м с ним -  и  в  темноте  ночи  внезапно  высоко
поднял  свое   Копье,   и   наконечник   королевского   Копья   вспыхнул
бело-голубым, ослепительным светом.
   И при этом свете Амаргин Белая Ветвь направил корабль к суше у  устья
реки Селин, там, где она впадает в залив Линден.
   Они высадились на мелководье у самой тихой из рек, которая  течет  из
озера Селин вдоль  заколдованных  границ  Данилота.  Шарра  видела,  что
последним корабль покидал тот, кого они звали Пуйл Дважды Рожденный.  Он
остановился на палубе у качающейся лестницы и сказал что-то Амаргину,  а
маг ему ответил. Она не могла слышать их  слов,  но  почувствовала,  как
волосы у нее на затылке встали дыбом при взгляде на них обоих.
   Потом  Пуйл  спустился  по  веревочной  лестнице,  и  все  они  снова
собрались на суше. Амаргин стоял над ними, гордый и суровый в  последнем
свете луны.
   - Верховная жрица Даны, я сделал то, о чем ты меня  просила.  Могу  я
по-прежнему рассчитывать на те молитвы, которые ты мне обещала?
   Джаэль торжественно ответила:
   - Я бы молилась за тебя даже в том случае, если бы ты нас не  взял  с
собой. Вкушай свой отдых, беспокойный призрак. Все  вы.  Пожиратель  Душ
мертв. Вы освобождены. Да будет Свет для вас у ног Ткача.
   - И для тебя, - ответил Амаргин. - И для вас всех.
   Он снова повернулся к Пуйлу и, казалось, хотел еще что-то сказать. Но
не сказал. Только медленно поднял обе руки,  а  затем  среди  внезапного
взрыва восторженных криков своих невидимых матросов  пропал  из  виду  в
темноте. И корабль исчез вместе с ним, а крики моряков медленно  развеял
ветер, и лишь шум прибоя некоторое  время  доносил  их  эхо  из  глубины
времен.
   В том месте, где река впадает в залив, они повернулись и двинулись на
восток, в ту сторону восходящего солнца, под предводительством Бренделя,
который знал каждый склон и каждую тень этой страны, лежащей так  близко
от его дома.
 
Глава 12 
 
   - Туда я не войду, -  сказал  Флидис,  отворачиваясь  от  тумана.  Он
взглянул снизу вверх на стоящего рядом человека.  -  Даже  андаин  может
заблудиться в туманах, сплетенных Ра-Латеном. Если бы  у  меня  остались
слова, которыми можно тебя убедить, я бы снова стал уговаривать тебя  не
ходить туда.
   Ланселот слушал с той серьезной учтивостью, которая всегда  была  ему
свойственна,  с  терпением,  казавшимся  практически   неистощимым.   Он
заставляет  других  стыдиться  своей  назойливости  и  требовательности,
подумал Флидис, заставляет чувствовать себя не соответствующим  высокому
уровню, заданному таким благородством.
   И все же ему нельзя отказать в  чувстве  юмора.  Даже  сейчас  в  его
глазах промелькнула искорка смеха, когда он  посмотрел  на  миниатюрного
полубога.
   - Я как раз думал, - мягко ответил он, - возможно ли, чтобы  тебе  не
хватило слов, Талиесин. И уже начал в этом сомневаться.
   Флидис почувствовал, что краснеет,  но  в  шутке  Ланселота  не  было
злобы, только смех, который они могли разделить друг с другом.  И  через
мгновение они рассмеялись.
   - У меня еще не иссякли ни слова, ни аргументы, пестрые, сбивающие  с
толку своей непоследовательностью, - возразил Флидис. -  Только  времени
мне теперь не хватает, учитывая то, где мы  находимся.  Я  не  собираюсь
пытаться задержать тебя физически здесь, на границе Данилота. По крайней
мере, на это у меня ума хватает.
   - По крайней мере, - согласился Ланселот. Помолчал и прибавил:
   - Ты действительно захотел бы удержать  меня  сейчас,  даже  если  бы
смог? Зная то, что знаешь?
   Несправедливо трудный вопрос. Но Флидис, который  в  свое  время  был
самым хитрым, самым не по годам развитым ребенком,  уже  не  был  больше
ребенком. Он не без грусти сказал:
   - Не захотел бы. Зная вас троих, я бы  не  стал  удерживать  тебя  от
выполнения того, о чем она тебя просила.  Но  я  боюсь  этого  мальчика,
Ланселот. Я очень его боюсь. - И на это его спутник ничего не ответил.
   Первый проблеск серого цвета появился на  небе,  предвестник  утра  и
всего, что этот день мог  принести.  На  западе  именно  в  этот  момент
призрачный корабль Амаргина плыл на север вдоль Сеннет  Стрэнда,  а  его
пассажиры  смотрели  на  город,  давным-давно  преданный   огню,   давно
превратившийся в пепел и черепки.
   За спиной Ланселота в каком-то потайном месте среди деревьев  темного
леса запела песню птица. Они с Флидисом стояли между лесом и  туманом  и
смотрели друг на друга, возможно, как понимал андаин, в последний раз.
   - Я благодарен тебе за то, что ты проводил меня  до  этого  места,  -
сказал Ланселот. - И за то, что лечил мои раны.
   Флидис коротко фыркнул и отвернулся.
   - Я не мог бы сделать одно и не сделать второго, - проворчал он. - Не
мог бы тебя никуда провожать, не говоря уже  о  том,  чтобы  шагать  всю
ночь, если бы сперва не подштопал тебя.
   Ланселот улыбнулся.
   - Должен ли я взять назад свою благодарность? Или  это  пример  твоей
пестрой непоследовательности?
   Слишком уж он умен, решил Флидис, и всегда был таким. Это был ключ  к
его мастерству в битве: Ланселот всегда был умнее всех  тех,  с  кем  он
сражался. Андаин поймал себя на том, что улыбается  в  ответ,  и  нехотя
кивнул в знак согласия.
   - Как твоя рука? - спросил  он.  Рана  -  хуже  некуда:  ладонь  была
страшно обожжена рукоятью молота Курдадха.
   Ланселот даже не взглянул на руку.
   - Сойдет. Я ее заставлю работать. - Он взглянул на север,  на  туманы
Данилота, встающие перед ним. Что-то изменилось в его взгляде. Словно он
услышал звук горна или другой зов. - Мне надо идти, по-моему, или нам не
было смысла забираться так далеко. Надеюсь, мы  еще  встретимся,  старый
друг, в более светлые времена.
   Флидис быстро заморгал. Но ему удалось пожать плечами.
   - Все в Руках Ткача, - ответил он,  надеясь,  что  голос  его  звучит
небрежно. Ланселот серьезно сказал:
   - Это половина правды, малыш. Это и в наших  руках  тоже,  какими  бы
искалеченными они ни были. Наш собственный выбор  тоже  имеет  значение,
иначе меня бы тут не было. Она не попросила бы меня пойти  за  ребенком.
Будь здоров, Талиесин. Флидис. Надеюсь, ты найдешь то, чего желаешь.
   Он легонько прикоснулся к плечу андаина, затем  повернулся,  и  шагов
через десять его поглотили туманы Страны Теней.
   "Но я уже нашел, - думал Флидис. - Я нашел то, чего желал!"
   Заветное имя звучало песней в его голове, эхом отражаясь  в  чертогах
души. Он так долго его искал, и теперь оно принадлежало ему. Он  получил
то, о чем мечтал.
   Только это никак не объясняло того, почему он так долго стоял, застыв
на месте, и смотрел на север, в густую, непроницаемую мглу.
 
*** 
 
   Лишь после, размышляя над этим, она поняла, что всегда в глубине души
осознавала  страшную  опасность,  грозящую  ей,  если   она   когда-либо
влюбится.
   Чем  еще  объяснить  то,  почему  Лейзе  с  Лебединой  марки,   самая
прекрасная и желанная из всех женщин Данилота, которой  давно  и  тщетно
добивался сам Ра-Тенниэль,  все  эти  годы  предпочитала  отвергать  все
сладкоречивые ухаживания? Чем еще, в самом деле?
   Малочисленные обитатели Лебединой марки, единственные из всех светлых
альвов, не отправились воевать. Посвятившие себя памяти Лориэль, в честь
которой получили свое имя, безмятежности и покою, они остались в  Стране
Теней и бродили по ней поодиночке и парами все дни и ночи с тех пор, как
Ра-Тенниэль повел их братьев и сестер воевать на Равнину.
   Лейзе была одной из тех, кто бродил в одиночку. В то раннее, ласковое
утро, на рассвете, она вышла посмотреть  на  приглушенный  свет  зари  -
здесь  всякий  свет  был  приглушенным,  -  сквозь  вздымающиеся  брызги
водопада Фейтал, к своему любимому месту в Стране Теней.
   Хотя ее действительно самое любимое место находилось  по  ту  сторону
границы, на севере, на берегах озера Селин, где  весной  можно  собирать
цветы сильваина, если соблюдать осторожность,  чтобы  тебя  не  увидели.
Теперь это место для нее закрыто. Ибо там шла война.
   Поэтому она отправилась на юг, к бегущему  вверх  водопаду,  и  ждала
восхода солнца, тихо сидя у стремительного потока, одетая, как обычно, в
белую одежду.
   И  вот  так  она  увидела  перед  самым  восходом  солнца  смертного,
вошедшего в Данилот.
   На мгновение ее сковал страх, чего не случалось уже очень  давно,  но
затем она расслабилась, зная, что туман мгновенно  поглотит  его,  и  он
затеряется во времени, не представляя ни для кого угрозы.
   У нее было  несколько  секунд,  чтобы  рассмотреть  его.  Грациозную,
несколько скованную походку, высоко поднятую голову, темные волосы.  Его
одежда была в ужасном состоянии и покрыта кровью. К поясу был пристегнут
меч. Он заметил ее с противоположного края ярко-зеленой поляны.
   Это не имело значения.  Туман  заберет  его  раньше,  чем  он  успеет
подойти к тому месту, где она сидит.
   Но  этого  не  произошло.  Она  подняла  руку,  почти  не  размышляя.
Произнесла  охранные  слова,  чтобы  защитить  его,   чтобы   дать   ему
безопасность  во  времени.  И,  произнося  эти  слова,  она   определила
собственную  судьбу,  судьбу,  которую  ее  внутреннее   "я"   старалось
избегнуть все эти долгие годы и которую теперь разостлало перед  ней  на
траве, словно пиршественную скатерть.
   Взошло солнце. Свет сверкал мягко, ласково  в  бегущих  вверх  струях
водопада. Это было очень красиво. Как всегда.
   Но она почти ничего не видела. Он шел к ней по ковру из травы, и  она
встала, чтобы встретить его  стоя,  когда  он  приблизится.  Капли  воды
сверкали в ее волосах и на лице. Она знала, что  ее  глаза  стали  почти
хрустальными. Его глаза были темными.
   После она подумала, что могла бы догадаться, кто он, еще до того, как
он назвал свое имя. Это было  возможно.  У  разума  столько  же  петель,
сколько у самого времени, даже здесь, в Данилоте. Она забыла, кто ей это
сказал.
   Высокий человек подошел к ней и остановился. И произнес с глубочайшей
и серьезнейшей учтивостью:
   - Доброе утро, моя госпожа. Я пришел с миром и вторгся в  вашу  землю
лишь по причине крайней нужды. Мне придется просить у вас  помощи.  Меня
зовут Ланселот.
   Она уже помогла ему, могла бы ответить Лейзе, иначе он  не  зашел  бы
так далеко и не смотрел  на  нее  сейчас.  Он  был  бы  заперт  в  своем
собственном мире, лишенный слуха и  зрения.  Навсегда.  Пока  не  замрет
Ткацкий Станок.
   Она могла бы так ему ответить, если бы ее глаза не были хрустальными,
и даже  более  того,  они  были  ярче  и  прозрачнее,  чем  она  считала
возможным. Могла бы, если бы ее сердце не было уже отдано и потеряно еще
до того, как она услышала его имя, как узнала, кто он такой.
   В ее волосах сверкали капли воды. Трава ярко зеленела.  Солнце  мягко
светило сквозь туман, как всегда.  Она  посмотрела  в  его  глаза,  зная
теперь, кто он такой, и уже в это первое мгновение почувствовала,  какой
теперь будет ее собственная судьба.
   Она услышала ее: первые высокие, далекие, невозможно прекрасные ноты.
   - Я - Лейзе с Лебединой марки. Добро пожаловать в Данилот.
   Она видела, как он впитывает ее красоту,  нежную  музыку  ее  голоса.
Позволила глазам приобрести зеленоватый оттенок,  а  потом  снова  стать
хрустальными. Протянула руку и позволила  ему  взять  ее  и  поднести  к
губам.
   Ра-Тенниэль провел бы бессонную  ночь,  бродя  по  цветущим  лугам  и
сочиняя очередную песнь, если бы она позволила ему так много.
   Она посмотрела в глаза Ланселоту. Такие темные. Увидела в них доброту
и восхищение. Благодарность. Но за всем остальным и прежде всего  сквозь
все изведанные им миры, вплетенную в них, снова и снова, без конца,  она
видела Джиневру. И необратимую окончательность его совершенной любви.
   Он не позволил ей увидеть в  своем  спокойном  взгляде  -  и  в  этом
проявилась его доброта - даже намека на то,  как  много  раз  в  прошлом
происходила эта встреча. В  сколь  многих  лесах,  лугах,  мирах,  подле
скольких сверкающих водопадов, поющих сладкую летнюю песнь  на  погибель
девичьих сердец.
   Он защитил ее, а она одновременно сотворила свой собственный охранный
знак от знания того, в какой мере все это было  частью  долгой,  тройной
судьбы. Как  легко  и  полностью  ее  внезапная,  преображающая  вспышка
вписывалась в историю: еще одна нота в повторяющейся  музыкальной  теме,
нить того цвета, который уже вплетен в Гобелен.
   Ее красота заслуживала большего, ее сияющий, хрустальный  расцвет.  И
ее простодушное ожидание, длившееся века. Оно тоже заслуживало большего,
по всем меркам.
   И он это знал, знал так же хорошо, как свое имя,  так  же  глубоко  в
душе,  как  название  собственного  отступничества.  Стоя  среди  чистой
красоты Страны Теней, он взял на свои плечи ее горе, как  много  раз  до
этого, взял на себя еще одну вину и еще одно бремя.
   И все это произошло за то короткое время, которое может потребоваться
мужчине, чтобы  при  свете  утра  пересечь  заросшую  травой  полянку  и
остановиться перед женщиной.
   Только огромное усилие воли,  непревзойденное  великодушие  позволило
Лейзе сохранить цвет глаз таким же ярким, как и прежде. Она оставила  им
цвет хрусталя - хрупкого, легко бьющегося хрусталя, думала она, - и в ее
голосе звучала музыка, когда она спросила:
   - Чем я могу тебе помочь?
   Только последнее слово ее выдало. Он не подал виду, что услышал в нем
ласку, томление, которое проскользнуло  в  этом  единственном  слове.  И
ответил официальным голосом:
   - Я отправился в поход по поручению моей дамы. Тут должен  находиться
кое-кто еще, он прибыл к границам вашей страны  вчера  ночью,  в  образе
филина, хоть он и не филин. У него свой путь, и темна его дорога. Боюсь,
он был захвачен туманами над Данилотом, не подозревая о них  в  темноте.
Мне поручено оберегать его, чтобы он мог следовать по своей дороге.
   Больше всего Лейзе хотелось снова лечь у стремительных струй водопада
Фейтал, и чтобы этот человек лег  рядом,  и  лежать  до  тех  пор,  пока
солнце, звезды и Станок не завершат свое движение.
   - Так пойдем, - вот и все, что она сказала, и  повела  его  от  места
самой нежной красоты и очарования на поиски Дариена.
   Вдоль южной  границы  Данилота  шли  они  бок  о  бок,  на  небольшом
расстоянии, но не слишком  далеко  друг  от  друга,  так  как  он  остро
чувствовал то, что с ней произошло. Они  не  разговаривали.  Вокруг  них
раскинулось безмятежно спокойное  пространство  травы  и  холмов.  Текли
реки, и на их берегах росли цветы бледных, нежных оттенков. Один раз  он
опустился на колени, чтобы напиться из ручья, но она  поспешно  покачала
головой, и он не стал пить.
   Но Лейзе увидела его  ладонь,  когда  он  сложил  ее  горстью,  чтобы
напиться, и, когда он встал, она взяла ее  в  свои  ладони  и  осмотрела
рану. И от боли в ее взгляде он еще острее почувствовал свою  боль,  чем
тогда, когда поднял черный молот в Священной роще.
   Она не задала вопроса. Медленно отпустила  его  руку,  словно  отдала
всему тому в мире, что лежало за пределами ее прикосновения, и они пошли
дальше. Было очень тихо. Им никто не встретился по дороге.
   Лишь один раз они наткнулись на человека в доспехах,  с  мечом,  лицо
его было искажено яростью и  страхом.  Ланселоту  показалось,  что  этот
человек внезапно замер на месте, подняв ногу для широкого шага,  который
уже никогда не сможет завершить.
   Ланселот взглянул на идущую рядом в белых одеждах Лейзе, но ничего не
сказал.
   В  другой  раз  ему  показалось,  что   совсем   рядом   он   услышал
приближающийся  к  ним  топот  бегущих  коней.   Он   резко   обернулся,
инстинктивно заслоняя ее, но никто не промчался мимо, ни друг, ни  враг.
Тем не менее он понял по направлению ее взгляда, что  она  действительно
увидела скачущий отряд, возможно, проехавший прямо сквозь  них,  который
тоже затерялся, но по-иному, среди туманов Данилота.
   Он отпустил ее руку, которую крепко сжимал, и извинился. Она печально
покачала головой, и эта печаль пронзила его, словно клинок.
   - Эта земля всегда была опасной для всех, кроме нашего народа, еще до
времен Латена, Плетущего Туманы, когда эти туманы опустились на нее.  Те
люди были всадниками еще до Баэль Рангат, и они потерялись. Мы ничем  не
можем им помочь. Они находятся вне известных нам времен, с  ними  нельзя
заговорить, их невозможно спасти. Если бы у нас было время, я  могла  бы
рассказать тебе легенду о  Реворе,  который  тысячу  лет  назад  рискнул
бросить вызов подобной судьбе ради служения Свету.
   - Если бы у нас было время, - ответил он,  -  я  бы  с  удовольствием
послушал.
   Казалось, она собиралась прибавить что-то, но тут ее глаза  -  теперь
они были светло-голубыми, как те последние цветы, которые они только что
миновали, - остановились на чем-то у него над головой, и он обернулся.
   К западу от них лежала рощица. Листья на деревьях были разных  цветов
даже в середине лета, и это делало рощу очень  красивой,  обещая  покой,
мирную тень, косые лучи света,  струящиеся  сквозь  листья,  и  журчание
ручейка неподалеку.
   Над южным краем этой рощицы, на самом краю Данилота, неподвижно висел
в чистом утреннем воздухе филин, широко раскинув крылья.
   Ланселот посмотрел  и  увидел,  как  в  приглушенном  свете  блеснули
голубой полоской ножны кинжала в клюве у филина. Он повернулся к стоящей
рядом с ним женщине. Ее глаза  изменили  цвет.  Они  стали  темными  при
взгляде на филина, висящего перед ними в воздухе.
   - Только не этот, - произнесла она прежде, чем он  успел  заговорить.
Он услышал в ее голосе страх и отрицание. - О, мой господин, ведь это не
может быть он?
   - Это тот ребенок, которого я послан оберегать, - ответил он.
   - Разве ты не видишь в нем зла? - воскликнула Лейзе. Ее голос  громко
прозвучал в тишине этого места. В нем все еще звучала музыка, но  теперь
в нем слышалось напряжение и еще многое другое.
   - Я знаю, что в нем есть зло, - сказал он. - И еще знаю,  что  в  нем
есть стремление к Свету. И то и другое - части его дороги.
   - Так пускай эта дорога закончится здесь, -  сказала  она.  Это  была
мольба. Она повернулась к  нему.  -  В  нем  слишком  много  темного.  Я
чувствую это даже с того места, где мы стоим.
   Она была Дитя Света и стояла в Данилоте. Ее уверенность на  мгновение
породила сомнение в его душе. Но оно не пустило там корни: у  него  была
своя уверенность.
   - Теперь повсюду царит Тьма. Мы не  можем  избежать  ее;  можем  лишь
прорваться сквозь нее, и это будет нелегко. В этой опасности,  возможно,
наша надежда на прорыв.
   Она долгое мгновение смотрела на него.
   - Кто он? - наконец спросила она.
   Он надеялся, что она не спросит, по многим причинам.  Но  когда  этот
вопрос прозвучал, Ланселот не отвернулся.
   - Сын Джиневры, - ровным голосом ответил он, хотя  этот  ответ  дался
ему не без труда. - И Ракота Могрима. Он силой овладел ею в Старкадхе. И
в этом заключается то зло, которое ты видишь, и надежда на Свет за ним.
   Теперь в ее глазах боль заслонила страх. А  под  тем  и  другим,  как
скальное основание, лежала любовь. Он видел это  раньше,  слишком  много
раз.
   - И ты думаешь, что он окажется сильнее? - спросила Лейзе. Снова в ее
голосе звучала музыка, отдаленная, но очень ясная.
   - Есть надежда, - ответил он с мрачной серьезностью. - Не более того.
   - И ты хочешь действовать и ждешь действий от меня на основании  этой
надежды? - В ее голосе продолжала звучать музыка.
   - Она попросила меня охранять его, - тихо ответил он. - Сохранить его
для того выбора, который ему предстоит  сделать.  Я  могу  лишь  просить
тебя. У меня есть только эта просьба.
   Она покачала головой.
   - У тебя есть гораздо больше, - сказала она.
   И с этими словами она отвернулась,  но  сердце  ее  осталось  с  ним.
Посмотрела на неподвижную птицу, Дитя  Света  и  Тьмы.  Затем  взмахнула
своими длинными, грациозными руками и пропела  магическое  слово,  чтобы
создать про