и звучный  голос
практичного Колда. - Нам надо вести корабль и, возможно,  еще  предстоит
сражаться с парусами. Ветер меняется, Дьярмуд!
   Пол  оглянулся  и  посмотрел  на  юго-запад,  туда,  куда   указывала
протянутая рука Колла. Ветер теперь стал очень сильным, осознал  он.  Он
поднялся во время боя на мечах. Глядя назад, он смог различить, напрягая
зрение, темную линию на горизонте.
   И в это мгновение он ощутил в  своей  крови  спокойствие,  означающее
присутствие Морнира.
 
*** 
 
   Младшие братья  не  должны  летать  на  созданиях,  обладающих  такой
необузданной силой. И не должны так выглядеть и  говорить,  как  прошлой
ночью Табор, перед тем, как он полетел в сторону гор. Правда, она  много
раз  слышала,  как  родители  говорили  об  этом  (ей  удавалось  многое
услышать), а три ночи назад в ее присутствии отец  поручил  охрану  всех
женщин и детей одному Табору.
   Но  Лиана  до  вчерашней  ночи  еще  никогда  не  видела   единорога,
явившегося к нему во время поста, и лишь теперь она начала по-настоящему
понимать, что произошло с ее младшим братом. Она больше унаследовала  от
матери, чем от отца: плакала она редко и неохотно. Но  она  поняла,  что
эти полеты опасны для Табора, а потом услышала этот его странный  голос,
когда он сел на спину животного,  и  поэтому,  когда  он  улетел,  Лиана
заплакала.
   Она не спала всю ночь, сидела на пороге дома, где жила  с  матерью  и
братом, до тех пор, когда незадолго до рассвета небо прочертила падающая
звезда и опустилась к западу от них, у реки.
   Очень скоро Табор пришел пешком в лагерь,  поднял  руку,  приветствуя
изумленную женщину, стоящую на страже. Он легонько прикоснулся  к  плечу
сестры молча прошел внутрь и упал  на  постель.  Это  было  больше,  чем
усталость, она это поняла, но ничего не могла поделать. Тогда Лиана тоже
легла и уснула тревожным сном. Ей снился  Гуин  Истрат  и  светловолосый
человек из другого мира, который стал потом Лиадоном, и весна.
   Она встала с  восходом  солнца,  даже  раньше,  чем  мать,  что  было
необычным. Оделась и вышла наружу,  сперва  убедившись,  что  Табор  еще
спит. В лагере еще все спали, кроме тех, кто нес  караул  у  ворот.  Она
посмотрела на восток, где  возвышались  горы,  а  потом  на  запад,  где
сверкала Латам, а за ней уходила вдаль Равнина. Маленькой  девочкой  она
думала, что Равнина не имеет конца, и в каком-то смысле ей  до  сих  пор
так казалось.
   Стояло чудесное утро, и, несмотря на все  заботы  и  плохой  сон,  ей
стало  немного  легче  на  душе,  когда  она  услышала  пение   птиц   и
почувствовала свежесть утреннего воздуха.
   Лиана пошла навестить Гиринта.
   Войдя в дом шамана,  она  несколько  секунд  помедлила,  чтобы  глаза
привыкли к темноте. Они проверяли его состояние несколько  раз  в  день,
она и Табор, повинуясь чувству долга и любви. Но старый шаман ни разу не
шевельнулся с тех пор, с того момента, как его принесли сюда, и  на  его
лице было написано такое ужасное страдание, что  Лиана  почти  не  могла
смотреть на него.
   Но все-таки смотрела каждый раз, в поисках  намека  на  то,  как  ему
помочь. Как предложить помощь тому, чья душа  путешествует  так  далеко?
Она не  знала.  Ей  была  присуща  отцовская  любовь  к  своему  народу,
материнская  спокойная  уравновешенность,  упорный  характер  и  немалое
мужество. Но там, куда ушел Гиринт, все это не имело значения.  Она  все
равно продолжала  приходить,  и  Табор  тоже:  просто  для  того,  чтобы
присутствовать, участвовать, пускай даже самую малость.
   Поэтому она снова стояла на пороге  и  ждала,  пока  темнота  немного
рассеется, и тут услышала голос, знакомый ей всю жизнь, который произнес
тоном, который она тоже знала всю свою жизнь:
   - И сколько же старику приходится нынче дожидаться завтрака? -  Лиана
слегка вскрикнула, девчоночья привычка, от которой она  до  сих  пор  не
могла избавиться. Потом быстро очутилась в  комнате,  и  уже  стояла  на
коленях рядом с Гиринтом и обнимала его, и плакала  точно  так  же,  как
плакал бы ее отец в подобный момент, а может быть, даже и мать.
   - Я знаю, - терпеливо сказал он, гладя ее  по  спине.  -  Знаю.  Тебе
очень жаль. Этого больше никогда не произойдет.  Все  это  я  знаю.  Но,
Лиана, поцелуй утром, даже очень приятный, все же не заменит завтрак.
   Она смеялась и плакала одновременно и пыталась обнимать его изо  всех
сил, не причиняя вреда его хрупким костям.
   - О, Гиринт, - прошептала она. - Я так рада,  что  ты  вернулся.  Так
много всего произошло.
   - Не сомневаюсь, - ответил он совсем другим голосом. - Посиди минутку
спокойно, чтобы я мог прочесть  это  в  тебе.  Это  будет  быстрее,  чем
рассказывать.
   Она повиновалась. Это столько раз  происходило  прежде,  что  уже  не
казалось странным. Эта сила составляла сердцевину сущности шаманов,  она
приходила вместе с их посвящением. Через короткое время Гиринт  вздохнул
и слегка откинулся назад, в глубокой задумчивости.
   - Ты сделал  то,  зачем  отправился  туда?  -  спросила  Лиана  через
мгновение.
   Он кивнул.
   - Это было очень трудно?
   Снова кивок. Больше ничего, но  она  давно  его  знала,  и  она  была
дочерью своего отца. И еще она видела его лицо, пока он путешествовал. В
ее душе шевельнулось чувство гордости. Гиринт был одним из них, и что бы
он ни совершил, это было нечто великое.
   Ей хотелось задать еще один вопрос, но она боялась.
   - Я принесу тебе поесть, - сказала она, приподнимаясь.
   Но Гиринту редко нужно было задавать вопросы вслух.
   - Лиана, - пробормотал он, - не могу сказать тебе  наверняка,  потому
что у меня еще не хватает сил, чтобы дотянуться до самого  Селидона.  Но
думаю, я бы уже знал, если бы там произошло что-нибудь  плохое.  С  ними
все в порядке, дитя мое. Позже мы получим известия,  но  можешь  сказать
матери, что с ними все в порядке.
   Облегчение расцвело в ней, словно еще один восход солнца.  Она  снова
обняла его за шею и поцеловала.
   Он ворчливо сказал:
   - Это все равно не заменит завтрака! И должен тебя предупредить,  что
в мое время любая женщина,  которая  так  поступила,  должна  была  быть
готовой пойти намного дальше!
   Она тихо рассмеялась.
   - О, Гиринт, я бы с радостью легла с тобой в любой момент, стоит тебе
только пожелать.
   В кои-то веки у него сделался удивленный вид.
   - Никто не говорил мне таких слов уже очень давно, - после  короткого
молчания ответил он. - Спасибо, детка.  Но  лучше  займись  завтраком  и
пришли ко мне брата.
   Но Лиану невозможно было застать врасплох.
   - Гиринт! - воскликнула она с притворным изумлением.
   - Я знал, что так ты и ответишь! - проворчал он. - Твой отец так и не
смог научить своих детей хорошим  манерам.  Это  не  смешно,  Лиана  дал
Айвор. Он только что проснулся.
   Она ушла, все еще смеясь.
   - И завтрак не забудь! - крикнул он ей вслед.
   И только когда Гиринт убедился, что она его  не  может  услышать,  он
позволил себе рассмеяться. Он смеялся долго, так как испытывал  глубокое
удовлетворение. Он снова на Равнине, куда  уже  не  надеялся  когда-либо
вернуться, решившись на  путешествие  над  морскими  просторами.  Но  он
действительно сделал то, для чего пустился в путь, и его душа уцелела. И
что бы ни произошло у Селидона, это было  не  слишком  плохо,  не  могло
быть, иначе даже в таком ослабленном состоянии он  знал  бы  об  этом  с
самого момента своего возвращения.
   Поэтому он несколько секунд  смеялся  и  позволил  себе  -  это  было
несложно - мечтать о завтраке.
   Все изменилось, когда пришел Табор. Он  проник  в  мысли  мальчика  и
увидел, что с  ним  происходит,  а  затем  прочел  о  том,  что  сделала
Ясновидящая в Кат Миголе. После этого еда показалась ему  безвкусной,  а
сердце покрылось пеплом.
 
*** 
 
   Она гуляла по саду позади  Храма  вместе  с  Верховной  жрицей,  если
только, подумала Шарра, это крохотное пространство можно назвать  садом.
Человеку, выросшему в садах Лараи  Ригал  и  знающему  каждую  тропинку,
водопад и раскидистое дерево в его стенах, ответ был и так ясен.
   И все же здесь таились неожиданные сокровища. Она остановилась  рядом
с клумбой сильваина - серебристо-серых роз. Она  и  не  знала,  что  они
растут так далеко на юге. В Катале их не было:  говорили,  что  сильваин
цветет только на берегах озера Селин, у Данилота. Это были цветы светлых
альвов. Она сказала об этом Джаэль.
   Жрица рассеянно взглянула на цветы.
   - Это подарок, - пробормотала она.  -  Очень  давно,  когда  Ра-Латен
сплел туман над Данилотом и альвы начали свое долгое затворничество. Они
прислали нам цветы сильваина, чтобы мы их помнили. Они  растут  здесь  и
еще в дворцовом саду. Не много, почва им не подходит или что-то  другое,
но несколько кустов всегда цветет, а  эти,  кажется,  выдержали  зиму  и
засуху.
   Шарра взглянула на нее.
   - Они  не  имеют  для  тебя  значения,  правда?  -  спросила  она.  -
Интересно, а вообще есть то, что имеет для тебя значение?
   - Среди цветов? - подняла брови Джаэль. Затем, помолчав, ответила:
   - Были цветы, которые имели значение: цветы у Дан Моры,  когда  начал
таять снег.
   Шарра помнила. Они были красные, красные, как кровь жертвы. Она снова
взглянула на свою спутницу. Стояло теплое утро, но в своих белых одеждах
Джаэль выглядела холодной как лед, и в ее красоте чувствовалась  режущая
острота. В самой Шарре тоже было немного  мягкости  или  спокойствия;  у
мужчины, за которого она собиралась замуж, на всю жизнь  останется  шрам
от  брошенного  ею  кинжала,  но  у  Джаэль  все  было  по-другому,  она
провоцировала.
   - Конечно, - пробормотала принцесса Катала. - Эти цветы должны  иметь
значение. А что-нибудь еще? Или абсолютно  все  должно  возвращаться  по
кругу к Богине, чтобы пробиться к тебе?
   - Все действительно возвращается  к  Богине,  -  машинально  ответила
Джаэль. Но потом, помолчав, нетерпеливо продолжала:
   - Почему все задают мне такие вопросы? Что именно все вы ожидаете  от
Верховной жрицы Даны? - Ее глаза, зеленые, словно трава под  солнцем,  с
вызовом смотрели в глаза Шарры.
   Шарра пожалела о том, что заговорила об этом. Она все еще  оставалась
чересчур импульсивной, и это часто заводило ее слишком далеко.  В  конце
концов, она гостья в Храме.
   - Ну... - извиняющимся тоном начала она. Но продолжать не смогла.
   - В самом деле! - воскликнула Джаэль. - Понятия не имею, чего от меня
хотят. Я - Верховная жрица. Я владею магией, я держу под контролем  жриц
Мормы, а Дана знает, как это трудно - из-за  Одиарт.  Мне  надо  хранить
ритуалы, давать советы. В отсутствие Верховного правителя мне приходится
править королевством вместе с канцлером. Как я могу не быть такой, какая
я есть? Что вы все от меня хотите?
   Поразительно, но ей пришлось отвернуться  к  цветам,  чтобы  спрятать
лицо. Шарра смутилась и на мгновение растрогалась,  но  она  родилась  в
стране, где проницательный  ум  необходим  для  выживания,  и  она  была
дочерью и наследницей Верховного правителя Катала.
   - Ты ведь не только со мной сейчас говорила, правда? - тихо  спросила
она. - Кто те, другие?
   Через мгновение Джаэль, которая, кроме всего прочего, обладала еще  и
мужеством, обернулась и посмотрела на нее. Ее зеленые  глаза  оставались
сухими, но в глубине их застыл вопрос.
   Они услышали на тропинке шаги.
   - Да, Лила? - произнесла Джаэль, не  успев  еще  повернуться.  -  Что
случилось? И почему  ты  продолжаешь  ходить  туда,  где  тебе  быть  не
положено? - Слова были суровыми, но тон - на удивление - нет.
   Шарра взглянула на худенькую девушку  с  прямыми  светлыми  волосами,
которая кричала от боли, когда в небе появилась  Дикая  Охота.  На  лице
Лилы отразилась некоторая робость, но не слишком сильная.
   - Прошу прощения, - сказала она. - Но я думала,  вы  захотите  знать.
Ясновидящая сейчас в том домике, где жили  Финн  и  его  мать  вместе  с
малышом.
   Выражение лица Джаэль быстро изменилось.
   - Ким? Правда? Ты держишь связь с самим этим местом, Лила?
   - Кажется, да, - серьезно ответила девушка, словно  это  было  чем-то
совершенно обычным.
   Джаэль долго смотрела на  нее,  и  Шарра,  не  все  понимая,  увидела
жалость в глазах Верховной жрицы.
   - Скажи, - мягко попросила девушку Джаэль, - ты  видишь  Финна?  Там,
где он сейчас находится?
   Лила покачала головой.
   - Только тогда, когда их призывают. Я видела его  тогда,  хотя  и  не
могла говорить с ним. Он был слишком.., холодным. И там, где они  сейчас
находятся, для меня слишком холодно, я не могу пойти туда за ним.
   - И не пытайся, Лила, - вздохнула Джаэль. - Даже не пытайся.
   - Это не имеет  никакого  отношения  к  попыткам,  -  просто  сказала
девушка, и что-то в ее словах, спокойное смирение, тоже вызвало  в  душе
Шарры жалость.
   Но обратилась она к Джаэль:
   - Если Ким находится поблизости, мы можем поехать к ней?
   Джаэль кивнула головой.
   - Мне надо с ней кое-что обсудить.
   - Здесь есть кони? Поехали.
   Верховная жрица слабо улыбнулась.
   -   Вот   так   просто?   Есть   разница   между   независимостью   и
безответственностью,  моя  дорогая,  -  пробормотала  она  с  отмеренной
деликатностью. - Ты - наследница своего отца и невеста - ты не забыла? -
наследника Бреннина. А мне поручено управление половиной Бреннина. И  мы
еще ведем войну, или ты об этом тоже забыла? На этой  дороге  в  прошлом
году были убиты цверги. Нам придется организовать для тебя охрану,  если
ты намереваешься ехать со мной,  принцесса  Катала.  Прошу  извинить,  я
покину тебя, чтобы заняться этими деталями.
   И она плавно прошла мимо Шарры по усыпанной гравием дорожке.
   Месть, грустно подумала  принцесса.  Она  вторглась  в  очень  личную
область и только что заплатила за это. Кроме  того,  она  понимала,  что
Джаэль права. Но это делало  выговор  еще  более  досадным.  В  глубокой
задумчивости она повернулась и вслед за  Верховной  жрицей  вернулась  в
Храм.
   В  конце  концов  прошло  довольно  много  времени  прежде,  чем  эта
небольшая экспедиция двинулась по дороге к озеру, в основном из-за того,
что этот самонадеянный толстяк, Тегид,  которого  Дьярмуд  выбрал  своим
поручителем в их  бракосочетании,  отказался  отпустить  ее  без  своего
сопровождения, даже под охраной жрицы и стражников из Бреннина и Катала.
И поскольку в столице был только один конь,  достаточно  крупный,  чтобы
выдержать непомерный вес Тегида, а этот конь находился в казармах  Южной
твердыни в противоположном конце Парас Дерваля...
   Уже почти наступил полдень, когда они выехали, и, следовательно,  они
уже никак не могли повлиять на то, что произошло.
 
*** 
 
   В предрассветные часы того утра Кимберли, спящая в  домике  у  озера,
прошла  по  узкому  мосту  над   пропастью,   наполненной   безымянными,
бесформенными ужасами, и, когда она уже стояла на другой стороне, к  ней
во сне подошел человек без лица, и в этом тоскливом, гибельном  месте  в
ней зародился уродливый страх.
   Она  заметалась  с  боку  на  бок  на  своей  кровати  в  Домике,  не
просыпаясь, подняв одну руку бессознательным жестом, защищаясь и отгоняя
этот страх. В первый и единственный раз она сопротивлялась  пророческому
видению, стремилась изменить образ того человека,  который  стоял  перед
ней на противоположной стороне пропасти. Чтобы  изменить,  а  не  только
заранее увидеть нити, вплетенные во  время  на  Станке  Великого  Ткача.
Напрасные усилия.
   Ибо  Исанна  сделала  Ким  Ясновидящей  именно  для  того,  чтобы  ей
приснился этот сон, и пожертвовала ради этого своей  душой.  Она  так  и
сказала тогда.  Так  что  Ким  не  испытала  удивления,  только  ужас  и
неприятие, беспомощность перед лицом этой суровой неизбежности.
   Спящая женщина в домике  прекратила  сопротивление;  поднятая  жестом
отрицания рука упала. Во сне она стояла на дальнем краю пропасти,  глядя
на того, кто пришел. Эта встреча ждала ее с самого начала. Это было  так
же верно, как может быть верным что бы то ни было вообще. И вот  так,  с
прихода этого сна, с моста через пропасть, началось завершение.
 
*** 
 
   Когда она наконец проснулась, было уже позднее утро. После  того  сна
она снова погрузилась в  более  глубокий,  целительный  сон,  в  котором
отчаянно нуждалось ее измученное тело. Она немного полежала  в  постели,
смотря на солнечный свет, льющийся в открытые окна, и испытывая глубокую
благодарность за дарованную милость недолгого отдыха в  этом  месте.  За
окнами пели птицы, ветерок доносил аромат цветов. Она слышала плеск волн
о камни у берега.
   Ким поднялась и вышла на яркий свет дня. Пошла по знакомой тропинке к
широкому плоскому  камню,  нависшему  над  озером,  где  она  стояла  на
коленях, когда Исанна бросила цветок банниона в  залитые  луной  воды  и
вызвала духа озера Эйлатина, чтобы он передал Ким знания о Фьонаваре.
   Эйлатин сейчас там, внизу, она это знала, глубоко в своих чертогах из
водорослей и камня, освободившийся  от  власти  Исанны,  равнодушный  ко
всему происходящему над поверхностью озера. Она опустилась на  колени  и
умыла лицо прохладной, чистой водой.  Потом  села  на  корточки  и  дала
солнечным лучам высушить капли воды,  блестящие  на  щеках.  Было  очень
тихо. Вдали над озером, в погоне за рыбой, спикировала  птица  и  взмыла
вверх, вспыхнула в лучах солнца и улетела на юг.
   Ким когда-то уже стояла на этом берегу, почти целую жизнь тому назад,
как ей казалось, и бросала в воду камешки. Она тогда  убежала  от  слов,
произнесенных Исанной в доме. В подвале под домом.
   Тогда у нее еще были каштановые волосы. Она была интерном из Торонто,
чужой в этом мире. Теперь она стала седой, Ясновидящей из Бреннина, и во
сне сегодня, на противоположной стороне  пропасти,  она  видела  дорогу,
уходящую вдаль, и кто-то стоял  перед  ней  на  этой  дороге.  Из  озера
выпрыгнула пятнистая рыбка,  ярко  сверкнув  на  солнце.  Солнце  стояло
высоко, слишком высоко; пока она теряла время  на  этом  берегу,  Станок
продолжал ткать Гобелен.
   Кимберли встала и пошла обратно к дому. Немного  сдвинула  в  сторону
стол. Приложила ладонь к полу и произнесла магическое слово.
   Вниз вели десять ступенек. Стены были влажные. Факелы  отсутствовали,
но снизу ей навстречу засиял хорошо памятный ей жемчужный свет. В  ответ
загорелся Бальрат у нее на пальце. Затем она  спустилась  вниз  и  снова
оказалась в комнате с ковром, единственным письменным столом,  кроватью,
стулом, древними книгами.
   И со шкафчиком на дальней стене, где за  стеклянными  дверцами  лежал
Венец Лизен, от которого исходило сияние.
   Она подошла  и  открыла  дверцы.  Долго  стояла  недвижно,  глядя  на
сверкающие камни Венца: самое прекрасное  произведение  светлых  альвов,
созданное Детьми Света с любовью и жалостью к самой прекрасной  из  всех
женщин во всех мирах Ткача.
   "Свет против Тьмы", - сказала тогда Исанна. Ким вспомнила ее слова  о
том, что он изменился: когда его сделали, у него  был  цвет  надежды,  а
после смерти Лизен он  стал  сиять  более  приглушенным  светом,  светом
утраты. Вспомнив об Исанне, Ким почувствовала ее осязаемое  присутствие:
у нее возникла иллюзия, что если она обхватит себя  руками,  то  обнимет
хрупкое тело старой Ясновидящей.
   Это была всего лишь иллюзия,  но  она  вспомнила  кое-то  еще,  более
призрачное, чем иллюзия: слова Радерта, мага, которого любила  Исанна  и
который любил ее, человека,  который  снова  отыскал  Венец,  потерянный
много лет назад.
   "Тому, кто наденет его после Лизен,  -  сказал  Радерт,  -  предстоит
пройти по Самой Темной Дороге из всех,  лежащих  перед  любым  из  Детей
земли и звезд".
   Эти слова она услышала во сне. Ким протянула  руку  и  с  бесконечной
осторожностью взяла Венец с его места.
   Она услышала какой-то шум в комнате наверху.
   На нее нахлынул страх, еще более острый, чем во  сне.  То,  что  было
тогда  лишь  предвидением  и  поэтому  чем-т