пах
беглецов и сбить со следу погоню. Другие травы укрепляли тело и дух.
   - Как теперь, усталость прошла? - спросил Биннесман служанку. - Не вызвал
ли бурачник сердцебиение? Я б тебе и веслянки дал,  да  не  хочу,  чтобы  ты
перевозбудилась.
   Быстро повернувшись к Габорну, он добавил:
   - А вы держите в кармане маковое семя. Если вас  ранят,  пожуйте  его,  и
боль отступит.
   Затем волшебник отвел обоих к прогалине,  над  которой  смыкались  кривые
ветви трех замшелых, похожих на  многоруких  чудовищ,  деревьев.  Неожиданно
Габорн  ощутил  гнетущую  тяжесть.  Он   чувствовал:   кто-то   или   что-то
присматривается к нему, оценивает его. А еще он чувствовал землю, причем  не
только под ногами, но и в нависших над ним деревьях.
   Биннесман остановился у невысоких кустов,  росших  на  холмике  близко  к
центру прогалины.
   - А вот и рута, - промолвил он. - Собранная  на  рассвете,  она  обладает
многими полезными свойствами-и на приправы годится, и на целебные  снадобья.
Но к вечеру, особенно после  жаркого  дня,  она  становится  ядовитой.  Лорд
Габорн, ежели преследователи подойдут к вам с подветренной стороны,  бросьте
им пригоршню в глаза. А еще лучше - в  огонь.  Дым  от  такого  костра  кого
угодно отгонит.
   Принц не решался прикоснуться  к  опасному  растению,  от  едкого  запаха
которого у него даже сейчас слезились  глаза.  Но  Биннесман  склонился  над
невысоким кустом с увядшими цветами, и спокойно нарвал листьев.
   - Не бойтесь, вам это не повредит,  -  буркнул  травник,  оглянувшись  на
Габорна.
   Однако принц предпочитал держаться подальше. Так же, как и служанка.  Она
хоть ничего и не чувствовала, но вела себя осторожно.
   Наклонившись к ногам принца, Биннесман поднял пригоршню жирной, глинистой
почвы и вложил Габорну в ладонь.
   - Вот. Я хочу, чтобы вы приняли на себя  обязательство,  -  промолвил  он
таким тоном, что Габорн мгновенно понял - от его ответа зависит многое.
   Волшебник говорил торжественно и серьезно, чуть ли не нараспев.
   Все это зачаровывало и, в то же время, пугало. Как только  Габорн  принял
влажную горсть, земля  под  его  ногами  слегка  дрогнула.  Почва  в  ладони
казалась невероятно тяжелой, словно на ладони лежала каменная глыба.
   Волшебник прав, - подумал принц. - Это не обычная почва.
   - Повторяйте за мной, - велел Биннесман . - Я, Габорн Вал Ордин,  клянусь
что вовеки не причиню вреда земле, а когда  грядут  времена  мрака,  посвящу
себя спасению человеческого рода.
   Биннесман вперил взгляд в глаза Габорна и, затаив дыхание, ждал ответа.
   Державший пригоршню почвы  принц  ощутил  внутреннюю  дрожь  и...  чье-то
присутствие в своем сознании. Могучее присутствие. Чувство было сродни тому,
что испытал он в Баннисфере, когда, повинуясь неясному побуждению, предложил
Боринсону жениться на прекрасной Мирриме.
   Но сейчас все воспринималось куда острее: словно тяжкое движение  скал  и
дыхание деревьев. Необычная сила  пульсировала,  вздымаясь  под  его  босыми
ногами, - сила самой земли.
   Теперь Габорн понимал, что попал сюда не  случайно.  Отец  послал  его  в
Гередон, чтобы он полюбил эту  землю.  Землю!  Неужто  король  произнес  эти
слова, повинуясь магическому внушению?
   Та же сила коснулась принца и в Баннисферской гостинице, когда он отведал
Дурманного вина. Лучшего вина, какое ему доводилось пробовать в жизни. Вина,
из бутыли с литерой Б на восковой печати. Вина - сейчас это было ясно и  без
вопросов, - посланного Биннесманом. Как же еще  могло  оно  оказаться  столь
чарующее воздействие? Все вело его в этот сад - и вот он здесь.
   Но Габорн побаивался принести обет служения земле. Чего она потребует?
   Возможно, чтобы он стал Хранителем Земли, как Биннесман .  Но  принц  уже
связал  себя  иным  обетом,  обетом,  который  считал  священным.   А,   как
справедливо говорила Миррима, он не из тех, кто легко раздает обещания.
   Вместе с тем он страшился и отказаться, ибо знал,  что  уже  сейчас  люди
Радж Ахтена выискивают его след. Габорн нуждался в помощи Биннесмана.
   - Клянусь! - произнес принц. Биннесман хмыкнул.
   - Не так, глупец. Клясться нужно не мне, а земле. Тому, что  в  ладони  и
тому, что под ногами. И клятву следует произнести полностью.
   Габорн  нерешительно  открыл  рот.  Он  чувствовал  на  себе  неотступное
внимание травника и понимал, что требуемый обет более значим, чем можно себе
представить. Сможет ли он сдержать обе клятвы: и данную земле, и ту, что уже
связала его с Иом.
   - Я... - начал было говорить Габорн, но земля под его ногами затрепетала.
   Только под ногами - вокруг  него,  в  лесах,  в  полях  и  в  саду  почва
оставалась спокойной. Но  высившиеся  вокруг  деревья,  казалось,  сделались
выше, гуще и сомкнулись над ним, образовав темную  пещеру.  На  миг  Габорну
почудилось, что он оказался под землей.
   В наступившей гробовой  тишине  стороннее  присутствие  стало  еще  более
ощутимым. Могучая воля устремлялась к нему.
   Биннесман отпрянул от куста руты, изумленно озираясь по сторонам. Почва у
его ног вспучилась, трава расступилась, словно нечто  вспороло  самую  ткань
земли.
   И тут из теней выступила черная фигура. Та самая, которую Габорн  увидел,
когда на него подействовала очанка. Но лишь сейчас он понял, что  перед  ним
не смертный. Не человек.
   То существо, слепленное из мельчайших комочков плодородной земли.
   Существо, принявшее обличье человека, причем человека, которого Габорн не
мог не узнать. Из лесного мрака выступил закованный в латы воин с  надменным
лицом.
   Над его высоким шлемом распростерлись черные, как оникс, совиные  крылья.
Радж Ахтен. Точнее, некое подобие Радж Ахтена.
   Странный пришелец вперил  в  Габорна  насмешливый,  слегка  презрительный
взгляд. Во  мраке  леса  случайный  наблюдатель  мог  принять  это  лицо  за
человеческое, - когда бы не полное отсутствие цвета. Но все  черты  Волчьего
Лорда - каждая ресница, каждый волосок, каждая  ниточка  его  плаща  -  были
воспроизведены безупречно.
   Затем пришелец заговорил. Вернее, заговорила земля. Странное существо  не
открывало рта. Голос  его  звучал  как  ветер,  вздыхающий  над  полем,  или
шелестящий в одиноких деревьях. В нем слышался стон камней, уносимых  горным
потоком или увлекаемых вниз лавиной.  Слова  исходили  отовсюду.  Габорн  не
понимал их, хотя осознавал, что слышит обращенную к нему речь.  Но  стоявший
рядом Биннесман тут же перевел.
   -  Ты  должен  принести  клятву  мне,  о  сын  человека.  Странные  звуки
продолжались и волшебник, подумав, добавил:
   - Ты говорил, будто любишь эту землю. Но решишься  ли  ты  принести  обет
мне, даже если я ношу личину врага?
   Габорн взглянул на Биннесмана, ища ответа, и тот кивнул, побуждая  принца
говорить с землей напрямую.
   Юноша никогда не видел ничего, похожего на это странное существо,  о  нем
не упоминалось даже в преданиях. Земля явилась ему, приняв лик  обозримый  и
внятный. Некоторые люди уверяли, будто, заглядывая в огонь,  видели  за  ним
истинный  лик  этой  стихии,  но  Габорн  всегда  считал,   что   изо   всех
первоэлементов именно  огонь  наиболее  доступен  человеческому  восприятию,
тогда как наименее доступен воздух. О том, чтобы земля воплощалась  в  нечто
зримое, ему даже не доводилось слышать.
   - Я люблю эту землю, - произнес, наконец, юноша. Странный, отдаленный шум
снова заполнил его уши.
   - Как можно любить то, чего ты не можешь понять? - перевел Биннесман.
   Габорн постарался ответить правдиво.
   - Я люблю то, что понимаю и надеюсь понять все прочее.
   Послышался грохот камнепада - земля смеялась.
   - Когда-нибудь ты поймешь меня, - сказал Биннесман. - В тот  день,  когда
твое тело смешается с моим. Ты боишься этого?
   Смерть. Земля хотела знать, боится ли он смерти.
   - Да.
   Габорн не решился покривить душой.
   - Значит, ты не  можешь  полюбить  меня  всем  сердцем.  Так  станешь  ли
помогать мне, несмотря на это?
   Габорн кажется  понимал,  почему  земля  приняла  облик  Радж  Ахтена.  И
понимал, чего добивается от него извечная  стихия.  Большего,  чем  служение
человеку.
   Большего, чем служение жизни. Он должен  был  принять  смерть,  увядание,
разложение как неотъемлемую часть того, что являлось Землей.
   На темном лике Земли появилось странное, нечеловеческое выражение. Габорн
осмелился заглянуть в эти глаза, и  перед  его  мысленным  взором  появились
картины: пастбище, расположенное далеко к югу  от  Баннисфера,  где  белесые
камни выступали из зеленой травы, словно зубы и  живописные  пурпурные  горы
Алькайр; такие, какими они видятся на расстоянии, к  югу  от  его  дома.  Но
кроме того он  видел  места,  в  которых  никогда  не  бывал,  -  гигантские
расщелины, огромные каньоны, чудовищные  подземные  пещеры.  Его  внутренний
взор проникал сквозь толщу  почвы  и  камня,  сквозь  бесформенную  мешанину
различных пород. Самоцветы и грязь, гниющие листья и  кости  умерших  -  все
смешалось воедино. Юноша чувствовал запахи серы  и  пепла,  травы  и  крови.
Слышал, как журчат в темных глубинах  потаенные  реки  и  ощущал  бескрайние
моря, омывавшие лик земли, подобно сладким слезам.
   Бесчисленные образы навалились сразу: для  смертного  было  бы  немыслимо
даже пытаться осознать все увиденное или удержать в памяти.
   - Ты не знаешь меня, - говорила Земля устами Биннесмана. - Ты  не  можешь
понять меня. Твой взор не способен прозревать суть.  Хочешь  видеть  во  мне
союзника, тогда как я явлюсь и другом, и недругом.
   - Почему ты добиваешься от меня обета?  -  набравшись  решимости  спросил
Габорн. - И к чему он меня обяжет? Что значит, никогда  не  причинять  вреда
земле? Какие еще времена мрака, и как я могу спасти род человеческий?
   На сей раз Биннесман без раздумий перевел ответ, прозвучавший как  тяжкий
вздох ветра.
   - Ты не станешь противиться мне, но будешь стараться узнать мою волю.
   Определить, как лучше всего послужить земле.
   - Но в каком качестве? - настаивал  Габорн,  стремясь  как  можно  точнее
уяснить, чего же от него хотят.
   Странные шумы стали настойчивее и громче. Биннесман нахмурился, как будто
подыскивая слова.
   - Поскольку ты не можешь понять меня, мне тоже  трудно  понять  тебя.  Но
одно ясно: ты любишь свой народ и стремишься к его  процветанию.  А  значит,
захочешь его спасти.
   Было время, когда Огонь любил Землю, и солнце близило ко мне свой сияющий
лик. Увы, та пора миновала. Ныне близятся времена мрака,  и  мне  приходится
искать новых союзников. Новых защитников моего дела. Я призываю тебя  спасти
остаток человечества.
   Сердце Габорна учащенно забилось.
   - Спасти от чего?
   Земля издала шипение, словно затрещал чудовищный костер.
   - От Огня. Все в природе разладилось, баланс сил нарушен.  Тому,  что  вы
именуете "Первой Стихией", силе, давно устранившейся от вмешательства в дела
мира, предстоит пробудиться и пронестись по вселенной, сея повсюду смерть.
   Такова Природа Огня: он питает себя, стремясь  пожрать  все,  что  может.
Многое в этом мире будет уничтожено.
   Габорн достаточно знал о магии, чтобы понимать: хотя жизнь была порождена
всеми  Стихиями  совместно,  союз  великих  природных  сил  никогда  не  был
устойчивым.
   Различные Стихии благоволили к различным формам жизни. Воздух любил птиц,
Вода покровительствовала рыбам, а Земля - растениям, и всему, что ползало по
ее поверхности. Огонь же, по-видимому, предпочитал змей  и  существ  нижнего
мира.
   Земля и Вода - силы постоянства, тогда как Воздух и Огонь -  переменчивы.
Будучи защитницей по самой своей сути, Земля стремилась оберечь  все  живое,
объединяясь в этом с Водой.
   - Я Властитель Рун, принц Мистаррии,  -  рассудил  Габорн.  -  Мой  народ
издревле искушен в водной магии и я люблю землю. Возможно  поэтому  выбор  и
пал на меня.
   - Ты предлагаешь  служить  тебе,  -  сказал  юноша.  -  И  только  глупец
отказался бы рассмотреть подобное предложение. Ты хочешь,  чтобы  я  кого-то
спас - это я сделаю с радостью. Но что ты дашь мне взамен?
   Загрохотали камни и почва поблизости испустила пар:
   Земля рассмеялась. Правда, Биннесман переводил без улыбки.
   - Я прошу лишь одного, чтобы ты спас род человеческий. Если сумеешь,  это
деяние само по себе будет твоей  наградой.  Ты  спасешь  тех,  кого  сочтешь
достойными жизни.
   - Если сумею? - переспросил Габорн. Ветер зашелестел в вершинах деревьев.
   - Некогда миром владели тот. Затем, на смену им, пришли даскин. Возможно,
когда  минуют  времена  мрака,  тогда  и  человечество  станет  всего   лишь
воспоминанием.
   Принц почувствовал, как холод сковал его сердце. Поначалу он думал, будто
Земля хочет, чтобы он помог спасти народ Гередона от Радж Ахтена, но  теперь
понял, что речь шла о чем-то несравненно  более  опасном  и  разрушительном,
нежели война людей друг с другом.
   - Но что нас ждет? - спросил он. Ответ Земли прозвучал, как тихий  шелест
ветра. Биннесман нахмурился, помолчал и заговорил от своего имени.
   - Габорн, я не могу  сказать,  что  говорит  Земля.  Это  слишком  трудно
истолковать. К тому же, даже Земле ведомо далеко не все. Будущее ведомо лишь
Лордам Времени. Но Земля предвидит  великие  разрушение.  Много  погибнет  в
огне.
   Небо почернеет от дыма, так что полуденное  солнце  сделается  тусклым  и
красным, как кровь. Моря задохнутся... Нет, все это для меня слишком сложно.
   Волшебник умолк. Габорн  отметил,  что  лицо  его  стало  пепельно-серым:
видимо,  попытка  проникнуть  в  сокровенный  смысл  сказанного  далась  ему
нелегко. А возможно, услышанное устрашило Биннесмана настолько, что  он  уже
не мог говорить.
   Так и не поняв, каким образом предстоит ему исполнить обет, Габорн все же
решился его принести. Он опустился на колени и произнес.
   - Я, Габорн Вал Ордин, клянусь, что вовеки  не  причиню  вреда  Земле,  а
когда грядут времена мрака посвящу себя спасению человеческого рода.
   Принц затрепетал, когда  могучая  фигура  склонилась  над  ним,  едва  не
коснувшись шлемом его чела. В ушах юноши завывал ветер, со  зловещим  стуком
перекатывались камни.
   - Я принимаю обет и прослежу за тобой, хотя  со  временем  ты  проклянешь
меня, - прохрипел Биннесман.
   Два слепленных из почвы пальца левой руки  воплощенной  Стихии  коснулись
лба Габорна и начертили на нем руну. Затем пальцы переместились к его губам.
Юноша открыл рот и ощутил на языке чистую почву.  В  тот  же  миг  волшебное
существо стало терять форму, осело и рассыпалось, оставив  после  себя  лишь
небольшой холмик. Давление земной силы спало. Сквозь ветви  деревьев  тускло
забрезжил свет, и Габорн глубоко вздохнул.
   Побледневший Биннесман  воззрился  на  земляной  холмик  с  благоговейным
трепетом. Наклонившись, он осторожно поворошил его пальцем, попробовал почву
на вкус, а потом взял щепотку и бросил через левое  плечо  юноши.  Затем  он
посыпал землей голову Габорна, приговаривая:
   - Земля исцеляет, Земля сберегает, Земля своим  тебя  нарекает.  Итак,  -
прошептал Биннесман, возложив руки на плечи  принца,  -  отныне  Габорн  Вал
Ордин будет зваться Землерожденным. Да служит он  Земле,  а  она,  в  ответ,
послужит ему.
   Габорн по-прежнему ощущал едкий запах  руты,  но  теперь  он  всего  лишь
щекотал ему ноздри. Юноша подошел к кусту, погладил увядший цветок, и сорвал
несколько листочков.
   Оглянувшись на волшебника, принц приметил, что тот взирает на  него  чуть
ли не с благоговейным, страхом.
   Но когда Габорн сорвал еще с дюжину листьев, Биннесман проворчал:
   - Куда столько? Этого хватит на целую деревню. Лучше пойдем, а  то  время
поджимает.
   Растерев листья руты между ладонями, Биннесман снял с шеи кошель,  ссыпал
туда зеленое крошево и повесил кошель на шею Габорна.
   Принц хотел бы задать волшебнику не меньше сотни вопросов, но  сейчас,  в
отличие от того момента, когда он  вступил  в  сад  и  почувствовал  себя  в
безопасности, юноша понимал, что мешкать нельзя. Время и  впрямь  поджимало,
так что на расспросы его уже не было.
   Поманив  за  собой  служанку,  стоявшую  на  краю  поляны  с   испуганным
выражением на лице, Биннесман повел ее и Габорна вниз  по  склону  холма,  к
южной стене сада.
   Принц торопливо шагал по узкой  тропинке,  сжимая  в  одной  руке  связку
форсиблей, а в другой рукоять сабли. Чувствовал он себя странно, слишком  уж
много на него навалилось.  Было  бы  не  худо  передохнуть,  и  как  следует
поразмыслить о случившемся.
   Но добравшись до дальнего края луга, где росли диковинные деревья  Габорн
услышал донесшиеся сзади крики. Он оглянулся.
   В сгустившейся тьме вырисовывалась громада замка. Кое-где - в  караульных
Башни Посвященных и в личных покоях короля  Сильварреста,  горели  огни.  На
небе уже зажигались звезды: принц едва ли не удивился этому,  ибо  благодаря
воздействию очанки видел все так ясно, что почти забыл о наступлении ночи.
   Однако выше по склону, где начиналась  тропа,  появилось  свечение,  куда
более яркое, чем все другие огни. Трепещущие языки зеленого  пламени  лизали
безволосый череп огненного человека.
   Когда пламяплет подошел к воротам - тем самым, в которые  совсем  недавно
вошел Габорн, - стражники расступились. Чародей протянул руку и с его ладони
сорвалась яростная вспышка. Железные скрепы ворот оплавились и искорежились.
   Кудесник вступил в сад.
   За  ним  следовали  люди  в  темных  одеяниях.  Разведчики  Радж   Ахтена
принюхивались, выискивая запах Габорна.
   - Скорее! - прошептал Биннесман. Обычных преследователей принц мог бы  не
опасаться, но он чувствовал, что на охоту за ним  вышли  не  только  простые
смертные. Сам Огонь желал настигнуть его.
   Спутники припустили вдоль ручья, по заболоченной роще. Ниже, в нескольких
сотнях ярдов от подножия холма, поток сливался с рекой,  за  которой  Габорн
рассчитывал найти убежище. Волшебник и девушка с трудом поспевали за юношей.
   Возле маленькой, крытой соломой хижины,  обнесенной  выбеленным  плетнем,
Биннесман остановился.
   - Дальше я не пойду, мне надо спасать семена, - запыхаясь прохрипел он. -
Рован, ты знаешь дорогу к мельнице. Отведи туда Габорна.  И  да  пребудет  с
вами Земля!
   - Идем, - сказала служанка. - Сюда.
   Взяв Габорна за рукав она потянула его к вымощенной  кирпичом  дороге.  И
принц и девушка помчались по ней  со  всех  ног,  подгоняемые  доносившимися
сзади криками. Юноша по-прежнему держал в руках сапоги,  сокрушаясь  о  том,
что не успел обуться, ибо острые камушки  впивались  в  ступни.  Рован  тоже
бежала босиком, но она ничего не чувствовала.
   Все это время юноша сожалел о том, что не имеет возможности перевести дух
и осмыслить произошедшее. Но в данный момент ему было не до того.
   На краю сада Габорн обратился к девушке.
   - Постой, Рован. Надень туфли, а не то ноги собьешь.
   Девушка остановилась и сделала как ведено. Габорн тоже натянул сапоги,  и
оба поспешили дальше.
   Выбежав из ворот сада,  служанка  стремительно  направилась  к  огромному
деревянному зданию Королевских Конюшен и распахнула известную ей дверь.
   Мальчишка конюх, спавший на охапке соломы как раз  позади  двери,  поднял
крик, но Габорн и Рован, не обращая внимания,  пронеслись  мимо  него  вдоль
длинного ряда стойл, где содержались кони, которых удерживала на ногах  лишь
прикрепленная к потолку подвесная упряжь. Посвященные  кони,  отдавшие  дары
королевским боевым и охотничьим скакунам. Миновав стойла, Рован выскочила  в
заднюю дверь. Снаружи находились загоны, где ржали и  метались  перепуганные
лошади, и Внешняя Стена. Ручей, тот самый,  который  протекал  через  сад  и
петлял по загонам, нырял в каменную трубу под стеной и уходил наружу.
   Даже Габорн, не говоря уж о девушке, не мог  перебраться  через  отвесную
стену высотой в пятьдесят футов. Вместо того Рован устремилась под стену,  в
каменное ложе ручья. Проход был  узок,  слишком  узок  для  воина  в  полном
вооружении, однако