эхом разнесся по лесу:
   - Потому что я не убил ради тебя того мага? Я не стану снова отвечать
на это, сын мой. Но спрашиваю тебя еще раз, в лесу, где  я  тебя  зачал,
как ты мог настолько забыться, что поступил так с собственным братом?
   Флидис закрыл глаза. Он чувствовал, что сознание ускользает от  него,
словно волна за волной во время отлива. Но до того, как унестись  вместе
с отливом, он услышал,  как  снова  рассмеялся  Галадан,  насмешливо,  и
сказал своему отцу, их отцу:
   - Почему для меня должно иметь  значение,  что  этот  толстый  лесной
козел отпущения - еще один плод твоего развратного семени? Сыновья и  их
отцы, - прорычал он, почти как волк, в которого так легко превращался. -
Какое все это может теперь иметь значение?
   "О, но это имеет большое  значение,  -  подумал  Флидис  с  последним
проблеском сознания. - Это имеет такое  большое  значение.  Если  бы  ты
только знал, брат!" Он не передал  эту  мысль  никому  из  них.  Оставил
только для себя воспоминание о вспыхнувшем дереве, о  Дариене  с  Венцом
Лизен на голове. Потом Флидис, который сдержал свою клятву и  осуществил
свое заветное желание, погрузился  в  накатившую  волну  боли  и  больше
ничего не узнал о том, что его отец сказал его брату в лесу.
 
Глава 7 
 
   На востоке, у Селидона, солнце стояло низко в  безоблачном  небе,  на
котором  не  видно  было  и  намека  на  бурю,  когда   армия   Бреннина
приблизилась наконец к центру Равнины. Скачущий галопом рядом с герцогом
Сереша Ньявином впереди его войска маг Тейрнон,  измученный  до  предела
после трехдневной скачки, тем не менее ухитрился выпрямить в седле  свое
объемистое тело, увидев издали стоячие камни.
   Едущий рядом с ним его Источник тихо рассмеялся и пробормотал:
   - Я только что собирался предложить тебе сделать это.
   Тейрнон бросил удивленный взгляд на Барака, высокого, красивого друга
детства, который  был  Источником  его  силы,  и  его  добродушное  лицо
расплылось в виноватой улыбке.
   - Я за эту скачку потерял в весе столько, что и подумать  страшно,  -
сказал маг, похлопывая себя по все еще внушительному животу.
   - Тебе на пользу, - заметил  Ньявин  из  Сереша,  скачущий  с  другой
стороны.
   Барак рассмеялся, а Тейрнон с негодованием ответил:
   - Как мне может быть на пользу то, что все  мои  кости  перемешались?
Боюсь, если я попытаюсь почесать нос, то  вместо  него  почешу  коленку,
если вы понимаете, о чем я говорю.
   Ньявин фыркнул, потом сдался и сам рассмеялся. Трудно было оставаться
мрачным и воинственным в обществе добродушного, совсем не  высокомерного
мага. С другой стороны, он знал Тейрнона и Барака с  тех  пор,  как  они
жили в Сереше детьми, в первые дни правления Айлиля, когда отец  Ньявина
был  только  что  назначен  герцогом  Сереша,  и  не  сомневался  в   их
способностях. Когда придет время, они станут очень серьезными.
   И,  кажется,  это  время  настало.  Между   массивными   камнями   по
направлению к ним скакали три всадника. Ньявин поднял руку и без  особой
на то необходимости указал на них магу.
   - Я их вижу, - тихо ответил Тейрнон. Ньявин  бросил  на  него  острый
взгляд, но лицо мага  потеряло  свою  простодушную  открытость  и  стало
непроницаемым.
   Возможно, это было даже к лучшему, что Ньявин не мог  прочесть  мысли
мага. Они бы его очень встревожили,  как  был  встревожен  сам  Тейрнон,
мучимый сомнениями и неуверенностью в себе и еще одним обстоятельством.
   Они вдвоем официально приветствовали Верховного правителя Айлерона  и
официально передали ему командование над армией, в присутствии двух  его
спутников: Ра-Тенниэля,  правителя  светлых  альвов,  и  авена  Равнины,
которые  выехали  навстречу  приветствовать  войско  Бреннина.   Айлерон
отвечал им столь же официально. Затем с краткой деловитостью военного он
спросил Тейрнона:
   - С тобой связались, маг?
   Тейрнон медленно покачал круглой головой. Он ожидал этого вопроса.
   - Я искал, мой повелитель. Ничего от Лорина. Но есть кое-что  другое.
- Он заколебался, потом продолжал:
   - Шторм, Айлерон. В открытом море. Мы обнаружили его, когда  пытались
установить связь. Шквал с юго-востока, который несет с собой шторм.
   - Этого не должно произойти, - быстро сказал Ра-Тенниэль.
   Айлерон молча кивнул, его бородатое лицо помрачнело.
   - С юго-востока - это не Могрим, - пробормотал Айвор. - Ты совсем  не
видел корабля? - спросил он Тейрнона.
   - Я не ясновидящий, - терпеливо объяснил маг. - Я  могу  ощущать,  до
некоторой степени, присутствие магии,  как  в  этом  шторме,  и  я  могу
дотянуться до другого мага через приличное расстояние. Если  бы  корабль
вернулся, я бы его нашел или Лорин сам бы уже со мной связался.
   - И значит, - тяжело произнес Айлерон, - корабль не вернулся  или  же
Серебряный Плащ не вернулся вместе с ним. - Его темные глаза  на  долгое
мгновение встретились с  взглядом  Тейрнона.  Вечерний  ветерок  шевелил
траву раскинувшейся вокруг них Равнины.
   Все молчали; ждали, когда заговорит Верховный правитель.  По-прежнему
глядя на Тейрнона, Айлерон сказал:
   - Мы  не  можем  ждать.  Мы  продолжим  путь  на  север,  к  Гуиниру,
немедленно, а не утром, как планировали. У  нас  еще  есть,  по  крайней
мере, три часа светлого времени, когда можно двигаться.
   Он быстро объяснил Ньявину и магу, что произошло во время  битвы  две
ночи назад.
   - Мы получили преимущество, - мрачно сказал  он,  -  не  нами  самими
завоеванное, а благодаря мечу Оуина и заступничеству Кинуин.  Мы  должны
воспользоваться этим преимуществом, пока армия Могрима  полна  страха  и
растеряна. Видит Ткач, я бы все отдал, чтобы Лорин  и  Ясновидящая  были
сейчас с нами, но мы не  можем  ждать.  Тейрнон  из  Сереша,  ты  будешь
действовать в качестве моего Первого мага  в  тех  битвах,  которые  нам
предстоят?
   Он никогда не заходил столь далеко в  своем  честолюбии,  никогда  не
метил так высоко. Когда он был моложе, это считалось недостатком, потом,
постепенно, с течением лет, с этим смирились и стали относиться  к  нему
снисходительно: Тейрнон такой, какой есть,  говорили  все  и  улыбались,
произнося это. Он был умным  и  надежным;  очень  часто  у  него  бывали
полезные озарения в важных вопросах. Но полного, веселого  мага  никогда
не считали - да он и сам себя не считал - важной  фигурой  в  каком-либо
деле, даже в мирное время. Важными фигурами были Метран и Лорин.
   Он довольствовался существующим положением вещей.  У  него  были  его
книги и исследования, которые имели огромное  значение.  Он  пользовался
удобствами Дома магов в столице: слуги, хорошая еда и  питье,  дружеская
компания.  Ему  доставляли  удовольствие  привилегии  ранга,   а   также
сопутствующий им престиж. Немало придворных дам Айлиля находили дорогу в
его спальню или приглашали его в свои надушенные покои, а ведь они и  не
поглядели бы в сторону пухлого ученого из Сереша. Он серьезно  относился
к своим обязанностям мага, несмотря на все свое общительное  добродушие.
Они с Бараком тихо,  без  суеты,  выполняли  задачи  мирного  времени  и
незаметно служили буфером между другими двумя членами Совета  магов.  На
это он тоже  не  жаловался.  Если  бы  его  спросили  в  последние  годы
царствования Айлиля, перед наступлением засухи,  он  бы  причислил  свою
нить на Станке  к  числу  наиболее  отмеченных  благосклонным  вниманием
Ткача.
   Но засуха пришла, и над Рангатом взвилось  пламя  и  Метран,  который
некогда был не только умным,  но  и  мудрым,  стал  предателем.  Поэтому
сейчас они оказались втянутыми в войну против освобожденной мощи  Ракота
Могрима, и он, Тейрнон, вдруг стал  Первым  магом  Верховного  правителя
Бреннина.
   И еще он остался, - по крайней мере, так говорило ему  со  вчерашнего
утра невысказанное,  дурное  предчувствие,  просыпавшееся  при  малейшем
повороте его мыслей, - единственным магом во Фьонаваре.
   Со вчерашнего утра, когда был уничтожен Котел Кат Миголя. Он не  знал
об  этом  ничего  конкретного,  ничего  не  знал  о  последствиях  этого
уничтожения, это было лишь  смутное  предчувствие,  настолько  слабое  и
пугающее, что он не хотел о нем  говорить,  не  хотел  дать  ему  четкое
название даже в мыслях.
   Но чувствовал он себя одиноким.
 
*** 
 
   Солнце село. Дождь прекратился, и облака разбегались  к  северу  и  к
востоку. Небо на западе все еще хранило последние краски  заката.  А  на
берегу у Анор Лизен уже темнело, когда Лорин  Серебряный  Плащ  завершил
правдивый рассказ о том, о чем необходимо было рассказать.
   Когда  он  закончил,  когда  его  тихий,   печальный   голос   смолк,
собравшиеся на берегу услышали, как  светлый  альв  Брендель  зарыдал  о
душах своего народа, погубленных во  время  плавания  вслед  за  песней.
Сидящая на песке Дженнифер, которая гладила лежащую  у  нее  на  коленях
голову  Артура,   увидела,   как   Дьярмуд   с   искаженным   страданием
выразительным лицом отвернулся от стоящей  на  коленях  фигуры  альва  и
обнял Шарру из Катала, не в порыве страсти или желания, а в  неожиданном
поиске утешения.
   У Дженнифер самой по щекам текли слезы; они продолжали литься, и  она
вытирала их, горюя о своем друге и его народе. Затем, опустив глаза, она
увидела, что Артур очнулся и смотрит на нее, и внезапно она увидела свое
отражение в его глазах. И пока она смотрела,  одна-единственная  звезда,
очень яркая, пролетела в падении через ее отражение.
   Он медленно поднял руку и прикоснулся к ее щеке, там, где ее касалась
рука Ланселота.
   - С возвращением домой, любимый, - сказала она, слушая горе разбитого
сердца светлого альва, который привел ее к  этому  месту,  и  все  время
ощущая внутри  себя  терпеливое,  неумолимое  движение  Станка  Великого
Ткача. - Я отослала его прочь, -  сказала  она,  ощущая  эти  слова  как
основу  для  ткани,  сотканной  пронесшимся   штормом.   История   снова
повторялась. Скрещение, сплетение нитей.
   Артур закрыл глаза.
   - Почему? - спросил он почти одними губами, без звука.
   - По той же причине, по которой ты привел  его  обратно,  -  ответила
она. А затем, когда он снова посмотрел на нее, она причинила ему  ту  же
боль, какую причинила Ланселоту: чтобы сделать это и покончить  с  этим,
потому что и он тоже имел право знать.
   И пока Джиневра, которая  в  Камелоте  была  бездетной,  рассказывала
Артуру о Дариене, свет исчез с неба на западе и первые звезды  появились
над головой. Когда она закончила, смолкли и тихие рыдания Бренделя.
   На западе висела звезда, низко над морем, ярче всех  остальных  звезд
на небе, и компания  на  берегу  смотрела,  как  светлый  альв  встал  и
повернулся лицом к этой звезде. Он долго стоял молча; затем  поднял  обе
руки и широко раскинул их, а потом запел песнь-молитву.
   Голосом, сначала хриплым под грузом  горя,  но  все  более  чистым  с
каждым словом, с каждым призывом На-Брендель переливал свинцовую тяжесть
своего горя в до боли прекрасную,  вечную  мелодию  "Плача  по  ушедшим"
Ра-Термаина. Он пел его так, как его не пели ни разу за тысячи лет, даже
тот, кто его создал. И вот так, на песчаной косе у края моря, под  всеми
сияющими звездами, он сотворил собственную сияющую песнь  из  того,  что
Зло сотворило с Детьми Света.
 
*** 
 
   Кимберли в одиночестве стояла на берегу под Анор Лизен. Она не обрела
утешения, и боль ее не утихла  от  чистых  звуков  песни  Бренделя.  Ким
слышала красоту его плача и  испытывала  смирение  перед  пением  альва,
знала о способности такой музыки исцелять раны и видела ее  действие  на
лицах стоящих рядом с ней. Даже  на  лице  Дженнифер,  Артура,  суровой,
холодной Джаэль, пока они  слушали,  как  душа  Бренделя  в  его  голосе
поднимается к глядящим на них, вращающимся звездам,  к  темному  лесу  и
бескрайнему морю.
   Но ее слишком сильно терзало чувство вины, и облегчение не наступало.
Неужели все, к чему она прикасалась,  все,  что  приходило  из  огненных
глубин кольца на ее руке,  ее  присутствие  всегда  будет  искажать  или
губить? Она сама была врачом в своем родном мире! Неужели ей не  суждено
приносить ничего, кроме боли, тем,  кого  она  любит?  Тем,  кто  в  ней
нуждается?
   Ничего, кроме горя. Начиная от призыва Табора  и  совращения  параико
вчера ночью до неумелого вмешательства в судьбу Дариена сегодня утром, а
потом снова вечером, когда она даже не сумела появиться здесь вовремя  и
предупредить Дженнифер о том, что должно произойти. А затем, что ужаснее
всего, она нарушила клятву, данную на Гластонбери Торе. Неужели Воину  и
без того мало горя, гневно спрашивала она себя, что ей понадобилось  еще
увеличить его долю и разболтать то ужасное  имя,  на  которое,  согласно
проклятию, он обязан был откликаться?
   Неважно, бичевала она себя, что Дженнифер сказала  то,  что  сказала,
отпуская ей грехи. Неважно, как сильно они нуждались в помощи Флидиса, в
сохранении им тайны Дариена. Она откинула со лба мокрые  волосы.  Сейчас
она похожа на  почти  утонувшую  водяную  крысу.  Вертикальная  морщинка
прорезала ее лоб. Эта морщинка, с едкой насмешкой  подумала  она,  может
ввести кого-нибудь в заблуждение, заставить подумать, что она  мудрая  и
многоопытная, - морщинка и еще ее седые волосы. Ну, решила  она,  дрожа,
если кто-то после сегодняшнего вечера еще пребывает в  заблуждении,  тем
хуже для них!
   Последняя, долгая, колеблющаяся нота поднялась в  воздух  и  замерла;
Брендель закончил свою песню. Он опустил руки и молча стоял  на  полоске
песка. Ким посмотрела на Дженнифер, сидящую на мокром песке  и  держащую
на коленях голову Артура, и увидела, что ее подруга - и  гораздо  больше
чем подруга - подзывает ее к себе.
   Она прерывисто вздохнула, подошла и  опустилась  на  колени  рядом  с
ними.
   - Как он? - тихо спросила Ким.
   - Он в порядке, - ответил сам Артур, глядя на нее  взглядом,  который
казался бездонным и  почти  всегда  наполненным  звездами.  -  Я  просто
заплатил довольно умеренную цену за то, что был слишком упрямым рулевым.
   Он улыбнулся ей, и ей пришлось улыбнуться в ответ.
   - Джиневра рассказала мне, что вам пришлось сделать. Она говорит, что
дала вам разрешение и объяснила почему, но что вы все  равно  ненавидите
себя за это. Правда?
   Ким перевела взгляд на Дженнифер и  увидела,  как  улыбка  приподняла
уголки ее губ. С трудом глотнула и грустно ответила:
   - Она меня довольно хорошо знает.
   - И меня, - спокойно произнес он. - Она меня очень  хорошо  знает,  и
отпущение грехов, данное ею было также дано мною. Тот,  кого  вы  знаете
под именем Флидиса, некогда был Талиесином -  мы  оба  знали  его  очень
давно. Он явно является участником этой истории, хотя и не  знаю,  каким
образом. Ясновидящая, не отчаивайтесь; то, что вам пришлось сделать  еще
может обернуться благом.
   Столько утешения было в его  голосе,  в  спокойных,  все  принимающих
глазах. Перед лицом этого было бы спесью, просто тщеславием держаться за
свое самобичевание. Она с почтением ответила:
   - Он сказал, что это его самое заветное желание.  Последняя  загадка,
разгадку которой он не знает. Он сказал.., сказал, что сотворит Свет  из
Тьмы того, что он сделал, или умрет, пытаясь его сотворить.
   Ненадолго воцарилось молчание, пока двое других осознавали сказанное.
Ким слушала шум прибоя, такой  тихий  сейчас,  после  свирепого  шторма.
Потом они скорее почувствовали, чем услышали чье-то приближение, подняли
глаза и увидели Бренделя.
   При свете звезд он выглядел еще  более  эфемерным,  чем  обычно,  еще
меньше привязанным к земле, к земному притяжению.  В  темноте  цвет  его
глаз нельзя было разглядеть, но  они  не  сияли.  Он  произнес  голосом,
похожим на шепот ветра:
   - Моя госпожа Джиневра, с вашего позволения, я теперь должен  вас  на
время покинуть. Теперь.., боюсь, теперь мой долг прежде всего  доставить
то известие, которое я только что получил, королю Данилота.
   Дженнифер открыла рот для ответа, но альву ответил другой голос.
   - Его там нет, - сказала Джаэль, стоящая за их  спинами.  Ее  жесткий
голос, обычно столь повелительный, теперь  звучал  более  приглушенно  и
мягко, чем ожидала Ким. - Две ночи  назад  состоялась  битва  у  берегов
Адеин, возле Селидона. На-Брендель, дальри и люди Родена  встретились  с
армией Тьмы, и Ра-Тенниэль вывел светлых  альвов  из  Страны  Теней.  Он
повел их на Равнину, в бой.
   - А дальше? - Это спросил Лорин Серебряный Плащ.
   Кимберли слушала, как Джаэль, без обычного высокомерия,  рассказывала
о том, как Лила услышала звук Рога Оуина и увидела поле сражения глазами
Финна, а потом как все в Храме услышали голос заступницы Кинуин.
   - Они сейчас уже все должны  быть  на  Равнине,  но  что  они  станут
делать, я не знаю.. Возможно, Лорин сможет установить связь с  Тейрноном
и получить для нас ответ.
   Верховная жрица впервые на памяти Ким так обратилась к магу.
   Затем, мгновение спустя, Ясновидящая узнала, что Лорин больше не маг.
И не успела она еще дослушать рассказ, как кольцо на  ее  пальце  начало
светиться, возвращаясь к жизни. Она  смотрела  на  него,  изо  всех  сил
борясь с уже инстинктивной антипатией к нему, и в ее  воображении,  пока
Лорин, а затем Дьярмуд рассказывали о Кадер Седате,  начала  проявляться
картинка.
   Эту картинку она помнила, самую  первую  картинку,  увиденную  ею  во
Фьонаваре, на тропинке к озеру Исанны: изображение другого озера, высоко
в горах, над которым летали орлы.
   - Кажется, круг замкнулся. Теперь мой долг идти с Мэттом в Банир Лок,
чтобы помочь ему вернуть себе корону, которую он никогда по-настоящему и
не терял, чтобы гномов можно было остановить на краю Тьмы.
   - Нам предстоит долгий путь, - сказал Мэтт  Сорин,  -  а  времени  не
слишком много. Придется отправиться сегодня ночью. -  Голос  его  звучал
точно так же, как всегда. У Ким возникло ощущение, что  ничто  ничто  на
свете не может изменить его. Он останется той скалой, которая  для  всех
них, в тот или иной момент, служила опорой.
   Она посмотрела на Джен и увидела на ее лице отражение той  же  мысли.
Затем она снова опустила взгляд на Бальрат и сказала:
   - Вы не поспеете туда вовремя.
   Даже  сейчас,  даже  после  всего,  что  произошло,  она  с  глубоким
смирением  восприняла  мгновенно   воцарившееся   среди   присутствующих
молчание после слов живущей в ней Ясновидящей. Когда она подняла  глаза,
то встретилась со взглядом единственного глаза Мэтта Сорина.
   - Я должен попытаться, - просто ответил он.
   - Знаю, - ответила Ким. - И  Лорин  тоже  прав,  по-моему.  Почему-то
очень важно, чтобы вы попытались. Но могу сказать вам, что отсюда вы  не
успеете добраться туда вовремя.
   - Что ты хочешь сказать? - Это спросил Дьярмуд, его голос  был  лишен
интонаций, как и голос Джаэль перед этим, очищенный для  этого  простого
вопроса.
   Ким подняла руку, чтобы они могли видеть пламя кольца.
   - Я хочу сказать, что мне тоже надо туда  отправиться.  Что  Бальрату
придется доставить нас туда. И мне  кажется,  все  мы  уже  поняли,  что
Камень Войны - обоюдоострое благословение, если не сказать больше. - Она
изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не звучала горечь.
   Ей это почти удалось. Но в последовавшем молчании кто-то спросил:
   - Ким, что произошло в горах?
   Она повернулась к Полу Шаферу, который  задал  этот  вопрос,  который
всегда задавал вопросы, вскрывающие суть события.  Посмотрела  на  него,
потом на Лорина, стоящего рядом с Полом и глядящего  на  нее  со  смесью
нежности и силы, которую она запомнила с самого начала, а потом  помнила
ярче всего с той ночи, которую они  провели  вместе  в  Храме,  накануне
смерти Кевина, накануне ее путешествия в Кат Миголь.
   Поэтому именно этим двоим, таким разным, но таким в чем-то неуловимом
схожим, она рассказала историю спасения параико и что  случилось  потом.
Слушали все, все должны были знать, но говорила она для Лорина и Пола. А
в конце повернулась к Мэтту и повторила: