странство, по которому  он  сможет  перелететь  через  Страну
Теней. Она сотворила для Да-риена коридор, расщелину в туманах  времени,
клубящихся над Данилотом, и смотрела внутренним взором, как  он  полетел
на север по этому коридору, над холмом Атронель,  и  дальше,  и  наконец
вылетел из него над рекой Селин, где она потеряла его из виду.
   Это заняло много времени. Ланселот ждал, стоя рядом с ней,  и  хранил
молчание. Он видел, как начался полет Дариена, но, когда  филин  отлетел
на некоторое расстояние к северу над разноцветными листьями рощи,  глаза
смертного не могли следовать за ним. Он ждал, зная, среди многих  других
вещей, что дальше он не сможет следовать  за  сыном  Джиневры,  что  это
последняя услуга, которую он сможет ему оказать. Это было грустно.
   Стоя рядом с Лейзе, пока бледное солнце поднималось в небе все  выше,
он ощущал свинцовую усталость и немалую боль.  Луга  источали  ароматную
свежесть, в лесу неподалеку пели птицы.  Он  слышал  журчание  воды.  Не
совсем сознавая, что делает, он опустился на  траву  у  ног  женщины.  А
затем в трансе, наполовину рожденном Данилотом, а наполовину смертельной
усталостью, лег и уснул.
   Когда филин вылетел за  пределы  северных  границ  ее  страны  и  она
потеряла его  из  виду  за  туманом,  Лейзе  позволила  своему  сознанию
вернуться назад, туда, где она стояла. Только  что  миновал  полдень,  и
было так светло, как только может здесь быть. Но  она  тоже  чувствовала
себя очень усталой. То, что она только что сделала, было нелегко, и  тем
более тяжело для жительницы Лебединой  марки,  неизбежно  ощутившей  эхо
зла.
   Она посмотрела сверху на человека, крепко спящего рядом с ней. Теперь
в ее сердце царил покой, примирение с тем, что произошло  с  ней  у  вод
Фейтала. Она знала, что он не останется, если только она не привяжет его
магией этого места, а этого она делать не собиралась.
   Только одно могла она себе позволить. Лейзе  долго  смотрела  в  лицо
спящего, чтобы сохранить его в памяти сердца. Затем легла рядом с ним на
мягкую, душистую траву и положила ладонь на его обожженную руку.  Только
и всего, ведь ее гордость не позволила бы ей пойти дальше. И,  связанная
с ним  таким  образом  переплетением  пальцев  на  время  этого  слишком
короткого  летнего  послеполуденного   отдыха,   она   заснула   в   тот
единственный раз рядом с Ланселотом, которого полюбила.
   Они проспали до вечера, и в тихом покое Данилота никто не приближался
к ним, даже сны, и не тревожил их. Далеко на востоке, за маячившим вдали
барьером гор, гномы Банир Лок и  Банир  Тал  ожидали  заката  и  решения
своего Хрустального озера. Ближе, на широкой Равнине, гном, житель Эриду
и изгнанник дальри добрались до лагеря Верховного правителя и  встретили
радушный прием, а потом армия выступила в последний переход к Гуиниру  и
восточным границам Страны Теней.
   А к северу от них, спящих, Дариен летел к своему отцу.
   Они проснулись одновременно, когда солнце село. В  сумерках  Ланселот
смотрел на нее и видел, как блестят ее  глаза  и  волосы  рядом  с  ним,
прекрасные и странные. Он посмотрел на ее длинные пальцы,  переплетенные
с его собственными. На мгновение прикрыл глаза и позволил погрузиться  в
последние мгновения этого глубокого покоя, словно в волны прибоя.  Волны
отлива.
   Затем, очень осторожно, он высвободил руку. Оба  молчали.  Он  встал.
Трава  и  листья  ближайших  деревьев  слабо  фосфоресцировали,   словно
растения Данилота неохотно расставались со светом. Такое же мерцание  он
видел в глазах Лейзе и в ореоле вокруг ее волос. В его  памяти  возникло
эхо многих вещей, воспоминания. Он постарался не дать ей заметить этого.
   Ланселот помог Лейзе встать. Медленно сияние света померкло -  сияние
листьев и  травы,  а  затем,  в  последнюю  очередь,  самой  Лейзе.  Она
повернулась на запад и протянула  руку.  Он  посмотрел  туда,  куда  она
указывала, и увидел звезду.
   - Лориэль, - сказала она. - Мы  назвали  эту  вечернюю  звезду  в  ее
честь. - И запела. Он слушал, а потом заплакал, по многим причинам.
   Когда ее песнь закончилась, она обернулась и увидела  его  слезы.  Но
ничего не сказала, и он тоже не заговорил. Она повела его на север через
Данилот, защищая своим присутствием от тумана и петель времени. Они  шли
всю ночь. Лейзе повела его через Атронель, мимо  Хрустального  Трона,  а
затем вниз по другому склону, и Ланселот Озерный стал  первым  смертным,
который поднялся на холм светлых альвов.
   Через какое-то время  они  пришли  к  озеру  Селин,  заливу,  глубоко
вдающемуся в Данилот, и пошли по его берегу на север, не потому что  так
было быстрее или легче, а потому что она  любила  это  место  и  хотела,
чтобы он его увидел. Вдоль  берега  цвели  ночные  цветы,  отдавая  свой
аромат, а над водой он видел странные, ускользающие фигуры, танцующие на
волнах, и слышал неумолкающую музыку.
   В конце концов они подошли к реке, в том месте, где она  вытекала  из
озера, и повернули на запад, когда первые лучи рассвета окрасили небо  у
них за спиной. И  через  совсем  короткое  время  Лейзе  остановилась  и
повернулась к Ланселоту.
   - Река здесь спокойная, - сказала она, - по камням ты можешь  перейти
на другой берег. А мне нельзя.
   Он долго в молчании смотрел на ее красоту. Но когда открыл было  рот,
то она остановила его, прижав пальцы к его губам.
   - Не говори ничего, - прошептала она. - Тебе нечего мне сказать.
   Это было правдой.  Он  постоял  еще  несколько  секунд;  потом  очень
медленно она отняла руку от его рта, а он повернулся и перешел  реку  по
гладким, круглым камням и покинул Данилот.
   Ланселот ушел недалеко. Руководил ли им инстинкт  войны,  или  любви,
или оба сплелись вместе, но он дошел только  до  маленького  лесочка  на
берегу реки неподалеку от озера. В этом месте  росли  ивы  и  прекрасные
цветы, серебристые с красным. Он не знал их  названия.  Он  сел  в  этом
красивом месте, обхватил руками колени, положил свой  меч  рядом,  чтобы
легко было дотянуться, и приготовился ждать, глядя на запад,  в  сторону
моря.
 
*** 
 
   Она тоже  ждала,  хотя  и  обещала  себе  во  время  долгого  ночного
молчаливого  перехода,  что  не  станет  задерживаться.  Только  она  не
ожидала, что он останется так близко, и ее решимость угасла, как  только
он ушел. Лейзе видела, как он пошел к деревьям ом,  а  потом  сел  среди
цветов сильваина, любимых ею, в  самом  заветном  из  всех  мест  в  том
единственном мире, который она знала. Она  понимала,  что  он  не  может
видеть ее, стоящую  здесь,  и  ей  тоже  было  нелегко  ясно  видеть  за
кружением тумана.
   Но она все равно ждала, и к середине дня с  запада  появилась  группа
примерно из пятидесяти человек, идущих вдоль берега реки.
   Он встал. Она увидела, как компания остановилась недалеко от него. Их
вел Брендель с Кестрельской марки, и она знала, что если он посмотрит на
юг, то увидит ее. Но он не посмотрел.
   Он остался с остальными и смотрел вместе с остальными,  как  женщина,
светловолосая, очень высокая, подошла к Ланселоту. Лейзе показалось, что
туманы немного расступились перед ней - благословение или проклятие, она
не могла сказать, - и она ясно увидела  лицо  Ланселота,  когда  к  нему
подошла Джиневра.
   Она увидела, как он встал на колени, и взял ее  руку  своей  здоровой
рукой, и поднес к своим губам так же,  как  сделал  с  ее  рукой,  когда
впервые подошел к ней по траве у Фейтала.
   И все же не так. Не так.
   И так случилось, что в это мгновение Лейзе из Данилота услышала  свою
песню.
   Она ушла от этого места одна, скрытая тенями туманов, и все  время  в
ней нарастала песня, ее последняя песня.
   У берега реки, дальше к  западу,  она  нашла  среди  ив  и  корандиля
небольшое суденышко из дерева ом с одним парусом, белым, как ее  платье.
Прежде она тысячи раз проходила мимо этого места и  ни  разу  не  видела
здесь лодки. Ее здесь и не было, поняла Лейзе. Музыка ее  песни  вызвала
ее появление. Она всегда думала, что ей придется строить  свой  корабль,
когда придет время, и удивлялась, как она сможет это сделать.
   Теперь она знала. Песнь звучала внутри ее  все  громче,  вызывая  все
более сладкую печаль и обещание покоя среди волн.
   Она села в лодку и столкнула ее с мелководья, от держащих  ее  ивовых
деревьев. Проплывая совсем близко  от  северного  берега  Селина,  Лейзе
сорвала один красный цветок сильваина и один серебристый, чтобы унести с
собой, как музыка несла ее и как река несла ее в море.
   Она не знала, ей было даровано милосердное неведение,  насколько  это
тоже было эхом той истории, в  которую  она  оказалась  замешанной,  как
глубоко вплеталось в самую печальную из всех долгих историй.
   Она плыла по течению с цветами в руке и в конце концов достигла моря.
   И это суденышко,  созданное  магией,  вызванное  к  жизни  томлением,
которое составляло самую сущность светлых альвов, не пошло ко дну  среди
волн на морских просторах. Оно плыло на запад, все дальше на запад,  все
дальше, пока, наконец, не уплыло достаточно далеко и  не  достигло  того
места, где все менялось, в том числе и сам мир.
   И вот так Лейзе с Лебединой марки проплыла мимо тех вод,  где  прежде
ждал в засаде Пожиратель Душ, и стала первой из ее народа  за  последнюю
тысячу лет, кто достиг того мира, который Ткач  создал  для  одних  лишь
Детей Света.
 
Глава 13 
 
   Солнце село, и сияние стен померкло. Теперь  мерцало  пламя  факелов.
Они горели  без  дыма;  почему,  Ким  не  знала.  Она  стояла  вместе  с
остальными  у  подножия  девяноста  девяти  ступенек,  которые  вели   к
Хрустальному озеру, и сердце ее сжималось от страха.
   Их было восемь. Каэн привел двух гномов, которых она не знала; она  и
Лорин пришли с Мэттом; а Миак  и  Инген  представляли  Совет  старейшин,
чтобы  засвидетельствовать  решение  Калор  Диман.  Лорин  нес  предмет,
завернутый в тяжелую ткань, и такой же сверток  нес  один  из  спутников
Каэна. Кристаллы, созданные мастерами за вторую половину этого дня. Дары
озеру.
   Каэн надел тяжелый черный плащ, застегнутый  у  горла  одной  брошью,
выкованной  из  золота,  внутри  которого   проходила   синяя   полоска,
вспыхивающая в свете факелов. Мэтт был одет, как  всегда,  в  коричневую
одежду с широким кожаным поясом и сапоги без каких-либо  украшений.  Ким
посмотрела на его лицо. Оно было лишено всякого выражения, но он казался
странно оживленным, раскрасневшимся, почти что  сиял.  Все  молчали.  По
сигналу Миака они начали подниматься по лестнице.
   Лестница была очень старой, местами  камень  крошился,  местами  стал
гладким и скользким, представляя собой явный контраст  с  полированными,
прекрасно обработанными поверхностями во всех других местах. Стены  были
шершавыми,  с  острыми   углами,   о   которые   легко   пораниться   по
неосторожности.
   Эта примитивная лестница, как показалось Ким, перенесла ее  назад  во
времени дальше, чем что-либо другое. Она остро  ощущала,  что  находится
внутри горы. В ней росло сознание чистой силы, окружающей ее, силы  скал
и камня, земли, с вызовом тянущейся вверх,  к  небу.  В  ее  воображении
возникла картина: сражение титанических сил, которые  вместо  булыжников
швыряют друг в друга целые горы. Она также ощущала отсутствие Бальрата с
остротой, которая граничила с отчаянием.
   Они подощли к двери на вершине лестницы. Эта дверь не походила на те,
что она уже видела, - на  двери,  отделанные  с  изысканным  искусством,
которые могли уходить в боковые стены, или на высокие резные арки  с  их
идеально отмеренными пропорциями. Она знала, уже  на  полпути,  что  эта
дверь не будет похожа ни на одну из остальных.
   Эта дверь была из камня, не особенно большая, с тяжелым,  почерневшим
железным замком. Они ждали на пороге, пока Миак подошел к ней,  опираясь
на свой посох. Он достал из-под  одежды  железный  ключ  и  медленно,  с
усилием, повернул его в замке. Затем ухватился за ручку и потянул. Дверь
распахнулась: за ней, в проеме, как в раме, открылось темное ночное небо
с пригоршней звезд.
   Они молча вышли на луг у Калор Диман. Она уже видела  его  прежде,  в
своем видении по дороге к озеру Исанны. Она полагала, что это  могло  бы
ее подготовить. Но это было не так. К восприятию этого места  невозможно
подготовиться. Сине-зеленый луг лежал  в  чаше  гор,  словно  спрятанная
здесь хрупкая, бесценная вещь. И в колыбели этого луга, так же  как  сам
луг в окружении пиков, лежали неподвижные воды Хрустального озера.
   Вода была темной, почти черной. Ким на мгновение с  испугом  ощутила,
насколько озеро глубокое и холодное. Тем не  менее  то  тут  то  там  на
молчаливой поверхности воды мелькали отблески: это озеро  отражало  свет
ранних звезд. Убывающая луна еще не взошла; Ким знала, что  Калор  Диман
засияет, когда луна взойдет над Банир Лок.
   И внезапно у нее возникло ощущение - всего лишь  ощущение,  но  этого
было более чем  достаточно,  -  насколько  совершенно  чужим,  насколько
устрашающим становится это место, когда на него светит  полная  луна,  а
Калор Диман отражает ее блеск обратно в небо, озаряя безжалостным светом
луг и склоны гор. В такую ночь здесь не место смертным.  Безумие  таится
тогда в небе и в этих глубоких водах, в каждой  сверкающей  травинке,  в
древних, бдительных, сияющих утесах.
   Даже сейчас, при свете звезд, это было нелегко вынести.  Она  никогда
не сознавала, какая огромная опасность таится в  красоте.  И  еще  нечто
большее, нечто более глубокое и холодное,такое же глубокое  и  холодное,
как само озеро. С каждой промелькнувшей секундой, пока сгущалась ночь  и
звезды становились все ярче, она все  больше  ощущала  магию,  ожидающую
высвобождения.  И  была  несказанно  благодарна  защите  зеленого  камня
веллин, давнего подарка Мэтта.
   Ким взглянула на Мэтта. Он провел здесь ночь полной луны, и выжил,  и
стал королем. Она смотрела на него с новым, более глубоким пониманием  и
видела, что он тоже смотрит на нее, а его лицо все еще сияет  и  странно
напряжено. Он вернулся домой,  поняла  она.  Воды  озера  притянули  его
сердце обратно. Исчезла необходимость сопротивляться этому притяжению.
   Исчезла необходимость бороться. Нужно  лишь  пережить  приговор.  Так
много поставлено на  карту  здесь,  в  этой  горной  чаше,  вознесенной,
казалось,  почти  к  самым  звездам.  Ким  подумала  об  армии   гномов,
отделенной от них горами. Она не имела представления, что теперь делать.
   Мэтт подошел к ней. Кивком  головы,  без  слов,  сделал  знак  отойти
немного в сторону. Она  надвинула  капюшон  на  лицо  и  сунула  руки  в
карманы. Было очень холодно. Она смотрела сверху вниз на Мэтта  и  молча
ждала.
   Он очень тихо произнес:
   - Я просил тебя, когда-то давно, приберечь несколько  слов  из  твоих
похвал озеру Исанны до того времени, как ты увидишь это место.
   - Оно выше красоты, - ответила Ким. - Выше  всяких  слов,  которые  я
могла бы произнести. Но я очень боюсь, Мэтт.
   - Знаю. И я тоже. Если я этого не показываю, то  только  потому,  что
примирился с любым приговором, который будет вынесен. То, что  я  сделал
сорок лет назад, я сделал ради Света. Но возможно, это был поступок зла.
Такое уже случалось прежде и случится вновь. Я подчинюсь приговору.
   Она никогда не видела его таким. В его присутствии она чувствовала  в
себе смирение. За спиной Мэтта Миак что-то  прошептал  Ингену,  а  затем
жестом подозвал Лорина и  спутника  Каэна,  которые  держали  кристаллы,
завернутые в ткань.
   - По-моему, пора, - сказал Мэтт. - И  это,  возможно,  мои  последние
минуты. Но сначала у меня кое-что для тебя есть.
   Он опустил голову и поднял руку к повязке на  потерянном  глазу.  Она
увидела, как он приподнял повязку, и впервые  увидела  слепую  глазницу.
Потом оттуда выпало нечто белое, и он  поймал  это  в  ладонь.  Это  был
крошечный квадратик мягкой ткани. Мэтт развернул его  -  и  в  его  руке
нежным светом засиял Бальрат.
   Ким невольно вскрикнула.
   - Прости меня, - сказал Мэтт. - Я  знаю,  что  тебя  мучил  страх  по
поводу того, кто им завладел, но у меня не было возможности поговорить с
тобой. Я снял кольцо с твоей руки, когда на нас впервые напали у  дверей
Банир Лок. Я подумал, что будет  лучше,  если  он  побудет..,  под  моим
присмотром, пока мы не узнаем, что происходит. Прости меня.
   Ким глотнула, взяла Камень Войны, надела его на руку. Он  вспыхнул  у
нее на пальце, затем снова погас. Она  сказала,  стараясь  говорить  тем
тоном, который прежде так легко ей давался:
   - Я прощу тебе все, что угодно, отныне и до тех пор, пока  на  Станке
не останется последняя нить, кроме этого неудачного каламбура.
   Он скривил рот.  Ей  хотелось  сказать  больше,  но  времени  уже  не
хватило.  Наверное,  времени  всегда  не  хватает.  Миак  звал  их.  Ким
опустилась на колени в высокой,  холодной  траве,  и  Мэтт  обнял  ее  с
бесконечной нежностью. Затем поцеловал один раз, в губы, и отвернулся.
   Она вернулась вслед за ним туда, где  ждали  остальные.  На  ее  руке
теперь сияло кольцо, и она чувствовала, как оно реагирует на магию этого
места. Медленно, постепенно, но безошибочно. И внезапно,  теперь,  когда
Бальрат снова принадлежал ей, Ким вспомнила некоторые вещи,  которые  он
вынудил ее делать. Власть магии имеет свою цену. Она  платила  эту  цену
все время, и другие расплачивались вместе с ней: Артур,  Финн,  Руана  и
параико. И Табор.
   Это горе не было новым, но теперь ощущалось сильнее и острее.  Ей  не
удалось подумать об этом. Она подошла и встала рядом с Лорином, как  раз
вовремя,  чтобы  услышать  слова  Миака,  произнесенные  приглушенным  и
торжественным голосом.
   - Вам не нужно говорить, что такого еще не бывало в  истории.  Мы  не
можем опереться на похожий узор дней в  прошлом.  Но  все  равно,  Совет
старейшин посовещался, и вот что предстоит сделать, а мы  шестеро  будем
свидетелями разрешения спора между этими двумя противниками.
   Он сделал паузу, чтобы перевести дух. В горной чаше не  ощущалось  ни
дуновения ветерка. Холодный ночной воздух был неподвижен, словно  застыл
в ожидании, и неподвижными были усыпанные звездами воды озера.
   Миак продолжал:
   - Каждый из вас откроет свое изделие из хрусталя, чтобы мы  могли  их
осмотреть и увидеть, что они означают, а затем вы вместе  бросите  их  в
воду, и мы будем ждать знака от озера. Если вы возражаете  против  этого
плана, скажите об этом сейчас. - Он посмотрел на Каэна.
   Тот покачал головой.
   - Никаких возражений, - ответил он красивым, звучным голосом. - Пусть
тот, кто отвернулся  от  своего  народа  и  от  Калор  Диман,  стремится
уклониться от этого часа. - Он казался красивым и гордым в своем  черном
плаще с сине-золотой брошью, удерживающей его.
   Миак посмотрел на Мэтта.
   - Никаких возражений, - сказал Мэтт Сорин.
   И больше ничего. Когда за все время их  знакомства  он  потратил  зря
хоть одно слово? - подумала Ким, и комок встал у  нее  в  горле.  Широко
расставив ноги, упершись кулаками в бока,  он  казался  единым  целым  с
окружающими их скалами, столь же стойким и непоколебимым.
   И все же он покинул эти горы. В тот момент она подумала об  Артуре  и
об убитых детях. В душе она оплакивала грехи добрых людей,  запутавшихся
в темном мире, тоскующих по свету.
   - Сейчас важно то, - сказал тогда Миак в  Зале  Сейтра,  -  может  ли
король отказаться от озера.
   Она не знала. Никто из них  не  знал.  Они  находились  здесь,  чтобы
выяснить это.
   Миак снова повернулся  к  Каэну  и  кивнул.  Каэн  подошел  к  своему
спутнику, тот протянул ему завернутый кристалл,  и  плавным,  грациозным
движением Каэн сдернул ткань.
   Ким показалось, что ее ударили в грудь. На  глазах  у  нее  выступили
слезы. Некоторое время она не могла дышать и ловила ртом воздух.  И  все
это время она про себя проклинала ужасную несправедливость, иронию того,
что настолько погрязшее во  зле  существо,  совер