ки.
   И как только замерла последняя, буквально вынимающая  душу  пронзительная
нота, воцарилась мертвящая тишина и призрак  исчез;  на  полу  остался  лишь
пустой плащ. Лицо Пола было  бледно  от  напряжения,  а  в  глазах  все  еще
плескался ужас, ибо он только что видел истинное воплощение Зла.
   К нему тут же бросились Кевин, Дьярмуд и Дейв, а потом  и  все  остальные
столпились вокруг, и шум в таверне тут  же  приобрел  совсем  иной  оттенок;
отовсюду слышались испуганно-вопрошающие голоса, но никто из друзей Пола  не
проронил ни слова; все они молча смотрели на него.
   А он присел на корточки возле лежавшей на полу девушки. Тиене уже  успела
вся посинеть, ибо сердце ее попало в тиски той ледяной смерти, которая  была
предназначена для него.
   Вскоре Пол поднялся, и  люди  принца  мгновенно  расчистили  вокруг  него
место, а двое из них по молчаливому приказу Дьярмуда подняли мертвую девушку
и понесли ее куда-то в ночь, ледяную, морозную, но все же не такую холодную,
как тело погибшей Тиене.
   - Все это плоды зимы, господин мой принц, - молвил Пол. - Ты когда-нибудь
слышал о Королеве Рюка?
   На лице Дьярмуда по-прежнему не отражалось ничего, однако он был погружен
в глубокую задумчивость.
   - О Фордаэте? Да. Если верить легендам, она старейшая из всех  магических
сил, действующих во Фьонаваре.
   - Одна из старейших. - И все повернулись к тому, кто это  сказал.  Мрачно
глядя на них, Брок повторил:
   - Одна из старейших. Но  скажи  мне,  Пуйл,  как  это  Фордаэта  решилась
спуститься со своих ледников?
   - Вместе со льдами, что сошли вниз, - ответил Пол и горько прибавил:
   - Я же сказал: это плоды зимы.
   - Ты убил ее, Пол? - спросил  Кевин,  и  по  лицу  его  было  видно,  как
мучительно небезразличен ему ответ на этот вопрос.
   ВЛАСТЬ, думал Пол, вспоминая старого короля, чье место он занял тогда  на
Древе Жизни.
   - Нет, не убил, - сказал он. - Я всего лишь назвал ее имя  вслух,  и  это
отогнало ее прочь. Кроме того, она теперь довольно долго не  сможет  принять
никакой конкретной формы, как не сможет  -  причем  еще  дольше  -  покинуть
ледяную пустыню Рюк. Однако она не умерла, и она служит Могриму. Если бы  мы
находились ближе к северу, я бы с нею справиться не смог. Я бы,  собственно,
даже и попробовать-то не успел бы. - Он выглядел очень усталым.
   - Но почему же они все ему служат? - услышал он голос Дейва Мартынюка,  и
в этом вопросе слышалось отчаянное, почти детское желание во что  бы  то  ни
стало понять, почему.
   Пол знал ответ и на этот вопрос; он прочел это по глазам Фордаэты.
   - Он обещал ей вечные льды и то пространство, которое они  вскоре  займут
здесь, на юге, - бескрайние просторы, где  будут  властвовать  зима  и  она,
Фордаэта.
   - А он заставит ее ему подчиняться, - тихо промолвил Брок. -  И  она  ему
подчинится!
   - О да! - согласно кивнул Пол и вспомнил о  гномах  Казне  и  Блоде,  тех
братьях-предателях. Они тоже стали служить Ракоту Могриму. На лице Брока  он
читал примерно те же мысли. - Все здесь окажется в его власти.  Навек.  Нет,
нам никак нельзя проиграть эту войну!
   И только Кевин, который знал  Пола  лучше  всех,  услышал  в  его  голосе
глубочайшее отчаяние. Но вместе со всеми  он  стоял  и  смотрел,  как  Шафер
повернулся и пошел к двери. Там он снял с себя куртку и бросил  ее  на  пол.
Под курткой у него была только рубашка, расстегнутая у ворота.
   - Мне эта куртка ни к чему,  -  сказал  Пол.  -  Меня  эта  зима  уже  не
касается. И прятаться мне от нее негоже.
   - Но как же ты?.. Почему?.. - вырвалось у Кевина. Он задал общий для всех
вопрос.
   Уже приоткрыв дверь, за которой крутилась метель, и стоя на  пороге,  Пол
обернулся и бросил:
   - Потому что я уже попробовал вкус смерти - на Древе Жизни.
   Дверь с резким звуком захлопнулась за ним, как бы отрезав от  посетителей
таверны эту ночь и метель. Они стояли посреди светлого теплого зала, полного
привычных звуков и добрых друзей. И сколько еще дорогих сердцу вещей было  и
в этом, и в любом другом из миров, сотканных Великим Ткачом?
 
*** 
 
   И как раз, когда Пол выходил из таверны, Лорин  Серебряный  Плащ  и  Мэтт
Сорин направлялись домой, в городские апартаменты магов Бреннина. Ни тот, ни
другой не были защищены от холода  магией,  и,  хотя  снегопад  прекратился,
ветер дул по-прежнему сильный, а местами намело  такие  сугробы,  что  гному
было по грудь. Над  головой  ярко  светили  летние  звезды,  глядя  на  этот
совершенно зимний мир, но ни Лорин, ни Мэтт вверх, на звезды, не смотрели  и
друг с другом не разговаривали.
   Они только что услышали одну  и  ту  же  историю  и  испытывали  примерно
одинаковые чувства: гнев, безудержный гнев из-за того, что  было  сделано  с
женщиной, которая только что поведала им о том, что выпало  на  ее  долю,  и
безумную жалость к той, кого они не в силах были  исцелить;  и  еще  любовь,
любовь и восхищение испытывали они, ибо были потрясены ее душевной  красотой
и стойкостью, которые не сумел разрушить даже этот самый темный из  богов  в
самом темном из темных мест. А душа Мэтта Сорина ныла еще и из-за того,  что
Могрим, когда наконец насытился, передал ее гному  по  имени  Блод,  который
мучил ее и издевался над нею.
   Оба они ничего не знали о Дариене.
   Они уже подходили к дому. Тейрнон и Барак еще не вернулись,  да  и  Брока
явно не было - наверняка проводит время с Дьярмудом, - так  что  в  огромном
доме сейчас царила тишина, и он был полностью в  их  распоряжении.  Они  уже
давно приняли решение  каждую  ночь  ночевать  в  городе,  чтобы  поддержать
уверенность в душах жителей Парас Дерваля в том, что далеко не  все  великие
люди  королевства  предпочитают  прятаться  за  дворцовыми  стенами.  Зерван
заботливо разжег в каминах огонь,  прежде  чем  улечься  спать,  так  что  в
комнатах царило благословенное тепло. Маг  устроился  у  большого  камина  в
гостиной, и гном, наполнив два бокала  каким-то  напитком  янтарного  цвета,
присоединился к нему.
   - Ушин - согревает душу, - усмехнулся Лорин  и,  сделав  большой  глоток,
поморщился. - Какое горькое тепло!
   - Ничего, это тебе сейчас только на пользу.  -  Гном  рухнул  в  глубокое
низкое кресло и принялся стаскивать сапоги.
   - Не стоит ли нам связаться с Тейрноном?
   - И что мы ему скажем? - удивленно посмотрел на него Мэтт.
   - То, что узнали.
   Они молча уставились друг на друга.
   Черная Авайя передала Метрану, что священный Котел принадлежит теперь ему
и с ним он должен направиться к начальной точке спирали -  так  рассказывала
им Дженнифер, бледная и помертвевшая, но вполне владевшая  собой,  когда  ей
пришлось вспомнить о той поляне с хижиной дровосека, куда за  ней  прилетела
Авайя.
   - Интересно, он будет там воскрешать мертвых? - спросил Мэтт Сорин. В его
голосе отчетливо слышалась безудержная ненависть.
   Лицо мага осталось бесстрастным.
   - Не знаю, - сказал он. - Похоже, я сейчас вообще ничего не знаю.  Только
то, что мы за ним отправиться не сможем до тех пор, пока  не  переломим  эту
зиму. А как нам ее переломить?
   - Ничего, переломим! - заверил его гном. - Мы ее непременно  переломим  -
потому что должны, обязаны это сделать. И тебе это  удастся,  я  в  этом  ни
капли не сомневаюсь.
   И тут маг невольно улыбнулся. Жесткие черты его лица сразу смягчились.
   - Неужели ты не устал? - спросил он. - Целых сорок лет  ты  поддерживаешь
меня - вот так!
   - Нет, - просто ответил Мэтт Сорин. И тоже улыбнулся, скривив свой рот  в
гримасе, изображавшей улыбку.
   Лорин осушил бокал с ушином, снова поморщился и сказал:
   - Ну что ж, отлично. И все-таки я хочу связаться с Тейрноном, прежде  чем
мы ляжем спать. Ему следует знать, что Метран заполучил котел Кат  Миголя  и
вместе с ним исчез... скорее всего направился на остров Кадер Седат.
   Он говорил спокойно, самым обыденным  тоном,  но  стоило  ему  произнести
название этого острова, и оба ощутили озноб, как ощущали  его  всегда  члены
Ордена магов. Ведь тысячу лет назад на этом острове  умер  самый  первый  из
магов Амаргин Белая Ветвь.
   Мэтт, как всегда, служил Источником энергии, а Лорин  осуществлял  поиск.
Им удалось отыскать Тейрнона через Барака - на расстоянии примерно дня  езды
от Парас  Дерваля  в  обществе  воинов  Северной  твердыни.  Сообщив  ему  о
полученных  сведениях,  они  поделились  с  Тейрноном   и   Бараком   своими
сомнениями, которые, по их глубокому убеждению, ни в коем случае  не  должны
были выходить за рамки Совета магов.
   После окончания связи Лорин спросил:
   - Ты не устал?
   - Это было совсем нетрудно, - бодро откликнулся Мэтт. -  Кстати,  поможет
мне уснуть.
   И тут в дверь оглушительно забарабанили. Это никак не мог  быть  Брок:  у
него имелись ключи. Быстро переглянувшись, Лорин и Мэтт поступили  так,  как
только и могли  поступить,  столько  лет  прожив  вместе  и  будучи  связаны
неразрывными узами мага и Источника: вместе  отправились  открывать  входную
дверь.
   За порогом под высоким ночным небом, где светили  яркие  звезды  и  плыла
половинка луны, стоял бородатый человек, широкоплечий, не  слишком  высокого
роста, и в глубине его глаз  чувствовалась  вечность.  На  руках  он  держал
женщину без сознания.
   Вокруг было очень тихо. Лорину показалось, что даже  звезды  в  этот  миг
застыли и эта поздняя луна остановила свое скольжение по  небосклону,  когда
этот человек сказал - густым и звучным басом:
   - По-моему, она просто устала. Но успела назвать мне этот дом, прежде чем
потеряла сознание. Вы ведь Лорин Серебряный Плащ и Мэтт Сорин, верно?
   Они были гордыми людьми, старый маг и его Источник, и  недаром  считались
одними из величайших людей Фьонавара, и все же оба с превеликим смущением  и
благодарным трепетным восторгом на пороге своего  жилища  преклонили  колена
перед Артуром Пендрагоном и той, которая вызвала его в этот  мир,  и  низкий
поклон их был предназначен этой великой женщине в  той  же  степени,  что  и
этому великому герою.
 
*** 
 
   Примерно в эти же мгновения на другом конце города в  другую  дверь  тоже
постучали. Дженнифер была одна в своей комнате во дворце  и  еще  не  спала.
Оторвавшись от задумчивого созерцания огня в камине,  она  пошла  открывать;
длинное платье - здешний наряд - касалось толстого мягкого  ковра  на  полу.
Дженнифер выкупалась, вымыла голову и долго потом расчесывала  волосы  перед
зеркалом, рассматривая собственное - странное, какое-то незнакомое  -  лицо,
зеленые глаза, в которых отражалось то, что им  довелось  увидеть.  Она  так
долго простояла перед камином, суша волосы, что понятия  не  имела,  который
теперь час, когда раздался этот стук в дверь.
   И послышался тихий мелодичный голос:
   - Тебе нечего меня бояться, госпожа моя. У тебя нет и не может быть более
верного друга, чем я.
   Голос напоминал звон колокольчика, и обычные слова звучали,  как  музыка.
Печальная музыка, ибо в  голосе  слышались  слезы.  Джен  отворила  дверь  и
обнаружила на пороге Бренделя с Кестрельской  марки,  того  самого  светлого
альва, и сердце ее дрогнуло при виде его благородной красоты и изящества.
   - Входи же, - сказала она. - Только плакать уже поздно.
   Она закрыла за ним дверь, удивляясь и восхищаясь, ибо огонь  в  камине  и
свеча  у  ее  постели,  казалось,  обрадовались  его   приходу,   вспыхнули,
загорелись ярче, заплясали. Настоящими Детьми Света были альвы, и даже  само
их имя означало Свет, и Свет разговаривал с ними, и они -  уже  самим  своим
существованием - отвечали ему.
   А тот темный Бог, повелитель Тьмы, ненавидел их такой черной  ненавистью,
что все остальное меркло перед ней. Сколько  же  зла  нужно  иметь  в  душе,
думала она, чтобы так сильно ненавидеть тех, один из  которых  стоит  сейчас
передо мной? Слезы уже высохли у  него  на  глазах,  и  глаза  эти  начинали
отливать янтарем.
   - У нового короля Бреннина хватило благородства и  любезности,  -  сказал
Брендель, - хотя с первого взгляда это и в голову прийти не может -  послать
мне весточку и сообщить, что ты уже здесь.
   Кевин рассказал ей о том, как Брендель преследовал Галадана и его  волков
и какую клятву он дал в Большом зале дворца. Поэтому, глядя в  его  янтарные
глаза, она сказала:
   - У тебя нет причин казнить себя за то, что случилось со мной. Ты сделал,
насколько я знаю, больше, чем мог бы сделать любой другой.
   - Этого недостаточно. Чем я могу перед тобой оправдаться?
   Она покачала головой.
   - Ты ведь еще и радость мне подарил, помнишь?
   Последнее истинное наслаждение, которое я испытала в своей жизни,  -  это
пение альвов, под которое я начинала погружаться в светлый сон.
   - Не хочешь ли ты еще раз испытать подобное наслаждение? Ведь  сейчас  ты
снова с нами...
   - Не знаю, смогу ли я принять теперь этот дар, Брендель. Я  теперь...  не
совсем прежняя. - Отчего-то ей говорить об этом было легче,  чем  ему  -  ее
слушать. Возникла долгая неловкая пауза, и ей было больно видеть перед собой
его измученные глаза. Он не пытался проникнуть в ее мысли, хотя  она  знала,
что он телепат и это ему ничего не стоит. Но ведь и Лорин не  стал  лезть  к
ней в душу. Никто ничем не хотел ее тревожить, так что ей легко было прятать
от них Дариена, и она намерена была делать это и дальше.
   - А ты... не возьмешь своих слов назад? - спросил  он,  и  музыка  в  его
голосе была полна затаенной боли.
   - Ты хочешь, чтобы я тебе солгала?
   Он отвернулся и отошел к окну. Даже его одежда, казалось, соткана была из
множества разноцветных нитей, и оттенки их переливались и менялись, когда он
двигался. Звездный свет, проникавший в окошко, зажег его серебристые волосы,
засверкал в них. И как только она сумела так огорчить того, кто способен был
кудрями своими поймать свет звезд?
   А разве могла она поступить иначе? "Я возьму  все",  -  сказал  ей  тогда
Ракот. И это ему почти удалось.
   Брендель снова повернулся к ней. Глаза у него  опять  стали  золотистыми;
казалось, это и есть истинный их цвет.
   - Я очень долго ждал, оставаясь все время в  Бреннине,  -  сказал  он.  -
Таково было желание Ра-Тенниэля и мое собственное. Он  хотел,  чтобы  я  мог
что-то посоветовать от имени светлых  альвов  молодому  королю  Айлерону,  а
также ему было интересно узнать, что намерены делать жители Бреннина.  Я  же
больше всего хотел  увидеть  тебя  -  живой.  И  еще  мне  хотелось  кое-что
предложить и кое-что у тебя попросить.
   - И что же это? - Она казалась ему  сейчас  очень  высокой  и  еще  более
прекрасной, чем прежде. И особую прелесть ее лицу придавали печаль и скорбь,
таившиеся в глазах.
   - Я бы хотел, чтобы ты отправилась со мной в Данилот и мы попробовали  бы
исцелить твою душу. Может быть, тогда ты стала бы прежней? Если  это  вообще
возможно. Если и можно исцелить человеку душу, то только там и нигде больше.
   Она посмотрела на него - словно  с  очень  большой  высоты  или  с  очень
большой глубины, в общем, откуда-то издалека. И сказала твердо:
   - Нет. - И тут же увидела, как в глазах его пламенем  вспыхнула  боль,  а
потому постаралась пояснить:
   - Лучше мне остаться такой, какая я есть, Брендель. Это ведь  только  Пол
сумел притащить меня сюда. Ну и еще кое-что. И пусть  все  это  пока  так  и
останется. Я рада, что я здесь, и я вовсе не чувствую себя несчастной,  и  я
боюсь... стремиться к еще более яркому свету - ведь слишком яркий свет порой
способен и темнотой обернуться.
   У него явно не нашлось ответа; да она, собственно, На это и рассчитывала.
Он ласково и легко коснулся ее щеки, прежде чем уйти,  и  его  прикосновение
она вытерпела легко, печалясь лишь, что и это не может  придти  ей  радости,
хотя прикосновения светлых альвов должны приносить радость. Но что она могла
с этим поделать?
   Брендель обернулся вдруг, уже стоя на пороге, и сказал, хотя музыки в его
голосе теперь почти не было слышно:
   - Ну что ж, в таком случае остается только мстить. Остается только это. -
И он тихо прикрыл за собой дверь.
   Клятвы, думала она, снова медленно поворачиваясь к огню. Кевин, Брендель,
интересно, кто еще поклянется отомстить за нее? И будет ли это  когда-нибудь
ей не безразлично? И она продолжала стоять так,  вновь  оказавшись  в  серой
своей стране приглушенных звуков и теней, а Лорин и Мэтт в это время как раз
открыли дверь своего дома и, выглянув  на  улицу,  увидели  на  снегу  перед
крыльцом гостей, за спинами которых светились в небесах звезды и луна.
 
*** 
 
   Еще один последний порог. Было уже очень поздно. И  очень  холодно.  Мало
кто выходил из дому на обледенелые улицы.  "Кабан"  давно  уже  был  закрыт,
Кевин и Дейв брели к казармам гвардии вместе с Дьярмудом и его  друзьями.  В
этот предрассветный час, когда север, казалось, придвигался к ним  ближе,  а
ветер все крепчал, стражники старались держаться поближе к  своим  будкам  и
жались к тем крошечным костеркам, которые им  разрешено  было  разжигать  на
посту. Вряд ли кто-то стал бы атаковать их здесь, да никто и не мог  напасть
на них, это было им совершенно ясно, но этот ветер, и этот снег, и эта зима,
устроенная со злым умыслом, сами по себе уже представляли достаточно  мощную
атаку сил Тьмы. Холод стоял просто убийственный, и это было отнюдь не пустое
слово: этот холод действительно убивал. И становилось все холоднее.
   И только один человек во всем  Парас  Дервале  не  чувствовал  холода.  В
рубашке с короткими рукавами и голубых джинсах Пол Шафер шел один по  улицам
и переулкам города, и ледяной ветер трепал его волосы, но это его ничуть  не
беспокоило, и голова его, когда он повернулся лицом к  северу,  была  высоко
поднята.
   Он брел почти бесцельно, скорее для того, чтобы просто  побыть  одному  в
этой ночи, чтобы, так  сказать,  опытным  путем  подтвердить  свой  странный
иммунитет к холоду и привыкнуть к тому, сколь сильно это  свойство  отдаляет
его от остальных людей. Очень сильно.
   А разве могло быть иначе с тем,  кто  попробовал  вкус  смерти  на  Древе
Жизни? Неужели он ожидал, что после этого останется таким же, как все? Одним
из обычных людей? Для Карде, для Колла и  даже  для  Кевина?  Нет,  он  стал
теперь Дважды Рожденным,  он  видел  тех  воронов,  слышал  их  голоса,  ему
являлась сама Дана, а Морнира он постоянно чувствовал у  себя  в  душе  и  в
каждой капельке крови. Он был Стрелой Бога, его Копьем. И он был повелителем
Древа Жизни.
   И ему было до боли неясно, как проникнуться тем, что  это  означает,  как
слиться со своей новой ипостасью. Когда им пришлось бежать от  Галадана,  он
даже не понял, КАК совершил Переход вместе с Дженнифер. И потом ему пришлось
буквально умолять Джаэль отослать их обратно, и она знала, что всегда  будет
иметь  этот  козырь  в  запасе  против  него   в   их   едва   зарождавшемся
сотрудничестве служителей Богини и Бога. Даже сегодня он был настолько слеп,
что не заметил приближения Фордаэты; и только гибель Тиены  дала  ему  время
вспомнить слова тех воронов. И ведь он даже... не мог призвать  их,  понятия
не имел, как они появились рядом с ним тогда и как можно отослать их прочь.
   Он чувствовал себя  ребенком.  Откровенно  непослушным  ребенком,  идущим
зимой без куртки или пальто. А ведь слишком многое было поставлено сейчас на
карту, практически все.
   Ребенок, подумал он снова, и вдруг понял, что  шагает  отнюдь  не  просто
так, совсем бессмысленно: он шел по улице, ведущей к той самой полянке,  где
некогда дети играли в  та'киену,  и  остановился  перед  той  самой  дверью,
которую так хорошо запомнил в прошлый раз.  Ну  да,  лавка  была  на  первом
этаже, а жилые комнаты - наверху. Он поднял глаза. Света  в  окнах,  конечно
же, не было: слишком поздно, они, разумеется, все спят - Ваэ, Финн и Дариен.
   Он  уже  повернулся  было,  чтобы  идти  прочь,  впервые  за   эту   ночь
почувствовав холод, но тут лунный свет кое-что ему показал.
   Сделав несколько шагов вперед, он толкнул отпертую  дверь  мага