверяя биение пульса. Она тихо застонала, но  по-прежнему  даже  не
шевельнулась. Ее темные глаза блестели от страха.
   - Таррант. Прошу вас! - Как Дэмьен проклинал себя за беспомощность! Его
руки впились в толстые прутья решетки, но силы  отчаяния,  разумеется,  не
хватило бы, чтобы раздвинуть их. - Она всего лишь принесла вам  весть.  Не
причиняйте ей боли.
   Охотник холодно хмыкнул:
   - Наше совместное путешествие закончилось, священник. И мне больше  нет
надобности терпеть ваши поучения. - Он подался к девушке и нежно поцеловал
ее в лоб, издевательски пародируя человеческую ласку. Дэмьен  увидел,  что
девушку всю затрясло. - Зиза  принадлежит  мне.  Подарок  Принца  в  залог
нашего с ним союза. И отличный подарок, не правда ли?
   - Человека ни дарить, ни получать в дар нельзя, - возмутилась Йенсени.
   - Вот как? - Охотник улыбнулся. - Прошлой ночью я  охотился  на  нее  в
Черных Землях. И сегодня она жива лишь потому, что я  предпочел  сохранить
ей жизнь. Но начиная с этого момента она будет делать каждый вдох только с
моего согласия и каждый выдох - только по моей  команде.  Вот  как  я  это
понимаю, мисс Йенсени.
   Дэмьену пришлось отвернуться. Он не мог смотреть на это.  Беспомощность
одолевала священника, на него накатывала тошнота.
   - Вы бы себя только послушали, - хрипло проговорил он. -  И  посмотрели
бы только, что вы делаете! Это не тот Джеральд Таррант, с  которым  я  был
знаком. Что с вами произошло?
   - Послушайте, священник, только не заводите опять вашу  проповедь!  Чем
эта женщина отличается от тысячи других? Голод мой остался тем  же  самым.
Да и техника не изменилась.
   - Однажды вы рассказали мне о том, как охотитесь у себя в Лесу. О  том,
что всегда оставляете своим жертвам шанс на спасение...
   - Шанс настолько ничтожный, что им можно пренебречь.
   - И все же шанс у них есть. Ничтожный или нет.  Вы  обещаете  им,  что,
если они сумеют устоять перед вами на протяжении трех ночей,  вы  подарите
им свободу. Не  так  ли?  -  Дэмьен  подождал  ответа  и,  не  дождавшись,
продолжил: - Вы рассказали мне,  что  охотитесь  только  пешком  и  что  в
процессе  охоты  никогда  не  прибегаете  к  Творениям,   потому   что   в
противоположном случае у них вообще  не  было  бы  ни  единого  шанса.  Вы
помните это? Вы помните, как рассказывали мне о том, что по истечении трех
ночей жертва или гибнет ради вашей потехи, или навсегда  освобождается  от
вас? Вы, помнится, называли это непременным условием. - Он сделал глубокий
вдох, стараясь сохранить хотя бы внешнее хладнокровие. - То, что вы делали
с теми женщинами, Таррант, имело конец. Это разрывало их в клочья, но  все
равно имело конец. А то, что вы делаете здесь... - Он не смел взглянуть  в
глаза девушке. Иначе не только у нее, но и  у  него  самого  выступили  бы
слезы. - Здешняя страна наводит на вас порчу, -  прошептал  он.  -  Сперва
ваша верность слову, теперь ваши наслаждения... Чем же вы  станете,  когда
все это закончится? Бессмертным и ни от кого не зависящим небожителем? Или
рабом в Черных Землях?
   - Возможно, я переменился, - терпеливо возразил  Охотник.  -  Возможно,
свобода избавиться, наконец, от  страха  перед  смертью  предоставила  мне
шанс, которого я столько ждал и искал. Или, быть может... быть  может,  вы
никогда не знали меня настолько хорошо, как  казалось  вам  самому.  Может
быть, вы видели во мне только то, что хотели видеть, и  ничего  больше.  А
теперь шоры с глаз убраны. - Он страстно погладил девушку  по  волосам.  -
Теперь истина стала явной. Теперь я могу стать тем, кем должен был  стать,
тем, кем бы я стал столетия  назад,  не  потрать  я  половину  энергии  на
создание тошнотворного механизма выживания.
   - Пошли, - велел он девушке, отпуская ее. - Я  здесь  закончил.  Пойдем
повидаемся с твоим Принцем.
   Она начала подниматься по лестнице первой,  изящной  рукой  опираясь  о
стену. Дэмьен следил, пока они оба не пропали из виду, а затем  слушал  до
тех пор, пока на винтовой  лестнице  не  затих  шум  шагов.  И  когда  они
исчезли, он зарыл лицо в ладони - и они затряслись от бессильной ярости, и
все его тело тоже. От ярости и  от  скорби.  И  от  осознания  собственной
беспомощности.
   Через какое-то время Йенсени тихо спросила:
   - С вами все в порядке?
   Священник сделал глубокий вдох, пытаясь по возможности укрепить голос:
   - Да, в порядке. - Он с трудом поднял голову, глаза у него были влажны.
- Сдай карты, хорошо?
   Пока она возилась с игральной колодой, он вспомнил о  еде,  принесенной
Таррантом, и после минутного колебания смирился, решив все-таки взять  ее.
Сквозь прутья  решетки  протащить  поднос  было  невозможно,  поэтому  ему
пришлось брать все порознь: хлеб, сыр, мясо и  что-то  еще,  завернутое  в
салфетку... Этот последний предмет удивил его: что-то  он  не  припоминал,
чтобы что-нибудь подобное подавали здесь раньше.
   "Наверное,  серебряные  столовые  приборы,   -   ехидно   подумал   он,
разворачивая салфетку. - Наверное,  Принц,  наконец,  решил  доверить  нам
ложку и вилку..."
   Но это действительно был нож!
   С перламутровой рукоятью, покрытой тонкой серебряной  филигранью.  А  в
центре рукояти выкована эмблема клана Таррантов. Лезвие острое и яркое,  и
от него исходит  свет,  слишком  холодный,  чтобы  быть  отражением  света
фонаря, и не отбрасывающий тени, а следовательно, неестественный.
   Пораженный Дэмьен уставился на нож. Холодное пламя. А чем же это  может
быть еще?
   Но какого черта...
   Йенсени подсела к священнику и посмотрела на вещь, лежавшую у  него  на
ладони.
   - Что это такое?
   - Это его, - выдохнул Дэмьен. Он  вспомнил,  как  этот  нож  в  Брианде
вспорол руку молодому мужчине. Вспомнил, как этот  нож  в  Запретном  Лесу
вспарывал окровавленные бинты на животе у Сензи. Вспомнил, как этот нож во
многих других местах... - Это его нож. Только раньше он не был  подвергнут
Творению...
   А сейчас, вне всякого сомнения, это произошло. И все  же...  если  этот
свет и впрямь представляет собой холодное пламя  Охотника,  то  это  можно
было бы почувствовать и через салфетку. А тут... Дэмьен  сомкнул  руку  на
лезвии - осторожно, чтобы не искушать его, - но ничего не почувст