ал Ра-Тенниэль.  Его  охватила  печаль.
Самая глубокая среди многих печалей, понял он и удивился.
   Не было времени даже попытаться вникнуть в сложности подобных мыслей.
Возможно, так даже  лучше,  подумал  Дейв.  Эмоции  подобного  масштаба,
уходящие так глубоко, для него опасны. Так было всю его жизнь, но теперь
не осталось места для того паралича, который они в нем вызывали,  и  для
боли, которая их сопровождала. Говорил Айвор. Дейв резким  усилием  воли
заставил себя вернуться к действительности.
   - Я только что собирался начать Военный Совет,  Верховный  правитель.
Не желаете ли вы вести его?
   - Только не в Селидоне, - ответил Айлерон с  неожиданной  учтивостью.
Он уже оправился от минутного смущения, снова  владел  собой  и  отвечал
прямо. Однако проявляя при этом такт.
   Дейв краем глаза заметил, как Мабон молча кивнул в знак одобрения,  а
лицо Диры, сидящего рядом с  герцогом  Родена,  выразило  благодарность.
Дира, решил Дейв, все же человек что надо.  Интересно,  представится  ли
потом случай извиниться перед ним, и сможет ли он справиться с этим.
   - У меня есть собственные соображения, - сказал  Верховный  правитель
Бреннина, - но я бы хотел выслушать  советы  дальри  и  светлых  альвов,
прежде чем выскажусь сам.
   - Очень хорошо, - ответил Айвор не менее решительно, чем  Айлерон.  -
Мой совет таков. Армии Бреннина и Катала находятся на  Равнине.  С  нами
здесь войско Данилота и  все  дееспособные  дальри,  достигшие  возраста
воинов...
   "Кроме одного", - невольно подумал Дейв, но промолчал.
   - Нам недостает Воина и Лорина, и нет никаких известий  из  Эриду,  -
продолжал Айвор. - Мы знаем, что не получим  помощи  от  гномов.  Мы  не
знаем, что случилось или  случится  в  море.  Не  думаю,  что  нам  надо
дожидаться ответа на эти вопросы. Мой совет - подождать  здесь  прибытия
Ньявина и Тейрнона  и  сразу  же  двигаться  на  север  через  Гуинир  и
Андарьен, и заставить Могрима снова принять бой.
   Последовало короткое молчание. Потом Лидан, брат Галин, пробормотал:
   - Земля Андарьен. Всегда и вечно - поле битвы. - В его голосе звучала
горькая печаль. Эхо музыки. Воспоминания.
   Айлерон ничего  не  сказал,  он  ждал.  Заговорил  Мабон  из  Родена,
приподнявшись на своей лежанке.
   - Есть здравый смысл в том, что ты  сказал,  авен.  Столько  здравого
смысла, сколько можно найти в любом выдвинутом сегодня плане,  хотя  мне
бы  очень  хотелось  услышать  совет  Лорина,  или  Гиринта,  или  нашей
Ясновидящей...
   - Где они, Гиринт и Ясновидящая? Нельзя ли их сюда доставить, - может
быть, на ратиенах? - Это спросил Талгер, вождь Восьмого племени.
   Айвор бросил на старого друга взгляд, в котором таилась тревога.
   - Гиринт покинул свое тело. Его душа отправилась в путешествие. Он не
объяснил, зачем. Ясновидящая ушла в горы из Гуин Истрат. Опять-таки я не
знаю, зачем. - Он посмотрел на Айлерона.
   Король заколебался.
   - Если я скажу вам, это не должно выйти за пределы узкого круга.  Нам
и так  достаточно  страхов,  нечего  вызывать  новые.  -  И  произнес  в
воцарившейся тишине:
   - Она отправилась освобождать параико в Кат Миголь.
   Слушатели зашумели. Один человек сделал знак, охраняющий от злых сил,
но только один. Здесь  присутствовали  вожди  и  предводители  охоты,  и
сейчас шла война.
   - Они живы? - тихо прошептал Ра-Тенниэль.
   - Так она мне сказала, - ответил Айлерон.
   - Да сохранит нас Ткач! - пробормотал Дира от всей души. На этот  раз
его восклицание не показалось неподходящим к месту. Дейв,  почти  ничего
не понимая, почувствовал охватившее всех почти осязаемое напряжение.
   - Значит, Ясновидящая для нас тоже  недоступна,  -  мрачно  продолжал
Мабон. - И, учитывая то, что вы сказали, мы, возможно, никогда больше не
увидим ни ее, ни Гиринта, ни Лорина. Нам придется решать,  используя  ту
мудрость, которая нам досталась. И поэтому  у  меня  есть  к  тебе  один
вопрос, авен. - Он помолчал. - Почему ты уверен, что  Могрим  вступит  с
нами в сражение у Андарьен, когда мы придем туда?  Разве  его  армия  не
может обойти нас по вечнозеленому лесу Гуинира и ринуться на  юг,  чтобы
уничтожить то, что мы оставили за спиной?  Середину  Равнины?  Женщин  и
детей дальри? Гуин Истрат? Весь Бреннин и Катал, беззащитные  перед  ним
сейчас, когда наши армии так далеко? Не может ли он так поступить?
   В комнате стояла мертвая тишина.  Через  мгновение  Мабон  продолжал,
почти шепотом:
   - Могрим находится вне времени, его нити  нет  среди  нитей  Гобелена
Великого Ткача. Его невозможно убить. А этой долгой зимой он дал понять,
что на этот раз не торопится вступить с нами в бой. Разве не  будет  для
него и его командиров удовольствием наблюдать, как наша  армия  напрасно
ждет у стен несокрушимого Старкадха, пока  цверги,  и  ургахи,  и  волки
Галадана уничтожают все, что нам дорого?
   Мабон замолчал. Дейв почувствовал  навалившуюся  на  сердце  тяжесть,
подобную тяжести наковальни. Стало больно дышать. Он взглянул на Торка в
поисках опоры и увидел на его лице страдание, отразившееся также на лице
Айвора и, что почему-то было страшнее всего, даже на обычно невозмутимом
лице Айлерона.
   - Этого не опасайтесь, - заговорил Ра-Тенниэль.
   Его голос был таким чистым, что Айвор дан Банор подумал:  этот  голос
навсегда  размыл  грань  между  звуком  и  светом,   между   музыкой   и
произнесенным словом. Авен повернулся к повелителю светлых  альвов,  как
умирающий от жажды в пустыне оборачивается на звук звенящего ручья.
   - Бойтесь Могрима, - продолжал  Ра-Тенниэль,  -  как  должен  бояться
каждый, кто считает себя мудрым. Бойтесь  поражения  и  воцарения  Тьмы.
Бойтесь также полного уничтожения, которое планирует и к которому  вечно
стремится Галадан.
   "Вода", - думал Айвор, пока его обтекали отмеренные струи этих  слов.
Вода - и печаль, подобная камешку на дне чашки.
   - Бойтесь всего этого, - продолжал Ра-Тенниэль. - Разрыва наших нитей
на Станке Ткача, уничтожения нашей истории, исчезновения узора Гобелена.
   Он помолчал. Вода во время засухи. Музыка и свет.
   - Но не опасайтесь, - сказал повелитель  светлых  альвов,  -  что  он
уклонится от сражения с нами, если придем  на  Андарьен.  Я  вам  в  том
порука. Я и мой народ. Альвы покинули Данилот впервые за тысячу лет.  Он
нас видит. Может до нас добраться. Мы больше не прячемся в Стране Теней.
Он мимо нас не пройдет. Не в  его  природе  проходить  мимо  нас.  Ракот
Могрим непременно вступит в бой с нашей армией, если  альвы  подойдут  к
Старкадху.
   Это было правдой. Айвор понял это, как только услыхал его слова.  Они
подтвердили его собственный план и дали исчерпывающий ответ на  пугающий
вопрос Мабона, ответ, основанный на самой сути природы  светлых  альвов,
избранного народа Ткача, Детей Света. На том, чем они были всегда, и  на
ужасной, горькой цене, которую за это платили. Оборотная сторона медали.
Камешек в чашке.
   Наиболее ненавистные Тьме, ибо в самом имени - Свет.
   Айвору  захотелось  склониться  в  поклоне,  опуститься  на   колени,
выразить свое горе, жалость,  любовь  и  сердечную  признательность.  Но
почему-то ничто из этого, и все вместе, не казалось уместным перед лицом
того,  что  только  что  сказал  Ра-Тенниэль.  Айвор   чувствовал   себя
отяжелевшим, неуклюжим. Глядя на троих альвов,  он  ощущал  себя  комком
земли.
   Да, подумал он. Да, именно такой  он  и  есть.  Он  прозаичен,  лишен
блеска, он родом из земли, из травы. Он родом  с  Равнины,  которая  все
пережила, переживет и эту беду, если они не оплошают  в  предстоящих  им
испытаниях, но только в этом случае.
   Ища опору в собственной истории, как только что поступил Ра-Тенниэль,
авен   отбросил   все   мысли,   все   чувства,   кроме   тех,   которые
свидетельствовали о силе, о сопротивлении.
   - Тысячу лет назад первый авен Равнины повел всех  охотников  дальри,
способных  сидеть  в  седле,  в  сотканные  туманы  и  искаженное  время
Данилота, и Ткач проложил для них прямую дорогу. Они вышли оттуда  прямо
у бухты Линден, на поле битвы, которая иначе была бы  проиграна.  Оттуда
Ревор поехал бок о бок с Ра-Термаином через реку  Селин  к  Андарьен.  И
точно так же, господин мой, поеду я бок о бок с вами, если таково  будет
наше решение, когда мы покинем это место.
   Он замолчал и повернулся к другому королю.
   - Когда Ревор ехал рядом с  Ра-Термаином,  то  их  армией  командовал
Конари из Бреннина, а потом Колан, его сын. Так было тогда, и по  праву,
так как Верховные правители Бреннина - дети Морнира. И так будет  снова,
и по такому же праву, если вы возьмете на себя руководство этим Советом,
Верховный правитель.
   Он и не подозревал, как звенит его голос, какая в нем бурлит сила. Он
сказал:
   - Вы - наследник Конари, а мы - наследники Ревора и  Ра-Термаина.  Вы
принимаете руководство этим Советом? Вам принадлежит власть, Айлерон дан
Айлиль. Позволите ли вы нам ехать рядом с вами?
   Бородатый, смуглый, без каких-либо украшений, с  солдатским  мечом  в
простых ножнах на поясе, Айлерон был живым воплощением короля-воина.  Не
таким ярким и сверкающим, каким когда-то был Конари, или Колан, или даже
его собственный брат. Он был суровым, бесстрастным и мрачным и одним  из
самых молодых в этой комнате.
   - Принимаю, - ответил он. - Я позволю вам ехать рядом со мной. Завтра
сюда подойдет армия, и мы выступим к Андарьен.
 
*** 
 
   В тот момент, на полпути к Гуиниру, худой, покрытый шрамами  человек,
выглядевший до  нелепости  аристократично  на  уродливом  слоге,  пустил
шагом, а потом и вовсе  остановил  свое  животное.  Сидя  неподвижно  на
бескрайней Равнине, он  смотрел,  как  впереди  оседает  пыль,  поднятая
отступающей армией Ракота.
   Большую часть ночи он  пробежал  в  обличье  волка.  В  настороженном
молчании он наблюдал, как Уатах, гигант-ургах в белой одежде,  превратил
беспорядочное бегство армии Ракота в  упорядоченное  отступление.  Здесь
стоял вопрос о  старшинстве,  и  его  придется  решать,  но  не  сейчас.
Галадану надо было обдумать другие вопросы.
   А он яснее  мыслил  в  человеческом  обличье.  Поэтому  незадолго  до
рассвета он снова принял собственный вид и приказал подать ему одного из
слогов, хотя  терпеть  их  не  мог.  Пока  наступал  серый  рассвет,  он
постепенно позволил армии обогнать себя, проследив, чтобы Уатах этого не
заметил.
   Разумеется, он вовсе не боялся одетого в белое ургаха, но он  слишком
мало о нем знал, а знание для повелителя волков  всегда  было  ключом  к
власти. Почти не имела значения его уверенность в том, что  он  способен
убить Уатаха; важно было понять, что сделало его тем, чем он был.  Шесть
месяцев назад, когда Уатаха потребовали в  Старкадх,  это  был  огромный
ургах, такой же тупой, как все остальные,  но  несколько  более  опасный
благодаря своей подвижности и размерам.
   Четыре   ночи   назад   он   снова    вышел    оттуда,    улучшенный,
усовершенствованный так, что это внушало тревогу. Теперь он стал  умным,
злобным и четко выражал свои мысли, и Ракот одел его в  белое  -  штрих,
который оценил  Галадан,  вспомнив  Лориэль,  лебедя,  некогда  любимого
альвами. Уатаху было отдано командование армией, выступившей через  мост
Вальгринд. Против этого в самом начале Галадан не возражал.
   Сам   повелитель   волков   отсутствовал,   занятый    осуществлением
собственных планов. Это  именно  он,  в  качестве  одного  из  андаинов,
благодаря собственной проницательности задумал и возглавил нападение  на
параико в Кат Миголе.
   Если это можно было назвать нападением. Великаны по своей природе  не
могли ни испытывать гнева, ни прибегать к насилию. Нападение на  них  не
могло встретить никакого  отпора,  за  исключением  одного  неоспоримого
факта: на того, кто прольет  их  кровь,  падет  любое  проклятие,  какое
выберет раненый великан. Вот в чем заключался истинный, буквальный смысл
проклятия крови, которое не имело ничего общего с предрассудками  насчет
свирепых, клыкастых призраков, обитающих в Кат Миголе.
   Именно об этом повелитель волков постоянно напоминал себе в  те  дни,
которые провел там, пока цверги и  ургахи  загоняли  параико  в  пещеры,
словно беспомощных овец, где заставляли  их  дышать  убийственным  дымом
костров, которые развели по его приказу.
   Он продержался там всего несколько дней, но истинная причина была его
личной тайной. Он пытался убедить себя в том, что сам сказал оставленным
им подручным: его уход продиктован нуждами войны. Но  он  слишком  долго
жил на свете и слишком во многое вникал, чтобы обмануть самого себя.
   Правда заключалась в  том,  что  параико  глубоко  тревожили  его  на
каком-то подсознательном уровне, которого  не  понимал  его  разум.  Они
каким-то  образом  стояли  у  него  на  пути,  были  преградой  для  его
безудержного стремления к уничтожению, полному и  абсолютному.  Как  они
могли ему помешать, он не знал, так как пацифизм был самой  их  натурой,
но тем не менее они  внушали  ему  беспокойство,  как  никто  другой  во
Фьонаваре или в любом из остальных миров, не считая его отца.
   Поэтому, так как он не мог убить Кернана, повелителя зверей, он решил
уничтожить параико в их горных пещерах.  Когда  костры  разгорелись  как
надо, а цверги и ургахи твердо усвоили необходимость не проливать крови,
- словно им надо было об этом напоминать: даже тупые  цверги  испытывали
ужас перед проклятием крови, - Галадан сбежал от жгучей горной  стужи  и
непрерывного пения, доносившегося из пещер.
   Он находился в восточном Гуинире, когда снег растаял, и был потрясен.
Он немедленно начал собирать своих волков  среди  вечнозеленого  леса  и
ждать приказа о нападении. Он как раз узнал об уничтожении его воинов  у
озера Линан Верховным правителем, когда сама Авайя  спустилась  с  неба,
отвратительная и зловещая, и прошипела, что их армия выступила по  мосту
Вальгринд и направилась к Селидону.
   Галадан  быстро  повел  своих  волков  по  восточному  краю  Равнины.
Переправился через Адеин, незамеченный, нежданный, и затем,  безошибочно
рассчитав время, возник на поле боя и напал на незащищенный правый фланг
дальри. Он не предполагал, что  там  будут  альвы,  но  это  его  только
обрадовало, доставило еще большее удовольствие: он уничтожит их всех.
   И уничтожил бы, если бы Дикая Охота не обрушилась молнией с небес. Он
один из армии Тьмы знал, кто такой Оуин. Он один понял, что произошло. И
один  понял  кое-что  из  того,  что  скрывалось  за  громким  приказом,
прекратившим бойню. Он один из всей армии знал, чей это голос.
   В конце концов, он ведь был сыном ее брата.
   Непосредственная опасность еще не миновала. И во  время  всего  этого
кошмара еще не оформившаяся мысль, всего лишь ощущение  возникло  в  его
мозгу. Галадан все яснее стал чувствовать,  что  в  лесном  мире  что-то
происходит.
   Ему необходимо было  одиночество,  чтобы  все  обдумать.  Поэтому  он
отделился от армии, невидимый в предрассветных  тенях,  и  поехал  своей
дорогой.
   Вскоре после восхода солнца Галадан остановился,  оглядывая  Равнину.
Увиденное порадовало его душу. Кроме облака пыли, уже  оседающей  далеко
на  севере,  не  видно  было  никаких   признаков   жизни,   не   считая
бесчувственной травы, которая была ему безразлична. Словно осуществилась
мечта, к которой он стремился уже больше тысячи лет.
   Почти. Галадан улыбнулся.
   Он помнил каждое мгновение,  когда  строил  планы  уничтожения  этого
мира, когда впервые принял сторону Расплетающего Основу.  Это  произошло
тогда, когда Лизен Лесная послала через Пендаранский лес известие о том,
что она соединила свою судьбу со смертным и отдала свою любовь  Амаргину
Белой Ветви.
   В то утро он находился в великом лесу, готовясь вместе  с  остальными
волшебными силами Пендарана отпраздновать убийство ею  человека  за  его
самонадеянное осквернение Священной рощи. Но все получилось иначе.  Все.
Он пошел в Старкадх, но это был всего один раз, так как в этом месте он,
самый могучий из всех  андаинов  и  кичившийся  своим  могуществом,  был
вынужден стерпеть унижение перед все затмевающей мощью силы. Он даже  не
смог уберечь собственные мысли от Могрима, который посмеялся над ним.
   Ему дали понять, что полностью раскусили его,  но  тем  не  менее  он
принят в качестве помощника повелителя Тьмы. И хотя  Ракот  точно  знал,
каковы его цели и как они отличаются от собственных целей Могрима,  это,
по-видимому, не имело значения.
   Их планы во многом совпадают, сказал себе тогда Галадан, и,  хотя  он
даже отдаленно не был равным Расплетающему Основу - да и никто не был, -
все же, может быть, перед самым концом он найдет способ  уничтожить  тот
мир, которым будет править Могрим. Он  хорошо  служил  Ракоту.  Он  убил
Конари и выиграл бы ту битву, а с ней и всю войну, если бы  не  подоспел
Ревор с Равнины, каким-то образом  добравшийся  туда  невозможно  быстро
сквозь туманы Данилота, и не повернул ход битвы, не  погнал  сражающихся
на север к самому Старкадху, где  битва  и  завершилась.  Он  сам,  весь
израненный, едва спас свою жизнь от мести меча Колана.
   Они думали, что он умер, он это знал. И он  чуть  не  умер.  Лежал  в
ледяной пещере к северу от реки Унгарх, в холоде,  и  за  ним  ухаживали
только его волки. Очень долго он скрывался там, заглушая свою магическую
силу, свою ауру, как только мог, пока армии Света держали совет у горы и
Гинсерат не создал Сторожевые Камни, а потом выковал  с  помощью  гномов
цепь, которой сковали Ракота Могрима.
   На протяжении всех этих долгих лет ожидания он продолжал служить, так
как сделал свой выбор и определил собственный путь. Это он нашел  Авайю,
тоже  полумертвую.  Она  скрывалась  в  ледяном  царстве  Фордаэты,  чье
леденящее прикосновение сулило мгновенную смерть менее стойкой душе, чем
душа андаина. Собственными руками он лечил Авайю во дворце этой  ледяной
королевы.  Фордаэта  пожелала  совокупиться   с   ним.   Ему   доставило
удовольствие отказать ей.
   Ему  также  принадлежал  план,  хитрый  и  бесконечно  растянутый  во
времени. Он убедил нимфу озера Ллиунмир, невинную и  прекрасную,  отдать
своих самых прекрасных лебедей. Он привел ей причину, которой  оказалось
достаточно, - свое серьезное намерение перенести лебедей  на  север,  на
озеро Селин. И она выпустила их  из-под  своей  опеки  и  позволила  ему
забрать их с собой.
   Ему нужны были не все, только самцы. Действительно, он перенес их  на
север, но гораздо дальше Селин, в покрытые ледниками горы  за  Унгархом,
где они спаривались с Авайей. Потом, когда они умерли, она,  которая  не
могла умереть,  если  ее  не  убить,  спаривалась  со  своими  детьми  и
продолжала делать это год за годом, чтобы родить потомство,  запятнавшее
небеса минувшим вечером.
   Нимфа Ллиунмир никогда так и не узнала, что она наделала или кем он в
действительности был. Возможно, она все же  потом  догадалась,  так  как
озеро,  некогда  приветливое  и  манящее,  стало   мрачным   и   заросло
водорослями, и даже в Пендаранском лесу, славящемся собственным  мраком,
оно считалось обителью призраков.
   Это не принесло ему радости. Ничто не приносило радости  после  ухода
Лизен. Долгая, долгая жизнь, и единственная цель, руководящая ею.
   Это он освободил Ракота.  С  бесконечным  терпением  все  подготовил,
выделил среди гномов и соблазнил братьев Каэна и  Блода,  воспользовался
застарелой  ненавистью  Метрана,  Первого  мага  Бреннина,  и,  наконец,
собственноручно отрубил своим мечом руку Могрима, когда не смог  сломать
цепь Гинсерата.
   Тогда он бежал с Ракотом - волк рядом с облаком  злобы,  из  которого
капала и всегда будет капать черная кровь, - в развалины Старкадха.  Там
он наблюдал, как Ракот Могрим снова явил свое могущество - большее,  чем
в любом другом месте в любом из миров, так как здесь он  впервые  ступил
на землю, - и заново воздвиг зиккурат, который был  первым  и  последним
троном его власти.
   Когда он