намеков,  а  уж  от  тебя,  любительница
полуночных бдений, и подавно!
   Кевин не выдержал:
   - Да послушайте только, вы оба, что вы  несете!  Вам  что,  не  ясно?
Дженнифер  пропала!  И  нужно  немедленно  что-то  предпринять,   а   не
заниматься дурацкой перебранкой, черт вас побери!
   - Полностью согласен, - сурово  поддержал  его  Тейрнон.  -  Осмелюсь
предложить следующее: пригласим на Совет нашего  друга  из  Данилота,  -
если он, конечно, в состоянии на него явиться, -  и  постараемся  узнать
мнение альвов по этому вопросу.
   - Да, Тейрнон, ты можешь пока что  заняться  этим  и  побеседовать  с
Бренделем, - сказал вдруг Айлиль дан  Арт,  вставая  и  возвышаясь  надо
всеми, как башня, - а  затем  сообщить  его  мнение  мне.  Ибо  я  решил
отложить заседание Совета на завтра. Соберемся здесь в  тот  же  час.  А
сейчас я попрошу всех разойтись.
   - Но, отец... - начал было Дьярмуд.
   - Ни слова более! - резко приказал Айлиль, и глаза его  на  исхудалом
лице гневно сверкнули. - Я по-прежнему Верховный правитель  Бреннина,  и
пусть все помнят об этом!
   - Мы ПОМНИМ, о мой король!  -  раздался  от  порога  чей-то  знакомый
голос. - Все мы хорошо помним об  этом,  -  продолжал  Лорин  Серебряный
Плащ, стоя в дверях, - вот только  Галадан  стал  слишком  силен,  чтобы
можно было медлить без особых на то причин.
   Покрытый дорожной пылью, изможденный, с ввалившимися глазами, маг, не
обращая   ни   малейшего   внимания   на   вызванное   его    появлением
замешательство, смотрел только на Айлиля. И Кевин услышал, как  по  залу
прошелестел вздох облегчения. У него, надо  сказать,  тоже  сразу  стало
легче на душе, когда он увидел Лорина. Он чувствовал, как  много  значит
его возвращение при сложившейся ситуации.
   Мэтт Сорин уже успел встать  рядом  со  своим  другом,  мрачновато  и
встревоженно  на  него  поглядывая.  Чудовищная   усталость,   казалось,
окутывает Лорина физически ощутимым облаком, но  маг,  собрав  последние
силы,  повернулся  и  поверх  голов  окруживших  его  людей   пристально
посмотрел на Кевина.
   - Прости меня, - просто и искренне сказал он. -  Мне  очень  и  очень
жаль!
   - Я знаю, - прошептал Кевин, кивая, точно китайский болванчик. Больше
они не сказали друг другу ни слова, и оба дружно повернулись  к  королю,
который снова заговорил, хотя предыдущая попытка  овладеть  ситуацией  в
зале, казалось, полностью лишила его сил...
   - С каких это пор Верховный правитель должен объяснять подданным свои
поступки? - Айлиль сказал это скорее сварливым, а не грозным тоном.
   - Никто этого и не требует,  господин  мой.  -  Лорин  сделал  в  его
сторону несколько шагов. - Но когда правитель все  же  делает  это,  его
подданные, и в  особенности  его  советники,  могут  порой  оказать  ему
немалую помощь.
   - Да, порой такое случается, - признал  король.  -  Но  происходят  и
такие вещи, о  которых  никто,  даже  королевские  советники,  знать  не
должны! - Кевин заметил, как нервно Горлас ерзает  на  своем  кресле,  и
решил воспользоваться этим замешательством:
   - Но ваш канцлер уже знает о том, что случилось,  господин  мой!  Так
разве остальные участники Совета об этом знать не должны?  Простите  мне
мою дерзость, но ведь речь идет о женщине, которую я люблю!
   Айлиль некоторое время молча смотрел  на  него,  потом  едва  заметно
кивнул в знак согласия.
   - Хорошо сказано, - молвил  он.  -  На  самом  деле  ты  единственный
человек здесь, который имеет полное право знать все. Я поступлю так, как
ты просишь.
   - Ваше величество... - начал было Горлас встревоженно.
   Однако Айлиль поднял руку, призывая его к молчанию.
   И в наступившей тишине они услышали отдаленный раскат грома.
   - Разве вы не слышите? - Голос короля зазвенел. - Слушайте же! Морнир
уже близок, он идет к нам, и, если жертва выдержит испытание, сегодня он
будет здесь. Ибо сегодня наступит третья ночь! Как же  можем  мы  что-то
предпринимать, не зная, чем эта ночь закончится?
   Через секунду все были уже на ногах.
   - Кто-то принес себя в жертву на Древе Жизни,  -  пояснил  бесцветным
голосом Лорин.
   Король молча кивнул.
   - Мой брат? - спросил Дьярмуд, и лицо его стало пепельно-бледным.
   - Нет, - сказал Айлиль и повернулся к Кевину. И сразу все стало ясно.
   - Господи! - воскликнул Кевин. - Это же Пол! - И он в отчаянии закрыл
руками лицо.
 
*** 
 
   Кимберли проснулась, уже все зная.
   "Тот, кто убивает без любви, безусловно, должен был бы умереть сам. -
Так Сейтр,  король  гномов,  сказал  некогда  Колану  Возлюбленному.  И,
понизив голос, чтобы его мог слышать только сын Конари, прибавил:
   - Тот же, кто умирает с любовью в сердце, может отдать  свою  душу  в
подарок человеку, отмеченному тайным знаком, который начертан на рукояти
этого кинжала".
   "Дорогой подарок", - прошептал Колан.
   "Дороже, чем ты думаешь.  Отдав  душу,  лишаешься  ее  навсегда.  Она
потеряна для Времени. И для нее не будет выхода из чертогов Ночи, и  она
никогда не сможет попасть в светлые покои великого Ткача".
   И тогда сын Конари поклонился ему до самой земли и сказал: "Благодарю
тебя, Сейтр. За этот обоюдоострый кинжал  и  этот  обоюдоострый  дар.  И
пусть Морнир дарует нам способность  разглядеть  тот  миг,  когда  можно
воспользоваться им правильно".
   В то первое утро Кимберли, не успев еще посмотреть в зеркало, поняла,
что волосы у нее совершенно седые, и тихонько заплакала, лежа в постели.
Но плакала она недолго. Слишком многое нужно было успеть сделать. И хотя
браслет с волшебным веллином по-прежнему был у нее  на  руке,  лихорадка
наступающего дня уже охватила ее. Нельзя допустить, чтобы события  этого
утра вывели ее из строя! Иначе она будет просто недостойна великого дара
Исанны.
   И  она  встала  с  постели,   новая   ясновидящая   Бреннина,   новая
толковательница сновидений, чтобы ступить на тот трудный  путь,  который
Исанна открыла перед ней своей смертью.
   Больше, чем смертью.
   Некоторые поступки - независимо от того, во имя  добра  или  зла  они
совершаются,  -  находятся   так   далеко   за   пределами   нормального
человеческого поведения, что заставляют нас,  когда  мы  о  них  узнаем,
перестраивать все свое восприятие действительности, чтобы подыскать им в
этом восприятии соответствующее место.
   Именно так поступила и Исанна. Актом  великой  любви  -  и  любви  не
только к ней, Ким! - великой настолько, что разум не  вмещал  ее  сразу,
Исанна лишила свою душу всех тех зацепок, что удерживают память человека
во Времени и Пространстве. И ушла - совсем, навсегда.  И  не  только  из
жизни, нет, куда дальше. Теперь Ким это понимала  -  Исанна  ушла  и  от
смерти, и от всего того, что выткал великий Ткач для своих Детей.
   И благодаря этому сумела передать Ким все, что имела, все, что  могла
передать. И теперь Ким не смела даже сказать, что она не  из  Фьонавара,
ибо в душе ее билось глубинное - на уровне интуиции  -  понимание  этого
мира, более глубокое даже, чем понимание  того  Мира,  откуда  она  сюда
явилась. И теперь, глядя на цветок баннион,  она  отлично  понимала  его
суть, как понимала теперь и суть веллина, и даже кое-что важное знала  о
той роли, которую играет в ее судьбе камень бальрат, воплотивший в  себе
силы дикой магии; и когда-нибудь  она  непременно  поймет,  узнает,  кто
должен был носить Венец Лизен и пройти по самой темной из всех возможных
троп на свете, как называл эту тропу  Радерт.  Радерт,  которого  Исанна
потеряла вновь и теперь уже навсегда, чтобы дать ей, Ким, это бесценное,
это тяжкое знание.
   Нет, это просто  чудовищно!  Чудовищно  несправедливо!  Какое  право,
господи, какое право имела  Исанна  принести  такую  страшную  жертву  и
взвалить на ее, Ким, плечи этот немыслимый дар, это  невыносимое  бремя?
Как она смела решать за нее? Без нее?
   Ответить, однако, оказалось довольно просто.  Стоило  лишь  чуть-чуть
поразмыслить. Нет, Исанна  такого  права  не  имела,  и  Ким  совершенно
свободно могла бы сейчас уйти, бросить все,  отказаться  ото  всех  этих
жертв и даров. Да, можно вновь совершить Переход, как они и  собирались,
и оказаться дома, и выкрасить волосы или же, если захочется, оставить их
седыми, в стиле "новой волны". Пока что ничего еще не переменилось...
   Вот только, если  быть  честной,  переменилось  абсолютно  все.  "Как
отделить рисунок танца от его  исполнителя?"  -  примерно  такой  вопрос
вычитала она где-то. А как отделить того, кто видит сны, от  самих  этих
снов? Она чувствовала, что не находит ответа. Она  совсем  запуталась...
Хотя ответ был невероятно прост.
   Сделать это невозможно.
 
*** 
 
   Через несколько минут она слегка нажала ладонью на потайную плиту под
столом - теперь она знала, как это делается, -  и  перед  ней  открылась
лестница, ведущая вниз.
   Она стала спускаться по стертым каменным ступеням, и ей указывал путь
свет Венца Лизен. И тот кинжал должен был тоже непременно оказаться  там
- это она знала твердо, как знала и то,  что  серебристо-голубое  лезвие
будет покрыто алой кровью, но тела Исанны ясновидящей она там не найдет.
Ибо Исанна умерла с любовью в сердце, убив себя этим клинком,  и  теперь
находится за пределами Времени и Пространства, там, куда  за  ней  никто
последовать не может.  Она  просто  исчезла.  Навсегда.  Окончательно  и
абсолютно. И все кончено.
   И оставила здесь, в самом первом из миров, Ким, возложив на ее  плечи
тяжкое бремя заботы об этом мире.
   Ким вытерла лезвие и вложила Локдал в  ножны;  и  при  этом  раздался
снова звук потревоженной струны арфы. Она убрала кинжал в шкаф  и  снова
поднялась  по  лесенке  наверх  -  навстречу  тому  миру,  которому  так
необходима была сейчас, навстречу всем тем мирам,  которые  отныне  были
связаны с нею, новой ясновидящей Бреннина.
 
*** 
 
   - Господи! - воскликнул Кевин. - Это же Пол!
   Напряженная, гнетущая тишина была ему ответом. К такому никто из  них
не был и не мог быть готов. "Но я-то должен был догадаться! - Эта мысль,
точно пойманная птица, билась у Кевина в мозгу. - Я должен был понять  -
еще когда он впервые рассказывал мне о Древе Жизни!" Горечь и бессильный
гнев переполняли его душу...
   - Это, наверное, тоже было решено во время игры в шахматы?  -  злобно
бросил он королю.
   - Да, - просто ответил Айлиль. - Он пришел играть в та'баэль, а потом
сам предложил... Я бы никогда не попросил его об этом! Мне  и  в  голову
никогда  такое  не  приходило!  Не  знаю,  правда,  сможешь  ли  ты  мне
поверить...
   Но он, конечно же, поверил. Слишком уж все совпадало! И  зря  он  так
набросился на старика. Ведь Пол все равно бы сделал то,  что  давно  уже
хотел сделать, а ТАК умереть было куда  лучше,  чем  "случайно"  упасть,
спускаясь с отвесного утеса. Если все это, конечно, соизмеримо. А почему
бы и нет? Ему казалось, что соизмеримо  вполне.  Но  все-таки  было  так
больно... так больно... и еще...
   - Нет! - решительно сказал Лорин. - Это необходимо остановить. Мы  не
имеем права так поступать! Он ведь даже не из нашего мира. Мы  не  смеем
взваливать на него одного собственные беды и несчастья.  Мальчика  нужно
немедленно с дерева снять! Тем более что он гость твоего  дома,  Айлиль!
Гость нашего мира! И о чем ты только думал, когда...
   - О нашем мире. О своем доме. О своем народе. Он сам пришел  ко  мне,
Серебряный Плащ.
   - И нужно было ему отказать!
   - Лорин, он же предложил это от чистого сердца! - Это сказал  Горлас,
и голос его неожиданно дрогнул.
   - Так ты тоже был при этом? - рассвирепел маг.
   - Да. И это я привязывал его к Древу. Он так храбро прошел  мимо  нас
прямо к нему... Словно был там совершенно один. Я сам не знаю,  как  все
это получилось, и боюсь сейчас говорить об этом, как  боялся  и  там,  в
Священной роще, но клянусь:  он  предложил  себя  в  жертву  от  чистого
сердца!
   - Нет, - снова сказал Лорин, и лицо его окаменело - с таким трудом он
сдерживал целую бурю чувств, бушевавшую  у  него  в  душе.  -  Нет,  он,
возможно, просто не в состоянии был  понять,  на  что  решился.  О,  мой
король, его необходимо немедленно оттуда снять! Пока он не умер.
   - Но это же его собственная смерть, Лорин! Он сам выбрал ее и  принес
нам в дар. Неужели ты осмелишься отнять  у  него  право  на  собственную
смерть? - Глаза Айлиля казались очень старыми и очень усталыми.
   - Осмелюсь! - отвечал маг. - Я привел его сюда не для того, чтобы  он
ради нас умер.
   Пора вмешаться, решил Кевин.
   - Может быть, привели нас сюда и не для этого...  -  Кевин  с  трудом
шевелил  губами,  буквально  выталкивая  слова  изо  рта  и  все   время
запинаясь. - Но я думаю,  что  Пол  только  поэтому  сюда  и  пришел.  -
Господи, ведь он теряет их обоих! Сперва Дженнифер.  А  теперь  и  Пола.
Казалось, что в груди у него не сердце, а сплошная рана.  -  И  если  он
отправился к Древу Жизни, то сделал это сознательно. Потому, что сам так
хотел. Что ж, позвольте ему умереть ради вас, раз он не может жить  ради
себя самого. Оставь его, Лорин. Отпусти его.
   Кевин даже не пытался смахнуть текущие по щекам слезы; ему  было  все
равно, что их видят все, а Джаэль и вовсе не сводит с него  глаз,  своих
холодных прекрасных глаз...
   - Кевин, - тихо промолвил маг, - это очень страшная смерть.  Ни  один
человек не может выдержать три ночи подряд... Но если  он  не  выдержит,
все его страдания будут напрасными, и смерть эта ничего не даст. Позволь
же мне снять его оттуда.
   - Не тебе это решать, Серебряный Плащ! - раздался голос Джаэль.  -  И
не ему.
   Лорин обернулся; взгляд его сейчас был как кремень.
   - Если я решу снять его с дерева, - сказал он,  словно  вколачивая  в
нее эти слова, - то тебе придется убить меня, чтобы этому помешать.
   - Осторожнее, маг, - предупредил его Горлас вкрадчивым тоном.  -  Это
уже попахивает предательством. Ведь наш Верховный правитель  уже  сказал
свое слово. Неужели ты хочешь пойти против его воли?
   "Похоже, никто из них так и не понимает, что, собственно, произошло",
- думал Кевин.
   - Никто тут никаких решений не принимал, кроме самого Пола, -  сказал
он, чувствуя себя обессилевшим. Однако  ни  малейшего  удивления  он  не
испытывал: ему действительно следовало бы знать, что так все и будет.  -
Знаешь, Лорин, по-моему,  если  кто-то  во  всем  этом  хоть  что-нибудь
смыслит, так это он. Скажи, а если  он  все-таки  продержится  три  ночи
подряд, дождь пойдет?
   - Возможно. - Это сказал король. - Нам дикая магия  не  подвластна  и
нам ее не понять.
   - Кровавая магия! - горько воскликнул Лорин.
   - Дикое божество, - покачал головой Тейрнон.  -  И  кровь,  возможно,
тоже прольется.
   -  Да  только  ему  все  равно  не  продержаться!  -  сказал  Дьярмуд
совершенно трезвым голосом и посмотрел Кевину прямо в глаза. - Ты же сам
говорил, что он был болен.
   Кевин рассмеялся - пронзительно и хрипло - и  воскликнул  с  каким-то
свирепым весельем, от которого ему стало еще больнее:
   - Вот уж что его никогда не останавливало!  Он  ведь  у  нас  упрямый
сукин сын! Упрямый и мужественный!
   Любовь, которой проникнуты были эти грубоватые  слова,  почувствовал,
казалось, каждый присутствующий в зале; и к этому  чувству  даже  Джаэль
отнеслась с должным уважением, хотя в  целом  смотрела  на  происходящее
совершенно иначе, чем Лорин Серебряный Плащ, который после  слов  Кевина
без сил рухнул в кресло и некоторое время молчал.
   - Что ж, прекрасно, - вымолвил он наконец. - Ах, Кевин! Ведь отныне и
до тех пор, пока существует на свете Бреннин, о нем будут слагать песни!
Чем бы ни кончился его подвиг!
   - Песни! - презрительно и устало отозвался Кевин. - От этих  песен  у
вас в голове сплошная каша. - Слишком много сил требовалось  ему,  чтобы
хоть немного заглушить терзавшую его боль, и он позволил ей  захлестнуть
его с головой. "Порой просто НИЧЕГО нельзя сделать" -  так  говорил  его
отец. "Ах, абба!" - думал он, утопая в пучине невыносимой душевной  муки
и чувствуя себя удивительно одиноким и далеким от дома.
   - Мы соберемся завтра, - сказал, снова поднимаясь, Айлиль,  Верховный
правитель Бреннина. Он казался невероятно худым и высоким. - Завтра, как
только взойдет солнце, я жду вас в этом зале.  Посмотрим,  что  принесет
нам грядущая ночь.
   По сути дела, это был приказ расходиться. И  они  удалились,  оставив
короля одного. Но Айлиль по-прежнему сидел за столом, мысленно перебирая
долгие годы своей жизни и испытывая бесконечное презрение к самому себе.
И перед глазами его неотступно стоял образ того  чужеземца,  что  принес
себя в жертву на Древе Жизни вместо него,  короля  Бреннина,  и  во  имя
великого Бога Морнира.
 
*** 
 
   Выйдя из зала, они оказались на центральном дворе  замка  -  Дьярмуд,
Лорин, Мэтт и Кевин Лэйн. Все они молчали, и на лицах у них было одно  и
то же выражение, и Кевин был очень благодарен своим новым друзьям за то,
что они рядом.
   Стояла  чудовищная  жара;  ветер  со  странным  горьковатым   запахом
обжигал, точнее, сжигал кожу; солнце в небе светило сквозь тошнотворного
цвета тусклую пелену. В воздухе буквально висело напряжение; атмосферное
электричество покалывало кожу точно иголочками, а потом  вдруг  к  этому
странному предгрозовому ощущению прибавилось и еще кое-что.
   - Стойте! - крикнул Мэтт Сорин, чей народ жил глубоко под  землей,  у
самых корней древних гор, и хорошо знал, что может  проистекать  оттуда,
из-под земли. - Стойте! Начинается что-то страшное!
   И как раз в эту минуту далеко от столицы, на северо-западе,  в  ужасе
вскочила на ноги Ким Форд - в висках у нее стучало так,  что  она  почти
ничего не видела, и ей казалось, что на нее надвигается нечто  огромное,
страшное,  вызванное  магическим  заклятием  того  злого  колдуна...   И
надвигалось оно с севера, прямо из-за домика Исанны, с той его  стороны,
где сейчас возился Тирт...
   - Господи! - шептала Ким. -  Что  же  это?  -  С  трудом  превозмогая
сжимавшую виски боль, она взглянула на свой браслет с камнем-веллином  и
поняла,  что  веллин  не  способен   противостоять   тому   ужасному   и
неотвратимому, что наползало сейчас на  этот  мир,  что  давно  зрело  и
готовилось в темном подземелье, а теперь было УЖЕ ЗДЕСЬ,  СОВСЕМ  РЯДОМ!
Она вскрикнула, почти уничтоженная волной этого всепоглощающего ужаса...
   И тут взорвалась сама крыша мира.
   Далеко на севере, среди вечных льдов на целых десять миль  вздымалась
в небо вершина горы Рангат, хозяйки  Фьонавара,  в  течение  тысячи  лет
служившей тюрьмой для одного из Богов.
   И  вот  теперь   она   перестала   быть   тюрьмой.   Огромный   столб
кроваво-красного огня вырвался из ее недр и взлетел  в  небеса  с  таким
грохотом, что слышно было даже в Катале. А  видно  этот  огненный  столб
было по всей земле. Потом верхушка столба изогнулась  и  превратилась  в
огненную руку с  пятью  когтистыми  пальцами!  О  да,  пальцы  эти  были
вооружены когтями и тянулись, извиваясь на ветру, к  югу,  словно  желая
дотянуться разом до всех и каждого непременно  уничтожить,  разорвать  в
клочки.
   И еще над Фьонаваром разнесся ужасный  клич,  дикий  вопль,  яростный
вызов - это  провозглашал  собственную  долгожданную  свободу  тот,  кто
мечтал превратить обитателей Фьонавара в своих рабов. Отныне и навсегда.
Ибо  если  эти  жалкие  людишки  испугались  цвергов  и  дрогнули  перед
магом-предателем, не говоря уж о могущественном Галадане, то что  же  им
еще остается теперь, когда ЕГО огненные пальцы рвут небеса над их миром?
   Пусть знают: Ракот Могрим разорвал свои путы  и  теперь  свободен!  И
может заставить даже великую Рангат склонить голову в страхе  перед  его
местью!
   И народы Фьонавара услышали принесенный северным ветром торжествующий
хохот первого и некогда поверженного ими Бога, и хохот этот раздался над
их землей подобно ударам  грозного  молота,  несущего  пожары,  войну  и
смерть.
 
*** 
 
   Огненный  столб  над  верш