ельно Ясновидящая Бреннина? - спросил он. Она кивнула.
   - Путешествую по делам Верховного правителя Бреннина вместе с  гномом
Броком из Банир Тала. Это он принес нам известие о предательстве  других
гномов.
   - Гном на службе у Айлиля? - спросил Дальридан. Ким покачала головой.
   - У его сына. Айлиль  умер  более  года  назад,  в  тот  день,  когда
взорвалась гора Рангат. Айлерон правит в Парас Дервале.
   Дальридан криво усмехнулся.
   - В горы новости доходят медленно.
   - Айлерон? - вмешался Фейбур. - О нем говорили в  Лараке.  Он  был  в
изгнании, да?
   Ким услышала в его голосе надежду, невысказанную мысль. Он был  очень
молод, и борода лишь отчасти это скрывала.
   - Был, - мягко ответила она. - Иногда из изгнания возвращаются.
   - Если, - вставил старший из эриду, - есть дом, куда можно вернуться.
Ясновидящая, ты можешь прекратить этот дождь?
   Она заколебалась, глядя поверх его головы на восток, где громоздились
тучи. Потом ответила:
   - Не могу, сама не могу. Но на службе у короля есть и другие люди,  и
я вижу сейчас, при помощи своего дара, что некоторые  из  них  плывут  к
тому месту, где творят этот смертоносный дождь, как раньше зиму. А  если
мы остановили зиму, значит...
   - ..значит, мы можем прекратить и дождь!  -  произнес  низкий  голос,
тихо и страстно. Ким посмотрела на гнома. Его глаза были открыты.
   - Ох, Брок! - воскликнула она.
   - На этом корабле, - продолжал  гном  медленно,  но  четко  произнося
слова, - отправились Лорин Серебряный Плащ и мой повелитель. Мэтт Сорин,
истинный король гномов. Если кто-нибудь на свете и может нас спасти,  то
только эти двое. - Он замолчал, тяжело дыша.
   Ким крепко прижимала его к себе, испытывая огромное облегчение.
   - Побереги себя, - сказала она. - Постарайся не говорить.
   Он посмотрел на нее снизу.
   - Не надо так волноваться, - сказал он.  -  Не  то  на  лбу  морщинки
появятся. - Ким тихо рассмеялась. - Не так-то просто прикончить гнома, -
продолжал он. - Мне надо  наложить  повязку,  чтобы  кровь  не  заливала
глаза, и побольше воды, чтобы напиться. Тогда, если я  отдохну  часок  в
тени, мы сможем идти дальше.
   Его рана все еще кровоточила. Ким  осознала,  что  плачет  и  слишком
сильно сжимает в объятиях  его  широкую  грудь.  Она  отпустила  руки  и
открыла рот, чтобы сказать нечто очевидное.
   - Куда? Идти куда? - Этот вопрос задал Фейбур.  -  Почему  твой  путь
лежит в горы Карневон, Ясновидящая  Бреннина?  -  Он  старался  говорить
суровым тоном, но эффект получился противоположным.
   Она долго смотрела на него, затем, пытаясь выиграть время, спросила:
   - Фейбур, а почему ты здесь? За что тебя изгнали?
   Он вспыхнул, но, помолчав, ответил тихо:
   - Меня выгнал из дома отец, это право всех отцов Эриду.
   - За что? - спросила Ким. - Почему он это сделал?
   - Ясновидящая... - начал было Дальридан.
   - Нет, - жестом прервал его Фейбур. - Ты только что назвал  нам  свою
причину. Едва ли это теперь имеет значение.  Я  отвечу.  Я  не  запятнал
ткань Гобелена  кровью,  всего  лишь  предательством  своего  города,  а
предательство в Эриду считается красной нитью в Гобелене, как  и  кровь.
Проще говоря, произошло вот что. Год назад, на Летних Играх Тад Сироне в
Тег Вейрене я увидел и полюбил девушку из северного  города  Аккаизе  за
высокими стенами, и она.., увидела и полюбила меня тоже. Когда мы  снова
вернулись в Ларак осенью того года, мой отец объявил мне, кого он выбрал
для меня в жены, а я.., отказался и назвал причину.
   Ким услышала сочувственные возгласы других эриду и поняла, что они не
знали, почему Фейбур оказался в горах; и  о  Дальридане,  между  прочим,
тоже, пока он только что сам не рассказал о  совершенных  им  убийствах.
Кодекс гор, догадалась она: здесь не задают вопросов.
   Однако она спросила, и Фейбур отвечал ей:
   - Когда я это сделал, мой отец надел белые одежды и вышел на  площадь
Льва в Лараке, и он призвал четырех  герольдов  в  свидетели  и  проклял
меня, изгнал из Эриду, лишив права жить на  пространстве  до  самых  гор
Карневона и Скеледарака на западе. Это означает, - теперь в  его  голосе
слышалась горечь, - что мой отец спас мне жизнь. То есть в  том  случае,
если ваш маг и король гномов смогут прекратить дождь Ракота. Ты этого не
можешь, Ясновидящая, так ты нам сказала. Позволь мне снова  задать  тебе
вопрос: куда ты идешь через горы?
   Он ей ответил, поведал свою сокровенную тайну. У нее были причины  не
отвечать ему, но ни одна  не  была  достаточно  веской  здесь,  где  они
находились, по сравнению с тем смертоносным дождем, что шел к востоку от
них.
   - В Кат Миголь, - ответила  она  и  увидела,  как  горные  разбойники
замерли и замолчали. Многие машинально сделали охранительный жест против
зла.
   Даже Дальридан казался потрясенным. Ким увидела, как он побледнел. Он
присел перед ней на корточки и  несколько  секунд  набирал  в  горсть  и
просеивал сквозь пальцы мелкие камушки. Наконец он сказал:
   - Ясновидящая не может быть глупой, поэтому  я  не  скажу  ничего  из
того, что первым просится на язык, но у меня к тебе вопрос.
   Он подождал, пока она кивнет, разрешая ему продолжать.
   - Как ты можешь пригодиться в этой войне своему Верховному  правителю
или кому-либо еще, если на  тебе  будет  лежать  проклятие  крови  духов
параико?
   И снова Ким увидела, как стоящие вокруг люди сделали знак,  отводящий
беду. Даже Брок с трудом удержался от этого жеста. Она покачала головой.
   - Это справедливый вопрос... - начала Ким.
   - Выслушай меня, - перебил ее Дальридан, не в силах дождаться ответа.
- Проклятие крови - не пустые сказки, я это  знаю.  Однажды,  много  лет
назад, я охотился на дикого кере к северо-востоку отсюда и  так  увлекся
преследованием добычи, что не заметил, как  далеко  забрался.  Только  в
сумерках я понял,  что  нахожусь  на  границе  Кат  Миголя.  Ясновидящая
Бреннина, я уже не молод, но еще не принадлежу  к  числу  тех  стариков,
которые любят рассказывать сказки у зимнего  очага,  растягивая  правду,
словно негодную шерстяную нить. Я побывал там и могу сказать  тебе,  что
проклятие существует, оно действует на всех, кто попадает в  это  место,
навлекает беду, приносит смерть, душа теряется во времени.  Это  правда,
Ясновидящая, а не сказка. Я сам ощутил это там, на границе Кат Миголя.
   Ким понурилась.
   "Спаси нас", - услышала она. Руана. Она открыла глаза и сказала:
   - Я знаю, что это не сказка. Проклятие существует. Но не  думаю,  что
оно такое, каким его себе представляют.
   - Не думаешь, Ясновидящая, или знаешь точно?
   Знает ли она? Не  знает,  это  правда.  Знание  о  древних  великанах
уходило так далеко в глубину  времен,  было  недоступно  ни  Исанне,  ни
Лорину, ни жрицам Даны. Недоступно даже гномам и  светлым  альвам.  Все,
чем владела она, - это лишь собственный опыт: она приобрела его тогда  в
Гуин Истрат, когда совершала то ужасное путешествие в  глубину  замыслов
Разрушителя, под защитой магии своих друзей.
   И когда она ушла слишком далеко, потеряла с ними  связь  и  погибала,
сгорая, тогда пришел кто-то другой, из глубин Тьмы, и защитил  ее.  Тот,
другой разум назвал себя Руаной из рода параико в Кат Миголе и умолял  о
помощи. Они были живы, они еще не умерли, не стали призраками.  Вот  что
она знала, и больше ничего.
   Сейчас Ким  покачала  головой,  глядя  в  тревожные  глаза  человека,
называющего себя Дальриданом.
   - Нет, - ответила она. - Я ничего точно не знаю, кроме одной вещи,  о
которой сказать тебе не могу, и еще одной, о которой я могу сказать.
   Он ждал.
   - Мне надо отдать долг.
   - В Кат Миголе?  -  В  его  голосе  прозвучала  настоящая  боль.  Она
кивнула. - Свой личный долг? - спросил он, пытаясь осознать это.
   Она задумалась над этим:  подумала  о  Котле,  который  обнаружила  с
помощью Руаны, о его  изображении,  которое  подсказало  Лорину,  откуда
приходит зима. А теперь смертоносный дождь.
   - Не только мой, - сказала она. Он вздохнул. Казалось, напряжение его
несколько спало.
   - Хорошо. Ты говоришь, как шаманы на Равнине. Я верю, что ты та,  кем
себя называешь. Если  нам  суждено  умереть  через  несколько  дней  или
несколько часов, то  мне  бы  хотелось  умереть,  помогая  Свету,  а  не
наоборот. Я знаю, что у тебя есть проводник, но я уже десять лет живу  в
горах и побывал  у  границы  тех  мест,  куда  ты  идешь.  Ты  позволишь
изгнаннику сопровождать тебя на этом последнем отрезке твоего пути?
   Больше всего ее тронула неуверенность, прозвучавшая в его  голосе.  А
ведь он только что спас их, рискуя собственной жизнью.
   - Ты знаешь, во что ввязываешься?  Ты...  -  Она  замолчала,  осознав
иронию. Никто из них не знал, во что  ввязывается,  но  его  предложение
было сделано добровольно и благородно. В  кои-то  веки  ей  не  пришлось
призывать на помощь, ее не принуждала та  сила,  которую  она  носила  в
себе. Ким замигала, чтобы сдержать слезы.
   - Почту за честь, - сказала она. -  Мы  оба  почтем  за  честь.  -  И
услышала, как Брок что-то одобрительно пробормотал.
   Чья-то тень упала на камни перед ней. Все трое подняли головы.
   Перед ними стоял  бледный  Фейбур.  Но  голос  его  звучал  по-мужски
сдержанно.
   - На играх Тад Сироне в Тег Вейрене, до того, как отец  меня  изгнал,
я.., я  занял  третье  место  в  стрельбе  из  лука.  Могли  бы  вы  мне
позволить... - Он  замолчал.  Косточки  пальцев,  сжимавших  лук,  стали
такими же белыми, как и его лицо.
   У Ким комок встал в горле, и она не могла говорить. На  этот  раз  за
нее ответил Брок.
   - Да, - мягко произнес он. - Если ты хочешь пойти с  нами,  мы  будем
тебе благодарны. Лучник не бывает лишним.
   Вот так в конце концов их оказалось четверо.
 
*** 
 
   К наступлению сумерек того дня, далеко на западе,  Дженнифер  Лоуэлл,
она же Джиневра, прибыла в Анор Лизен.
   В сопровождении одного лишь  светлого  альва  Бренделя  она  накануне
утром отправилась на небольшой лодке из Тарлиндела  вскоре  после  того,
как "Придуин" пропала из виду в необъятной чаше моря. Она попрощалась  с
Айлероном, Верховным правителем, с Шаррой, принцессой Катала, и  Джаэль,
Верховной жрицей. И отправилась в путь вместе со светлым  альвом,  чтобы
приплыть к Башне, построенной так много  лет  назад  для  Лизен  Лесной.
Чтобы по прибытии туда взойти по винтовой каменной лестнице в ту комнату
наверху с широким, выходящим на море балконом и, как и Лизен, ходить  по
этому балкону, смотреть в море и ждать, когда вернется домой ее сердце.
   Брендель легко управлял лодкой на спокойном море в тот  первый  вечер
и,  проплывая  мимо  острова  Эйвен,  где  обитают  орлы,   одновременно
восхищался и грустил, любуясь бесстрастной красотой своей спутницы.  Она
была так же прекрасна, как альвы, у нее были такие же длинные  и  тонкие
пальцы, а проснувшиеся в ней  воспоминания  уходили  так  же  глубоко  в
прошлое, и он это знал. Если бы она не была такой высокой, а глаза ее не
оставались все время зелеными, она могла бы быть женщиной из его народа.
   От этой мысли он погрузился в странные размышления под плеск  волн  и
поскрипывание единственного паруса. Он не построил и не нашел эту лодку,
как сделает в конце концов, когда придет его время, но она была  изящным
судном, сделанным с гордостью, и  очень  походила  на  ту,  которая  ему
понадобится. И поэтому легко было вообразить, что они только что отплыли
не из Тарлиндела, а из самого Данилота. Чтобы плыть на  запад  и  дальше
запада, к той земле, которую Ткач сотворил для одних лишь Детей Света.
   Странные это были мысли, рожденные солнцем и морем. Он не был готов к
этому последнему путешествию. Ведь он дал клятву мщения, которая связала
его с этой женщиной в лодке, с Фьонаваром и с войной против Могрима.  Он
еще не услышал свою песнь.
   Брендель не знал - и никто не знал - горькой  правды.  "Придуин"  еще
только подняла паруса. Еще две ночи и один рассвет отделяли ее  от  того
места, где в глубинах не сияли морские звезды Лиранана, погасшие еще  со
времен Баэль Рангат.
   От Пожирателя Душ.
   Когда стемнело, Брендель направил их  суденышко  к  песчаному  берегу
западнее Эйвена и Ллихлинских болот и теплым  вечером,  когда  появились
первые звезды,  причалил  к  берегу.  Они  разбили  лагерь  и  поужинали
припасами, которыми их снабдил  Верховный  правитель.  Позднее  Брендель
разложил одеяла, и они легли близко друг к другу между водой и лесом.
   Брендель не стал разводить костер, из осторожности он не  хотел  жечь
даже сухой хворост деревьев Пендаранского леса. Все равно им и не  нужен
был костер. Стояла чудная ночь, ночь лета, подаренного  Кевином  Лэйном.
Брендель и Джен поговорили  о  нем.  По  мере  наступления  ночи  звезды
разгорались все ярче. Они тихо беседовали об утренних расставаниях  и  о
том,  где  они  причалят  на  следующий  вечер.  Глядя  в  ночное  небо,
наслаждаясь его великолепием,  он  рассказывал  ей  о  красоте  и  покое
Данилота и жаловался на то, что звездный блеск над ним померк с тех пор,
как Латен, Плетущий Туманы, превратил их родину в Страну Теней.
   После этого  они  замолчали.  Когда  взошла  луна,  они  одновременно
вспомнили о том последнем  ночлеге,  когда  лежали  рядом  под  открытым
небом.
   - Вы бессмертны? - спросила она тогда, прежде чем уснуть.
   - Нет, госпожа, - ответил он. И смотрел на нее какое-то  время,  пока
сам не уснул рядом со своими братьями и сестрами. Чтобы проснуться среди
волков  и  цвергов,  среди   кровавой   бойни,   устроенной   Галаданом,
повелителем волков.
   Мрачные то были мысли, а молчание слишком тяжелым для  быстрого,  как
ртуть, хранителя Кестрельской марки. Он запел  и  стал  убаюкивать  Джен
песней,  словно  любимого   ребенка.   Спел   очень   старую   песню   о
мореплавателях, потом одну из своих собственных песен - о  покрывающихся
листьями деревьях аум и распускающихся весной цветах сильваина. А потом,
когда ее дыхание стало медленным, его голос погрузил ее  в  сон  словами
песни, которую он всегда пел последней перед  сном,  -  словами  "Плача"
Ра-Термаина по всем погибшим.
   Когда Брендель кончил петь, Джен спала. А  он  остался  бодрствовать,
слушая шум отлива. Никогда больше он не уснет, пока  она  находится  под
его охраной, никогда. Он не спал всю ночь, все смотрел и смотрел на нее.
***
 
   Другие тоже смотрели, наблюдали с темной опушки  Пендаранского  леса:
их взгляды не были приветливыми, но пока и не были  недоброжелательными,
так как те двое, на песке, не входили в лес и не жгли деревьев леса. Тем
не менее они находились слишком близко, и  поэтому  за  ними  пристально
следили, так как лес охранял себя и лелеял свою давнюю ненависть.
   Их разговоры также были услышаны, как бы тихо ни звучали  их  голоса,
потому что подслушивающие уши не принадлежали людям  и  умели  различать
речь, граничащую с невысказанными мыслями. Так стали известны их  имена.
А потом по этой части леса пронесся ропот, так как те  двое  назвали  то
место, куда направлялись, а место это было построено  для  той,  которую
любили больше всех, а потом потеряли: для Лизен, которая никогда  бы  не
умерла, если бы не полюбила смертного и не была втянута в войну, если бы
не ушла из-под крова леса.
   Срочное сообщение передали без слов шелестящие листья, промелькнувшие
туманные призраки, почти незримые, колебания лесной почвы, быстрые,  как
удары пульса.
   И это сообщение за очень короткое время по здешним  меркам  дошло  до
ушей единственного представителя древних сил леса, который  мог  понять,
что происходит, так как жил во многих мирах Великого Ткача и сыграл свою
роль в этой истории, когда она была соткана впервые.
   Он все обдумал, неторопливо и тщательно, хотя  это  известие  вызвало
бурление крови и  пробуждение  прежнего  страстного  желания,  и  послал
обратно через лес ответ, шелестом  листьев  и  скрипом  ветвей,  биением
пульса в корнях.
   "Успокойтесь, -  гласило  оно,  гася  волнение  леса.  -  Сама  Лизен
приветствовала бы эту гостью в своей Башне, хотя и не  без  грусти.  Она
заслужила свое место у этого парапета. Другой  же  гость  -  из  светлых
альвов, а ведь именно они построили Анор, не забывайте об этом".
   - Мы ничего не забываем.
   - Ничего, - холодно прошептали листья.
   -  Ничего,  -  пульсировали  древние  корни,  скрюченные  от   давней
ненависти. - Она умерла. Она не должна была умереть никогда.
   Однако в конце концов он подчинил их своей воле. Не в его власти было
подчинить всех, но он мог убедить, и в эту  ночь,  в  этом  случае,  ему
удалось это сделать.
   Затем он вышел из дверей своего дома и быстро прошел путями, ведомыми
ему одному, и пришел в Анор как раз тогда, когда взошла луна. И принялся
готовить дом, который стоял пустым все эти годы, с  тех  пор  как  Лизен
увидела проходящий мимо корабль-призрак и бросилась с высокого балкона в
морскую пучину.
   Дел оказалось меньше, чем можно было бы  предположить,  так  как  эту
Башню построили с любовью  и  очень  искусно,  и  в  ее  камни  заложили
магические силы, чтобы они не рухнули.
   Он никогда здесь прежде не был:  здесь  слишком  остро  чувствовалась
боль. На мгновение заколебался  на  пороге,  вспомнив  множество  вещей.
Затем дверь распахнулась от его прикосновения. При  свете  луны  оглядел
комнаты нижнего уровня, предназначенные для тех, кто нес стражу.  Ничего
не тронул и прошел наверх.
   Море непрестанно  шумело  у  него  в  ушах,  пока  он  поднимался  по
нестершимся  каменным  ступенькам  винтовой  лестницы   в   единственной
башенке, и так он пришел в  ту  комнату,  которая  некогда  принадлежала
Лизен. Мебель была скудной, но изящной и странной, ее делали в Данилоте.
Комната оказалась просторной и светлой, так как с западной стороны стена
отсутствовала: вместо нее от пола до потолка тянулось окно, сделанное  с
искусством, достойным Гинсерата  из  Бреннина,  и  из  него  было  видно
залитое луной море.
   Внешнюю поверхность стекол покрывали пятна соли. Он прошел  вперед  и
открыл окно. Две половинки легко разъехались в  стороны  по  желобкам  и
скрылись в стене. Он вышел на балкон. Море громко шумело; волны с  ревом
бились о подножие Башни.
   Он долго стоял там, охваченный столькими  печальными  воспоминаниями,
что их уже невозможно было отделить друг от друга. Он взглянул налево  и
увидел реку. Целый год  с  того  дня,  как  она  умерла,  ее  воды  были
красными, и сейчас они становились красными каждый год,  когда  наступал
этот день. Когда-то эта река имела название. Теперь оно исчезло.
   Он покачал головой и занялся делом. Задвинул окна и снова  сделал  их
чистыми, магических сил у него для  этого  было  более  чем  достаточно.
Потом снова их раздвинул и так оставил, чтобы ночной воздух  вливался  в
комнату, простоявшую закрытой тысячу лет. Нашел в  ящике  свечи,  а  под
лестницей факелы - дерево для них пожертвовал лес  специально  для  этой
Башни. Он зажег факелы в специальных захватах на стене вдоль лестничного
пролета, а потом расставил свечи в самой высокой комнате и все их зажег.
   При их свете он увидел слой пыли на полу, хотя, как  ни  странно,  на
кровати пыли не было. А потом он увидел еще кое-что. И даже его древняя,
всезнающая кровь застыла в жилах, когда он это увидел.
   В пыли виднелись следы, не его следы, и они  вели  к  кровати.  А  на
покрывале - сотканном, как ему было известно, мастерами Сереша -  лежала
масса цветов: розы, сильваины, корандиль. Но не  цветы  притягивали  его
взгляд.
   Пламя свечей колебалось от соленого бриза с моря,  но  их  света  ему
хватило, чтобы ясно видеть собственные маленькие следы в пыли, а рядом с
ними следы человека, который прошел через комнату и положил на покрывало
эти цветы.
   И следы гигантского волка, который вышел отсюда.
   Его сердце стремительно билось, в душе его страх затмевала жалость, и
он подошел к этой  яркой  россыпи  цветов.  Они  не  пахнут,  понял  он.
Прот