звезда.
   Голос старой ясновидящей звучал как-то особенно  торжественно,  когда
она наконец заговорила:
   - Каждый раз, когда я вижу это... - И она почти перешла на  шепот.  -
Это Венец Лизен! - Она подошла к шкафу. - Его сделали  для  нее  светлые
альвы в те времена, когда  Пендаранский  лес  не  успел  еще  стать  тем
местом, которого все страшатся. И  она  надела  этот  Венец,  когда  был
построен Анор, и стояла в нем на той башне над морем, и от нее  исходило
такое сияние, точно во лбу у нее горела звезда, и благодаря этому сиянию
Амаргин легко мог найти путь домой, возвращаясь из Кадер Седат...
   - Но он так и не вернулся. - Ким  прошептала  эти  слова,  и  все  же
собственный голос показался ей недопустимо громким.  -  Эйлатин  показал
мне, как это было. Я видела, как умерла Лизен. - Венец перед ней был  из
чистейшего золота, но исходивший  от  него  свет  казался  почти  белым,
светлее лунного луча.
   - Она умерла, и Пендаран так этого и не простил, - сказала Исанна.  -
Ее смерть - одна из величайших печалей, какие когда-либо знал мир. Столь
многое переменилось в нем с тех пор... даже этот свет. Когда-то  он  был
ярче и имел цвет надежды - так говорили те, кто видел его,  когда  Венец
только еще был сделан. А потом Лизен умерла, и лес переменился,  и  весь
мир тоже переменился, и теперь свет Венца  скорее  напоминает  печальный
отсвет невосполнимой утраты... И все же для меня  это  самая  прекрасная
вещь на свете. Это сам Свет, противостоящий Тьме.
   И Ким спросила у седовласой провидицы:
   - А почему он здесь? Почему спрятан под землей?
   - Его принес мне Радерт за год до своей смерти. Когда  он  отправился
на поиски Венца, я об этом не знала... Ведь  Венец  исчез,  когда  Лизен
бросилась в море. Исчез на долгие годы, и Радерт никогда не говорил, что
собирается отыскать его и привезти назад. Это путешествие отняло у  него
много сил, состарило его. Что-то во время него случилось такое, о чем он
так и не смог мне рассказать.  Только  попросил  меня  сохранить  Венец,
спрятав его здесь, и вместе с ним - еще два предмета, обладающие большой
магической силой. И он велел мне хранить их до тех пор, пока я не  увижу
в вещем сне, кому их следует передать.  "Той,  что  будет  носить  Венец
после Лизен, - сказал мне Радерт, - придется преодолеть самый темный  из
всех путей, что выпадают на долю детей Земли и звезд". И ничего  к  этим
словам не прибавил. Так что Венец ждет здесь - ждет вещего сна.
   Кимберли вздрогнула. Неведомое чувство охватило ее; будто  вся  кровь
ее пела, свидетельствуя о том, что слова покойного  мага  были  истинным
пророчеством. И она уже  чувствовала,  что  на  нее  наваливается  некое
тяжкое новое бремя... "Пожалуй, это уж чересчур",  -  решила  она  и,  с
трудом оторвав взгляд от Венца, спросила:
   - А каковы были два других волшебных предмета?
   - Во-первых, конечно, бальрат. Тот камень, что в  кольце  у  тебя  на
руке.
   Ким поднесла руку к глазам. Пока  они  говорили,  камень  войны  стал
светиться ярче. Красное сияние, исходившее от него, как бы пульсировало.
   - Наверное, с ним Венец говорит,  -  пояснила  Исанна.  -  Он  всегда
начинает здесь так ярко светиться. Я и держала их рядом друг  с  другом,
пока не увидела во сне тебя с этим кольцом на пальце. С тех пор я знала,
что грядет час камня войны, и боялась  его  пробуждающегося  могущества,
которое могло вызвать на свет такие силы, которые мне не  сдержать.  Вот
почему я призвала  Эйлатина  и,  связав  его  заклятием,  приказала  ему
охранять этот камень. Я приказала ему  это  именем  красного  огня,  что
горит в чашечке цветка баннион...
   - Когда это было?
   - Да уж лет двадцать пять прошло, а может, и больше.
   - Но... ведь я тогда еще даже не родилась!
   - Я знаю, детка. Сперва мне  привиделись  твои  родители  -  в  самый
первый день их знакомства. А потом уж я увидела и тебя - с бальратом  на
пальце. Наш дар  ясновидения  в  том  и  заключается,  что  мы  спокойно
перешагиваем порой  через  узелки  и  извивы  нитей  Времени,  раскрывая
спрятанные и затерянные  среди  них  тайны.  Это  нелегкий  дар,  тяжкое
могущество. Впрочем, ты и  сама  уже  знаешь,  что  порой  управлять  им
совершенно невозможно.
   Ким обеими руками откинула с лица густые каштановые  волосы.  Ее  лоб
пересекли сразу несколько морщин - свидетельства напряжения и тревоги; в
ясных серых глазах появилось загнанное выражение.
   - Это я действительно уже знаю, - проговорила она задумчиво.  -  Хотя
все время пытаюсь как-то с этим справиться. Но  вот  чего  я  совсем  не
могу... Я никак не пойму, зачем ты показала мне Венец Лизен.
   - Не правда, -  возразила  Исанна.  -  Если  не  станешь  ДУМАТЬ,  то
непременно это поймешь. Я показываю тебе Венец для того, что,  возможно,
именно тебе выпадет доля увидеть во сне, кому  теперь  предстоит  носить
его.
   Некоторое время обе молчали, потом Ким сказала:
   - Но мой дом не здесь, Исанна!
   - Между нашими мирами существует мост. Дитя мое, я  ведь  рассказываю
тебе то, что ты и без меня уже знаешь.
   - В том-то и дело! Я начинаю понимать, кто я для вас  такая!  Я  ведь
видела то, что выткал для меня Эйлатин. Но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не из  вашего
мира - ни по крови, ни по корням! Я даже почти не  знаю,  где  они,  его
корни; во всяком случае, не знаю этого так, как это знаешь  ты,  и  как,
должно быть, знали все прочие ясновидящие Бреннина. Как же  я  должна...
как я могу ХОТЯ БЫ осмелиться  и  назвать  вслух  того,  кому  предстоит
носить Венец Лизен? Я же здесь чужая, Исанна!
   Она тяжело дышала.  Старая  женщина  долго  смотрела  на  нее,  потом
улыбнулась.
   - Это только пока. Ты ведь только что пришла к нам. И ты права насчет
своего несовершенства, но будь покойна. Это всего лишь вопрос времени. -
Ее голос и взгляд излучали нежность, когда она  произнесла  свою  вторую
ложь - и нежностью скрыла ее, точно щитом.
   - Вопрос времени?! - вскричала Кимберли. - Неужели ты не понимаешь? Я
здесь ВСЕГО на две недели!  Как  только  найдется  Дейв,  мы  отправимся
домой.
   - Возможно. И все равно мост между  нашими  мирами  существует,  и  я
действительно видела во сне, что кольцо с бальратом было у тебя на руке.
И я всем своим сердцем - сердцем старой  женщины,  а  вовсе  не  зрением
ясновидящей! - чувствую, что и в твоем мире может возникнуть потребность
в провидице, прежде чем Гобелен Грядущего будет до конца выткан  великим
Ткачом.
   Кимберли открыла было рот, но так ничего и не сказала. Потому что это
действительно было ЧЕРЕСЧУР:  слишком  много  всего,  слишком  быстро  и
слишком тяжело...
   - Извини, - только и смогла она вымолвить и  стремглав  бросилась  по
лесенке наверх, за дверь, прочь от этого  дома  -  туда,  где  солнечный
свет, и голубое небо, и деревья, и дорожка, по которой можно сбежать  на
берег озера к самой воде. И остаться в одиночестве - какое счастье,  что
никто не пошел за ней следом,  -  и  немного  постоять,  бросая  в  воду
камешки и твердо зная, что это именно камешки, просто камешки, и никакой
зеленый дух с мокрыми длинными волосами  не  вынырнет  в  ответ  на  эти
всплески из озера, чтобы снова переменить ее жизнь!
 
*** 
 
   А в подземной комнатке, откуда  она  только  что  сбежала,  продолжал
гореть Свет Лизен. И невероятная сила,  соединившая  надежду  и  утрату,
заключена была в том сиянии, что омывало сейчас Исанну, которая,  присев
у стола, гладила устроившуюся у нее на коленях кошку. Глаза ее  казались
незрячими, и взор их был направлен как бы в никуда.
   - Ах, Малка, - прошептала она наконец, - надо было мне  быть  мудрее.
Какой смысл жить так долго, если с годами так и не становишься мудрее?
   Кошка  насторожила  уши,  однако  предпочла   продолжить   вылизывать
собственную лапу и не отвечать на столь непростой вопрос.
   Через некоторое время Исанна  встала,  уронив  с  колен  оскорбленную
Малку, медленно подошла к шкафу, за стеклянными дверцами  которого  сиял
Венец, отперла дверцу и достала с нижней полки спрятанный там предмет, а
потом довольно долго стояла, на него глядя.
   Это и был третий  волшебный  предмет,  которого  Кимберли,  бросавшая
сейчас камешки в озеро, так и не успела увидеть.
   - Ах, Малка, - снова сказала Исанна и выдернула кинжал из ножен. Звук
был такой, словно кто-то резко тронул струну арфы.
   Тысячу лет назад, сразу  после  Баэль  Рангат,  когда  все  свободные
народы Фьонавара собрались перед горой, чтобы увидеть  Сторожевые  Камни
Гинсерата, гномы Банир  Лок  преподнесли  новому  королю  Бреннина  свой
собственный прекрасный дар.
   Он был сделан из тиерена, редчайшего из металлов, который можно  было
найти  только  под  землей,  на  большой  глубине,  куда  уходят   корни
гор-близнецов. Эта серебряная, пронизанная голубыми  жилками  руда  была
самой большой драгоценностью, добываемой гномами в земле Эриду.
   И гномы, хорошенько подумав, изготовили  из  нее  клинок  для  Колана
Возлюбленного, и покрыли ножны магическими рунами, и наложили  старинное
темное заклятие, сотканное в их  подземных  дворцах  и  пещерах  древней
магией, желая, чтобы кинжал этот не походил ни на один другой клинок  на
свете. И дали ему имя: Локдал.
   Низко поклонился им сын Конари, когда они вручили  ему  свой  дар,  и
молча слушал он (ибо мудр был не по годам), как  Сейтр,  король  гномов,
рассказывает, какие заклятия наложены были на этот клинок. Затем,  когда
Сейтр наконец умолк, Колан снова поклонился своим дарителям, на этот раз
почти до самой земли, и в полной тишине молвил:
   - Благодарю вас за этот обоюдоострый клинок. -  Глаза  Колана  лукаво
блеснули. - И за обоюдоострый дар ваш, ибо он заключается  не  только  в
клинке. И пусть Морнир милостью своей направит нас и научит,  как  лучше
воспользоваться этим даром и этим клинком. -  И  он  повесил  Локдал  на
пояс, а потом увез его далеко из этих краев, на юг.
   И там передал его магам - клинок вместе  с  запертой  в  нем  магией,
которая была то ли благословением, то ли  проклятием,  -  и  всего  лишь
дважды за тысячу лет убивал кинжал Колана, переходя  от  одного  Первого
мага королевства к другому вплоть до той ночи, когда умер Радерт.  В  ту
ночь женщине, которая его любила, приснился сон, потрясший ее до глубины
души. И в глухой ночи она вскочила с постели, и явилась во дворец, где у
Радерта хранился тот клинок, и забрала его оттуда, и прятала  ото  всех,
кто становился Первым магом после Радерта. И даже Лорин Серебряный Плащ,
которому Исанна во всем  остальном  доверяла  абсолютно,  не  знал,  что
клинок Локдал у нее.
   "Того, кто нанесет этим клинком смертельный удар, не  имея  в  сердце
своем любви, неизбежно постигнет смерть, - сказал  тогда  Сейтр,  король
гномов. - Это во-первых".
   А потом, очень тихо, чтобы его мог услышать только Колан, сказал ему,
что во-вторых.
   И сейчас Исанна-пророчица, способная видеть вещие сны, все вертела  в
руках сочащийся светом клинок, и казалось ей, что лезвие  кинжала  горит
синим огнем.
   А на берегу озера  стояла  молодая  женщина,  исполненная  волшебного
могущества, и, попирая ногами неведомые магические силы, бросала камешки
в воду - один за другим.
 
*** 
 
   В лесу, куда привели их светлые альвы, было  значительно  прохладнее,
чем  в  городе.  Их  угостили  изысканными  и  замечательными  на   вкус
кушаньями, среди которых  были  какие-то  незнакомые  Дженнифер  фрукты,
отличный хлеб  и  вино,  мгновенно  поднимавшее  настроение  и  делавшее
закатные краски еще более яркими. Отовсюду доносилась  музыка:  один  из
альвов играл на  духовом  инструменте  с  весьма  пронзительным  звуком,
другие пели, и голоса их плыли в становившейся  все  более  темной  тени
деревьев, и по краю поляны уже зажигались вечерние огни.
   Лаэша и Дранс, для которых их детские фантазии  вдруг  воплотились  в
жизнь, были, казалось, еще более очарованы происходящим, чем  Дженнифер,
так что,  когда  Брендель  предложил  им  остаться  в  лесу  до  утра  и
посмотреть, как альвы  танцуют  под  звездным  небом,  они  с  радостным
восхищением приняли его предложение.
   Брендель тут же послал в Парас-Дерваль гонца, потребовав,  чтобы  тот
непременно лично королю передал сведения о том, где находятся его гости.
Уже во власти  легкой  и  приятной  усталости  они  видели,  как  гонец,
сверкнув в  лучах  закатного  солнца  серебристыми  волосами,  исчез  за
холмом, а потом вновь принялись вместе со своими хозяевами пить  вино  и
слушать пение альвов.
   По мере того как вечерние тени становились длиннее, в  пении  светлых
альвов начинали проскальзывать тонкие нити  какой-то  давней  печали.  У
горевших факелов сновали мириады огненных мух, похожих на чьи-то горящие
глаза; мухи эти назывались здесь "лиена", как сказал Брендель. Дженнифер
с удовольствием пила вино, которое он наливал ей, и безвольно  плыла  по
волнам этой дивной, мелодичной и печальной музыки.
   А посланник, Тандем Кестрельский, тем временем спустившись с  вершины
холма, находившегося на западной опушке леса, погнал коня  легкой  рысью
прямо к городским стенам, что высились примерно в лиге отсюда.
   Но не проехал и половины пути, как был убит.
   Не проронив ни единого звука, он рухнул  из  седла  на  землю,  когда
четыре дротика одновременно вонзились ему  в  горло  и  в  спину.  Через
несколько минут из ложбинки у тропы вылезли цверги  и  стали  молча,  не
мигая, смотреть на умирающего альва. Потом из-за их спин вышли волки  и,
неслышно ступая  мягкими  лапами,  приблизились  к  лежавшему  на  земле
всаднику. Когда же стало окончательно ясно, что альв мертв, цверги  тоже
двинулись вперед и окружили его плотным кольцом. Даже после  смерти  над
ним все равно продолжал светиться некий нимб. Но вскоре с  распростертым
на  земле  телом  было  покончено.  А  когда  чавканье  и  жуткие  звуки
разрываемой на куски плоти стихли и лишь безмолвные звезды  смотрели  на
землю с небес, от Тандема Кестрельского  из  народа  светлых  альвов  не
осталось даже следа.
   Ибо именно светлых альвов особенно ненавидели силы Тьмы, ведь даже  в
самом их названии было слово "свет".
 
*** 
 
   А в эти мгновения далеко на  северо-востоке  одинокий  всадник  вдруг
приостановил своего коня и несколько секунд сидел совершенно неподвижно.
Потом, проклиная все на свете и чувствуя, как безотчетный страх бьется у
него в сердце, словно  попавшая  в  сети  рыба,  Лорин  Серебряный  Плащ
развернул коня и в полном отчаянии погнал его к дому.
 
*** 
 
   А в Парас-Дервале король не пришел на пир. Не пришел туда также и  ни
один из его четырех гостей, что вызвало более чем  оживленные  пересуды.
Айлиль все это время оставался  в  своих  покоях,  играя  в  та'баэль  с
канцлером Горласом. Он выигрывал легко, что было вполне привычно, и  без
особого  удовольствия,  что  тоже  было  вполне  привычно.  Они   играли
допоздна, и Тарн, королевский паж, уже крепко спал, когда игра  их  была
внезапно прервана.
 
*** 
 
   Когда они вошли в  распахнутые  двери  "Черного  кабана",  то  Кевину
показалось, что перед ними настоящая стена из шума и трубочного дыма,  о
которую вполне можно разбить себе лоб.
   Но один голос нечеловеческой силы все  же  умудрился  перекрыть  этот
невообразимый шум.
   - Дьярмуд! - проревел Тегид,  с  трудом  поднимаясь  на  ноги.  Кевин
поморщился - от рева толстяка чуть не лопались барабанные  перепонки.  -
Клянусь Луной и Дубом! Это же мой дорогой принц собственной персоной!  -
Тегид прямо-таки взвыл от восторга дурным  голосом,  в  результате  чего
гвалт вокруг постепенно обрел форму приветственных возгласов.
   Дьярмуд в светло-коричневых узких штанах и синем дублете стоял, хитро
ухмыляясь, в  дверном  проеме  и  ожидал,  пока  его  спутники  захватят
плацдарм в  прокуренном  зале  таверны.  Тегид,  качаясь  и  спотыкаясь,
пробрался сквозь толпу и остановился перед своим господином.
   А потом вдруг выплеснул содержимое огромной  пивной  кружки,  которую
сжимал в руке, прямо в лицо Дьярмуду.
   - Чертов поганец! - вскричал он. - Да я тебе сердце из груди вырву! А
печень  твою  в  Гуин  Истрат  отошлю!  Как  же  ты  ПОСМЕЛ  ускользнуть
потихоньку от меня? Как ты посмел  оставить  своего  Тегида  в  обществе
слабых женщин и мяукающих младенцев?
   Кевин, стоявший рядом с принцем, не выдержал  и  фыркнул,  представив
себе, как огромный и толстый Тегид, цепляясь руками и ногами за веревку,
ползет над бешеной Саэрен, но тут  Дьярмуд,  мокрый  с  ног  до  головы,
шагнул к ближайшему столику, схватил  стоявшую  там  высокую  серебряную
кружку с крышкой и запустил ею в Тегида.
   Кто-то пронзительно вскрикнул, ибо принц и сам бросился на толстяка -
кстати, кружка угодила Тегиду в плечо - и, пригнув голову, сильно боднул
его в массивную грудь.
   Тегид позеленел и отлетел назад. Впрочем, он быстро пришел в себя  и,
ухватившись за ближайший стол, одним мощным рывком  оторвал  столешницу,
стряхивая на пол кружки и кувшины, поднял ее над головой и стал вращать.
Сидевшие за столом так и прыснули в разные стороны, подгоняемые взрывами
исторгаемых могучей глоткой Тегида проклятий. Раскрутив  столешницу  как
следует, Тегид метнул  ее,  и  этот  смертельно  опасный  снаряд  вполне
способен был запросто лишить короля наследника, если б попал в цель.
   Однако Дьярмуд успел присесть. Кевин  тоже  последовал  его  примеру,
хотя и не столь ловко. Растянувшись на полу, он увидел,  как  столешница
просвистела прямо над ними и врезалась  в  плечо  какому-то  человеку  в
красном дублете, отчего тот отлетел в сторону и сам врезался в стоявшего
рядом с ним господина.  Люди  падали  один  за  другим,  точно  костяшки
домино. Шум  достиг  неописуемого  уровня.  В  таверне  творилось  нечто
невообразимое.
   Кто-то решил плеснуть горячим супом из своей миски на плешивую  башку
того типа в красном дублете.  Кто-то  счел  это  более  чем  достаточным
предлогом, чтобы треснуть повара, разливавшего суп, перевернутой скамьей
по спине. Хозяин  таверны  на  всякий  случай  принялся  быстро  убирать
выставленные на полках бутылки и кувшины. Подавальщица, подхватив  юбки,
нырнула под  стол,  и  Кевин  заметил,  что  Карде  не  замедлил  к  ней
присоединиться.
   А между тем Дьярмуд, вскочив на ноги, точно  распрямившаяся  пружина,
снова боднул Тегида, пока тот не  успел  метнуть  очередную  столешницу.
Надо сказать, что еще благодаря первой  их  стычке  пространство  вокруг
значительно расчистилось.
   На сей раз, правда, Тегид на ногах устоял и, с радостным ревом воздев
в воздух вторую  столешницу,  опустил  ее  на  чью-то  голову,  а  потом
заключил Дьярмуда в свои медвежьи объятия.
   - Уж теперь-то ты  от  меня  не  уйдешь!  -  прогудел  он.  Лицо  его
побагровело от натуги. Дьярмуд тоже был красен и начинал задыхаться, ибо
Тегид стискивал его все сильнее. Казалось, он вот-вот переломает  принцу
все  кости.  Кевин,  впрочем,   заметил,   что   Дьярмуду   удалось-таки
высвободить руки и он готовится нанести ответный удар.
   У него и сомнений не было, что принц вырваться сумеет,  однако  Тегид
"обнимал" его явно от  души,  и  Дьярмуду  пришлось  применить  обманный
прием, чтобы хоть немного ослабить хватку великана.  Принц  чуть  согнул
одно колено, перенеся на него центр тяжести, чтобы сохранить равновесие,
и тут Кевин, поняв, что за  этим  последует,  заорал  что  было  силы  и
бросился, надеясь разнять сцепившихся приятелей.
   Но замер как вкопанный, ибо ужасающий вопль вырвался вдруг из  глотки
разъяренного Тегида. Продолжая орать, он  уронил  принца  на  посыпанный
песком пол, точно сломанную игрушку.
   И все почувствовали запах паленого мяса.
   С поразительной живостью Тегид изогнулся, перевернул еще  один  стол,
схватив с него  полную  кружку,  и  принялся  поливать  пенящимся  пивом
собственный зад.
   И тут всем стал виден - точно на сцене внезапно раздернули занавес  -
Пол Шафер, с извиняющимся видом державший в  руке  раскаленную  коче