Маршал  знал  меня
раньше. Он бы подтвердил, что я не преступница, но... его презрение...
   - Ну все, достаточно. Между прочим, маршала я тоже неплохо  знаю.  Он
человек честный, достойный, пусть в чем-то и ограниченный. А к  себе  ты
абсолютно  несправедлива.  Впрочем,  уже  поздно,  тебе  пора  отдыхать.
Поговорим об этом завтра. И не бойся  заснуть:  кошмары  не  будут  тебя
сегодня мучить.
   Укладываясь спать, Пакс полагала, что утра ей будет не пережить,  но,
проснувшись, она почувствовала себя куда спокойнее, чем во все последние
дни, и поняла, что  даже  ждет  расспросов  киакдана.  Однако  во  время
завтрака он ничего не сказал, а потом предложил ей прогуляться по  роще:
все как обычно. Примерно час они гуляли в молчании. Пакс, как всегда, на
каждом шагу  обнаруживала  для  себя  что-нибудь  новое.  Прежде  ей  не
доводилось жить в лесах, и ей даже в голову не приходило, какая  полная,
разнообразная жизнь идет в этом мире. Наконец колдун обернулся к  ней  и
сказал:
   - Садись. Давай поговорим.
   Пакс  села,  прислонившись  спиной  к   какому-то   дереву,   он   же
расположился напротив нее на земле.
   - Паксенаррион, по-моему, ты набралась сил с тех пор, как  пришла  ко
мне. Заметила ты это?
   - Да, конечно. - Пакс даже покраснела. - Мне кажется, я слишком много
ем.
   - Вовсе нет. Ты была настолько исхудавшей, что даже сейчас  тебе  еще
нужно набрать вес. Но согласись, в тот день, когда ты пришла ко мне,  ты
бы не выдержала вчерашнего разговора.
   - Но ведь  это  относится  к  душе,  к  разуму.  Колдун  презрительно
фыркнул:
   - Паксенаррион, твое тело связано с твоей душой гораздо  крепче,  чем
улитка привязана к своему домику. Если ты расколешь раковину, выживет ли
без нее улитка?
   - Нет, но...
   - Великое Дерево! Нашла повод спорить со мной. - Киакдан  рассмеялся,
а затем снова стал серьезным. - В тот день, когда я увидел тебя, ты  мне
не сказала, каким образом ты собиралась расстаться с жизнью. Может быть,
ты сама об этом и не думала, но  мне  было  ясно,  что  от  смерти  тебя
отделяло совсем немногое. Причина? Сейчас это неважно. Не надо было быть
колдуном, чтобы с первого взгляда понять:  досталось  тебе  изрядно.  Ты
была слаба, худа, как щепка. Я начал с того, что лечится проще:  хорошая
еда, сон, отдых - все это лечит многие раны тела, да и души. Ты помнишь,
как  ты  боялась  всего  -  даже  кролика,  выскочившего  неожиданно  на
тропинку, по которой ты шла ко мне? Разве сейчас ты такая же?
   - Нет... Во всяком случае, здесь, в этом лесу, я уже другая. Но я  не
знаю, что будет со  мной,  когда  я  выйду  отсюда.  -  Пакс  попыталась
представить себе это, представить, как она идет где-нибудь по  городской
улице, и обнаружила, что панический ужас, охватывавший ее при этой мысли
раньше, куда-то исчез. - По крайней мере, я могу  думать  о  том,  чтобы
оказаться где-то еще, - задумчиво сказала она.
   - Уже неплохо.  Твое  тело  начало  выздоравливать.  А  раз  так,  то
настанет черед и душе, и разуму.
   - По-моему, вы сказали, что раны придется лечить долго.
   - Да, так и есть. И лечение опять потребует от тебя сил. Вот почему я
решил дать тебе время отдохнуть. Пойми,  Паксенаррион:  самое  важное  в
лечении - это выбрать нужный момент. Не забывай еще и о том, что сначала
мне пришлось заслужить твое доверие, чтобы, по крайней  мере,  та  боль,
которую я причиню тебе в момент лечения, не ввергла бы  тебя  в  панику.
Затем нужно было дать еде и отдыху время, чтобы они вылечили то, к  чему
непричастно колдовство. И если заколдованные раны пока не затянулись, то
в остальном твое тело стало намного сильнее и крепче.  Ты  понимаешь,  о
чем я говорю?
   - Не совсем. Я вот  подумала:  а  разве  еда  и  отдых  не  могли  бы
излечить...
   - Излечить тебя совсем? В обычных случаях это возможно.  Но  те,  кто
заколдовал тебя, обладают  немалыми  черными  силами.  Как  правило,  их
бывает более чем достаточно, чтобы угасить стремление к  жизни  в  любом
человеке.  Эта  колдовская  отрава  вытягивает  из  тебя  силы  и  будет
вытягивать до тех пор, пока мы не  изгоним  ее.  И  пока  твое  тело  не
очистится, душа твоя тоже будет нести в себе этот яд.
   - Понятно.
   - А теперь ты боишься узнать, что же потребуется для  того,  чтобы  я
смог излечить тебя, - глядя ей в глаза, сказал киакдан.
   - Да. Дело в том, что я... однажды мне уже пришлось пройти через это,
и мне сказали, что все дело во мне, в моей Душе, что зло проникло в  нее
и поселилось там и что пришло время выкорчевать  его  с  корнем.  И  вот
теперь вы...
   - Ну-ну, успокойся. Я, по крайней  мере,  смогу  тебе  показать,  что
собираюсь сделать. Вот посмотри на этот рубец У  тебя  на  руке  -  тот,
который так болел в тот вечер.
   Пакс быстро закатала рукав  и  увидела,  что  рубец,  который  сильно
распух на следующее после лечения утро,  превратился  в  тонкую  розовую
полоску. Нажав на него  пальцем,  она  обнаружила,  что  и  жгучая  боль
куда-то пропала.
   - Он что, действительно затянется и заживет?
   - Да, через несколько дней он станет бледным, как твои старые  шрамы.
Применять более сильнодействующие и быстрые методы  после  того,  что  с
тобой сделали, я не решился.
   - А остальные шрамы?
   - Разве ты не помнишь, как больно тебе было, когда я лечил этот? Едва
ли не так же больно, как когда тебе нанесли эту рану. Вспомнила?
   Пакс кивнула.
   - А шрамов таких у тебя по всему телу хватает. Попытаться исцелить их
все сразу было бы слишком рискованно. Нет, можно было бы тебя усыпить  и
лечить во сне, но тут возникает вопрос о твоем разуме. Если в твоей душе
по-прежнему сохранилось желание умереть, я бы мог не заметить и упустить
тебя,  пока  занимался  лечением.  Уследить  и  за  телом,  и  за  душой
одновременно мне не под силу. Поэтому, прежде чем приступить к решающему
этапу исцеления, я предпочел бы заручиться поддержкой не  только  твоего
тела, но и твоего разума. Может быть, мне следовало призвать  на  помощь
другого киакдана, или колдунов-эльфов, или того же маршала  Кедфера,  но
пока я не понял, в чем причина твоих страданий, я не считал себя  вправе
поступить так.
   -  Но  мои  раны  -  вы  ведь  можете  излечить  их?  -  не   столько
вопросительно, сколько утвердительно произнесла Пакс.
   - Да.
   - А остальное? Ну, то, что заставляет меня страдать?
   - Я  не  уверен.  Думаю,  заколдованные  раны  настолько  измотали  и
ослабили тебя, что даже без  вмешательства  Верховного  Маршала  в  твой
разум рано или поздно они сгубили бы тебя.  Честно  говоря,  я  не  знаю
наверняка,  что  именно  делала  с  тобой  Верховный  Маршал.  Но  любое
средство, способное выжечь глубоко поселившееся  в  душе  человека  зло,
скорее всего, окажет сильное воздействие и на другие стороны  его  души.
Зло растекается по телу и душе, как чернила по  воде,  покрывая  пятнами
все, к чему оно прикасается. Твоему телу снова изрядно досталось. Ты  же
сама рассказывала мне, как после лечения Верховного Маршала ты  поначалу
даже не могла ходить. Вот почему я надеюсь, что, излечив  твое  тело,  я
смогу подобраться ближе к исцелению  твоей  души.  Вернется  ли  к  тебе
утраченная храбрость - этого я казать  не  могу.  Тем  не  менее  нельзя
отрицать, что выглядеть ты стала  гораздо  лучше,  дела  твои  пошли  на
поправку, и это вселяет в меня надежду.
   Пакс, глядя перед собой в землю, сказала:
   - Мне все равно страшно. Нет, я боюсь не боли. Сильнее она или слабее
- это не так важно. Я боюсь чего-то другого.
   - Я понимаю. Я  бы  мог  лечить  твои  рубцы  один  за  другим  через
некоторые промежутки времени. Такое лечение заняло бы много  месяцев.  А
кроме того, я должен тебя предупредить, что зло, изгоняемое  постепенно,
сопротивляется намного более ожесточенно. У него  имеется  время,  чтобы
собраться  с  силами.  Поэтому  каждый  следующий  шаг  излечения  будет
даваться большей болью, чем предыдущий. И решиться  на  это  без  твоего
согласия  значит  обрушить  чрезмерную,  невыносимую  нагрузку  на  твой
измученный разум. Вот почему я ждал. Ждал и надеялся,  что  ты  все-таки
сможешь проникнуться ко мне доверием.
   - Сколько времени займет лечение?
   - Если взяться за все сразу, то мне понадобится по меньшей мере день,
чтобы подготовиться самому. Ты проведешь этот день в доме,  взаперти,  я
же должен буду собраться с силами и с мыслями.  Практически  все  нужные
мне травы и снадобья у меня есть. То, чего не хватает, я  смогу  собрать
сегодня. Затем два, может быть,  три  дня  на  само  лечение.  Точнее  я
сказать не могу до тех пор, пока не посмотрю, не прочувствую каждую твою
рану. И не забудь: в первые дни после лечения ты будешь очень слаба,  но
на этот раз силы вернутся к тебе гораздо быстрее.
   - Во время лечения я буду спать?
   - Во время самого  лечения  -  да.  Во  всяком  случае,  я  бы  очень
рекомендовал тебе это. Даже если бы ты захотела вытерпеть всю  эту  боль
бодрствуя - твоя реакция, а попросту говоря, твои крики  и  стоны  могут
отвлечь меня от этого важного дела, требующего предельной концентрации.
   - Я бы хотела... - сказала Пакс и вдруг замолчала.  Перейдя  дыхание,
она решительно произнесла:
   - Я хочу, чтобы вы исцелили меня. Всю сразу.  Это  мое  окончательное
решение. А кроме того, мне кажется, у меня нет выбора.
   Киакдан негромко возразил:
   - Ты не права. Не в моих правилах навязывать добро ему бы то ни было.
У всех должен оставаться выбор. Я ни к чему не принуждаю ни  зверей,  ни
птиц, ни насекомых. Мы, киакданы, изучаем их,  но  вовсе  не  для  того,
чтобы менять их привычки или повадки. А уж что касается людей, то у  них
всегда должна оставаться свобода выбора.
   - Между прочим, в тот первый день вы сами заставили меня поесть.
   - Тогда мне было не до долгих рассуждений. Еще  немного  -  и  ты  бы
отправилась на  тот  свет.  Заставив  тебя  поесть,  я  выиграл  немного
времени, чтобы разобраться в том,  что  произошло  с  тобой.  Сейчас  ты
встала на путь исцеления, и, по-моему, ты вполне в состоянии решать сама
за себя. Я могу дать тебе совет, но ты свободна - следовать ему или нет.
Так что решение о необходимости столь болезненного исцеления ты вовсе не
обязана принимать сию секунду.
   Пакс подобрала с земли какой-то прутик и стала машинально  выкапывать
им аккуратные круглые ямки. Ряд этих ямок выстроился возле ее ног, затем
еще один, и еще. В какой-то момент Пакс представила их себе,  как  схему
боевого строя.  Помотав  головой,  она  одним  движением  смахнула  этот
чертеж.
   - Тогда скажите, - обратилась  она  к  колдуну,  -  как  вы  думаете:
попросить вас исцелить меня прямо сейчас или еще подождать?
   - Я предложил бы тебе такой совет: спроси сама себя, доверяешь ли  ты
мне; спроси, доверяешь ли ты сама себе; верит ли твой разум  в  то,  что
твое тело выдержит новую лавину боли. Спроси себя,  нужно  ли  тебе  все
это. Может быть, этот шанс излечиться вовсе  не  привлекает  тебя?  Ведь
если  ты  по-прежнему  собираешься  украсить  своими  костями  один   из
окрестных холмов, то, смею тебя  заверить,  какой-нибудь  орк  или  стая
волков будут счастливы помочь тебе в исполнении этого решения.
   Подумав, Пакс чуть слышно произнесла:
   - Я сама не знаю, чего хочу.
   - Понимаю, - кивнул киакдан.
   - Нет, я не совсем правильно выразилась, - поправила себя Пакс.  -  Я
уверена в том, что хочу выздороветь, если это, конечно,  возможно.  Если
все дело в том яде,  которым  отравлены  мои  раны,  то,  разумеется,  я
попрошу вас попытаться залечить их - любой ценой.
   Остаток дня они провели, собирая в роще травы  и  цветы,  необходимые
киакдану для ее исцеления.  Большинство  этих  растений  были  незнакомы
Пакс. Колдун не  слишком  подробно  объяснял  ей  их  предназначение.  В
основном он лишь указывал пальцем на тот или иной  росток  или  побег  и
говорил, как тот называется. Вечером, оставив Пакс в доме, киакдан  ушел
в город за едой. Вернулся он не один: поваренок из  харчевни  помог  ему
принести все, что было куплено киакданом. Пакс услышала голос  мальчишки
за дверью. Рассчитавшись, киакдан отослал  поваренка  обратно  в  город.
Лишь когда мальчик скрылся за поворотом тропинки, он велел Пакс  открыть
дверь и занести корзины в дом.
   - Нам потребуется много еды, - объяснил он, - на несколько дней. Я же
проведу день натощак. Зато еда понадобится мне во время лечения. Иначе у
меня просто  не  хватит  сил.  -  Кратко  объясняя  это,  он  распаковал
несколько буханок хлеба, окорок, нарезанную  баранину,  вареные  яйца  и
другие продукты.
   Следующий день показался Пакс целой вечностью.  Она  уже  привыкла  к
долгим прогулкам по лесу, и сидеть  взаперти  оказалось  для  нее  сущей
пыткой. Какое-то время она  убила  на  то,  чтобы  выкупаться  и  вымыть
голову. Чем занять себя дальше, она не представляла. Слоняясь из угла  в
угол, Пакс совершенно забыла о  привычном  втором  завтраке  в  полдень.
Где-то во второй половине дня желудок напомнил ей о том, что неплохо  бы
подкрепиться, а оставленные на столе ветчина, хлеб и сыр  оказались  как
нельзя кстати. Когда день стал клониться к вечеру, Пакс  забеспокоилась,
придет ли киакдан к ужину. Дверь в его личную комнату была закрыта  весь
день. Постучать туда она, естественно, не осмеливалась. Но в то же время
ей казалось, что ужинать без него было бы невежливо.
   Когда окончательно стемнело, Пакс зажгла  свечи.  Вскоре  из  темного
коридора показался киакдан. Не говоря ни слова, он кивнул ей и подошел к
окнам,  чтобы  закрыть  ставни.  Пакс  хотела  что-то  сказать  ему,  но
повелительным жестом он не позволил ей этого. Подложив дров в  очаг,  он
развел огонь. Пакс стояла посреди комнаты, не зная, что  делать  дальше.
Колдун показал ей на стол, на еду и все так же молча,  жестом  предложил
поесть. Когда она протянула ему ломоть хлеба с ветчиной, он отрицательно
покачал головой, но в то же время сел за стол и стал смотреть,  как  она
ест. У Пакс пропал всякий аппетит. Кусок ветчины провалился  в  желудок,
как булыжник. Во рту пересохло. Она, в свою очередь, тоже стала смотреть
на колдуна. Тот ободряюще улыбнулся.
   На следующее утро она проснулась, чувствуя себя совершенно нормально.
Разумеется, усталость давала о  себе  знать,  но  не  более,  чем  после
обычного боя или тяжелой работы, сделанной накануне. "Ни одной  мысли  в
голове", - отметила про себя Пакс. Ни мыслей, ни каких  бы  то  ни  было
эмоций. Но тело вполне подчинялось ей, хотя  движения  по-прежнему  были
несколько вялыми и неловкими.

Глава III

   - Силы к тебе вернутся, пусть и не сразу, - сказал магистр Оукхеллоу,
приглашая Пакс к завтраку. - Давай лучше обсудим,  что  у  тебя  в  душе
творится, - добавил он и, отхлебнув козьего молока, уточнил:
   - Если, конечно, тебя это по-прежнему волнует. Что скажешь?
   Пакс покачала головой.
   - Честно говоря, я об этом даже и  не  думала.  Опасности,  сражения,
храбрость - все это сейчас так далеко от меня.
   - Ну-ну, может быть, это и к  лучшему.  Глядишь,  и  сумеем  спокойно
поговорить о том, что тебя так волновало.
   Киакдан отрезал еще по куску хлеба и протянул один из них Пакс. Она с
удовольствием продолжала завтракать. До сих пор она боялась  поверить  в
то, что у нее ничего не болит, и только сейчас начала осознавать,  каким
страшным грузом давила боль все это время. Сейчас для нее и в самом деле
было не очень важно, сможет ли она в будущем снова  стать  солдатом.  Ей
было достаточно  того,  что  она  может  сидеть  вот  так  за  столом  и
завтракать, не ощущая боли в истерзанном теле. Она почувствовала на себе
взгляд  киакдана  и,  подняв  глаза,  улыбнулась  ему.  Тот,  добродушно
усмехнувшись, сказал:
   - Ну, по крайней мере, той колдовской отравы в тебе больше нет. Это я
по твоему лицу вижу. А теперь скажи, готова ли ты?
   - К чему?
   - К тому, чтобы  поговорить  о  храбрости.  Пакс  заметила,  что  вся
напряглась, и попыталась усилием воли заставить себя расслабиться.
   - Да, - сказала она.
   - Очень хорошо. Тогда слушай. На мой взгляд, твой разум  затмили  два
ошибочных убеждения. Во-первых, ты почему-то решила,  что  быть  храброй
ровно настолько, насколько храбры в большинстве своем люди, - недостойно
тебя. Тебе, видите ли, храбрости нужно куда больше, чем  остальным.  Так
ведь это гордыня, Паксенаррион, чистой воды гордыня. Вот ты и  пришла  к
выводу, что жить с той мерой храбрости, которая дана каждому нормальному
человеку, - это просто позор. Но это же смешно.  Посмотри  на  себя:  ты
молодая, крепкая, теперь  еще  и  здоровая,  силы  и  ловкости  тебе  не
занимать. Тебе и так дано больше, чем многим. А ты почему-то решила, что
не сможешь прожить, если не истребуешь у богов еще чего-нибудь.
   Пакс вспыхнула. С этой точки зрения она  свое  поведение  никогда  не
рассматривала.
   -  Паксенаррион,  я  бы  хотел,  чтобы  ты  подумала  обо  всех   тех
обыкновенных людях, которых ты обычно даже не замечаешь. Они живут своей
жизнью, постоянно подвергаясь множеству опасностей: болезни, разбойники,
пожары, бури, стаи волков,  грабители,  убийцы,  всякого  рода  нечистая
сила, и самая страшная опасность - это война. У большинства из  них  нет
оружия, практически никто  не  умеет  им  пользоваться.  У  них  нет  ни
времени, ни возможности обзавестись клинком и овладеть навыками  ведения
боя.  Прошлую  зиму  ты  прожила  среди  них.  Теперь  ты   знаешь,   ты
прочувствовала, как беззащитна крестьянка против  вооруженного  человека
или городской ремесленник против банды грабителей. Их жизнь полна страха
в той же мере, как твоя жизнь в последние  полгода.  Тем  не  менее  они
продолжают жить и что-то делать. Они пашут землю, выращивают  хлеб,  они
ткут материю, из которой шьют для тебя одежду, они делают  посуду,  сыр,
варят эль, изготавливают обувь, мастерят телеги, строят  дома.  Все  то,
чем мы пользуемся, делают вот эти испуганные люди. Ты отчего-то  решила,
что не хочешь быть такой, как они. Но ведь ты еще  должна  стать  такой,
как они. Ты должна дорасти до них. Ты должна обрести  в  себе  такую  же
храбрость, какая есть  в  каждом  из  них,  прежде  чем  задумываться  о
большем.
   - Но ведь вы... вы же сами сказали, что у них нет храбрости.
   - Вовсе не так. Я сказал, что они боятся. И вот  здесь  кроется  твоя
вторая ошибка. Храбрость - это не  какая-то  сумма  денег,  большая  или
меньшая, что лежит у тебя в кошельке.  Ее  нельзя  потратить,  потерять,
растранжирить. Храбрость от рождения присуща всем живым существам.
   Это  то  самое  свойство,  которое  поддерживает  в  них  жизнь.  Она
позволяет им противостоять опасностям и трудностям  этого  мира.  Пойми,
Паксенаррион,  ведь  та  же  самая  храбрость,  которая  присуща   тебе,
заставляет желудь упасть на землю, раскрыться и пустить росток в поисках
пропитания. Да, его можно растоптать, и он может погибнуть.  Но  до  тех
пор, пока он жив, в нем, как и в любом живом  существе,  остается  ровно
столько храбрости, сколько отпущено ему природой.
   Пакс почувствовала, что запутывается в этих рассуждениях.
   - Все это звучит странно и непривычно, - сказала она.
   - Да, потому что ты была воином среди  воинов  и  привыкла  думать  о
храбрости, как о презрении опасности. Я прав?
   - Наверное, да. По крайней мере, мы  считали,  что  храбрость  -  это
способность идти вперед, сражаться и не позволять страху овладеть тобой.
   -  Совершенно  верно.  Но  самое  главное  в  твоем  перечне  -   это
способность идти вперед. А тяга к опасности, к ее преодолению в какой-то
мере присуща каждому. Вспомни хотя бы, как ведут  себя  маленькие  дети.
Они специально  залезают  высоко  на  дерево,  чтобы  испытать  страх  и
преодолеть его. Впрочем, этот дар проявляется в людях в разной  степени.
Воину он не помешает ни в коем случае. Умение подавить в себе  страх  не
будет  лишним  для  профессионального  солдата.  Но  не   это   главное,
Паксенаррион, даже для того,