вшиеся о застывшее как камень  лицо  короля.  Любой  из  присутствующих
здесь мог бы сделать это лучше меня, думала Ким,  болезненно  сознавая,  что
человек с нею рядом так  и  не  поклонился  Айлерону.  Вряд  ли  можно  было
ожидать, чтобы он это сделал; во всяком случае, ни  перед  кем  из  смертных
правителей Артур кланяться бы не  стал,  но  Айлерон  был  слишком  молод  и
неопытен, он только что стал королем, и...
   - Мой дед, - сказал Айлерон дан Айлиль дан  Арт,  -  был  назван  в  твою
честь, о Великий Воин. И если у меня когда-нибудь будет сын, он  тоже  будет
назван в твою честь. - И пока мужчины и Ким, единственная женщина среди них,
изумленно ахали и с  облегчением  переводили  дыхание,  Айлерон  уже  совсем
овладел собой, и лицо его озарила веселая улыбка. - Ни  один  другой  визит,
даже визит Колана или Конари, не смог бы обрадовать  меня  больше,  господин
мой Артур! Ах, какой дивный рисунок ты соткала,  Кимберли!  -  Он  сильно  и
ласково сжал ее плечо, а  потом  по-братски  горячо  и  радостно  стиснул  в
объятиях того, кого она привела с собой.
   Артур тоже от всей души обнял молодого короля, а когда Айлерон, разомкнув
объятия, отступил на шаг, в глазах Воина впервые за все это  время  вспыхнул
огонек удовлетворения.
   - Мне дали понять, - молвил он, - что тебе  может  показаться  не  совсем
уместным мое появление в вашей столице.
   - У меня на службе, -  сказал  Айлерон,  подчеркивая  слово  "служба",  -
состоят, видно, люди весьма ограниченные. Что ж, это печальная истина, но...
   - Ни слова больше! -  воскликнула  Ким.  -  Это  несправедливо,  Айлерон.
Это... просто несправедливо! - Она умолкла, потому что не  могла  придумать,
что еще сказать, и потому, что он, видя ее беспомощность,  смеялся  над  ней
уже совершенно открыто.
   - Я знаю, - сказал Айлерон. - Знаю, что несправедливо. -  Потом  перестал
смеяться и сказал совсем иным тоном:
   - Я даже не хочу расспрашивать, как тебе удалось  привести  к  нам  этого
замечательного человека, хотя Лорин и учил меня в  детстве  кое-чему,  и  я,
наверное, мог бы набраться смелости и догадаться, насколько это было трудно.
Вы оба здесь в высшей степени желанные гости. Да и как могло быть иначе?
   - Истинная правда, - сказал Лорин Серебряный Плащ. - Господин мой  Артур,
тебе никогда прежде не приходилось сражаться во Фьонаваре?
   - Нет, - ответил тот глубоким своим басом. - И  против  самого  Ракота  я
тоже еще ни разу не сражался, хотя много раз видел тени,  отбрасываемые  его
черной тенью.
   - И побеждал их, - вставил Айлерон.
   - Этого я не знаю и никогда не мог узнать, - спокойно откликнулся Артур.
   - Что ты хочешь этим сказать? - шепотом спросила Ким.
   - Я всегда погибаю, прежде чем закончится битва. -  Он  сказал  это,  как
что-то совершенно обыденное. - Мне кажется, лучше тебе понять прямо  сейчас,
что это именно так. Я не смогу остаться здесь до  конца  -  это  часть  того
заклятия, которое было некогда на меня наложено.
   Некоторое время стояла полная тишина, потом Айлерон снова заговорил:
   - Все, чему меня когда-то учили, свидетельствует о том, что если Фьонавар
будет уничтожен, то будут уничтожены и все остальные миры, причем достаточно
скоро - и все они попадут под власть тех "теней его черной тени", как ты  их
назвал.
   Ким отлично понимала, что Айлерон  старается  уйти  от  чистых  эмоций  и
обрисовать более общую картину возможного будущего.
   Артур согласно кивнул; лицо его было сурово.
   - Так говорят и на Авалоне, - сказал он, - среди летних звезд.
   - Так говорят и светлые альвы, - добавил Лорин. И все дружно  повернулись
и посмотрели туда, где только что стоял Брендель, и  впервые  заметили,  что
его в зале больше  нет.  Что-то  дрогнуло  в  душе  Кимберли,  слабое,  едва
различимое тревожное предчувствие сжало сердце, но, увы, слишком поздно.
 
*** 
 
   На-Брендель  с  Кестрельской  марки  страдал   от   тех   же   запоздалых
предчувствий, но только еще сильнее, ибо  светлые  альвы  обладают  древними
традициями и памятью, куда  более  глубокой,  чем  у  ясновидящих.  Когда-то
Исанна, а теперь и Кимберли могли загадывать в будущее или же видеть во  сне
некоторые из его троп, но светлые альвы  жили  достаточно  долго,  чтобы  не
только заглядывать в будущее, но и понимать прошлое, его смысл  и  возможные
последствия.  А  Брендель,   хранитель   Кестрельской   марки,   был   среди
представителей своего народа далеко не последним - не  самым  молодым  и  не
самым непонятливым.
   И однажды, год назад, в лесу к востоку от Парас  Дерваля  некое  чувство,
словно отдаленное пение струны, пришло к  нему,  как  пришло  сейчас  снова,
только более сильное. С печалью и удивлением он последовал на этот призывный
звук арфы к одной из дверей и, открыв ее, призвал всех троих последовать  за
ним - одного именем Бога, вторую именем Богини, а третью именем всех  детей,
именем самой горькой любви на свете.
   И Брендель не ошибся, как не ошиблась и Кимберли. И когда он вошел в  зал
и представил королю Пуйла и обеих женщин, то по  мгновенно  застывшему  лицу
Лорина догадался, что и маг тоже это понимает. Лорин и его Источник, а также
Брок из Банир Тала стояли в этот момент рядом с Ким у окна. Айлерон и  Артур
вместе с Горласом склонились над развернутой картой Фьонавара.
   Король и канцлер разом обернулись, когда они вошли. Артур  не  обернулся.
Но Брендель заметил, что он резко поднял голову, словно  учуяв  или  услышав
нечто такое, чего не заметил больше никто, и альв увидел, как  руки  Артура,
которыми он опирался о столешницу, вдруг побелели - так  сильно  он  стиснул
пальцами край стола.
   - Нам была дарована помощь поистине сверх всякой меры, - сказал Брендель,
обращаясь к тем троим, которых  привел  с  собой.  -  Это  Артур  Пендрагон,
Великий Воин, которого вызвала Кимберли. Господин  мой  Артур,  я  хотел  бы
представить тебе...
   Больше Брендель ничего не успел сказать. Он прожил уже достаточно долго и
видел за свою жизнь немало; и очень много знал,  в  том  числе  и  благодаря
воспоминаниям Старейшин Данилота. Но ничто не могло быть понятнее того,  что
он увидел в глазах Великого Воина, когда  Артур  обернулся  и  посмотрел  на
вошедших. И под его взглядом Брендель почувствовал, что  голос  отказывается
ему  повиноваться;  он  не  находил  слов,  которые  можно  было  бы  сейчас
произнести, и вряд ли можно было испытывать большие  жалость  и  сочувствие,
чем те, что пронзили сейчас его сердце.
   Ким тоже успела перехватить этот взгляд - взгляд того, кого  она  вызвала
заклинанием с исчезнувшего навеки  острова  под  вечными  летними  звездами.
Вызвала на войну, подумала она вдруг, но вызвала только потому,  что  в  том
была большая нужда, и поняла  в  этот  миг  всю  силу  страшного  проклятия,
которое было наложено на него, и почувствовала, как у нее  снова  болезненно
сжимается сердце - от  горя  и  сочувствия  этой  глубочайшей  любви,  любви
взаимной, на долю которой выпало испытание предательством. О, это была  одна
из самых печальных историй в мире! "О, Джен, - думала  она,  глядя  на  свою
подругу. - О, Дженнифер!"
   - О, Джиневра! - промолвил  Артур.  -  Любовь  моя,  Джиневра!  <Джиневра
(Гвиневра,  Гиньевра,  Гвенхуивар)  -  супруга   КОРОЛЯ   Артура,   любившая
Ланселота, одного из рыцарей  Круглого  стола,  но  соблазненная  Мордредом,
племянником (а на самом деле сыном)  Артура.  После  смерти  Артура  ушла  в
монастырь.  Ее  имя  символизирует  прекрасную,  неверную,  но  раскаявшуюся
супругу.>
 
*** 
 
   Совершенно ничего не подозревая, шла она по долгим коридорам, поднималась
по каменным ступеням, и камень этих стен своей приглушенной окраской  вполне
соответствовал тем оттенкам, что господствовали в сером мирке,  который  она
создала в своей душе. Все будет хорошо, а если же  нет,  то,  значит,  и  не
должно было быть хорошо... Еще оставалась надежда, что Дариен станет  таким,
каким она так страстно мечтала его увидеть - еще в  те  далекие  дни,  когда
любая мелочь в окружавшем ее мире способна была так глубоко ее  ранить.  Да,
надежда оставалась, и были люди, которые тоже это предчувствовали. А она уже
и без того сделала все, что могла. И больше она уже не могла ничего.
   Она вошла в королевскую гостиную и улыбнулась, увидев Ким  и  поняв,  что
Ким, видно, все-таки удалось привести с собой того, кого она  так  ждала.  А
потом Брендель назвал его имя:  Артур;  и  он  медленно  повернулся,  и  она
увидела его глаза и услышала, как он называет ее совсем другим именем,  и  в
глазах его был огонь, свет, воспоминания и так много любви и  страсти!  И  в
груди ее тогда будто что-то взорвалось...
   А потом вдруг снова возникли совсем иные воспоминания. Огонь над  Рангат,
взметнувшийся так высоко, что не было видно неба; огненная рука, а  потом  -
та чудовищная культя  и  черная  кровь,  такая  же  черная,  как  стены  его
крепости, и зеленые колдовские огни,  и  красные  его  глаза,  глаза  Ракота
Могрима...
   И даже здесь все это не оставляло ее. О, как ужасно,  между  ней  и  этим
миром по-прежнему стоял Ракот! А ведь достаточно было бы всего лишь пересечь
комнату и подойти к столу, возле которого стоял  Артур.  Который  всегда  ее
любил, любит даже сейчас. И тогда она обрела бы наконец  убежище.  Но  между
ними стоял Ракот Могрим.
   Нет, не могла она пойти навстречу Артуру - ни  за  что!  Как  можно  было
жаждать его безупречной любви, если не способна испытать ее сама? И  никогда
не была способна - ни тогда, ни потом. Хотя это и не  главное.  Ведь  тогда,
раньше, это было не во Фьонаваре. Тени теней - да, были; был и  другой  меч,
меч Света, была и другая, самая светлая, самая горькая  любовь.  Но  никогда
прежде не было между ними Ракота. Она не могла пройти  над  этой  пропастью.
Нет, только не через это пламя! Только не через  эту  пытку  жгучей  кровью,
капавшей на ее обнаженное тело, только не через это! Ах, не могла она теперь
подняться над этой Тьмой и над тем, что эта Тьма с нею сделала!
   Даже чтобы пересечь пропасть и достичь того ее  края,  где  сейчас  стоял
Артур.
   Нет, ей нужен был ее серый мирок. Не огонь и не кровь. И никаких цветов и
оттенков страсти, любовной страсти. Когда она заговорила,  голос  ее  звучал
очень спокойно и ясно:
   - Я не смогу совершить Переход туда. Мне лучше в моем  собственном  мире.
Меня сильно искалечили, но здесь я по крайней мере больше никого не  предам.
А он, он не здесь. Здесь нет его, третьего, Артур. И пусть боги укрепят твой
меч в бою, и пусть они даруют тебе потом последний покой.
   В его глазах падали и падали с небес летние звезды.  Интересно,  подумала
она вдруг, а в настоящих небесах осталась ли еще хоть одна звезда?
   - И тебе тоже, - промолвил он наконец. - И тебе пусть боги даруют покой.
   Так много упавших звезд. И они все продолжали падать...
   Дженнифер отвернулась и вышла из комнаты.
 
Глава 8 
 
   Разумеется, ей некого было винить, кроме самой себя;  Шальхассан  дал  ей
это понять  очень  ясно.  Если  наследница  катальского  трона  предпочитает
отправиться воевать, то и в этом случае ей следует вести себя по-королевски.
К тому же требовалось еще как-то спасти свое  лицо  -  желательно  наилучшим
образом после вчерашней нелепой неудачи.
   Так что все утро до самого полудня Шарра просидела за столом  в  гостиной
Верховного правителя Бреннина, где состоялся объединенный  военный  совет  и
рас сматривались вопросы стратегии и обеспечения  войска.  Там,  разумеется,
были и ее отец и Айлерон, как всегда,  холодный  и  рассудительный,  а  чуть
поодаль о них стояли Башрай и Шаин, капитаны стражи, записывавшие решения  и
приказы правителей и тут же пере дававшие их с гонцами, которые  ожидали  за
дверью.
   За одним из присутствующих Шарра наблюдала; особенно внимательно. Это был
персонаж из детских сказок, из туманного прошлого.  Она  вспомнила,  как  её
брат Марлин играл в Великого Воина, когда ему было лет десять, и  изображал,
как вытаскивает королевский меч из-под  скалы.<По  легенде,  Артур  утвердил
свое владычество над Британией сумев  вытащить  из-под  лежащего  на  алтаре
огромного камня чудесный меч Эскалибур.> А теперь Марлин вот  уже  пять  лет
как лежит в земле, а рядом с ней стоит самый  настоящий  Артур  Пендрагон  и
дает советы своим звучным басом, то и дело поглядывая на нее с ласковой улыб
кой. Но глаза у него не улыбались никогда; Шарра ни у кого не  видела  таких
глаз, даже у Бренделя, светлого альва.
 
*** 
 
   Совет продолжался и после полудня. Им принеси  перекусить,  и  они  поели
прямо  над  расстеленной  картой  среди  бесчисленных  схем,  подготовленных
Айлероном. Это необходимо, думала Шарра, но отчего-то все  это  казалось  ей
совершенно бессмысленным. Ведь настоящей войны  как  таковой  не  будет;  не
может быть, пока продолжается эта зима. Ракот наслал  на  них  вечную  зиму,
заменив ею и лето, и все остальные времена года, и они понятия не имели, как
он это сделал, а потому и не могли ничем эту зиму остановить.  Расплетающему
не нужно было даже рисковать, вступая в настоящее сражение с ними.  Впрочем,
он и не собирался этого делать. Он  намерен  был  просто  заморозить  их  до
смерти  или  уморить  голодом,  дождавшись,  когда  у  них  кончатся  запасы
продовольствия.  И  голод  уже  начинался:  старики  и  дети,  как   всегда,
становились его первыми жертвами и начинали умирать в Катале и  Бреннине,  а
также на Равнине.
   И что по сравнению с этой  жестокой  реальностью  какие-то  умозрительные
расчеты по использованию колесниц в качестве  заграждений  в  случае  штурма
Парас Дерваля?
   Однако вслух она ничего  этого  не  говорила.  Она  предпочитала  хранить
молчание, вела себя исключительно примерно, внимательно слушала и к середине
дня промолчала уже так долго, что о  ней  совершенно  забыли,  и  тогда  она
попросту сбежала оттуда и отправилась на поиски Ким.
   Подсказал ей, где ее искать, всезнающий Горлас, королевский канцлер.  Она
зашла к себе, чтобы взять теплый плащ, и обнаружила, что белый плащ Дьярмуда
уже подогнали ей по росту. Ни о  чем  не  задумываясь,  она  надела  его  и,
взбежав по бесконечным лестницам, вышла на крышу одной из башен,  с  которой
достаточно хорошо была видна окружавшая дворец местность. Ким стояла там,  в
подбитом мехом плаще и меховых перчатках, но  без  капюшона,  и  ее  странно
седые волосы то и дело падали ей  на  лицо.  На  севере,  прямо  над  линией
горизонта, тянулась длинная гряда облаков; ветер дул тоже с севера.
   - Будет метель, - сказала Шарра, облокачиваясь о парапет рядом с Ким.
   - Да, и многое другое тоже. - Ким умудрилась улыбнуться, но глаза  у  нее
были красные.
   - Расскажи мне, - попросила Шарра. И стала слушать. В рассказе  Ким  было
все то, что она так долго сдерживала в душе.  Тот  сон.  Встреча  с  мертвым
королем и с его неумершим сыном.  Убитые  дети  и  Дженнифер,  украденная  и
запертая в Старкадхе. И еще одна совершенно непредвиденная  вещь:  Джиневра.
Любовь, которую предали. И печаль в самой сердцевине этой великой любви.
   Они совершенно  окоченели  на  пронзительном  ветру,  когда  Ким  наконец
умолкла. Замерзшие и молчаливые, они  все  еще  продолжали  стоять  лицом  к
северу. Ни одна не плакала; замерзшие слезы на щеках у  обеих  были  вызваны
резким ветром. Солнце медленно скользило к западу. Перед  ними,  на  севере,
облака над горизонтом становились все выше и плотнее.
   - А он здесь? - спросила Шарра. - Тот другой? Третий?
   - Не знаю. Она говорила, что нет.
   - А где она сейчас?
   - В Храме, с Джаэль.
   Они снова помолчали, слушая вой ветра. И по совершенно различным причинам
мысли  обеих  были  сейчас  далеко  отсюда,  на  северо-востоке,  где   один
светловолосый принц скакал во главе отряда из тридцати воинов.
   Вскоре  солнце  скрылось  за  лесом   Морнира,   и   холод   стал   почти
непереносимым. Тогда они пошли вниз, во дворец.
 
*** 
 
   А через три часа они снова стояли на той же башне вместе с королем, и там
же, похоже, собралась добрая половина его придворных.  Было  уже  совершенно
темно и страшно холодно, но никто этого словно не замечал.
   Далеко-далеко на севере в небесах разливалось яркое жемчужное сияние.
   - Что это? - спросил кто-то.
   - Данилот, - тихо ответил  Лорин  Серебряный  Плащ.  Рядом  с  ним  стоял
Брендель, и глаза у него были того же цвета, что и сияние в небесах.
   - Они испытывают судьбу, - чуть слышно выдохнул альв. - Ни разу за тысячу
лет Данилот не убирал своего щита. Сегодня в королевстве Света нет ни  одной
тени! А чуть позже они смогут посмотреть на  звезды,  когда  немного  убавят
свечение. Впервые за тысячу лет над Атронелем будет звездное небо...
   Эти слова звучали почти как песня, так прекрасен был голос Бренделя,  так
полон страстного желания и затаенной мечты. И каждый из них,  глядя  на  это
великолепие в небесах, с удивлением понимал, что когда-то  так  было  каждую
ночь, пока не началась война с Могримом - до Баэль Рангат  и  до  того,  как
Латен Плетущий Туманы укутал Данилот плотной дымкой, превратив его в  Страну
Теней.
   - Но почему? - спросила Шарра. - Зачем они это сделали?
   И снова ответил Лорин:
   - Для нас. Они  пытаются  выманить  его  из  Старкадха,  отвлечь  его  от
созидания этой зимы. Светлые альвы приносят себя в жертву, чтобы у нас могли
наконец прекратиться эти холода!
   - Но это  же  может  стать  концом  для  светлых  альвов!  -  протестующе
воскликнул Горлас.
   Не отрывая глаз от света на севере, На-Брендель ответил ему:
   - В Данилоте сейчас нет снега. И цветут сильваины, как  и  каждый  год  к
Иванову дню, а на холме Атронель зеленеет трава...
   И все смотрели и смотрели на север, представляя себе эту дивную  картину,
и мысли о прекрасном Данилоте согревали им души, несмотря  на  пронзительный
ледяной ветер,  ибо  это  сияние  в  небесах  означало  великое  мужество  и
великодушие, игру Света у самого порога извечной Тьмы.
   Ким, как и все, любовалась сиянием над Данилотом, когда ее внимание вдруг
привлек какой-то странный звук - еле слышный и скорее похожий  на  крошечный
электрический импульс у нее в мозгу, и исходил  он,  как  ей  показалось,  с
востока. Она подняла  руку;  камень  Бальрат  пребывал  в  покое,  что  было
истинным благословением, ибо она уже начинала побаиваться  его  пламенеющего
свечения. Она постаралась не думать об этих странных, еле слышимых звуках  -
сигналах? - и это оказалось нетрудно. И она всем своим существом  потянулась
к тому свету, что сиял над Данилотом, стараясь почерпнуть в нем силы и  хоть
какое-то избавление от постоянного  чувства  вины  и  печали.  Прошло  менее
сорока восьми часов с тех пор, как она стояла у Стоунхенджа,  и  сейчас  она
чувствовала себя не просто усталой, но совершенно измотанной, а ведь столько
еще предстояло сделать!
 
*** 
 
   И начинать, похоже, нужно было немедленно.
   Когда они вернулись в Большой зал,  там  их  поджидала  женщина  в  сером
одеянии жрицы, так что Джаэль, быстро пройдя мимо королей, устремилась прямо
к ней.
   - В чем дело, Элайн?
   Женщина в сером  склонилась  перед  Джаэль  в  глубоком  поклоне;  затем,
значительно более  небрежно,  поклонилась  Айлерону.  Снова  повернувшись  к
Верховной  жрице,  она  заговорила   очень   осторожно,   отрывисто,   будто
припоминая:
   - Я должна передать тебе почтительнейшее приветствие от жриц  Мормы...  и
извинения от Одиарт. Она послала лично меня, так как  полагала,  что  эти...
мужчины скорее оценят необходимость... ну, в  общем...  если  мы  не  станем
пользоваться иными средствами связи...
   Джаэль смотрела на нее, не мигая. Лицо ее угрожающе заледенело.
   - Какую необходимость? - тихо спросила она, и в ее низком красивом голосе
тоже послышалась угроза.
   Элайн покраснела. Господи, не хотела бы я оказаться на ее месте, подумала
вдруг Ким.
   - Одиарт приносит свои извинения, Верховная... - прошепт