-  Поэтому  ты  видишь,  что  я  хочу  сказать:  каким  бы  ни   было
благословение, которое я ношу, в нем всегда есть другая сторона.
   Мгновение он  смотрел  на  нее,  словно  обдумывая  сказанное.  Потом
выражение его лица изменилось; она  увидела,  как  его  рот  сложился  в
гримасу, означавшую у него улыбку, и услышала, как он лукаво сказал:
   - Не встречал ни одного мало-мальски стоящего клинка, который имел бы
только одно лезвие.
   Вот и все, но она  знала,  что  эти  тихие  слова  были  единственным
ободрением, на которое она имела право рассчитывать.
 
*** 
 
   Характер  Верховной  жрицы   Даны   соответствовал   полученному   ею
воспитанию. И поэтому Джаэль, продрогшая под падающим дождем, охваченная
холодом из-за того, что произошло с Дариеном и что  происходило  сейчас,
после кораблекрушения, ничем не выдала своего беспокойства.
   Она знала, что это голос Морнира прогремел над волнами и усмирил  их,
и поэтому прежде остальных ее взгляд нашел  Пуйла,  когда  он  вышел  на
берег. Она помнила, как он стоял на другом  берегу,  далеко  на  юге,  и
говорил с Лирананом в том губительном свете, который шел не от луны.  Но
он был жив, он вернулся. Наверное, это ее радовало.
   Они все вернулись, кажется, и с ними  был  некто  новый,  и  по  лицу
Дженнифер нетрудно было понять кто это.
   Джоэль заставила себя оставаться холодной и жесткой, но ведь  она  не
была сделана из камня, как бы ни старалась походить на  него.  При  виде
Джиневры и Ланселота, стоящих вместе под дождем и косыми лучами  солнца,
заходящего  в  исчезающие  на  западе  облака,  ее  охватили  жалость  и
удивление. Она не слышала, что они сказали друг другу,  но  язык  жестов
был ясен, и в конце, когда мужчина в  одиночестве  ушел  в  лес,  Джаэль
обнаружила, что ее вдруг охватила печаль. Она  смотрела  ему  вслед,  и,
зная эту историю, ей нетрудно было догадаться,  в  какой  дальний  поход
отправила Джиневра своего второго возлюбленного  и  какое  поручение  на
него возложила. Трудно было самой сохранить  холодную  отстраненность  в
присутствии стольких мужчин после всех бурных  событий,  произошедших  в
Храме перед тем, как она унесла оттуда Ким и Шарру  с  помощью  крови  и
обращения к силам земли.
   Она нуждалась в жрицах Мормы Гуин Истрат, чтобы воспользоваться столь
мощной магией, а это означало иметь  дело  с  Одиарт,  что  всегда  было
неприятно. В большинстве случаев она  справлялась  с  этой  задачей  без
серьезных проблем, но сегодня их разговор протекал по-иному.
   Она вступила на зыбкую почву и знала это, и Одиарт  это  тоже  знала.
Это выходило за рамки обычного, граничило с подлинным нарушением правил:
чтобы Верховная жрица покинула Храм - и все  королевство,  -  да  еще  в
такое время. Ее священным долгом, напомнила ей Одиарт во время мысленной
связи со всеми жрицами Мормы, было оставаться в святилище и быть готовой
удовлетворить нужды Богини-матери. Более того, не постеснялась напомнить
ей ее заместильница, разве Верховный правитель не поручил ей  оставаться
в Парас Дервале и править страной вместе канцлером? Разве не является ее
обязанностью  как   можно   лучше   воспользоваться   этой   неожиданной
возможностью на благо их неизменной  цели  вернуть  Дане  главенствующее
место в королевстве?
   Все это, к сожалению, было правдой.
   В ответ ей ничего не  оставалось,  кроме  как  воспользоваться  своим
высоким положением, и уже не в первый  раз.  Она  почти  не  лицемерила,
когда сделала упор на беспокойство и тревогу, которые ощущала в Храме, и
сообщила жрицам Мормы, что в качестве Верховной жрицы пришла  к  выводу:
покинуть Храм в такое время значит, выполнить волю Даны, которая превыше
любых традиций и возможностей получить выгоду. Это также вызвано срочной
необходимостью, "сказала" она  Одиарт,  и  это  было  правдой,  об  этом
свидетельствовало белое  лицо  и  крепко  стиснутые  руки  Ким,  которая
напряженно ждала вместе с Шаррой под куполом  Храма,  не  зная  об  этом
тайном разговоре между жрицами.
   Джаэль вложила в это послание раскаленную добела ярость,  а  она  все
еще оставалась самой сильной из них  всех.  "Очень  хорошо,  -  ответила
Одиарт. - Если ты должна, значит,  должна.  Я  немедленно  отправлюсь  в
Парас Дерваль, чтобы заменить тебя в твое отсутствие, по мере сил".
   Именно тогда началась настоящая схватка, по сравнению с  которой  все
предыдущее показалось мелкой стычкой в детской игре.
   "Нет, - послала Джаэль ответ, маскируя железной твердостью внутреннюю
тревогу. - Мой приказ, а значит, и приказ Даны, чтобы ты оставалась там,
где находишься. Прошла всего неделя после  жертвы  Лиадона,  и  ответные
обряды еще не закончены".
   "Ты сошла с ума? - ответила Одиарт, ее бунт был более  открытым,  чем
когда-либо раньше. - Которую из этих  болтливых  идиоток,  этих  скучных
ничтожеств, ты предлагаешь оставить вместо себя во времена войны?"
   Это  было  ошибкой.  Одиарт  всегда  слишком  ясно  выказывала   свое
презрение и честолюбие. Ощутив реакцию жриц Мормы,  Джаэль  вздохнула  с
облегчением. Ей удастся добиться своего. Все основанные  на  прецедентах
модели поведения требовали, чтобы Вторая жрица Богини приехала  в  Парас
Дерваль и выполняла обязанности в ее отсутствие. Если бы Одиарт  сказала
это спокойно, даже с притворным смирением, Джаэль могла бы проиграть эту
битву. Но сейчас она бросилась в атаку.
   "Ты хочешь, чтобы тебя прокляли и вышвырнули вон, Вторая жрица  Даны?
- послала она с мягкой ясностью, которую только она одна умела  передать
по мысленной связи. Она почувствовала, как все жрицы Мормы  одновременно
ахнули при  этой  открыто  произнесенной  угрозе.  -  И  ты  смеешь  так
разговаривать со мной? Смеешь порочить своих сестер?  Берегись,  Одиарт,
не то потеряешь все то, чего добилась до сих пор своими интригами!"
   Сильные слова, даже слишком сильные, но ей необходимо было выбить  их
из равновесия ради того, что она должна была сказать дальше.
   "Я выбрала свою заместительницу и  канцлеру  сообщили  об  этом,  как
заместителю Верховного правителя. Она сейчас стоит рядом со мной, одетая
в красные одежды и готовая вступить в мысленную связь.
   "Приветствую вас, сестры Богини-матери", - послала по ее знаку Лила.
   И даже Джаэль, почти подготовленная к  этому,  была  поражена  силой,
стоящей за этими обычными словами.
 
*** 
 
   На прибрежной полосе у Анор Лизен, когда  дождь  закончился  и  закат
окрасил западный край неба, Джаэль вспоминала эту силу. Она в  некотором
смысле подтверждала ее собственные  инстинктивные  действия  и  довольно
эффективно подавляла ту возможную оппозицию,  которую  могло  вызвать  в
Гуин Истрат диктаторское поведение Лилы. И так уже  было  нечто  глубоко
тревожащее в той смеси женщины и  ребенка,  которую  представляла  собой
Лила, и в ее связи с Дикой Охотой. Дана пока ни намеком не  дала  понять
своей Верховной жрице, что это все может означать.
   Голос Лорина, мага, которого она  ненавидела  и  боялась  всю  жизнь,
вернул ее назад, на берег. Она слушала, как он рассказывал о том, что  с
ним случилось, и триумф, который она когда-то могла бы ощутить, узнав  о
его нынешней слабости, совершенно утонул в волне страха.  Им  необходима
сила Серебряного Плаща, а они ее лишились. Она надеялась, что он  сможет
отправить ее домой.  На  таком  расстоянии  от  Храма  она  не  обладала
собственной магической силой и никак не могла вернуться сама, а  теперь,
как оказалось, некому было ей помочь. Она видела, как  ожил  Бальрат  на
руке Ясновидящей, а потом услышала, куда собирается  отправиться  Ким  с
помощью его силы.
   Она выслушала вопрос  Пуйла  -  его  первые  слова  с  тех  пор,  как
"Придуин" вынесло на скалы и они вышли на берег. Ее поражало,  как  тот,
кто сумел крикнуть громовым голосом Бога, мог  быть  настолько  тихим  и
погруженным в себя, а  затем  вынырнуть  на  поверхность,  когда  о  его
присутствии почти забыли, и произнести  слова,  которые  выражали  самую
суть происходящего. Она немного  боялась  его  и  понимала  это,  но  ее
попытки превратить  этот  страх  в  ненависть  или  презрение  оказались
тщетными.
   Еще раз она заставила  себя  вернуть  внимание  на  берег.  С  каждой
минутой становилось все темнее. В сумерках светлые волосы  Дьярмуда  все
еще ярко сияли, отражая последние отблески  на  западной  стороне  неба.
Теперь заговорил принц.
   - Хорошо, - сказал он. - Кажется, нам рассказали все,  что  мы  могли
узнать. Давайте поблагодарим нашу очаровательную жрицу за  те  сведения,
которые мы получили. Дальше: Лорин уже не сможет связаться с  Тейрноном.
Ким, как я понимаю, видела Калор Ди_ ман, но ничего не знает об  армиях.
А Джаэль истощила свой запас полезных сведений. - Эта  шутка  показалась
невеселой и не слишком искренней, и Джаэль не стала на нее отвечать.  Да
Дьярмуд и не ждал ответа. - Что ставит нас в зависимость, -  пробормотал
он, с искренней грустью качая головой, - от  моего  собственного,  очень
небольшого  запаса  сведений  о  том,  что  мог   бы   предпринять   мой
возлюбленный братец.
   Каким-то  необъяснимым  образом  этот  шутливый  поток  слов   оказал
успокоительное действие. Еще раз Джаэль  осознала,  что  тот,  кого  она
сбрасывала со счетов, как "жалкого принца", точно знал, что  делает.  Он
уже принял  решение,  а  теперь  пытался  представить  это  решение  как
принятое без усилий и не имеющее особого значения. Джаэль  взглянула  на
Шарру, стоящую рядом с принцем. Она не знала, жалеть  ее  или  нет,  что
было еще одной новостью: еще недавно она, конечно, пожалела бы ее.
   - В такое время, как это, - продолжал  Дьярмуд,  -  мне  не  остается
ничего лучшего, как обратиться к воспоминаниям своего раннего детства. У
некоторых из вас, возможно, были терпеливые, всегда  готовые  прийти  на
выручку старшие братья. Судьба меня не наградила таковым.  Лорин  должен
помнить. С того времени, как я стал делать свои первые, неуверенные шаги
вслед  за  братом,  одно  было  ясно:  Айлерон  никогда,  ни  при  каких
обстоятельствах, меня не ждал.
   Он замолчал и взглянул на Лорина, словно в поисках подтверждения,  но
затем продолжал тоном, из которого внезапно исчезла шутливость:
   - Он и сейчас не станет ждать, и не может  ждать,  если  вспомнить  о
том, куда мы отправились. Если он находится на Равнине с армией и с  ним
светлые альвы, Айлерон будет рваться в бой,  готов  поставить  на  карту
собственную  жизнь.  Собственно   говоря,   с   вашего   позволения,   я
действительно поставлю на карту свою жизнь  и  все  ваши  тоже.  Айлерон
перенесет бой к Старкадху, и сделает это  как  можно  быстрее,  что,  по
моему мнению, означает только одно.
   - Андарьен, - произнес Лорин  Серебряный  Плащ,  который,  как  вдруг
вспомнила Джаэль, учил и Дьярмуда, и его брата.
   - Андарьен, - эхом отозвался принц. -  Он  двинется  через  Гуинир  к
Андарьен.
   Воцарилось молчание. Джаэль ощущала движение моря, и  шепот  леса  на
востоке, и особенно остро  сейчас  -  угрюмость  темного  силуэта  Башни
Лизен, нависшей над ними во мраке.
   -  Я  предлагаю,  -  продолжал  Дьярмуд,  -  обогнуть  западный  край
Пендарана и двинуться отсюда на север, а потом свернуть через  Сеннет  и
переправиться  через  реку  Селин,  чтобы  встретиться,   если   детские
воспоминания что-то значат, с армией  Бреннина,  Данилота  и  дальри  на
границе долины Андарьен. Если я ошибаюсь, - закончил он, широко улыбаясь
ей, - то, по крайней мере, с нами Джаэль, чтобы нагнать  страху  на  то,
что мы, пятьдесят человек, там найдем.
   Она одарила его ледяной улыбкой. Его улыбка стала еще шире. Но затем,
под влиянием быстро сменившегося настроения, он повернулся  и  посмотрел
на Артура, который уже поднялся и стоял перед ним.
   - Мой господин, - произнес принц без малейшего легкомыслия в  голосе,
- таков совет, который я могу дать в данный  момент.  Я  выслушаю  любое
ваше предложение, но я знаю  здешнюю  географию,  и  мне  кажется,  знаю
своего брата. Думаю, что мы должны идти к Андарьен.
   Воин медленно покачал головой.
   - Я никогда прежде не бывал в  этом  мире,  -  сказал  Артур  низким,
звучным голосом, - а в своем мире у меня не было брата. Это  ваши  люди,
принц Дьярмуд. Зачислите меня в их ряды и ведите нас на войну.
   - Нам придется взять с собой женщин, - пробормотал Дьярмуд.
   Она уже собиралась язвительно ответить ему, но  в  это  мгновение  ее
привлек какой-то яркий блеск, и она увидела, что Бальрат на  пальце  Ким
разгорелся еще сильнее.
   Она  посмотрела  на  Ясновидящую,  словно   встретила   ее   впервые:
маленькая,  стройная  фигурка  со   спутанными   волосами,   такими   не
правдоподобно белыми, внезапно появившаяся вертикальная морщинка на лбу.
У  нее  снова  возникло  ощущение,  что  есть  бремя  тяжелее,  чем   ее
собственное.
   Она вспомнила пережитое ими вместе в Гуин Истрат, и ей захотелось,  к
собственному удивлению, чем-нибудь помочь, предложить какое-то утешение,
чтобы это были не просто слова. Но Дженнифер была права,  когда  сказала
тогда, после ухода Дариена: никто из них не может предложить  настоящего
утешения другому.
   Она смотрела, как Ким подошла к Пуйлу и обняла его, крепко прижала  к
себе; потом поцеловала его в губы. Он погладил ее по голове.
   - До скорого, - сказала Ясновидящая, это было  явно  отголоском  того
мира, который они оба оставили. - Постарайся быть осторожным, Пол.
   - Ты тоже, - вот и все, что он ответил.
   Жрица видела, как  Ким  подошла  потом  к  Дженнифер  и  обе  женщины
обменялись фразами, но не расслышала, что они сказали.
   Затем Ясновидящая повернулась. Джаэль показалось, что  она  прямо  на
глазах стала более далекой. Ким жестом велела Лорину и Мэтту  встать  по
обе стороны от нее. Она приказала им взяться за  руки  и  положила  свою
левую ладонь на их руки. Потом подняла другую руку высоко  в  темноту  и
закрыла глаза. В ту же  секунду,  словно  установилась  какая-то  связь,
Камень Войны вспыхнул так ярко, что на него невозможно стало смотреть, а
когда слепящий свет погас, все трое уже исчезли.
 
*** 
 
   Когда Флидис очнулся, в  лесу  было  совсем  темно.  Поднеся  руку  к
голове, он почувствовал, что его рана зажила. Боль  исчезла.  Но  и  его
правое ухо тоже. Он медленно сел и огляделся. Его отец был здесь.
   Кернан присел на корточки неподалеку  и  серьезно  смотрел  на  него,
держа неподвижно увенчанную рогами голову. Флидис  долго  молча  смотрел
ему в глаза.
   - Спасибо, - произнес он наконец вслух. Рога на мгновение качнулись в
ответ. Затем Кернан сказал, также вслух:
   - Он не старался тебя убить.
   "Ничего не изменилось, - подумал Флидис. - Совсем ничего".  Это  тоже
был старый узор, вытканный так невероятно давно, когда он и Галадан были
молоды, что гнев и обида уже притупились. Он мягко ответил:
   - Не убить он тоже не старался.
   Кернан ничего не ответил. В  лесу  было  темно,  луна  поднялась  еще
недостаточно высоко, чтобы пролить серебряный свет на то место, где  они
находились. Однако они оба очень хорошо  видели  в  темноте,  и  Флидис,
глядя на отца, прочел в глазах Бога и подлинную печаль, и чувство  вины.
Именно последнее его обезоружило, как всегда.
   Он пожал плечами и сказал:
   - Могло быть и хуже, наверное.
   Рога снова шевельнулись.
   - Я залечил рану, - сказал отец, словно оправдываясь.
   - Знаю. - Он пощупал неровный край ткани на  том  месте,  где  раньше
было ухо.
   - Скажи, - спросил он, - я очень уродлив?
   Кернан  склонил  набок  свою  великолепную  голову  глядя   на   него
оценивающим взглядом.
   - Не больше, чем раньше, - рассудительно ответил он.
   Флидис рассмеялся. И через секунду  Бог  тоже  рассмеялся  -  низким,
рокочущим, чувственным смехом эхом разнесшимся по лесу.
   Когда смех смолк, показалось, что среди деревьев стало очень тихо, но
только для тех, кто не был настроен на Пендаран, как  эти  двое,  лесной
Бог и его сын.  Даже  с  одним  ухом  Флидис  мог  слышать  шепот  леса,
сообщения, пробегающие туда-сюда со скоростью  пожара.  Вот  почему  они
говорили вслух: слишком многое открывалось во время мысленной  связи.  А
той ночью в Пендаране были и другие силы.
   Ему это вдруг кое о чем напомнило. Об огне, если говорить  точнее.  И
он сказал:
   - Действительно, для меня все могло обернуться гораздо  хуже.  Я  ему
солгал.
   Отец прищурился.
   - В чем?
   - Он хотел знать, кто был в Анор  Лизен.  Он  почувствовал,  что  там
кто-то был. Ты знаешь, почему. Я сказал: только я. Что было не  правдой.
- Он помолчал, потом мягко прибавил:
   - Еще там была Джиневра.
   Кернан, повелитель зверей, поднялся на ноги быстрым, гибким, звериным
движением.
   - Это кое-что объясняет, - сказал он.
   - Что?
   В ответ Флидису показали изображение.  Его  показал  отец,  а  Кернан
никогда не причинял ему настоящего вреда, хотя до сих  пор  не  делал  и
ничего хорошего. И поэтому с несвойственным ему доверием он открыл  свой
мозг и принял это изображение: человек, быстро идущий по  лесу  с  четко
различимой грацией, не спотыкаясь даже в темноте о переплетение корней.
   Он не его ожидал увидеть. Но очень хорошо знал, кто  это,  и  поэтому
понял, что произошло, пока он лежал без сознания на лесной подстилке.
   - Ланселот, - выдохнул он, и в  его  голосе  послышались  неожиданные
интонации, напоминающие благоговение. Мысли так и мелькали в его голове.
- Он был на Кадер Седате. Конечно. И Воин поднял  его  ото  сна.  А  она
снова его отослала.
   Флидис был в Камелоте. Видел этих троих в их первой жизни  и  еще  не
раз после, когда они не  узнавали  его,  во  время  многих  возвращений,
которые они были вынуждены совершить. Он знал эту  историю.  Он  был  ее
участником.
   А теперь, вспомнил Флидис с радостью, вспыхнувшей подобно лучу  света
во мраке леса, он знает  имя,  которым  призывают  Воина.  Это,  однако,
напомнило ему о его клятве. Он сказал:
   - В лесу еще находится  ребенок..,  сын  Джинев-ры.  -  И  настойчиво
спросил:
   - Где сейчас мой брат?
   - Бежит на север, - ответил Кернан. На мгновение он заколебался. - Он
пробежал мимо ребенка, всего в сотне ярдов от  него..,  некоторое  время
назад, пока ты спал. Он не увидел и не почувствовал его. У тебя  в  лесу
есть друзья, которых  рассердила  твоя  пролитая  им  кровь,  и  ему  не
передали никаких сообщений. Никто с ним не разговаривает.
   Флидис  закрыл  глаза  и  прерывисто  вздохнул.  Так  близко.  В  его
воображении промелькнула картинка: волк и ребенок, разминувшиеся друг  с
другом в черноте леса в час  перед  восходом  луны.  Они  пробежали  так
близко друг от друга, не зная этого, и никогда уже этого не узнают.  Или
знали? - спросил он себя. Не потянулась ли какая-нибудь частица  души  к
почти упущенным возможностям, к тому, чему  никогда  не  сбыться,  из-за
столь малого расстояния в ночном лесу? Он ощутил в тот момент  дуновение
воздуха.  Ветер,  в  котором  таился  намек,  -  возможно,  всего   лишь
воображаемый - на нечто большее.
   Флидис открыл глаза. Он был настороже, чувства  его  обострились,  он
еще испытывал возбуждение после того, что случилось. Боли  не  было.  Он
сказал:
   - Мне нужно, чтобы ты сделал для меня  одну  вещь  Чтобы  помочь  мне
сдержать клятву.
   Темные глаза Кернана гневно сверкнули.
   - И ты тоже? - произнес он, вкрадчиво,  словно  охотничий  кот.  -  Я
сделал то, что пожелал. Я вылечил рану, нанесенную моим  сыном.  Сколько
еще запретов Ткача я должен ради тебя нарушить?
   - Я тоже твой сын, -  ответил  Флидис,  сильно  рискуя,  так  как  он
чувствовал гнев Бога.
   - Я этого не забыл. И сделал то, что пожелал сделать.
   Флидис встал.
   - Я не могу приказывать лесу в таком деле. У меня для этого мало сил.
Но я не хочу, чтобы ребенок погиб, пусть он даже сжег то дерево.  Я  дал
клятву. Ты - повелитель леса, как и повелитель зверей.  Мне  нужна  твоя
помощь.
   Казалось, гнев  Кернана  постепенно  угас.  Флидису  пр