Она резко села,  мгновенно  проснувшись,
ее взгляд был прикован к высоко стоящей на  небе  луне.  Лицо  ее  стало
таким бледным, что волосы  по  сравнению  с  ним  казались  черными.  Он
увидел, как она прерывисто, с трудом вздохнула.  Он  ощутил  ее  боль  в
себе.
   - Он в опасности, Джиневра? - спросил Артур.
   Она ничего не ответила, ее глаза не отрывались от луны.  Одна  ладонь
взлетела ко рту. Он взял вторую руку так осторожно, как только мог.  Она
дрожала словно лист рябины на осеннем ветру. Было холоднее чем  положено
в теплую ночь летнего солнцестояния.
   - Что ты видишь? - спросил он. - Он в опасности, Джиневра?
   - Они оба в опасности, - прошептала она, не отрывая глаз от  луны.  -
Они оба, любимый. А я их обоих отослала прочь.
   Он молчал. Смотрел вверх, на луну, и думал о Ланселоте.  Держал  одну
руку Джиневры, сжав ее в своих широких квадратных ладонях,  и  желал  ей
мира и душевного покоя с еще большей тоской и страстью,  чем  когда-либо
желал самому себе избавления от рока.
 
*** 
 
   - Я достиг той же глубины, что и  ты,  -  спокойно  произнес  высокий
человек, выходя на поляну. Он держал в руке обнаженный  меч;  тот  слабо
светился, отражая серебряный свет луны. - Я знаю, кто ты, - продолжал он
мягко и без спешки. - Я знаю тебя, Курдадх, и откуда ты пришел. Я здесь,
чтобы защитить этого ребенка. Если ты желаешь  его  смерти,  то  сначала
тебе придется убить меня.
   - Кто ты такой? -  пророкотал  демон.  Деревья  снова  громко  шумели
вокруг  них,  осознал  Дариен.  Он  смотрел  на  пришедшего  человека  и
удивлялся.
   - Я - Ланселот, - услышал он. Воспоминание шевельнулось в глубине его
мозга, воспоминание об играх, в которые он играл вместе с Финном в снегу
той зимой. Игра в Воина, у которого было королевское Копье и  друг,  его
"танист"*** , как
сказал Финн. Первый из компании  Воина,  по  имени  Ланселот.  Он  любил
королеву того Воина, а ее звали, ее звали...
   Демон, Курдадх, сменил свою позицию с таким звуком,  будто  по  траве
протащили гранитную глыбу. Он поднял свой молот и сказал:
   - Не  ожидал  увидеть  тебя  здесь,  но  я  не  удивлен.  -  Он  тихо
рассмеялся, словно галька покатилась вниз по склону. Снова изменил  свою
форму. Теперь у него было две головы, и обе оказались головами демона. -
Я не стану искать с тобой ссоры, Ланселот, и Пендарану известно, что  ты
прожил в лесу зиму и не причинил ему зла. С  тобой  не  случится  ничего
плохого, если ты сейчас уйдешь, но, если останешься, я должен буду убить
тебя.
   С  абсолютным,  сосредоточенным  внутренним   спокойствием   Ланселот
ответил:
   - Ты должен попытаться меня убить. Это не  такая  уж  легкая  задача,
Курдадх, даже для тебя.
   - Я глубок, как земное ядро, мастер меча. Мой молот выкован в провале
столь глубоком, что пламя там вытянуто сверху вниз. - Это было  сказано,
как простое изложение факта, без бравады. - Я здесь столько же  времени,
сколько сам Пендаран, - сказал Курдадх, Старейший. -  Все  это  время  я
охранял священную неприкосновенность этой рощи и просыпался лишь  тогда,
когда ее нарушали. У  тебя  есть  клинок  и  непревзойденное  мастерство
владения им. Этого недостаточно. Мне не чуждо милосердие. Уходи!
   Последнее рокочущее слово приказа сопровождалось дрожью  деревьев  на
краю поляны, сама земля содрогнулась. Дариен старался устоять на  ногах.
Затем, когда дрожь  прошла,  Ланселот  ответил  с  учтивостью,  странным
образом подобающей этому месту:
   - У меня есть больше, чем ты думаешь, но я благодарю тебя  за  добрые
слова. Ты должен знать, прежде чем мы начнем, так как  мы  будем  биться
здесь, Курдадх, что я лежал мертвым в замке Каэр Сиди, или Кадер  Седат,
он же Северное Сияние, Корона Бореалис Королей среди звезд.  Ты  знаешь,
что этот замок лежит на оси всех миров, и море бьется о его стены, и все
звезды небес вращаются вокруг него.
   Сердце Дариена стремительно билось, хотя он понял только часть  того,
что услышал. Он припомнил кое-что еще:  Финн,  который  в  те  дни,  как
казалось ему, знает все  на  свете,  говорил  ему,  что  его  мать  была
королевой. Это знание все запутывало еще больше. Он с трудом глотнул. Он
чувствовал себя ребенком.
   - Все равно, - говорил Курдадх Ланселоту. - Пусть даже ты лежал  там,
ты смертен, мастер меча. Ты готов умереть за сына Ракота Могрима?
   - Я ведь здесь, - просто ответил Ланселот, и бой начался.
 
Глава 8 
 
   Его секретарь, решил Шальхассан из Катала примерно в тот  же  момент,
не рожден для военной жизни. Разиэль  верхом  на  коне  был  всего  лишь
бледной тенью - почти в буквальном смысле слова -  самого  себя,  весьма
квалифицированного  секретаря.  Верховный  правитель  уже   дважды   был
вынужден прекращать диктовку и ждать, пока Разиэль лихорадочно  шарил  в
чересседельной  сумке,  чтобы  сменить  сломанное  стило.   В   ожидании
Шальхассан пропускал  сквозь  пальцы  свою  длинную,  завитую  бороду  и
оглядывал залитую луной дорогу перед стремительно несущейся колесницей.
   Они находились в Бреннине, на дороге из Сереша в столицу,  и  неслись
при лунном свете во весь опор, потому  что  война  требовала  от  мужчин
таких вещей. Стояла теплая летняя ночь, хотя ближе  к  концу  дня  Сереш
зацепило хвостом сильной бури, когда он и  набранное  им  пополнение  из
Катала переправлялись через реку.
   Разиэль достал стило и тут же уронил его, пытаясь перехватить поводья
коня. Шальхассан ничем не выдал своей реакции. Твердо стоя обеими ногами
на земле Разиэль довольно неплохо справлялся со своими обязанностями,  и
Шальхассан был готов, в разумных пределах, допустить нынешнее отклонение
от его безупречной компетентности. Махнув рукой, он отпустил  секретаря,
позволив ему занять свое место в рядах. С записями  можно  подождать  до
того момента, когда они доберутся до Парас Дерваля.
   Они были уже недалеко. Шальхассан с неожиданной ясностью вспомнил тот
последний раз, когда он ехал по этой дороге на восток  во  главе  армии.
Стоял зимний день, блистающий, словно алмаз, и его  встретил  на  дороге
принц в белом меховом плаще и белой шляпе с красным  пером  дьены,  ярко
выделяющимся на фоне снега.
   А теперь не прошло  и  двух  недель,  как  снег  полностью  исчез,  а
сверкающий принц обручился с дочерью Шальхассана.  И  уплыл  в  море;  в
Сереше не было ничего известно о судьбе корабля, который  отправился  на
Кадер Седат.
   О Верховном правителе известия были: он двинулся на  север  во  главе
армии Бреннина и той части армии Катала, которая уже была с ним, в ответ
на призыв магического кристалла из  Данилота  в  ту  самую  ночь,  когда
"Придуин" подняла паруса. Шальхассан коротко  кивнул  вознице  и  крепче
ухватился за передний бортик, когда они помчались быстрее. Он знал,  что
в этом нет необходимости. Похоже, что он и этот второй контингент  войск
опоздают и на этом этапе могут стать лишь арьегардом,  но  ему  хотелось
увидеть канцлера Горласа, чтобы в этом убедиться, и еще он хотел  видеть
дочь.
   Они быстро мчались при лунном свете. Очень скоро он оказался в  Парас
Дервале, и его прямо в дорожной  пыли,  так  как  он  не  позволил  себе
роскоши потратить время на переодевание, проводили в освещенный факелами
Большой зал дворца, где стоял Горлас, на одну предписанную ступень  ниже
пустующего трона. Канцлер поклонился  ему  тройным  поклоном,  что  было
неожиданно и польстило ему. Рядом с Горласом, и еще  на  одну  ступеньку
ниже, стоял  еще  один  человек,  который  также  поклонился,  столь  же
почтительно, хотя и гораздо менее вычурно, что было понятно, принимая во
внимание личность этого человека.
   Затем Тегид из Родена, посредник принца Дьярмуда, доложил  Верховному
правителю Катала, что  Шарра  уехала,  и  стоял,  с  содроганием  ожидая
взрыва, который должен был последовать.
   Он и последовал, но то был  взрыв  внутренний.  Страх  и  нарастающая
ярость  вспыхнули  в  груди  Шальхассана,  но  на  его  лице  ничего  не
отразилось. Только его голос был ледяным, когда он  спросил,  куда  и  с
кем. Ему ответил Горлас.
   - Она уехала вместе с Ясновидящей и Верховной жрицей,  мой  господин.
Они не сказали нам - куда.  Если  мне  позволено  будет  высказать  свое
мнение, они обе.., все трое наделены мудростью. Я не думаю...
   Он  осекся  под  острым  взглядом  Шальхассана,  чей  взор  заставлял
замолчать и более искусных ораторов, чем этот. В то же время  Шальхассан
чувствовал, что его ярость уже исчезла, оставив  только  страх.  Он  сам
никогда не умел держать свою дочь под контролем. Как он мог ожидать, что
этот толстяк и напыщенный канцлер справятся лучше, чем он?
   Он также очень хорошо помнил Ясновидящую и глубоко уважал ее. За  то,
что она  совершила  однажды  ночью  в  Храме  Гуин  Истрат,  в  одиночку
проникнув сквозь тьму замыслов Ракота, чтобы показать им источник  зимы,
он всегда будет уважать ее. Если она уехала, значит, у нее была цель,  и
то же относилось к Верховной жрице,  которая  по-своему  была  не  менее
выдающейся личностью.
   Но какими бы выдающимися ни были они  обе,  он  сомневался,  что  они
смогли бы удержать его дочь, если она  пожелала  к  ним  присоединиться,
если  она  приняла  такое  решение.  "Ох,  Шарра",  -  подумал   он.   В
десятитысячный раз он спросил себя, мудро ли поступил, не  женившись  во
второй раз после смерти жены.  Девочке  было  необходимо  хоть  какое-то
руководство, и это становилось все более очевидным.
   Он поднял взгляд. Вверху, позади Дубового Трона  Бреннина,  высоко  в
стенах Большого зала светились витражи Делевана. Тот, что был за троном,
изображал Конари и Колана, скачущих на север, на войну.  Свет  половинки
луны, сияющий снаружи, серебрил их русые волосы. Ну, подумал Шальхассан,
кому, как не их преемнику, молодому Верховному правителю Айлерону, вести
войну,  которой  предстоит  сейчас  разразиться  на   северных   землях.
Инструкции были такими, как он и ожидал, какими они и должны были  быть.
Он поступил бы точно так  же.  Воины  из  Катала  под  предводительством
своего правителя должны были остаться в Бреннине. Шальхассану и  Горласу
поручалось разместить их по своему усмотрению для  наиболее  эффективной
обороны королевства.
   Он медленно отвел взгляд от великолепной картины на  окне.  Глядя  на
Тегида, - контраст, достойный афоризма, - он мягко сказал:
   - Не кори себя. Канцлер прав - эти трое знают, что делают. Ты  можешь
присоединиться ко мне, если пожелаешь, и посочувствовать своему  принцу,
которому придется отныне с ней справляться. Если мы останемся в живых.
   Он повернулся к канцлеру:
   - Я бы не отказался от пищи, милорд канцлер, и хотел бы получить  для
своих командиров распоряжения по размещению людей. После этого, если  вы
не устали, не могли бы мы с вами выпить вместе вина и сыграть  партию  в
та'баэль? Возможно, этим и ограничится наше участие в боевых  действиях,
а игра по ночам меня успокаивает. Канцлер улыбнулся.
   - Айлиль говорил то же самое, милорд. Я с  радостью  сыграю  с  вами,
хотя должен предупредить, что я в  лучшем  случае  не  слишком  азартный
игрок.
   - Можно мне прийти и понаблюдать? - почтительно спросил толстяк.
   Шальхассан внимательно посмотрел на него.
   - Ты играешь в та'баэль? - с сомнением спросил он.
   - Немного, - ответил Тегид.
 
*** 
 
   Верховный  правитель  Катала   отвел   назад   своего   единственного
уцелевшего  всадника,  чтобы  защитить  королеву.  И  одарил  противника
взглядом, который заставил не  одного  человека  подумать  о  ритуальном
самоубийстве.
   - Мне кажется, - произнес он, обращаясь больше к самому себе,  чем  к
одному из двоих собеседников, - что меня только  что  разгромили  весьма
по-королевски.
   Наблюдающий за игрой Горлас сочувственно что-то проворчал.  Тегид  из
Родена снял мешающего всадника своим замком.
   - Принц Дьярмуд настаивает, - пробормотал  он,  кладя  взятую  фигуру
рядом с доской, -  чтобы  все  его  люди  умели  как  следует  играть  в
та'баэль. Но никто из нас ни разу не смог его обыграть. - Он улыбнулся и
откинулся на спинку кресла, добродушно похлопывая себя по  несравненному
животу.
   Пристально глядя на доску  в  поисках  защиты  от  нападения  с  двух
сторон, которое начнется, как только  Тегид  снова  двинет  свой  замок,
Шальхассан решил уделить  немного  своего  прежнего  сочувствия  дочери,
которой придется жить с этим принцем.
   - Скажи, - спросил он, - Айлерон тоже умеет играть?
   -  Айлиль  научил  обоих  сыновей,  когда  они  были  еще  детьми,  -
пробормотал Горлас, наполняя бокал Шальхассана из  кувшина  с  вином  из
винограда, выращенного у стен в Южной твердыне.
   - И Верховный правитель тоже сейчас играет с  редким  мастерством?  -
спросил Шальхассан с ноткой раздражения  в  голосе.  Кажется,  оба  сына
Айлиля способны были пробуждать в нем это чувство.
   - Не имею представления, - ответил Горлас. -  Никогда  не  видел  его
игры, когда он вырос. Мальчиком он играл очень хорошо. Он всегда играл с
отцом.
   - Он больше не играет в та'баэль, -  сказал  Тегид.  -  Разве  вы  не
знаете эту историю? Айлерон не прикасался к фигурам с того первого раза,
когда Дьярмуд обыграл его. Они тогда еще были детьми. Он  такой,  знаете
ли...
   Обдумывая это сообщение, Шальхассан угрожающе двинул своего  мага  по
диагонали. Это была ловушка, конечно, последнее оставшееся ему средство.
Чтобы она удалась, он попытался отвлечь толстяка вопросом:
   - Не знаю. Какой именно?
   Сильно навалившись на  подлокотники  кресла,  Тегид  подался  вперед,
чтобы лучше видеть доску. Игнорируя и ловушку, и вопрос, он двинул замок
по боковой вертикали,  открывая  королеву  Шальхассана,  чтобы  еще  раз
атаковать и одновременно угрожая королю правителя Катала. Это был  очень
решительный ход.
   - Он не любит ни в чем проигрывать, - объяснил Тегид. - И  не  делает
ничего, в чем мог бы проиграть.
   - Не ограничивает ли это в какой-то степени  его  действия?  -  колко
спросил Шальхассан. Он и сам не слишком любил проигрывать. И не привык к
этому.
   -  Не  очень,  -  нехотя  ответил  Тегид.  -  Он  почти  все   делает
превосходно. Они оба такие, - лояльно прибавил он.
   Шальхассан как можно изящнее положил своего  короля  на  бок  в  знак
того, что сдается, и поднял бокал, приветствуя победителя.
   - Хорошая игра, - благодушно произнес Тегид. -  Скажите,  -  прибавил
он, поворачиваясь к Горласу, - у вас здесь есть приличный  эль?  Вино  -
это очень здорово, но меня сегодня страшно  мучает  жажда,  если  хотите
знать правду.
   - Кувшин эля, Виер, - приказал канцлер пажу, молча стоящему у двери.
   - Два! - произнес Шальхассан, удивив сам себя.  -  Расставьте  фигуры
для следующей партии!
   Эту он тоже проиграл,  но  решительно  выиграл  третью,  с  громадным
удовлетворением чувствуя, что вечер все же не пропал зря.  Потом  они  с
Тегидом походя выиграли еще по  партии  у  Горласа.  Это  их  неожиданно
сблизило. А потом, уже поздно ночью, они с канцлером еще больше поразили
себя тем, что приняли  совершенно  из  ряда  вон  выходящее  предложение
единственного члена компании Дьярмуда, оставшегося в Парас Дервале.
   Что еще более поразило Шальхассана, совершенно поразило, - это  какое
удовольствие он получил от музыки, общества и необычайно бойких служанок
в огромном нижнем зале "Черного кабана"  и  в  меньшей  и  более  темной
комнате на втором этаже.
   Было уже очень поздно.
 
*** 
 
   Если он больше ничего не сделает, думал Пол, совсем ничего, начиная с
этого момента и до того конца, который ждет их впереди, все равно  никто
не сможет его обвинить в том, что он не внес свою лепту.
   Он лежал на морском берегу недалеко от реки,  немного  в  стороне  от
остальных, как обычно. Он лежал так без сна уже много  часов,  глядя  на
вращение звезд, слушая шум моря. Луна поднялась до самой верхней точки и
сейчас склонялась к западу. Было уже очень поздно.
   Он лежал один и думал о той ночи, когда  он  покончил  с  засухой,  а
затем о том предрассветном часе, когда увидел Пожирателя Душ  и  призвал
Лиранана, с помощью Гиринта, на битву в море с чудовищем Ракота. А потом
его мысли унеслись вперед, к тому моменту, в начале этого вечера,  когда
он заговорил голосом Морнира, и морской  Бог  снова  ответил  и  усмирил
волны,  позволив  морякам  "Придуин"  не  погибнуть  во  время   шторма,
посланного Ткачом.
   И еще он знал, что почти год назад сделал  кое-что  еще:  он  устроил
переход из одного мира в другой, который спас Дженнифер  от  Галадана  и
позволил Дариену появиться на свет.
   Он спросил себя, не проклянут ли его за это те, кто придет  после.  И
придет ли кто-нибудь после.
   Он уже сыграл свою роль в этой войне. Никто не мог усомниться в этом.
Более того, он знал, что  никто,  кроме  него  самого,  даже  не  станет
поднимать  этот  вопрос.  Упреки  в   собственный   адрес,   бессонница,
всегдашнее стремление к чему-то большему - все это было в нем, как часть
узора его жизни.
   Кажется, этот узор вплетен в его сущность, даже во Фьонаваре. Он  был
той причиной, по которой Рэчел его оставила тогда,  он  включал  в  себя
одиночество Кевина Лэйна, который так старался пробиться  к  нему,  -  и
пробился в каком-то смысле, понять который у Пола пока  еще  не  нашлось
времени.
   Но   одиночество,   по-видимому,   действительно   лежало   в   самом
переплетении корней его  сущности.  В  одиночестве  на  Древе  Жизни  он
получил свою силу, и даже в присутствии большого количества людей он все
равно обретал эту силу в одиночестве. Его дар был глубокой  тайной  даже
для него самого. Он был загадочным и автономным,  созданным  из  тайного
знания и одинокого, упрямого  сопротивления  Тьме.  Он  мог  говорить  с
Богами и слышать их, но не перемещаться среди них, и каждая из  подобных
бесед все дальше уводила его  от  всех,  кого  он  знал,  как  будто  он
нуждался для этого в чьей-либо  помощи.  Он  не  ощущал  холода  зимы  и
секущего дождя, который только что закончился. Его отправил обратно Бог.
Он был стрелой Морнира, а стрелы летят в одиночку.
   Он сознавал, что пытаться уснуть уже бесполезно. Смотрел на половинку
луны вдали над морем. Ему казалось, что она зовет его.
   Пол встал, прибой громко шумел у него в ушах. Ближе к Анор  Лизен  он
видел силуэты спящих людей из Южной твердыни. За его спиной река неслась
на запад, к морю. Он пошел по течению.  Песок  сменился  галькой,  затем
валунами. Он взобрался на один из них у края воды и  увидел  при  лунном
свете, что не он один не спит на берегу в эту ночь.
   Он чуть было не повернул обратно. Но что-то - воспоминание  о  другом
береге в ночь перед отплытием "Придуин" - заставило его заколебаться,  а
потом заговорить с человеком, сидящим на темной скале у самых набегающих
волн.
   - Кажется, мы поменялись ролями. Дать  тебе  плащ?  -  В  его  голосе
прозвучало  больше  насмешки,  чем  он  намеревался.  Но  это  не  имело
значения. Ее ледяное самообладание было непоколебимым до жути.
   Не обернувшись, не вздрогнув, не отрывая взгляда от воды, Джаэль тихо
ответила:
   - Мне не холодно. А тебе  было  холодно  в  ту  ночь.  Тебя  это  так
тревожит?
   Он тут же пожалел, что заговорил. Это всегда проявлялось,  когда  они
встречались: эта полярность Даны и Морнира.  Он  уже  почти  повернулся,
чтобы спуститься вниз и уйти, но остановился, удерживаемый больше  всего
упрямством.
   Пол вздохнул и нарочито лишенным интонаций голосом сказал:
   -  Совсем  не  беспокоит,  Джаэль.  Я  сказал  это  только   в   виде
приветствия, больше ничего. Не все, что тебе  говорят,  нужно  принимать
как вызов.
   На этот раз она все же обернулась.  Ее  волосы  удерживал  серебряный
обруч, но  концы  их  все  равно  развевал  морской  ветер.  Он  не  мог
разглядеть ее глаз; луна светила из-за ее спины, освещая его собственное
лицо. Долгое мгновение они оба молчали; потом Джаэль сказала:
   - У