то солнце восходит в глазах твоей дочери.
   В то лето после войны во всем Фьонаваре сыграли множество  свадеб,  и
многие предложения делались по старым обычаям,  через  поручителя,  -  в
полном смысле слова это была дань Дьярмуду дан Айлилю, который  возродил
эту традицию, сделав таким образом предложение принцессе Шарре.
   Множество свадеб. И одну из них Третье  племя  сыграло  вскоре  после
того утра, когда Дейв произнес эти слова. Так как авен  с  радостью  дал
согласие, а потом Лиана улыбнулась своей  нежной  улыбкой,  которая  так
хорошо была им всем знакома, и сказала очень просто:
   - Да, конечно. Конечно, я выйду за него. Я всегда собиралась за  него
замуж.
   Что было безумно несправедливо, как прокомментировал после Ливон, как
и все, что говорила его сестра. Но Торку  было  все  равно.  Он  казался
оглушенным  и  не  мог  поверить  в  происходящее  на  протяжении   всей
церемонии, во время которой Корделиана дал Айвор стала его женой.  Айвор
плакал, и Сорча тоже. Но не Лит. Ведь никто от нее этого и не ожидал.
   Это была чудесная ночь и чудесное лето почти во всех отношениях. Дейв
даже ездил вместе с другими Всадниками охотиться на элторов. Снова Ливон
учил его, на этот раз тому,  как  бросать  кинжал  на  полном  скаку.  И
однажды утром, на восходе  солнца,  Дейв  выехал  вместе  с  охотниками,
выбрал в летящей стае самца элтора, поскакал рядом с ним, прыгнул  -  он
не доверял своему умению бросать клинок -  с  коня  на  спину  элтора  и
вонзил кинжал в его горло.  Потом  соскочил,  перекувырнулся,  встал  из
травы и  помахал  рукой  Ливону.  Предводитель  охоты  и  все  остальные
ответили на  его  приветствие  криками  похвалы  и  отсалютовали  высоко
поднятыми кинжалами.
   Великолепное лето, среди  людей,  которых  он  любил,  на  просторной
Равнине, принадлежащей им. И теперь ему предстояло принять решение, а он
не в состоянии был это сделать.
 
*** 
 
   Прошла еще неделя, а Дейв так ничего и не решил. Если  быть  честным,
то на копание в себе времени почти не было. В Большом зале Парас Дерваля
устраивали сокрушительно пышные пиршества. Снова звучала музыка, но  уже
другого рода, так как среди них теперь находились альвы, и однажды ночью
Ра-Тенниэль, их повелитель,  сам  спел  длинную  балладу  о  только  что
закончившейся войне.
   В  эту  песнь  было  вплетено  множество  всего,  и   радостного,   и
печального. И начиналась она с того момента, когда Лорин Серебряный Плащ
привел во Фьонавар пятерых незнакомцев из другого мира.
   Ра-Тенниэль пел о Пуйле на Древе  Жизни,  о  битве  волка  и  пса,  о
самопожертвовании Исанны. Он пел о красной луне Даны и о рождении  нимфы
Имрат. (Тут Дейв посмотрел вдоль стола и увидел,  как  Табор  дан  Айвор
медленно опустил голову.) О Дженнифер  в  Старкадхе,  рождении  Дариена,
появлении Артура, Джиневре, пробуждении  Дикой  Охоты,  когда  Финн  дан
Шахар вступил на Самый Долгий Путь.
   Он пел о Майдаладане: Кевине в Дан Море, красных цветах на рассвете в
тающем снегу. Скачке Айвора к Андеин, битве, появлении альвов и Оуина  в
небе.  Пожирателе  Душ  в  море,  уничтожении  Котла  на  Кадер  Седате.
Ланселоте в Чертогах Мертвых. Параико в Кат Миголе и последнем  Каниоре.
(В противоположном конце зала рядом с  Кимберли  сидел  Руана  и  слушал
молча, без всякого выражения на лице.)
   Ра-Тенниэль продолжал. Он охватил все  события,  снова  вызвал  их  к
жизни под витражами в окнах Большого зала. Он пел о Дженнифер и Бренделе
в Анор Лизен, о  Кимберли  с  Бальратом  у  Калор  Диман,  о  Ланселоте,
сражающемся в Священной роще, и о  корабле-призраке  Амаргина,  плывущем
мимо Сеннет Стрэнда тысячу лет тому назад.
   А  потом,  в  самом  конце,  со  всеми  оттенками  горя  и   радости,
Ра-Тенниэль спел им о самой  Баэль  Андарьен:  как  Дьярмуд  дан  Айлиль
сражался с Уатахом, убил его на закате дня и сам погиб. О Таборе  и  его
сверкающей подруге, летящих навстречу Дракону Могрима. О битве и  смерти
на бесплодной равнине. А затем о  находящемся  далеко,  в  обители  зла,
одиноком и испуганном (и все это было в этом  золотом  голосе)  Дариене,
который выбрал Свет и убил Ракота Могрима.
   Дейв плакал.  Сердце  его  разрывалось  от  боли  и  гордости,  когда
Ра-Тенниэль подошел к концу песни и запел о Галадане  и  Роге  Оуина.  О
Финне дан Шахаре, упавшем с неба, чтобы Руана мог усмирить  Охоту.  И  в
самом конце - об Артуре, Ланселоте и  Джиневре,  радостно  уплывающих  в
море, которое, казалось, поднималось до самых звезд.
   В ту ночь в Парас Дервале слезы живых лились в  изобилии,  когда  они
вспоминали погибших и их деяния.
   Но в основном эта неделя была соткана из смеха и радости, из сашена и
вина: белого, из Южной твердыни, красного, из Гуин Истрат, из ясных дней
под голубым небом, бурлящих оживлением,  и  ночных  пиршеств  в  Большом
зале. Для Дейва они заканчивались тихими прогулками пешком среди палаток
дальри за стенами города, во время  которых  он  смотрел  на  сверкающие
звезды вместе со своими двумя братьями.
   Но чтобы решить мучившую его проблему, понимал Дейв,  ему  необходимо
было остаться одному, и поэтому в конце концов, в самый  последний  день
праздника, он ускользнул один на своем любимом черном коне. Он надел  на
шею Рог Оуина на новом кожаном ремешке и поскакал  на  юго-запад,  чтобы
сделать одно дело и попытаться принять решение.
   По этой дороге он уже ездил прежде,  среди  вечернего  холода  зимних
снегов, когда Ким разбудила Охоту тем огнем,  который  горел  у  нее  на
руке, а он призвал их звуками Рога. Сейчас стояло лето, конец лета,  уже
с оттенками осени. Утро было прохладное и ясное. Над головой пели птицы.
Вскоре цвет листьев начнет меняться на красный, и золотой, и бурый.
   Он приблизился к повороту  дороги  и  увидел  крохотное,  похожее  на
драгоценный камень озеро в лежащей внизу  долине.  Он  проехал  мимо  по
высокому гребню холма, отметив про себя пустой дом,  стоящий  внизу.  Он
вспомнил, как они в прошлый раз ехали мимо  этого  места.  Два  мальчика
вышли из-за этого домика и посмотрели на них снизу. Два мальчика, и  оба
они погибли, а вместе совершили поступки,  которые  позволили  наступить
этому мирному утру.
   Он покачал головой в изумлении и продолжал скакать  на  северо-запад,
через недавно скошенные поля между  Роденом  и  Северной  твердыней.  По
обеим сторонам стояли редкие домики  крестьян.  Некоторые  их  обитатели
увидели его и помахали ему руками. Он помахал в ответ.
   Затем, около полудня, он пересек Большую  дорогу  и  понял,  что  уже
совсем близко. Несколько минут спустя он подъехал к опушке Пендаранского
леса и увидел расщепленное дерево, а за  ним  пещеру.  Перед  ней  снова
лежал огромный камень, точно так же, как и раньше, и Дейв знал, кто спит
там, во тьме.
   Он спешился, взял Рог в руку и немного углубился в  лес.  Здесь  свет
падал пятнами, листья шелестели над головой. Но он  не  боялся  на  этот
раз. Не так, как в ту ночь, когда встретил Флидиса. Великий  лес  теперь
смягчил свой гнев, сказали ему альвы. Это имело отношение к Ланселоту  и
Дариену и к окончательному уходу Лизен, к вспышке ее Венца в  Старкадхе.
Дейв не очень хорошо понимал подобные вещи, но одно он все же  понял,  и
это привело его сюда вместе с Рогом.
   Он стал  ждать  с  терпением,  которое  тоже  было  для  него  новым.
Наблюдал, как мелькают и колеблются тени на лесной подстилке и в листьях
над головой. Прислушивался к шорохам леса. Пытался думать, понять себя и
собственные желания. Однако ему трудно было сосредоточиться, потому  что
он кое-кого ждал.
   А потом он услышал у себя за спиной  иной  звук.  С  сильно  бьющимся
сердцем,  несмотря  на  всю   внутреннюю   готовность,   он   обернулся,
одновременно опускаясь на колени, с опущенной головой.
   - Ты можешь встать, - сказала Кинуин. - Ты должен знать лучше других,
что ты можешь встать.
   Он поднял глаза и снова увидел ее: в зеленом, как всегда, с  луком  в
руке. С тем луком, из которого она чуть не убила  его  у  пруда  в  роще
Фалинн.
   "Не обязательно всем умирать", - сказала она той ночью. И поэтому  он
остался жить и получил Рог, и его топор участвовал в битве, и он призвал
Дикую Охоту. И снова вернулся сюда.
   Богиня  стояла  перед  ним,  блистающая  и   великолепная,   хоть   и
пригасившая сияние своего лица, чтобы  он  мог  смотреть  на  нее  и  не
ослепнуть.
   Он поднялся, повинуясь ее  приказу.  Глубоко  вздохнул,  чтобы  унять
биение сердца, и сказал:
   - Богиня, я пришел, чтобы вернуть подарок. - Он протянул руку с Рогом
и  с  удовольствием  увидел,  что  рука  не  дрожит.   -   Это   слишком
могущественная вещь для меня. Слишком большой властью она обладает,  как
мне кажется, чтобы принадлежать любому из смертных.
   Кинуин улыбнулась, прекрасная и ужасная.
   - Я предполагала, что ты придешь, - ответила она. - И ждала. Если  бы
ты не пришел, я бы сама пришла за тобой, перед тем как ты уйдешь. Я дала
тебе больше, чем намеревалась, вместе с этим Рогом. - А потом  прибавила
более мягким тоном:
   - В том, что ты сказал, есть доля истины, Дейвор, Носитель Топора. Он
должен снова быть спрятан и подождать  более  подходящего  случая  через
много лет. Через много-много лет.
   - Без него мы погибли бы у Андеин, - тихо произнес Дейв. - Разве  это
не свидетельствует о том, что этот случай тоже был подходящим?
   Она снова улыбнулась, загадочная, своенравная. И сказала:
   - Ты стал умнее с тех пор, как мы встречались.  Возможно,  мне  будет
жаль отпустить тебя.
   На это ему нечего было ответить. Он протянул ей Рог, и она взяла  его
из руки Дейва. Ее пальцы  коснулись  его  ладони,  и  тогда  он  все  же
задрожал от благоговения и воспоминаний.
   Она рассмеялась, низким, горловым смехом.
   Дейв почувствовал, что краснеет. Но ему надо  было  задать  еще  один
вопрос, несмотря на ее смех. Через мгновение он спросил:
   - Не будешь ли ты также  сожалеть,  если  я  останусь?  Я  уже  давно
пытаюсь принять решение. Мне кажется, я готов вернуться домой, но другая
часть меня приходит в отчаяние при мысли об отъезде. - Он  произнес  эти
слова как можно осторожнее,  с  большим  достоинством,  чем  он  в  себе
подозревал.
   Она не рассмеялась. Богиня  посмотрела  на  него  странным  взглядом,
одновременно холодным и печальным. И покачала головой.
   - Дейв Мартынюк, - сказала она, - ты стал мудрее с той  ночи  в  роще
Фалинн. Я думала, ты знаешь ответ на этот вопрос без моей подсказки.  Ты
не можешь остаться, и тебе следовало  знать,  что  ты  не  можешь  этого
сделать.
   Что-то  возникло  перед  мысленным  взором  Дейва:  образ,  еще  одно
воспоминание. Как раз перед тем, как она снова заговорила, за полсекунды
до того, как она ему сказала, он понял.
   - Что я сказала тебе в ту ночь у пруда? - спросила она,  и  ее  голос
был прохладным и мягким, как сотканный шелк.
   Он знал. Наверное, это скрывалось где-то в его  подсознании  все  это
время.
   "Ни один человек из Фьонавара не может увидеть охоту Кинуин".
   Вот что она тогда сказала. А он видел ее охоту. Он  увидел,  как  она
поразила оленя у залитого лунным светом пруда, и увидел, как олень встал
после смерти, и как склонил голову перед Охотницей,  и  ушел  обратно  в
лес.
   "Ни один человек из Фьонавара..."  Теперь  Дейв  знал  решение  своей
дилеммы: существовал всегда только один ответ.
   Он отправится домой. Так пожелала Богиня. Только покинув Фьонавар, он
может сохранить свою жизнь, только  уехав,  он  может  позволить  ей  не
убивать его за то, что он видел.
   Он ощутил в душе один острый укол боли, а затем боль прошла,  оставив
печаль,  которую  он  всегда  будет  носить  в  себе,  но   и   глубокую
уверенность, что так и должно быть, потому что по-другому быть не могло.
Если бы он не был  пришельцем  из  другого  мира,  Кинуин  не  могла  бы
оставить его в живых; она не могла бы дать ему  этот  Рог.  Богиня,  как
понял Дейв в мгновенном озарении, тоже по-своему попала в ловушку  своей
природы, того, что она проповедовала.
   И поэтому он должен уйти.  Решать  больше  было  нечего,  все  решено
давным-давно, и эту истину он знал  все  время.  Он  еще  раз  вздохнул,
глубоко и медленно. В лесу было очень тихо. Ни одна птица не пела.
   Тогда он вспомнил еще кое-что и сказал:
   - Я поклялся тебе той ночью в тот первый раз, что  заплачу  ту  цену,
которую нужно заплатить. Если ты сочтешь  ее  таковой,  то  мой  отъезд,
возможно, станет этой платой.
   Она снова улыбнулась, на этот раз по-доброму.
   - Я сочту ее таковой, - ответила богиня. - И никакой другой  цены  не
потребую. Помни обо мне.
   Лицо ее засветилось. Он  открыл  рот,  но  обнаружил,  что  не  может
говорить. После его и ее слов до  него  окончательно  дошло:  он  уходит
отсюда. Все это теперь останется в прошлом. Так  нужно.  Воспоминания  -
это все, что он унесет с собой обратно и пронесет через остаток дней.
   В последний раз он опустился на колени  перед  Лучницей  Кинуин.  Она
стояла неподвижно, как статуя, и смотрела на него  сверху.  Он  встал  и
повернулся, чтобы уйти из теней и пятен света между деревьями.
   - Постой! - сказала Богиня.
   Он обернулся испуганно, не зная, что теперь от  него  потребуют.  Она
молча долго смотрела на него прежде, чем заговорить.
   - Скажи,  Дейв  Мартынюк,  Дейвор,  Носитель  Топора,  если  бы  тебе
позволили дать имя твоему сыну во Фьонаваре, ребенку-андаину, какое  имя
носил бы твой сын?
   Она была такой прекрасной. И теперь в его глазах блестели слезы, и ее
образ дрожал и расплывался перед ним, и что-то сияло в его душе, подобно
луне.
   Он помнил: ночь на кургане у Селидона,  к  югу  от  реки  Адеин.  Под
звездами вернувшейся весны он лежал с Богиней на свежей зеленой траве.
   Он понял. И в то  мгновение,  перед  тем,  как  он  заговорил,  чтобы
выразить свою внутреннюю радость, что-то  хлынуло  в  его  душу,  что-то
более яркое, чем лунный свет в его сердце или даже сияние  лица  Кинуин.
Он понял, и там, на опушке Пендаранского леса, Дейв наконец примирился с
самим собой, с тем, чем он был прежде, со всей своей горечью, и  с  тем,
чем он стал теперь.
   - Богиня, - сказал он сквозь сжатое судорогой горло, - если бы  такой
ребенок родился и я бы мог дать ему имя, я  бы  назвал  его  Кевином.  В
честь моего друга.
   В последний раз она улыбнулась ему.
   - Так и будет, - сказала Кинуин.
   Блеснула ослепительная вспышка, а затем он остался один. Он  вернулся
к своему коню и вскочил на Него, чтобы ехать обратно.  Обратно  в  Парас
Дерваль, а потом дальше, гораздо дальше, домой.
 
*** 
 
   Пол проводил дни и ночи в эту последнюю неделю в прощаниях. Казалось,
что в отличие от Дейва, и даже Ким, он ни к кому  сильно  не  привязался
здесь, во Фьонаваре. Отчасти в этом был повинен его характер,  в  первую
очередь то, что подвигло его совершить этот переход.  Но  более  глубоко
это было связано с тем, что произошло с ним на Древе Жизни, сделало  его
не  таким,  как  все,  способным  говорить  с  Богами  и  заставить   их
подчиняться ему. Даже здесь, в конце, после завершения войны,  его  путь
был одиноким.
   С другой стороны, все же были  люди,  которым  он  не  безразличен  и
которые будут скучать без него. Он старался проводить с  каждым  из  них
как можно больше времени в эти последние дни.
   Однажды утром он пошел  в  одиночестве  к  знакомой  лавке,  в  конце
Энвил-Лейн, возле зеленой лужайки, на которой дети Парас  Дерваля  снова
играли, хотя и не в та'киену. Он очень хорошо помнил дверь в лавку, хотя
его воспоминания были связаны с ночью и зимой. В  первый  раз  Дженнифер
заставила его привести ее сюда в ту ночь, когда родился Дариен. А  затем
в другую ночь, после того, как Ким послала  его  назад  во  Фьонавар  из
Стоунхенджа, он вышел без пальто,  но  не  чувствуя  зимнего  ветра,  из
жаркого зала "Черного кабана", где погибла  женщина,  чтобы  спасти  ему
жизнь,  и  путь  привел  его  сюда,  и  он  увидел  распахнутую  ветром,
незапертую дверь и снег, наметенный на полу в лавке.
   И пустую колыбель, качающуюся в холодной комнате наверху. Он все  еще
помнил тот ужас, который охватил его в тот момент.
   Но сейчас стояло лето, и ужас исчез: его уничтожил в самом конце  тот
ребенок, который родился в этом доме, который лежал в той колыбели.  Пол
вошел в лавку. В ней толпилось много людей, потому что был  праздник,  и
Парас Дерваль кипел от многочисленных гостей. Ваэ узнала его сразу же, а
потом и Шахар. Они оставили двух помощников разбираться  с  покупателями
их шерстяных изделий и повели Пола наверх.
   На самом деле он очень мало мог им  сказать.  На  их  лицах  все  еще
виднелись  следы  горя,  даже  по  прошествии  стольких  месяцев.  Шахар
оплакивал сына, который умер у него на руках.  Но  Ваэ,  Пол  это  знал,
горевала по обоим сыновьям, по Дари  тоже,  по  голубоглазому  мальчику,
которого она и любила с самого момента его рождения. Интересно,  подумал
он, откуда Дженнифер так хорошо знала, кого просить вырастить ее ребенка
и научить его любить.
   Айлерон предлагал Шахару множество почетных должностей во дворце,  но
тихий ремесленник предпочел вернуться в свою лавку, к своей работе.  Пол
смотрел на них двоих и спрашивал себя, достаточно ли они  молоды,  чтобы
родить еще одного ребенка. И смогут ли они найти в себе  мужество  пойти
на это после всего, что случилось. Он надеялся, что смогут.
   Он сказал им, что  уезжает  и  что  пришел  проститься.  Они  немного
поговорили ни о чем, съели пирог,  испеченный  Ваэ,  но  потом  один  из
помощников пришел наверх спросить насчет цены отреза  ткани,  и  Ша-хару
пришлось спуститься в лавку. Пол  и  Ваэ  пошли  следом.  В  лавке  она,
смущаясь, подарила ему шарф для наступающей осени.  Тут  он  понял,  что
понятия не имеет, какое время года теперь дома. Он взял шарф и поцеловал
ее в щеку, а потом ушел.
 
*** 
 
   На следующий день он  поехал  верхом  на  юго-запад  вместе  с  новым
герцогом Сереша. Ньявин погиб от руки ургаха у Андарьен.  Новый  герцог,
скачущий верхом рядом с  Полом,  выглядел  точно  так  же,  как  всегда,
крупным и ловким, с каштановыми волосами, и  его  крючковатый  перебитый
нос все так же торчал на простодушном лице. Не меньше всего  остального,
что произошло после войны, Пола обрадовало то, что Айлерон  назначил  на
этот пост Колла.
   Это  было  спокойное  путешествие.  По  характеру  Колл  всегда   был
мрачноватым. Эррон и Карде или буйный, задиристый  Тегид  умели  вызвать
смех, таящийся  в  нем.  Эти  трое  и  Дьярмуд,  который  когда-то  взял
мальчика-безотцовщину из Тарлиндела и сделал его своей правой рукой.
   Часть их пути пролегала мимо городов, через  которые  они  пронеслись
яростным галопом так давно, вместе  с  Дьяром,  во  время  того  тайного
путешествия, которое привело их в Катал через реку Саэрен.
   После развилки, откуда дорога шла к Южной  твердыне,  они  продолжали
ехать на запад, по молчаливому согласию,  и  к  началу  вечера  достигли
возвышенности, откуда можно было издалека видеть стены Сереша и море  за
ними. Они остановились там, глядя вниз.
   - Ты все еще его ненавидишь? - спросил Пол. Это  были  первые  слова,
произнесенные за долгое время. Он знал, что  Колл  понимает,  о  чем  он
спрашивает. "Я бы проклял его именем всех существующих Богов и  Богинь",
- сказал он Полу однажды поздней ночью, давным-давно, в темном  коридоре
дворца. И назвал Айлерона, которого считали тогда предателем.
   Теперь большой человек медленно покачал головой.
   -  Я  его  лучше  понимаю.  И  вижу,  как  много  он  страдал.  -  Он
поколебался, потом очень тихо сказал:
   - Но мне до конца жизни будет недоставать его брата.
   Пол понял. Он чувствовал то же самое по отношению к Кевину. Точно  то
же самое.
   Больше никто из них ничего не сказал. Пол посмотрел вдаль, на  запад,
туда, где сверкало море под ярким солнцем. Под волнами сияли звезды.  Он
их видел раньше. В  душе  он  попр