ся
куда-то вдаль, в царство теней, напоминающее прошлое. Было  очень  тихо.
Даже постоянные торжествующие вопли цвергов смолкли. Белоснежные  одежды
Уатаха покрылись пятнами крови. Пол не мог различить, это кровь Дьярмуда
или самого ургаха. Это не имело особого значения: конь Дьяра, невозможно
храбрый, но безнадежно уступающий противнику,  слабел  прямо  у  них  на
глазах.
   Дьярмуд отступил на  несколько  шагов,  стараясь  выиграть  несколько
мгновений передышки, но это ему не удалось. Только не в этом бою и не  с
таким противником. Уатах уже не смеялся, его меч грозил мрачной гибелью.
Он налетел на Дьярмуда, и тот  был  вынужден  снова  жестоко  пришпорить
своего коня. В тишине на гребне холма раздался одинокий голос.
   - У него остался лишь один шанс, - произнес Ланселот Озерный.
   Только один человек понял и ответил.
   - Если можно назвать это шансом,  -  произнес  Айлерон  таким  тоном,
какого никто из них никогда от него не слышал.
   На  западе,  над  заливом  Линден,  село  солнце.  Пол   инстинктивно
повернулся  и  увидел,  как  последний  умирающий  свет  коснулся   лица
принцессы Катала. Он увидел, что Ким и Джаэль подошли и встали по  обеим
сторонам от нее. Через секунду он снова повернулся к фигурам на равнине.
Как раз вовремя, чтобы увидеть конец.
 
*** 
 
   В целом все  это  было  немного  смешно.  Этот  уродливый,  волосатый
монстр, чересчур большой даже для ургаха, двигался так же быстро, как  и
он сам. А еще размахивал мечом, который Дьярмуд даже и не поднял бы,  не
говоря уже о том, чтобы наносить им непрерывно эти сокрушительные удары.
К тому же он был наделен сверхъестественным, злобным умом. Речная  кровь
Лизен! Ургахам полагается быть глупыми! Где у этой штуки,  думал  принц,
отражая очередной удар из тех, что лавиной сыпались на его меч,  чувство
пропорции?
   Ему хотелось задать этот вопрос вслух, но  в  эти  последние  моменты
выживание стало вопросом тщательной сосредоточенности, и он  не  мог  бы
уделить ни одного вздоха даже на остроумное замечание. Жаль.  Интересно,
восторженно подумал Дьярмуд, что бы Уатах ответил на предложение уладить
их разногласия при помощи игральных костей, которые случайно оказались у
Дьярмуда в...
   - О Боги! - Даже без ноги слог, вдвое крупнее его  утомленного  коня,
был смертельно опасен. Движением меча, отчаянно  быстрым,  как  никогда,
Дьярмуд отразил удар острого  рога  этого  животного,  который  чуть  не
пропорол брюхо его коню. К несчастью, это означало...
   Он снова вернулся в седло,  проскользнув  под  брюхом  коня  с  одной
стороны на  другую,  и  убийственный  взмах  меча  Уатаха  просвистел  в
темнеющем  воздухе  там,  где  секунду  назад  находилась  его   голова.
Интересно, помнит ли Айвор, что это он научил его этому трюку много  лет
назад, когда Дьярмуд еще мальчиком проводил лето на Равнине. Столько лет
прошло, но  почему-то  казалось,  будто  это  было  вчера,  только  что.
Странно, что почти все казалось случившимся лишь вчера.
   Размах последнего удара  заставил  ургаха  заворчать  и  качнуться  в
седле, а слог под ним сделал несколько шагов в  сторону.  В  начале  боя
Дьярмуд  мог  бы  попытаться  воспользоваться   этим   моментом,   чтобы
возобновить атаку, но его конь дышал тяжело, с хрипом  вздымая  покрытые
пеной бока, а его собственная левая рука постепенно холодела, и слабость
растекалась от глубокой рваной раны, подбираясь к груди.
   Он использовал короткую  передышку  единственно  возможным  способом,
чтобы дать отдых коню. Горстка секунд, не более, и ее было недостаточно.
Тут он вспомнил мать. И тот день,  когда  умер  отец.  Так  много  всего
произошло, казалось, лишь вчера. Он подумал об Айлероне и обо всем  том,
что осталось недосказанным в эти вчерашние дни.
   А потом, когда Уатах снова развернул  слога,  Дьярмуд  дан  Айлиль  в
последний раз шепнул что-то коню и  почувствовал,  как  тот  мужественно
выпрямился при  звуках  его  голоса.  Он  ощутил,  как  в  нем  возникло
спокойствие, и из этого спокойствия он вызвал лицо Шарры, из черных глаз
которой - открывающих вход к душе сокола - в него так  неожиданно  вошла
любовь и осталась. Чтобы привести его к этому мгновению,  с  ее  образом
перед мысленным взором и прочной уверенностью в ее любви. Чтобы привести
его через темнеющую равнину Андарьен  к  тому  последнему,  что  он  мог
совершить.
   Он поскакал прямо  на  слога,  его  конь  мужественно  разогнался  до
хорошей скорости и в последнюю секунду резко свернул  влево  и  направил
самый сокрушительный, насколько хватило сил, удар в бок Уатаха.
   Удар был отбит. Он знал, что так  и  случится;  все  его  удары  были
отбиты. А  теперь  последовал  чудовищный  контрудар  сверху  вниз  меча
ургаха. Тот, который, как и все другие, отбросил бы его назад, когда  он
его парирует.  От  которого  онемела  бы  его  рука,  намного  приближая
неизбежный конец.
   Он не стал парировать удар.
   Только сильным рывком постарался развернуть коня так, чтобы отвоевать
немного пространства, чтобы клинок Уатаха не разрубил его тело  пополам,
и принял этот ужасный удар левым боком, прямо под сердцем, зная, что это
конец.
   А затем, когда  в  нем  белым  пламенем  вспыхнула  боль  в  темноте,
неописуемая, всепобеждающая, когда кровь его фонтаном забила  на  камни,
Дьярмуд дан Айлиль из последних сил, собрав остатки  самообладания,  все
время видя перед собой лицо  Шарры,  а  не  Уатаха,  совершил  последнее
деяние в своей жизни. Он преодолел свое страдание, левой  рукой  схватил
волосатую руку, держащую черный меч, а правой, подавшись вперед,  словно
к давно желанной мечте о всепобеждающем Свете, вонзил свой  меч  в  лицо
ургаха, пронзив насквозь его голову,  и  убил  его  сразу  после  захода
солнца.
 
*** 
 
   Шарра наблюдала за боем словно с  очень  большого  расстояния.  После
наступления сумерек, сквозь мешающий видеть туман из слез  она  увидела,
как он получил рану, как убил Уатаха, как его  прекрасный,  вставший  на
дыбы конь погиб, поднятый на рог слогом. Ургах упал. Она  слышала  крики
ужаса цвергов, пронзительное ржание умирающего коня.  Видела,  как  Дьяр
упал  в  сторону  с  коня,  который  покатился  по  земле  и  забился  в
предсмертной агонии. Увидела, как разъяренный, обезумевший от крови слог
бросился на упавшего человека, чтобы растерзать его в клочки...
   Увидела, как  Копье,  наконечник  которого  сиял  бело-синим  светом,
пронеслось сквозь сумерки и вонзилось в горло слога, мгновенно прикончив
его. И ничего уже не видела потом, кроме лежащего на земле человека.
   -  Пойдем,  девочка,  -  произнес  Артур  Пендаргон,  который  послал
королевское Копье почти невероятным броском при  таком  освещении  и  на
такое расстояние. Он мягко положил ладонь на ее локоть.  -  Позволь  мне
отвести тебя к нему.
   Она спустилась с холма и поехала по темной,  каменистой  земле  туда,
где он лежал. Вокруг них каким-то образом оказалось много факелов. Она с
трудом, отчаянно втянула  воздух  и  вытерла  слезы  просторным  рукавом
своего платья.
   Потом она спешилась и подошла. Его голова лежала на коленях  у  Колла
из Тарлиндела, а кровь все текла  и  текла  из  раны,  нанесенной  мечом
Уатаха, и впитывалась в бесплодную землю.
   Он еще  не  умер.  Его  грудь  поднималась  быстрыми,  поверхностными
толчками, но с каждым вздохом из нее выплескивалась струйка крови. Глаза
его были закрыты. Рядом стояли другие люди, но ей казалось,  что  они  с
ним одни в просторном ночном мире без звезд.
   Она опустилась рядом с ним на колени, и что-то, интуитивное  ощущение
ее присутствия, заставило его открыть глаза. При  свете  факелов  она  в
последний  раз  встретила  взгляд  его  голубых   глаз.   Он   попытался
улыбнуться, заговорить. Но слишком много боли  было  в  конце,  она  это
увидела, даже этой малости ему не было позволено,  поэтому  она  прижала
свои губы к его губам, поцеловала его и сказала:
   - Спокойной ночи, любимый. Я не скажу тебе прощай.  Жди  меня  у  ног
Ткача. Если Боги нас любят...
   Она  пыталась  продолжать  изо  всех  сил,  но  слезы  слепили  ее  и
перехватывали горло. Его лицо было бескровным, белым как снег при  свете
факелов. Глаза снова закрылись. Она  чувствовала,  как  течет  кровь  из
раны, насыщая землю, на которую она опиралась коленями. Она  знала,  что
он ее покидает. Никакая сила магии, никакой голос Бога  не  мог  вернуть
его оттуда, куда уносила его эта  молчаливая,  ужасная  боль.  Она  была
слишком глубокой. Это был конец.
   Затем он открыл глаза с очень большим усилием, в последний раз, и она
поняла, что слова не имеют значения. Что она знает все, что он хочет  ей
сказать. Она прочла послание в его глазах и узнала, о чем он ее  просит.
Словно здесь, перед самым концом, они перешли черту, за  которой  ничего
уже не нужно, только смотреть.
   Она подняла голову и увидела Айлерона, стоящего на коленях  с  другой
стороны от Дьярмуда, его лицо  было  искажено  горем.  Тут  она  кое-что
поняла и даже нашла в себе силы пожалеть его. Она глотнула и  проглотила
комок в горле, чтобы снова произнести слова: слова Дьярмуда, так как  он
не мог говорить, и поэтому она должна была в этот  последний  раз  стать
его голосом.
   - Он хочет, чтобы ты его освободил, - прошептала она. - Отправил  его
домой. Чтобы не меч ургаха сделал это.
   - Ох, Дьяр, нет! - ответил Айлерон.
   Но Дьярмуд повернул голову, медленно,  борясь  с  болью,  причиняемой
этим движением. Он дышал так слабо, что почти не дышал, и  он  посмотрел
на старшего брата и кивнул один раз.
   Айлерон очень долго не двигался, оба сына  Айлиля  смотрели  друг  на
друга при мерцающем свете факелов. Затем  Верховный  правитель  протянул
руку и нежно прижал ладонь к щеке брата. Он на секунду задержал ее  там,
а затем посмотрел на Шарру, задавая ей последний вопрос, прося  прощения
своими темными глазами.
   И Шарра собрала все свое мужество и дала ему  разрешение,  сказав  от
себя и от Дьяра:
   - Пусть это будет сделано с любовью.
   Тогда Айлерон дан Айлиль, Верховный правитель, вынул свой  кинжал  из
ножен, висящих у него на боку, и приложил его кончик к сердцу  брата.  И
Дьярмуд шевельнул рукой и нашел руку Шарры, и Айлерон ждал,  пока  он  в
последний раз поднес ее к своим губам. Он держал ее руку и удерживал  ее
взгляд своим, когда кинжал брата,  посланник  любви,  освободил  его  от
гнетущей боли, и он умер.
   Айлерон вынул кинжал и опустил его. Потом закрыл лицо  руками.  Шарра
почти ничего  не  видела,  она  ослепла  от  слез.  Казалось,  над  всем
Фьонаваром идет дождь в этот ясный, прохладный, звездный вечер.
   - Пойдем, дорогая, - сказала  Джаэль,  Верховная  жрица,  помогая  ей
подняться. Она плакала. С другой стороны подошла  Ясновидящая,  и  Шарра
пошла туда, куда они ее повели.
 
*** 
 
   Дьярмуда дан Айлиля с того места, где он умер, унес  на  руках  брат,
так как Верховный правитель не позволил никому другому это  сделать.  По
каменистой долине Андарьен нес  его  Айлерон,  а  по  обеим  сторонам  и
повсюду вокруг горели факелы. Он поднялся вверх по склону, прижимая тело
к груди, и люди отворачивались, чтобы не смотреть в лицо  живого  брата,
когда он нес мертвого.
   В ту ночь у  Андарьен  сложили  погребальный  костер.  Тело  Дьярмуда
обмыли и одели в белое с золотом, скрыв его ужасные  раны,  и  расчесали
его золотые волосы. Потом Верховный правитель снова,  в  последний  раз,
поднял его на руки и отнес туда, где  собрали  дрова  для  погребального
костра, и положил на него своего брата, и поцеловал в губы, и отошел.
   Затем Тейрнон, последний маг Бреннина, вышел вперед вместе с Бараком,
своим Источником, и с Лорином Серебряным Плащом и Мэттом Сорином, и  все
они плакали в  темноте.  Но  Тейрнон  вытянул  вперед  руку  и  произнес
магическое слово, и луч света вылетел из его пальцев, бело-золотой,  как
одежда мертвого принца, и погребальный костер внезапно вспыхнул с ревом,
и пламя поглотило лежащее на нем тело. Так умер Дьярмуд дан Айлиль.  Так
его неукрощенная яркость превратилась в пламя, затем в пепел, а в  самом
конце, в чистых голосах светлых альвов, - в песню под звездами.
 
Глава 15 
 
   Далеко к северу от этого  костра  стоял  Дариен  в  тени  под  мостом
Вальгринд. После захода солнца здесь, у края льдов, стало очень холодно,
и не было ни видно, ни слышно ни  одной  живой  души.  Он  посмотрел  на
темную воду реки, через которую был переброшен этот мост,  и  на  другом
берегу увидел массивный зиккурат Старкадха,  и  холодные,  зеленые  огни
тускло сияли среди черноты мощного жилища его отца.
   Он был совершенно один, нигде не было видно никакой охраны.  Да  и  к
чему Ракоту Могриму охрана? Кто мог рискнуть войти в его ужасное жилище?
Разве что целая армия, но ее легко заметить издалека среди этой лишенной
растительности пустоши. Только армия могла прийти, но  Дариен  видел  по
дороге сюда бесчисленное количество цвергов и огромных ургахов,  которые
двигались на юг. Их было так  много,  что  просторы  бесплодных  земель,
казалось, уменьшились в  размерах.  Нет,  армия  не  придет:  невозможно
проскочить мимо этих орд. Ему несколько раз пришлось  прятаться,  искать
укрытия в тени скал, и постепенно забирать к западу, чтобы легионы  Тьмы
миновали его с востока.
   Его не заметили. Никто не искал его, одинокого ребенка, бредущего  на
север все утро и весь день, а затем весь  холодный  вечер  и  еще  более
холодную ночь. Бледная Рангат возвышалась на востоке, а черный  Старкадх
с каждым шагом все более угрожающе нависал над ним, и наконец он подошел
к мосту и присел на корточки перед ним, глядя через  Унгарх  туда,  куда
ему предстояло идти.
   Но не сегодня ночью, решил он, дрожа, крепко  обхватив  себя  руками.
Лучше еще одну ночь мерзнуть от холода снаружи, чем пытаться войти  туда
в темноте. Он посмотрел на кинжал в своей руке и  вынул  его  из  ножен.
Звук, похожий на звон струны арфы,  слабо  задрожал  в  холодном  ночном
воздухе. Тонкая синяя жилка вилась по ножнам, и более  яркая  жилка  шла
вдоль середины клинка. Они слегка блестели под  морозными  звездами.  Он
вспомнил то, что ему сказал тот маленький человек,  Флидис.  И  повторил
про себя эти слова, снова пряча Локдал в ножны.  Их  магия  была  частью
принесенного им подарка. Ему хотелось запомнить их правильно.
   Металл моста оказался холодным, когда он прислонился  к  нему  снизу,
таким же холодным, как каменистая земля. Здесь, на дальнем  севере,  все
было холодным. Он потер руки о свитер. Это даже не его свитер. Его  мать
связала его для Финна, который ушел.
   И даже не его настоящая мать, а Ваэ.  Его  мать  -  высокая  и  очень
красивая, и она отослала его  прочь,  а  потом  послала  того  человека,
Ланселота, сражаться с демоном в лесу за жизнь Дариена. Он  не  понимал.
Он хотел понять, но некому было ему  помочь,  он  замерз,  устал  и  был
далеко.
   Он только что закрыл глаза  там,  на  краю  темной  реки,  наполовину
скрытый железным мостом, когда услышал громкий, раскатистый звук, словно
наверху с  грохотом  открылась  какая-то  мощная  дверь.  Он  вскочил  и
выглянул из-под моста. И в тот же момент его  сбил  с  ног  титанический
порыв ветра, и он чуть было не свалился в реку.
   Он быстро откатился в сторону, напрягая зрение сквозь внезапную бурю,
и высоко над головой увидел громадную, бесформенную тень, которая быстро
удалялась на юг, заслоняя звезды на своем пути.
   Потом он услышал хохот своего отца.
 
*** 
 
   Для Дейва Мартынюка гнев всегда был похож на  горячий  взрыв  внутри.
Это была ярость его отца, грубая,  огромная,  поток  лавы  в  душе  и  в
рассудке. Даже здесь, во Фьонаваре, во время битвы, на  него  накатывало
каждый  раз  одно  и  то  же:  огненная,  все   затмевающая   ненависть,
поглощающая все остальное.
   Но в то утро все было не так. В то утро он превратился в  лед.  Холод
охватившей его ярости, когда взошло солнце  и  они  стали  готовиться  к
сражению, был для него чем-то чуждым. И даже  немного  пугал.  Дейв  был
спокойнее, голова у него была более ясной, чем когда-либо раньше, и  все
же его переполнял более опасный, более непримиримый гнев, какого  он  не
знал прежде.
   Над головой в свете раннего утра с хриплыми  криками  кружили  черные
лебеди. Внизу собиралась армия Тьмы, такая огромная, что она,  казалось,
покрывала всю равнину. И во главе ее  стоял  новый  командующий,  теперь
Дейв его  видел:  конечно,  это  был  Галадан,  повелитель  волков.  "Не
подарок", - пробормотал Айвор перед тем, как отправился получать приказы
Айлерона. Более опасный, чем сам Уатах, более изощренный в своей злобе.
   Это не имеет значения, подумал Дейв, высокий и суровый, сидя в седле,
не замечая почтительных  взглядов  тех,  кто  проходил  мимо.  Не  имеет
никакого значения, кто  предводитель  армии  Ракота,  кого  они  послали
против него: волков, цвергов, ургахов или лебедей-мутантов. Он  прогонит
их прочь или уложит наповал перед собой.
   Он не был огнем. Огонь горел вчера  ночью,  когда  сжигали  Дьярмуда.
Сейчас он стал льдом, полностью владел собой  и  был  готов  к  бою.  Он
сделает то, что нужно сделать, что  бы  от  него  ни  потребовалось.  За
Дьярмуда и за Кевина Лэйна. За тех мальчишек, которых он охранял в лесу.
За горе Шарры. За Джиневру, Артура и  Ланселота.  За  Айвора,  Ливона  и
Торка. За глубину горя в себе. За всех тех,  кто  погибнет  раньше,  чем
закончится этот день.
 
*** 
 
   - Я хочу кое о чем попросить, - сказал Мэтт Сорин. - Но я пойму, если
вы мне откажете.
   Ким увидела, как Айлерон  повернулся  к  нему.  В  глазах  Верховного
правителя стояла зима. Он молча ждал.
   Мэтт продолжал:
   - Гномы должны искупить свою вину, насколько это возможно.  Позвольте
нам сегодня занять центр, мой господин, чтобы принять на  себя  основной
удар, каким бы он ни был.
   По рядам собравшихся командиров пронесся ропот. Бледное солнце только
что встало на востоке над Гуиниром.
   Айлерон еще секунду хранил молчание; затем очень ясно,  так  что  его
слова разнеслись далеко, ответил:
   - Во всех повествованиях о Баэль Рангат, которые мне удалось найти, -
а я прочел их  все,  по-моему,  -  проходит  одна  общая  нить.  Даже  в
присутствии Конари и Колана, Ра-Термаина и яростного Ангирада из страны,
еще не ставшей Каталом, Ревора с Равнины и всех,  кто  скакал  вместе  с
ним.., даже в столь блестящем обществе  все  свидетельства  о  тех  днях
утверждают, что не было в армии Света силы более грозной,  чем  Сейтр  и
его гномы. Я не смог бы отказать тебе ни в чем, Мэтт, о чем бы  ты  меня
ни попросил, но я все равно собирался предложить тебе  это.  Пусть  твои
воины следуют за своим королем и гордятся своим местом  в  наших  рядах.
Пусть они черпают свое достоинство из твоего собственного достоинства, а
мужество из своего прошлого.
   - Да будет так, - тихо произнес Айвор. -  Где  ты  поставишь  дальри,
Верховный правитель?
   - Вместе со светлыми альвами, как и у Адеин. Ра-Тенниэль, вы  сможете
вместе с авеном вдвоем удержать наш правый фланг?
   - Если мы вдвоем не сможем, - ответил  повелитель  альвов  с  нотками
смеха в серебристом голосе, - тогда я не знаю, кто  бы  смог.  Мы  будем
сражаться вместе со Всадниками.
   Он сидел верхом на одном из великолепных ратиенов,  как  и  Брендель,
Галин и Лидан, предводители  войск  альвов,  стоящие  за  ним.  Рядом  с
остальными стоял еще пятый ратиен, без всадника.
   Ра-Тенниэль жестом указал на него. Он повернулся к Артуру Пендрагону,
но ничего не сказал. Молчание прервал  Лорин  Серебряный  Плащ,  который
больше не обладал магической силой, но который сохранил знания магов.
   - Господин мой Артур, - сказал он, - ты говорил нам, что  никогда  не
доживал до времени последней битвы и не видел конца своих войн. Сегодня,
по-видимому,  тебе  это  удастся.  Хотя  это  место  некогда  называлось
Камланном, оно больше не носит этого имени, не носит уже тысячу  лет,  с