орскую гладь сквозь просветы в облаках, она поняла, что Ракот  потерпел
неудачу.
   Лучше бы ему удалось, промелькнула у  нее  отстраненная,  ироническая
мысль. Лучше бы он сжег в ней эту любовь, совершил нечто  вроде  доброго
дела из пропасти зла,  освободил  ее  от  Ланселота,  чтобы  бесконечное
предательство могло закончиться.
   Но он потерпел неудачу. За всю свою  жизнь  она  любила  всего  двоих
мужчин. Двоих самых блестящих мужчин в  любом  из  миров.  И  продолжала
любить их.
   Свет менялся, становился янтарным, всех  оттенков  золота.  Солнечный
закат после шторма. Дождь кончился. Над головой появился  квадрат  неба,
синий, густеющий и  переходящий  в  цвет  сумерек.  Она  слышала  шелест
прибоя, набегающего и откатывающегося по песку и камням.  Она  держалась
так прямо, как только могла, и стояла  совсем  неподвижно:  у  нее  было
такое чувство, что стоит ей пошевелиться, и  она  сломается,  а  она  не
имела права сломаться.
   - С ним все в порядке, - произнес Ланселот.
   "Что такое голос?" - подумала она. Что  такое  голос,  что  он  может
делать с нами такое? Свет огня. Зеркало, ставшее целым. Мечта, которая в
этом зеркале отражалась разбитой. Ткань души в пяти словах. Пять слов не
о ней, не о себе, не  приветствие  и  не  желание.  Пять  тихих  слов  о
человеке, которого он нес на руках, и тем самым о человеке, которым  был
он сам.
   Если она шевельнется, то сломается.
   - Я знаю, - ответила она.
   Ткач привел его в это место, к ней,  не  для  того,  чтобы  дать  ему
погибнуть в штормовом море; это было бы слишком просто.
   - Он слишком долго оставался у руля, - сказал Ланселот. -  Он  разбил
себе голову, когда мы ударились о скалу. Кавалл привел  меня  к  нему  в
воде. - Он произнес это очень тихо. Никакой бравады, ни намека на драму,
на подвиг. И прибавил после паузы:
   - Даже в такой шторм он пытался  направить  корабль  в  проход  между
скалами.
   "Снова и снова", - думала она. Сколько  различных  витков  у  спирали
этой истории?
   - Он всегда искал проходы в скалах,  -  пробормотала  она.  И  больше
ничего не сказала. Говорить было трудно. Она  смотрела  ему  в  глаза  и
ждала.
   Сейчас стало светло, облака рассеялись, небо очистилось.  И  внезапно
на море появилась солнечная дорожка, а  потом  над  облаками  на  западе
показалось низкое солнце. Она ждала, зная,  что  он  скажет  и  что  она
ответит.
   - Мне уйти? - спросил он.
   - Да.
   Она не шевелилась. За ее спиной, на  дереве  у  края  песчаной  косы,
запела птица. Потом еще одна. Волна накатилась на берег  и  ушла,  потом
снова нахлынула.
   - Куда мне идти? - спросил он.
   И теперь ей придется причинить ему очень сильную боль, потому что  он
ее любит, а его не было  здесь,  и  он  не  мог  ее  спасти,  когда  это
случилось.
   - Ты знаешь о  Ракоте  Могриме,  -  сказала  она.  -  Тебе  наверняка
рассказали на корабле. Он взял меня к себе год назад. В  то  место,  где
его сила наибольшая. Он.., делал со мной все, что хотел.
   Она замолчала: не ради себя, это была для  нее  уже  старая  боль,  и
Артур избавил ее от большей части этой боли. Но  ей  пришлось  замолчать
из-за  выражения  на  его  лице.  Затем,  через  несколько  секунд,  она
продолжила осторожно, так как не могла себе позволить сломаться сейчас.
   - После мне предстояло умереть. Но меня  спасли  и  через  положенное
время я родила от него ребенка.
   Снова она была вынуждена  замолчать.  Она  закрыла  глаза,  чтобы  не
видеть его лица. Никто и ничто, она знала, не делал этого с ним. Но  она
это делала каждый раз. Она услышала, как он опустился на колени,  больше
не доверяя своим рукам, и осторожно положил Артура на песок.
   Она сказала, не открывая глаз:
   - Я хотела этого ребенка. На это были причины, которых  не  выскажешь
словами. Его зовут Дариен, и он был здесь недавно и ушел, потому  что  я
прогнала  его.  Они  не  понимают,  почему  я  это  сделала,  почему  не
попыталась привязать его к себе. - Она снова замолчала и вздохнула.
   - Мне кажется, я понимаю, - сказал Ланселот.  Больше  ничего.  И  это
было так много.
   Она открыла глаза. Он стоял перед ней на коленях, Артур  лежал  между
ними, солнце и дорожка от него на море  были  за  спиной  обоих  мужчин,
красные, золотые, великолепные. Она не шевелилась. Сказала:
   - Он ушел в этот лес. Это место древних сил и ненависти, и прежде чем
уйти, он сжег дерево собственной магической силой,  которую  унаследовал
от отца. Я бы хотела... - Голос ее замер. Он только что пришел  и  стоял
перед ней, и голос ее замер перед тем,  как  произнести  слова,  которые
отошлют его прочь.
   Воцарилось молчание, но не надолго. Ланселот сказал:
   - Я понимаю. Я буду охранять его,  и  не  стану  ничем  связывать,  и
оставлю ему свободу, чтобы он выбрал свою дорогу.
   Она глотнула и попыталась прогнать слезы. Что такое  голос?  Открытая
дверь, с оттенками света и тени: открытая дверь в душу.
   - Это темная дорога, - сказала она, и была  права  больше,  чем  сама
понимала.
   Он улыбнулся так неожиданно, что сердце  ее  перестало  на  мгновение
биться. Улыбнулся ей, а затем встал и  продолжал  ей  улыбаться  сверху,
нежно, серьезно, с уверенной силой, единственным уязвимым местом которой
была она сама, и сказал:
   - Все дороги темны, Джиневра. Только в конце есть надежда на свет.  -
Улыбка погасла. - Береги себя, любимая.
   С  последними   словами   он   повернулся,   его   рука   машинально,
бессознательно потянулась проверить перевязь меча у  бедра.  Ее  охватил
слепой приступ паники.
   - Ланселот! - позвала она.
   До этого она не произносила его имени. Он  остановился  и  обернулся,
сделав два отдельных движения, замедленных тяжестью боли.  Посмотрел  на
нее. Медленно, разделяя с ним эту тяжесть, очень осторожно она протянула
к нему одну руку. И так же медленно, глядя ей в глаза и взглядом снова и
снова повторяя ее имя, он вернулся назад, взял ее руку и поднес к  своим
губам.
   Затем, в свою очередь, ничего не говоря, не смея  и  не  в  состоянии
говорить, она взяла руку, в которой он держал ее ладонь, и приложила  ее
тыльной стороной к своей щеке, так что одна слеза упала  на  нее.  Потом
она поцелуем стерла эту слезу и смотрела ему вслед,  пока  он  шел  мимо
всех молчащих людей, которые расступились перед ним. И он ушел от нее  в
Пендаранский лес.
 
*** 
 
   Когда-то, очень давно, он случайно встретил Зеленую Кинуин на  поляне
в лесу,  при  лунном  свете.  Осторожно,  потому  что  осторожность  при
встречах с Охотницей всегда оправдывала себя, Флидис вышел на  поляну  и
приветствовал ее. Она  сидела  на  стволе  поваленного  дерева,  вытянув
длинные ноги, отложив лук в сторону,  а  рядом  лежал  убитый  кабан  со
стрелой в горле. На  той  поляне  был  маленький  пруд,  и  лунный  свет
отражался от него и падал на ее  лицо.  Ходило  множество  слухов  о  ее
жестокости и капризах, и он все их знал, а многие и сам  распускал,  так
что приблизился он к ней с крайним почтением, благодаря  судьбу  за  то,
что Богиня не купается в пруду,  ведь  тогда,  весьма  вероятно,  он  бы
погиб, увидев ее.
   В ту ночь она пребывала в настроении, подобном кошачьей лени,  потому
что только что убила, и приветствовала его с насмешливым  удивлением,  а
потом потянулась своим гибким телом и подвинулась, давая ему место рядом
с собой на поваленном дереве.
   Они некоторое время беседовали тихо, как подобало в таком месте и при
лунном свете, и ей нравилось дразнить его, пробуждая в нем желание, хотя
в ту ночь делала она это мягко, беззлобно.
   Затем, когда луна уже готовилась перевалить за деревья  к  западу  от
них и уйти с поляны, Зеленая Кинуин сказала  лениво,  но  другим,  более
многозначительным тоном, чем раньше:
   - Флидис, малыш-лесовик, ты когда-нибудь задумывался  о  том,  что  с
тобой произойдет, если ты все же узнаешь то имя, которое так  стремишься
узнать?
   - Как так, Богиня? - спросил  он,  его  нервы  натянулись  при  одном
сделанном вскользь упоминании о его давней страсти.
   - Не лишится ли твоя  душа  смысла  и  цели  жизни,  если  этот  день
настанет? Что ты будешь делать, получив последнюю и  единственную  вещь,
которую жаждешь? Утолив жажду, не потеряешь ли ты вкус к жизни  и  смысл
жить дальше? Подумай над этим, малыш. Подумай хорошенько.
   Луна ушла. И Богиня тоже, но перед уходом провела по его лицу и  телу
своими длинными пальцами и оставила, охваченного неистовым  желанием,  у
темного пруда.
   Она была капризной и жестокой, неуловимой и  очень  опасной,  но  она
была также Богиней, и мудрее многих иных Богов. Он долго сидел  в  роще,
обдумывая то, что она сказала, и часто думал об этом в последующие годы.
   И только теперь, когда это произошло, он с радостью делал один глоток
воздуха  за  другим  и  понимал,  что  она  ошибалась.  Могло  бы   быть
по-другому, он  знал:  удовлетворение  заветного  желания  действительно
могло внести разочарование, а не этот небывалый свет  в  его  жизнь.  Но
сложилось все  иначе;  его  мечта  стала  явью,  пропасть  между  мирами
заполнилась, и вместе с радостью андаин Флидис познал наконец покой.
   Он получил их ценой нарушенной клятвы, он это понимал. В нем возникло
мимолетное, далекое чувство сожаления о том, что это было необходимо, но
оно почти не замутило покойных вод  его  удовлетворенности.  И  в  любом
случае, он уравновесил  чаши  этих  весов  собственной  клятвой,  данной
Ясновидящей, клятвой, которую он сдержит. Она увидит. Как бы сильно  она
его сейчас ни презирала, у нее будет повод изменить к нему отношение  до
того, как эта история подойдет к  своему  завершению.  Впервые  один  из
андаи-нов добровольно отдаст силы делу смертных и их войне.
   И сейчас он начнет с того, думал он, кто был его повелителем.
   "Он здесь", - испуганно шепнула с дерева над ним одинокая  дейена,  и
Флидис едва успел осознать, что дождь внезапно утих,  а  гром  смолк,  и
послать  мысленный  призыв,  решение  о  котором  принял   раньше,   как
послышался треск ветвей и появился волк.
   А мгновение спустя на его месте  уже  стоял  Галадан.  Флидис  ощутил
легкость; у него возникла иллюзия, что  он  мог  бы  взлететь,  если  бы
захотел, что его удерживают на лесной подстилке лишь тончайшие нити.  Но
он уже  имел  случай  убедиться,  насколько  опасен  стоящий  перед  ним
полубог. И сейчас Флидису предстояло обмануть того, кто уже  давно  слыл
самым тонким умом во Фьонаваре. И кто был также первым помощником Ракота
Могрима.
   Поэтому Флидис, насколько мог,  придал  своему  лицу  соответствующее
выражение и поклонился, низко  и  торжественно,  тому,  чье  право  быть
повелителем  неуловимого,   высокомерного   семейства   полубогов   было
подвергнуто сомнению лишь один раз. Лишь один раз, и Флидис очень хорошо
помнил, как погибли сын Лиранана и дочь Махи, недалеко  отсюда,  у  скал
Рудха.
   "Что ты тут делаешь?" - мысленно произнес Галадан. Флидис  выпрямился
и увидел, что лицо повелителя волков искажено гневом и беспокойством.
   Флидис сцепил пальцы рук на своем округлом животе.
   - Я всегда здесь, - мягко ответил он вслух.
   И поморщился, когда внезапно острая боль пронзила  его  мозг.  Прежде
чем заговорить снова, он воздвиг мысленные барьеры, не без удовольствия,
так как Галадан только что оправдал этот поступок.
   - Зачем ты это сделал? - жалобным тоном спросил он.
   Он почувствовал, как  быстрое  щупальце  отскочило  от  его  барьера.
Галадан мог его убить с удручающей легкостью, но  повелитель  волков  не
мог проникнуть в его мысли, если Флидис сам не позволит  ему,  а  только
это в данный момент имело значение.
   "Не слишком умничай, лесовик.  Со  мной  лучше  не  надо.  Почему  ты
говоришь вслух, и кто был в Башне Анор?  Отвечай  быстро,  у  меня  мало
времени и еще меньше терпения".
   Молчаливый голос звучал  холодно  и  вызывающе  уверенно,  но  Флидис
кое-что знал и кое-что помнил. Он знал,  что  повелитель  волков  был  в
напряжении из-за близости Башни, и это делало  его  более,  а  не  менее
опасным, если на то пошло.
   Полчаса назад он никогда бы так не поступил, даже не подумал  бы,  но
все изменилось с тех пор, как он узнал имя, и  поэтому  Флидис  произнес
осторожно, но снова вслух:
   - Как ты смеешь проникать в мои мысли, Галадан? Мне нет дела до твоей
войны, но у меня есть собственные тайны, и я, разумеется, не  открою  их
тебе, особенно теперь, когда ты вот так пришел  ко  мне  -  в  Пендаран,
между прочим, - и говоришь таким тоном. Ты убьешь меня за  мои  загадки,
повелитель волков? Ты мне только что сделал больно! -  Он  подумал,  что
правильно выбрал тон, в равной мере  обиженный  и  гордый;  трудно  было
судить, очень трудно, учитывая, с кем он имел дело.
   Затем он тихо и удовлетворенно вздохнул, так  как,  когда  повелитель
волков снова обратился к нему, он тоже заговорил вслух и  с  приветливой
учтивостью, которая всегда была ему присуща.
   - Прости меня, - тихо произнес он  и  в  свою  очередь  поклонился  с
неосознанной элегантностью. - Я бежал два дня, чтобы добраться  сюда,  и
сам себя не узнаю. - Его покрытое шрамами  лицо  смягчила  улыбка.  -  В
любом обличье. Я почувствовал чье-то присутствие  в  Анор  и..,  захотел
узнать, кто это.
   Под конец он  слегка  заколебался,  и  это  Флидис  тоже  понял.  Для
холодной, рациональной, совершенно циничной души Галадана всепоглощающая
страсть к Лизен, все еще владеющая  им,  была  абсолютной  аномалией.  А
воспоминание о том, как она его отвергла ради Амаргина, бередило  старую
рану каждый раз, когда он приближался к этому  месту.  Из  новой  гавани
покоя, куда причалила теперь душа Флидиса, он смотрел на  собеседника  и
жалел его. Но он не позволил жалости отразиться во взгляде,  потому  что
не чувствовал настоятельной необходимости быть убитым на месте.
   Ему еще надо  было  сдержать  клятву.  Поэтому  он  сказал,  стараясь
говорить подходящим, небрежно-примирительным тоном:
   - Извини,  мне  следовало  знать,  что  ты  это  почувствуешь.  Я  бы
попытался послать тебе сообщение. Я сам ходил в Анор, Галадан. Я как раз
сейчас оттуда.
   - Ты? Зачем?
   Флидис выразительно пожал плечами:
   - Симметрия. Мое собственное ощущение времени. Узоры Ткацкого Станка.
Ты знаешь, несколько дней назад  люди  отплыли  из  Тарлиндела  к  Кадер
Седату. Я подумал, что кому-то следует быть в Аноре, на тот случай, если
они вернутся сюда.
   Дождь прекратился, хотя с листьев над головой все еще  падали  капли.
Деревья  росли  слишком  густо,  и  сквозь  них  почти  не  было   видно
прояснившегося неба.  Флидис  ждал,  проглотит  ли  Галадан  наживку,  и
охранял свои мысли.
   - Этого я не знал, - признался Галадан, и морщинка прорезала его лоб.
- Это новость, и важная. Думаю, мне надо отправиться  с  ней  на  север.
Благодарю тебя, - сказал  он,  в  его  голосе  снова  появилась  прежняя
расчетливость. Изо всех сил стараясь не улыбаться, Флидис кивнул.
   - А кто отправился в плавание? - спросил повелитель волков.
   Флидис сделал как можно более суровое лицо.
   - Тебе не следовало делать  мне  больно,  -  сказал  он,  -  если  ты
собирался задавать вопросы.
   Галадан громко рассмеялся. Его смех разнесся по всему великому лесу.
   - Ах, Флидис, есть ли еще  кто-нибудь,  подобный  тебе?  -  задал  он
риторический вопрос, продолжая смеяться.
   - Никого, у кого так же  болела  бы  голова!  -  ответил  Флидис  без
улыбки.
   - Я уже извинился, - сказал Галадан, быстро становясь серьезным,  его
голос вдруг стал шелковым и тихим. - Два раза извиняться я не  стану.  -
Он на секунду затянул молчание, затем повторил:
   - Кто отправился в плавание, лесовик?
   После короткой паузы,  чтобы  продемонстрировать  необходимую  толику
независимости, Флидис ответил:
   - Маг и гном. Принц Бреннина. Тот, кого называют Пуйлом, с  Древа.  -
На аристократичном лице Галадана быстро промелькнуло выражение, которого
он не мог понять. - И Воин, - закончил он.
   Галадан ненадолго замолчал, глубоко задумавшись.
   - Интересно, - произнес он наконец. - Я вдруг обрадовался  тому,  что
пришел сюда, лесовик. Все это  очень  важно.  Интересно,  убили  ли  они
Метрана? - И быстро спросил:
   - Что ты думаешь о буре, которая только что пронеслась?
   Флидису удалось улыбнуться, хотя он и потерял равновесие.
   - Точно то же, что и  ты,  -  пробормотал  он.  -  И  если  эта  буря
заставила Воина выйти где-нибудь на берег, я,  например,  собираюсь  его
поискать.
   Галадан снова рассмеялся, еще мягче, чем раньше.
   - Конечно, - сказал он. - Конечно. Имя. Ты надеешься, что он сам  его
тебе назовет?
   Флидис почувствовал, как яркая краска заливает его лицо,  но  с  этим
все было в порядке: пусть повелитель волков думает, что он смущен.
   - Случались и более странные вещи, - упрямо  ответил  он.  -  Ты  мне
позволишь уйти?
   - Еще нет. Что ты делал в Анор?
   Тревожная дрожь пробежала по телу лесного андаина.  До  сих  пор  ему
удавалось успешно притворяться перед Галаданом, это очень хорошо, но  не
следует слишком долго испытывать судьбу.
   - Я там занимался уборкой, - сказал он с резким нетерпением,  которое
ему не пришлось изображать. - Стекла и пол. Открыл окна, чтобы  впустить
воздух И я наблюдал два дня, не появится ли корабль. Затем когда начался
шторм, я понял, что он гонит корабль  к  суше,  и  так  как  он  там  не
появился...
   Глаза Галадана были серыми и холодными и неотрывно смотрели  вниз,  в
его глаза.
   - Там были цветы? - прошептал он, и внезапно в  том  месте,  где  они
стояли, возникло ясное, шелестящее ощущение угрозы.
   Уже совсем не притворяясь, с сильно  бьющимся  сердцем  и  пересохшим
ртом, Флидис ответил:
   - Были, мой господин. Они.., рассыпались от времени, когда я  вытирал
пыль в комнате. Я могу принести туда еще цветов от тебя. Если ты хочешь,
чтобы я...
   Больше он ничего не успел сказать. Быстрее, чем мог заметить  глаз  и
предвидеть самый острый ум, стоящая перед ним фигура растаяла, и  вместо
нее появился волк, и этот волк прыгнул в то же мгновение, как  появился.
Одним быстрым, точно рассчитанным движением громадная лапа проехалась по
голове лесного андаина.
   Флидис даже не успел пошевелиться. Он был хитер и мудр и  удивительно
быстро передвигался в лесу, но Галадан был тем, кем он  был.  И  поэтому
через мгновение маленький бородатый андаин лежал и корчился от  страшной
боли на мокрой лесной подстилке, прижав обе руки к  тому  окровавленному
месту, с которого было сорвано его правое ухо.
   - Поживи еще немного, лесовик,  -  услышал  он  сквозь  завесу  боли,
окутавшую его. - И признай мое  милосердие  в  глубине  своей  души.  Ты
прикоснулся к цветам, которые я оставил для нее в том месте, -  произнес
голос,  благожелательный,   задумчивый,   элегантный.   -   Неужели   ты
действительно надеялся, что тебе будет позволено жить?
   Тут Флидис, пытаясь не потерять сознание, услышал в  своем  угасающем
сознании  второй  голос,  который  прозвучал  рядом   и   очень   далеко
одновременно, и этот голос произнес:
   - О, сын мой, в кого ты превратился?
   Вытирая с лица  кровь,  Флидис  умудрился  открыть  глаза.  Лес  дико
раскачивался перед его взором, потом остановился, и сквозь завесу  крови
и боли он увидел высокую, обнаженную, властную фигуру  и  огромные  рога
Кернана,  повелителя  зверей.  Которого  он  вызвал  сюда  перед   самым
появлением Галадана.
   Издав яростное рычание, в котором слышалось  что-то  еще,  повелитель
волков повернулся к своему отцу. Через мгновение Галадан снова  предстал
в обличье человека, элегантного, как всегда.
   - Ты уже давно потерял право задавать мне этот вопрос, - ответил он.
   С отцом он говорил вслух, частью сознания отметил Флидис, так же  как
он сам говорил с Галаданом, чтобы преградить ему доступ в свои мысли.
   Царственный и устрашающий в своей наготе  и  силе  Бог  лесов  шагнул
вперед. Кернан произнес вслух, и голос его