винулись пружинистые лапы. Он приземлился в  полной  тишине.  Щелкающие
звуки изнутри, затем впереди отъехал красноватый люк и из  чрева  аппарата
выдвинулись алые ступени.
     Из гигантских акустических колонок (Боже, все на  этой  площади  было
гигантским, давящим каждого отдельного человека) полился военный марш.  Из
чрева аппарата появились несколько десятков таанских гвардейцев в парадной
форме, которые чинно, чеканя шаг и высоко поднимая колени,  спустились  на
платформу.
     Они  стали  по  периметру  помоста.  Стэн  заметил,  что  у  них   не
церемониальное, а боевое оружие и держат они его так, что  могут  в  любой
момент начать пальбу. Среди них оказались и офицеры - те не  остановились,
а продолжали сновать по  платформе,  напряженно  шаря  глазами  по  толпе.
Очевидно, это работники службы безопасности,  переодетые  гвардейцами.  Но
цепкие глаза,  очевидно,  ничего  дурного  не  заметили.  В  толпе  царило
единство - все горели любовью к своим  вождям.  Музыка  звучала  громче  и
громче - и вот наконец из глубины летательного  аппарата  появился  первый
член Верховного Совета.
     Мало-помалу все  руководство  цепочкой  потянулось  к  трибуне.  Стэн
узнавал их лица, не раз  виденные  по  телевизору,  и  примечал,  в  каком
порядке они станут на трибуне - кто ближе к центру, кто дальше, так  можно
было определить нынешнюю расстановку  сил  в  Совете  -  кто  в  фаворе  у
председателя, чья позиция ослабела. Кроме бросающегося в глаза  отсутствия
Пэстора и Вичмана, расклад казался привычным.
     Последовала пауза. Как бы  заминка.  Затем  из  глубины  летательного
аппарата  выдвинулся  первый  воин  в  полном  боевом  облачении.  Он  был
исполинского роста. За ним последовали другие  -  такого  же  устрашающего
роста и вооруженные до зубов. Когда  подразделение  выстроилось  справа  и
слева от люка, Стэн вспомнил, что уже видел когда-то этих исполинов. И тут
на платформу ступила сама леди Этего. Очевидно, во всей  Таанской  империи
только ее телохранители были выше ее самой.
     С толпой произошло что-то невообразимое. Приветственный вопль  грозил
обрушить соседние здания.
     Телохранители провели Этего в центр трибуны,  но  далеко  от  нее  не
отошли, готовые в любой момент при необходимости  закрыть  госпожу  своими
телами.
     Леди Этего  вскинула  обе  руки  над  головой,  и  народ  на  площади
взорвался еще более громкими приветственными  криками.  Стэн  ощутил  себя
таким одиноким в этой остервенелой  миллионной  толпе.  Ему  припомнилось,
когда он в последний раз видел леди Этего. Это было на Кавите в  начальные
дни войны. И одета она была точно так же,  как  сегодня,  -  красный  плащ
поверх зеленого мундира.
     Тогда она стояла в ста пятидесяти метрах  от  него.  Он  помнил,  как
вынул свой виллиган и прицелился. Ее зеленый мундир оказался в перекрестье
мушки. Он вдохнул, выдохнул воздух наполовину и положил  палец  на  курок.
Еще секунда, и шарик АМ-2 пробьет в зеленом мундире огромную дыру. Но  тут
один из телохранителей, которые вертелись вокруг Этего,  как  балерины  на
сцене вокруг примадонны, заслонил ее. И вслед за этим  Стэн  видел  только
белые мундиры телохранителей - красное и зеленое мелькало лишь уголками.
     До сих пор Стэн не мог понять, почему он не  выстрелил.  Из  трусости
или потому, что действительно не было возможности уверенно попасть в цель?
Сейчас, глядя на леди Этего, которая вознеслась на такую высоту, он  корил
себя и за трусость, и за неповоротливость. А впрочем, стоит ли жалеть. Что
орел, что решка - в любом случае выигрыш не выпадал. И все же он не мог не
фантазировать: а что бы произошло, если бы он тогда - убил? Кто бы  сейчас
стоял на сцене, исполняя главную роль? Вичман? Пэстор? Кто-то еще?
     Тем временем леди Этего опустила  руки  и  упивалась  приветственными
криками толпы. Затем коротким жестом призвала толпу к молчанию. Все  разом
затихли.
     - Спасибо, соотечественники, - начала она свою речь. -  Спасибо  вам,
что вы пришли на это праздничное торжество.
     Стэн воровато покосился на соседей,  надеясь  обнаружить  иронические
искорки в их глазах. Нет, все очень серьезны. Никого не смущает тот  факт,
что они не сами сюда пришли, а их  согнали  дубинками  полицейских.  Да  и
никого не резанули слова "праздничное торжество". Праздновать  в  нынешней
ситуации как будто нечего!
     - Мой народ переживает трудные времена, - продолжала  Этего.  -  Наша
решимость и воля подверглись самому большому испытанию со времен  Великого
Стыда. Сегодня мы празднуем то, что эта решимость и эта непреклонная  воля
к сохранению нетленных ценностей таанского образа жизни, пронесенных  нами
через историю, - эта решимость и воля по-прежнему крепки в нас!
     Однако мы не просто полны непреклонной решимости сберечь для  истории
генетический код нации. Мы готовы пожертвовать всем, дабы сохранить...
     Она  сделала  эффектную  паузу,  чтобы  последнее  слово,   стократно
усиленное динамиками, хлыстом пало на толпу.
     - ...честь!
     - ЧЕСТЬ! - взревела толпа. - ЧЕСТЬ!
     - Да, честь, - сказала леди  Этего.  -  Пусть  ни  один  иноземец  не
заблуждается касательно того, что это слово значит для всякого таанца. Для
нас это не просто громкое слово, ибо оно требует жертв ради будущего наших
детей и детей наших детей. И мы пожертвуем всем ради нашей чести.  Все  мы
лучше умрем, чем увидим честь нашей нации попранной.
     Она сделала новую паузу, набычилась.
     - Ибо без чести не может быть будущего. Утратив честь, таанский народ
перестанет существовать как раса. И  если  нам  придется  всем  до  одного
умереть, дабы утвердить высокое понятие о себе и отстоять  свое  понимание
священной чести, -  что  ж,  погибнем  все,  разве  это  важно?  Пусть  мы
исчезнем, однако оставим яркий, несмываемый след в истории Вселенной!
     И через тысячу лет, и через  две  тысячи  лет  живые  существа  будут
читать о нас и восхищаться тем, как высоко мы вознесли понятие чести.  Они
будут проклинать себя за свою слабость и поносить себя последними словами,
ибо никогда никакому живому существу уже не удастся вознести понятие чести
столь же высоко - и поступать в соответствии  с  идеалом.  Но  дети  наших
далеких потомков могут сказать родителям: они же все умерли! И их родители
кивнут головами: да, они погибли, все до единого. Однако они  умерли...  С
ЧЕСТЬЮ!
     Казалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем толпа успокоилась
и смогла слушать речь леди Этего дальше. Люди кричали, рыдали, обнимались,
поднимали детей на руках, чтобы те  могли  лучше  разглядеть  исторический
момент.
     Леди Этего  все  это  время  невозмутимо  стояла  на  трибуне,  давая
возможность  морю  эмоций  успокоиться.  Ее  лицо  не   покидало   суровое
выражение. Она ждала.
     - Итак, соотечественники, - продолжила она, угадав нужный момент, - я
призвала вас сюда для празднества. Дабы прославить нашу преданность  чести
и подтвердить наше желание не уронить ее.  Это  будет  трудно.  Неимоверно
трудно. Ибо наш враг потрясающе силен. Враг безжалостен и  не  угомонится,
пока не  поставит  каждого  таанца  на  колени.  Мы  не  раз  блистательно
побеждали этого врага, но и несли великие потери.
     Впрочем, все это неважно. Я приветствую наших врагов. Как и вы должны
благодарить судьбу за таких врагов. Ибо нашему  поколению  посчастливилось
жить в годину решающих испытаний. Враг такой силы понуждает нас преодолеть
все  наши  последние  слабости.  И  когда  мы  преодолеем  последние  наши
слабости, сильнее нас не  будет  никого.  Очищенные  и  просветленные,  мы
победим.
     Но если нам всем придется погибнуть... за нашу честь...
     Последние слова были произнесены  мягко,  как  слова  заклинания  или
молитвы. Толпа затаила дыхание, как бы в предчувствии апофеоза речи.
     Леди Этего медленно воздела руки в чистое  таанское  небо.  В  голове
Стэна мелькнуло: "Как странно,  она  ни  разу  не  назвала  имени  Вечного
Императора". Этот прием умолчания был настолько хорош, что Стэн  взял  его
себе на заметку - отличный пропагандистский трюк: сатанинская  анонимность
врага, его неназываемость.
     - Торжественно обещаю вам, соотечественники, что я буду  преследовать
и гнать врага везде, где его встречу. Я вышвырну его из Пограничных Миров.
Я выкурю его из Кавите, где он трусливо  залег.  И  затем  буду  неустанно
преследовать его до последних пределов  Галактики,  пока  он  не  запросит
пощады. Клянусь вам,  соотечественники,  я  буду  бороться  всеми  силами.
Клянусь одержать  победу.  Быструю  и  восхитительную.  Но  я  всего  лишь
человек, и у меня  могут  быть  слабости.  Какой-то  изъян  во  мне  может
помешать мне выполнить задуманное... И если я не оправдаю ваших  упований,
если я не вырву победу для вас...
     Последовала долгая пауза.
     - ...тогда я знаю, что велит мне долг чести!
     Стэн был  равнодушен  к  беснованию  толпы.  Черт  с  ними,  с  этими
одуревшими  простаками.   Но,   что   ни   говори,   он   впервые   слышал
государственного лидера, который обращался к своему народу  -  и  искренне
верил в правдивость каждого своего слова!


     С тех пор, как Стэн отправился в Колдиез, Сакс-клуб успел  закрыться,
открыться и опять закрыться. Через несколько часов он откроется  вновь,  а
пока Алекс, Сент-Клер и Л'н с волнением ждали возвращения Стэна  в  пустом
ночном клубе.
     Чтобы скрыть свою тревогу, они занимались тем, чем солдаты занимаются
в перерывах между боями с тех самых пор,  как  первый  придурок  поднял  с
земли камень и сообразил, что им можно  швырнуть  в  своих  соплеменников.
Короче, они сидели, ворчали и переругивались.
     - Нет, я не хочу жаловаться, - говорила Сент-Клер. -  Дела  заведения
идут отлично, и мне по вкусу выбивать денежки из чертовых таанцев.  Просто
я человек, которому всегда важен результат.
     - Верно, - поддержала Л'н.  Она  сказала  это,  быть  может,  слишком
поспешно, но  при  этом  подняла  на  Сент-Клер  хитрую  розовую  мохнатую
мордашку. В ее глазках был немой вопрос.
     - А в чем, собственно, проблема, моя медовая? - спросил Алекс.
     - В последнее время у меня такое ощущение, что мы топчемся на  месте.
Ну, подрываем их  валюту.  Хорошо.  Организуем  саботаж  на  производстве.
Выкрадываем их секреты. И вообще гадим, где только можно. Прекрасно. Так и
нужно. Мы им показываем, где раки зимуют.
     - Ну, так в чем же проблема? - робко осведомилась Л'н.
     - Я хочу, чтобы они взвыли, чтоб  у  них  искры  из  глаз  летели!  -
сказала Сент-Клер. - Я спрашиваю себя: в достаточной ли степени мы  вредим
нашему врагу!
     - Ну, по этому поводу есть история про моего пра-пра-прадедушку...  -
начал Алекс.
     К счастью, появление блудного сына прервало его рассказ.
     У Стэна был  ужасающий  вид:  волосы  всклокочены,  глаза  ввалились,
одежда висит, как на вешалке. И шел он - прихрамывая.
     - Что произошло, черт возьми? - засуетилась Сент-Клер.
     Стэн тяжело вздохнул, рухнул в кресло и отчаянным  жестом  указал  на
свой рот.
     Алекс поспешил принести  ему  кружку  доброго  холодного  пива.  Стэн
осушил кружку четырьмя глотками и со стуком  опустил  ее  на  стол.  Алекс
незамедлительно наполнил ее снова. Стэн отпил половину,  рыгнул  и  сделал
еще глоточек.
     - Ну? - поторопила его Сент-Клер.
     - В какую-то минуту показалось, что мне конец. Я попал в  полицейскую
облаву.
     Трое его друзей пришли в ужас. Стэн сделал успокоительный жест.
     - Оказывается, этим придуркам понадобился народ на демонстрацию - для
изъявления патриотических чувств. И вот  мы  пеклись  на  главной  площади
больше пяти часов, пока не явилась леди Этего и стала промывать нам мозги,
призывая к массовому самоубийству. Мы немножко подумали, а потом спросили:
ладно, согласны, только можно нам сейчас разойтись по домам?
     Черта с два. Эта Этего заявила, что сейчас будет представление театра
марионеток, и следующие одиннадцать часов мы  выслушивали  душераздирающие
исповеди врагов народа - нам их показывали на громадных экранах.
     - Что за враги народа? - спросила Л'н.
     - Да те самые,  которых  мы  выдумали.  К  концу,  когда  этих  типов
казнили, я даже испытал к ним некоторую жалость.
     - Жалость - не грех, - произнес Алекс.  -  Только  не  делай  из  нее
привычки.
     Стэн оставил эту реплику без  комментария.  Он  попросил  чего-нибудь
поесть и за едой рассказал друзьям о своих приключениях в Колдиезе.
     - И что мы предпримем теперь? - спросила Сент-Клер.
     - Просто будем поддерживать надежную работу  нашей  агентурной  сети.
Поощрять  коррупцию  везде,  где  только  увидим  слабину.  И   не   очень
высовываться, чтобы не погореть.
     - Тоска, - вздохнула Л'н. -  Ты  же  обещал,  что  будет  круто,  что
романтики будет выше крыши. Интриги! Опасности! Подпольные акции! Маэстро,
я не подписывалась на такую скуку.
     Все рассмеялись.
     - Боюсь, нам пока придется играть по маленькой, - сказал Стэн.  -  До
сих пор мы справлялись с делом без осечек. Мы готовы к великим свершениям,
но придется  ждать  исторических  событий,  чтобы  проявить  себя.  А  эти
исторические события от нас не  зависят.  Например,  война  в  Пограничных
Мирах. Или на Кавите.
     Он встал и налил всем по кружке пива.
     - Мы приготовили  таанцам  отменный  капкан  -  рано  или  поздно  он
сработает.



                                    52

     Империя кос-чему научилась благодаря успешной бойне в системе Пел'е.
     Маршал Ян Махони просмотрел предварительные планы бомбардировки перед
вторжением в Пограничные Миры и рявкнул:
     - Удвойте.
     - Что удвоить, сэр?
     - Все.
     Начальник его штаба повел  бровями  и  в  точности  выполнил  приказ.
Количество артиллерии, ракет и бомб, доставляемых в Пограничные Миры, было
удвоено. А потом Махони удвоил и это количество.
     Он боялся, что будет мало. Это и понятно - по мнению Махони,  никогда
не надо рисковать людьми там, где дело  может  решить  бомба  или  десяток
снарядов.
     Он бы с удовольствием просто отутюжил  бомбами  и  ракетами  планеты,
которые предстояло завоевать, - превратил бы их в пустыни с кратерами.  То
есть сделал бы то же самое, что он сотворил с планетами Эрибуса. Однако  в
Пограничных Мирах было слишком много  мирного  населения.  Хотя  Махони  и
задавался вопросом,  много  ли  этого  мирного  населения  осталось  после
таанских активных военных действий по завоеванию этих  миров,  а  затем  и
оккупации.
     Да будь его воля... Но его воля была ограничена.
     Шли дни - и наконец бомбардировки дали  результат.  Уже  ни  одна  из
планет Пограничных Миров, выбранная для десанта,  не  огрызалась  ответным
огнем.
     Махони отдал приказ начать высадку -  зная,  что  таанские  защитники
выберутся из-под руин и встретят десантников шквалом огня, как  будто  все
эти бомбардировки для таанцев все равно что праздничные фейерверки.
     Он оказался прав. Вот почему маршал Махони решил в итоге приказам  не
подчиняться.
     По мнению Вечного Императора и его спецов  из  военно-психологической
службы, возвращение Махони в Пограничные Миры должно  было  иметь  крупный
пропагандистский эффект. И пропагандистская машина  заработала  на  полных
оборотах.
     Перед тем, как  маршальский  корабль  направился  во  главе  флота  к
Пограничным Мирам, несколько артиллерийских отсеков  было  освобождено  от
пушек и наспех переоборудовано в  пресс-центр.  На  борт  взяли  предельно
возможное количество журналистов и телерепортеров.
     Флагманский корабль должен был приземлиться  на  Кавите  с  четвертой
волной  наступающих.  Предполагалось,  что  десант  первой   волны   будет
уничтожен полностью, вторая волна понесет огромные потери,  но  закрепится
на планете, третья  волна  разовьет  успех,  после  чего  уже  не  страшно
совершить посадку с телеоператорами и включить камеры. Кругом, разумеется,
еще гремят взрывы, но риска для жизни не будет никакого.
     Особенно для жизни Яна Махони, когда он - после посадки на  Кавите  -
выйдет на переднюю платформу  своего  флагманского  корабля  и  произнесет
перед солдатами энергичную и возвышенную речь. Дескать, я  открываю  новый
прекрасный мир или еще что-нибудь в этом роде. Специалисты по энергичным и
возвышенным речам были включены в состав экипажа.
     Да вот незадача - в час отлета Махони ни внутри флагманского корабля,
ни рядом не  оказалось.  Он  сидел,  привязанный  ремнями  безопасности  к
креслу, в капсуле десантного  космического  корабля  -  рядом  со  старшим
сержантом Первой гвардейской дивизии, славным ветераном, по  слухам  среди
десантников, получившим столько  ранений,  что  на  протяжении  нескольких
десятилетий все его члены и органы непрестанно заменялись новыми и в итоге
он полностью обновил свое тело  шестнадцать  раз  -  неизменным  оставался
только мозг, который не менялся с тех пор, как лет сто  или  больше  назад
медики констатировали его клиническую смерть.
     Махони  успел  забыть,   какие   неприятные   перегрузки   приходится
испытывать, когда транспортный корабль, войдя  в  атмосферу,  выстреливает
капсулы с десантниками.
     Незадолго до приземления они со старшим сержантом обменялись веселыми
улыбками: дескать, нам, ветеранам, эти трудности до одного места! Ни  тот,
ни  другой  не  осознавали,  до  какой  степени   их   улыбки   напоминали
предсмертную лицевую судорогу повешенного. Им некогда было  разбираться  в
качестве своих улыбок, потому что в следующее мгновение капсула  коснулась
земли - как обычно, приземление было полумягким. Полумягким оно называлось
потому, что при  такой  не  полностью  контролируемой  посадке  статистика
допускала тяжелые последствия примерно в каждом десятом случае - вплоть до
гибели десантников.
     Мини-капсюли  взорвались,  и  стенки  капсулы  разлетелись  в  разные
стороны. Ремни автоматически отстегнулись. Махони схватил свой виллиган  и
выскочил на каменистую поверхность Кавите.
     Потом разные источники утверждали, что, ступив на  землю  противника.
Махони произнес благородную лаконичную фразу типа "Я все же вернулся"  или
"Сорок веков таращатся на нас". Все это пошлое вранье.
     Его первыми словами был горестный вопль:
     - О Боже! Я совсем позабыл, какая вонючая здесь атмосфера -  смердит,
словно подмышка дешевой проститутки!
     Но тут он ничком бросился на гравий, потому что в  нескольких  метрах
от него жахнула ракета.


     "Честь"  высадиться  на  Кавите   первыми   Махони   поручил   Первой
гвардейской дивизии. Несколько лет назад, в  начале  Таанской  войны,  эта
дивизия была практически полностью истреблена во время защиты  Кавите.  По
личному приказу Вечного Императора при  отступлении  позаботились  о  том,
чтобы забрать с планеты горстку  оставшихся  в  живых  солдат  и  офицеров
Первой гвардейской.  Герои  образовали  ядро  новосформированной  дивизии,
обучили новичков и  заработали  честь  вернуться  в  ад  с  первой  волной
наступающих.
     Махони полагал, что  эти  чудом  выжившие  заслуживают  привилегии  -
возможности лично отомстить  врагу.  Тут  он  был,  пожалуй,  неисправимым
идеалистом. "Стариков" в Первой дивизии осталось не больше дюжины - таанцы
в свое время всерьез перемололи противника, а пополнение  взамен  погибших
при штурме Нахи не успели как следует обучить.
     Единственная "честь",  о  которой  мечтали  все  потрепанные  в  боях
десантники всех участвовавших в боях  дивизий,  -  так  это  вернуться  на
Прайм-Уорлд, пройтись парадным строем  лад  одобрительные  крики  толпы  и
следующие пятьдесят лет провести  в  каком-нибудь  спокойном  гарнизоне  у
черта на рогах. После  того,  как  первый  многотонный  снаряд  разрывался
совсем рядышком от  десантника  или  десантницы,  даже  самые  ярые  вояки
внезапно для себя начинали мечтать о нудной-пренудной гарнизонной жизни на
тихих задворках Вселенной.
     Как бы т