аться  в  первую  очередь  и
какими укреплениями заняться, а Габорн встал и потянулся. Теперь это была их
забота.
   Биннесман снова склонился над вильде.  Он  положил  ей  на  лоб  какой-то
кривой корешок и начал читать нараспев заклинания.
   Мешать ему Габорн не осмеливался. Иом  тоже  встала,  и  Габорн  пошел  к
двери. Иом последовала за ним. Дождь все еще лил. В свете фонарей капли  его
сверкали, как крупинки золота. Сквозь их завесу едва можно  было  разглядеть
дома на другой стороне улицы.
   По виску Габорна покатилась капелька  пота.  Иом  взяла  его  за  руку  и
тихонько сжала.
   - Что-то не так? - спросила она.
   - Опасность... она все усиливается, - сказал Габорн. - Я надеюсь, что Умы
моего отца помогут, но подозреваю, что, каких бы замечательных планов они ни
понастроили, это... мало что изменит.
   - Ты что-то от меня скрываешь, - сказала Иом. - Опасность грозит мне?
   - Не то чтобы прямо сейчас. Но... держись ко мне поближе.

ГЛАВА 5
ОБРЕТЕННАЯ ЛЮБОВЬ

   Люби всей душой и умри с достоинством.
   Все остальное в этой жизни не имеет значения.
   Флидская пословица

   Эрин вычистила лошадь, дала ей сладкой дробленки.  Им  предстояла  долгая
изнуряющая дорога на север, к Флидсу, и дальше, в Южный Кроутен. Кто  знает,
где и когда удастся еще отдохнуть и покормить лошадей?
   Ей хотелось поскорее отправиться в путь, хотя Эрин и опасалась, что ничем
хорошим поездка не кончится. Отец Селинора -  человек  опасный.  Он  устроил
заговор против Габорна и собирался каким-то образом доказать,  что  законной
наследницей мистарриискри короны является Эрин. И девушка  подозревала,  что
ей еще предстоит с ним побороться.
   За стенами конюшни все еще лил дождь. Запах  его  смешивался  с  приятным
конским духом.
   После битвы при Каррисе эти чистые запахи дождя, лошадей, лугов  казались
Эрин невероятно желанными. На  душе  тяжким  грузом  лежали  воспоминания  о
сражении, разрушении, умирающих людях, и горечью жгла мысль, что Радж Ахтен,
убийца ее отца, разгуливает на свободе.
   Ей хотелось снова почувствовать себя чистой.  Хотелось  встать  под  этот
осенний ливень и позволить ему омыть себя.
   Весь этот вечер на постоялом дворе она то  и  дело  замечала,  что  принц
Селинор  украдкой  на  нее  посматривает.  И  по  дороге  сюда  посматривал.
Посматривал, когда она сидела перед догорающим очагом.
   Он выиграл и выиграл честно, подумала  она.  Перед  сражением  он  просил
подарить ему ночь любви, если он спасет ей жизнь. Дурацкая манера ухаживать.
Они были из разных стран, с совершенно разными обычаями.  Как  обращаться  с
женщиной из Флидса, он даже представления не имел. Поэтому она и не  придала
значения форме, в которой он высказал свою просьбу.
   А жизнь  он  ей  спас  дважды,  только  слишком  хорошо  воспитан,  чтобы
напомнить об этом ей. Сам-то помнит, можно не сомневаться.
   Селинор поправлял подкову на левой передней ноге своего коня. Но с ней не
заговаривал.
   Она поднялась на сеновал. Сено так и манило  к  себе,  теплое,  душистое.
Крыша не протекала, на чердаке было сухо.
   Подручный конюха наконец покончил с лошадьми королевских Умов,  вычистил,
задал корму и отправился домой. Они с Селинором остались одни.
   Селинор закрепил подкову. Вышел в  соседнюю  каморку,  собираясь  смазать
маслом седло и уздечку.
   Эрин прихватила крепкий кожаный ремешок от упряжи и тихонько подкралась к
нему.
   Она накинула ремешок на шею Селинора. Почувствовав ее  прикосновение,  он
застыл. А она прошептала:
   - Пойдем.
   - Что?
   Она не ответила, только перекинула концы ремешка через плечо  и  потянула
его за собой на сеновал.
   - Куда мы идем? - спросил он, - и зачем эта штука?
   - В древние времена, - сказала  Эрин,  -  сестры-всадницы  выбирали  мужа
точно так же, как выбирают жеребят. Брали на привязь и вели в загон.  Теперь
так редко кто поступает, но мне нравятся старые обычаи.
   - Вы не должны этого делать, - сказал Селинор. - Вы ничего мне не должны.
Я имею в виду... я сегодня спас вам жизнь дважды, но - на случай, если вы не
считали, - вы спасли меня по меньшей мере столько же раз.
   Эрин повернулась к нему.
   - Так вы полагаете, мы в расчете? Спасение за спасение?
   Селинор кивнул. Может быть, все, чего он хотел - это обратить на себя  ее
внимание? А может быть, он просто застенчив?
   - Дело в том, - прошептала Эрин, - что существует много  способов  спасти
человека. - Она не могла найти  слов,  чтобы  выразить  свои  чувства.  Ужас
сегодняшних событий, скорбь по отцу. - Я делаю это не для вас. Для нас.
   Селинор посмотрел на нее задумчиво.
   - И вы выйдете за меня замуж? Вот теперь, в разгар войны?
   - В жизни случается всякое, в том числе и войны, - сказала Эрин.
   Селинор погладил ее  по  голове,  нагнулся,  чтобы  поцеловать.  Но  Эрин
спрятала лицо у него на груди.
   - Если вы меня не хотите, -  сказала  она,  -  так  мужчина  имеет  право
выскользнуть из аркана.
   - А если я всем сердцем хочу сказать "да"? Каким образом мужчина  женится
на сестре-всаднице?
   Она отстранилась и потянула его за кожаный ремешок вверх, на сеновал, где
было такое сухое и теплое сено.

ГЛАВА 6
УТРАЧЕННАЯ ЛЮБОВЬ

   Помни о хорошем и забывай о плохом.
   Гередонская поговорка

   - Позволь познакомить  тебя  с  моим  отцом,  -  услышала  Миррима  и  на
мгновение подумала, что Боринсон, наверно, сошел с ума. - Роланд. Его  зовут
Роланд.
   При неверном свете фонаря, который держала девочка, Миррима присмотрелась
к покойнику. Тот действительно был очень похож на  Боринсона,  только  много
моложе. Он лежал на земле, глядя в небо. Кровь  покрывала  всю  его  тунику,
хотя перевязано было одно плечо. Девочка  вытирала  слезы  рукавом.  С  неба
сыпалась холодная изморось.
   - Это твой отец? - спросила Миррима.
   - Он был Посвященным, - сказал Боринсон. -  Отдал  свой  метаболизм  дому
Ордина. Больше двадцати лет он проспал в Голубой Башне. И  проснулся  неделю
назад. Я... никогда его не видел.
   Миррима  кивнула,  не  в  силах  говорить  от  переполнивших  ее  чувств.
Оказывается, Боринсон никогда не видел своего отца?
   Голос у него был холодным, напряженным и невыразительным.
   - Удивительно, что можно скорбеть о смерти того,  кого  совсем  не  знал.
Мать ненавидела меня с детства. И я мечтал, бывало,  как  отец  проснется  и
узнает, что у него есть сын. Мечтал, что он спасет  меня  от  матери.  Он  и
вправду собирался повидаться с мной. Но я его уже не спасу. Что сделаешь...
   О мистаррийских рыцарях говорили, что они тверже  камня.  Что  они  легко
принимают боль и смерть.  О  Боринсоне  говорили,  что  смех  его  во  время
сражения заставляет трепетать даже самых сильных врагов. Он едва ли сознавал
сейчас собственную муку, но Миррима понимала, что сердце его разрывается  на
части.
   Она вспомнила, как мать однажды сказала ей, что,  когда  сильный  человек
вдруг признается в своем страдании, он  делает  это  потому,  что  не  может
выносить его более и хочет разделить с кем-нибудь боль.
   Ни одно из утешений, приходивших в эту минуту Мирриме на ум, не  казалось
ей достойным и уместным. Боринсон наконец поднял взгляд.
   Такой боли в человеческих глазах она еще не видела никогда. Веки красные,
белки налились кровью. То, что она принимала за  капли  дождя  на  его  лбу,
оказалось бисеринками пота.  Ей  вдруг  вспомнился  старый  стишок,  который
порой, играя в прятки, выкрикивали гередонские ребятишки:
   В Дерру прятаться пойдем, В старый пруд, в старый пруд, Там  в  пруду  па
самом дне Сумасшедшие живут!
   - Могу ли я чем-нибудь помочь? - спросила Миррима.
   Боринсон отвернулся.
   - А с тобой так просто не расстанешься, - сказал он без всякого выражения
в голосе.
   - Нет, - согласилась Миррима. - Не расстанешься. Я приехала за тобой.
   Она спрыгнула с коня, встала  рядом  с  мужем.  Но  обнять  не  решилась,
чувствуя в нем какое-то непонятное напряжение.
   - Будет лучше, если ты уедешь, - сказал Боринсон, все  еще  дрожа  и  как
будто обращаясь к земле. - Возвращайся домой, к матери и сестрам.
   Она знала, как мучает его то, что  он  совершил  на  прошлой  неделе.  По
приказу отца Габорна он убил короля Сильварресту и две  тысячи  Посвященных.
Душа его разрывалась. Миррима  даже  представить  не  могла,  каково  это  -
убивать детей и несчастных, лишенных разума, вся вина которых заключается  в
том, что они, любя своего господина, отдали ему свои лучшие качества.
   Но сейчас  в  его  взгляде  она  заметила  что-то  еще,  незнакомое.  Это
страдание невозможно было описать словами.
   - Что случилось? - спросила она так мягко, как только могла.
   - Да ладно, - жестко сказал он. - Ничего особенного.  Умер  мой  отец.  Я
привез Саффиру, она тоже умерла. Обоих убили опустошители.
   - Я знаю, - ответила Миррима. - Я видела ее тело.
   - Видела бы ты ее живой, - глаза Боринсона внезапно  остекленели,  словно
перед его внутренним взором вдруг воссияла та красота.  -  Она  походила  на
солнце, а голос... голос был так прекрасен.  Я  думал,  что  Радж  Ахтен  не
сможет не покориться ей.
   На мгновение он как будто успокоился. Но вдруг снова резко  повернулся  к
ней:
   - Иди домой! Я не тот, за которого ты вышла замуж. Радж Ахтен сделал все,
чтобы в этом не сомневаться.
   - Что? - спросила она. Он опустил глаза,  и  Миррима,  проследив  за  его
взглядом, посмотрела на засохшую кровь на полах его плаща. Неужели он  ранен
в живот и медленно умирает?
   Она повторила:
   - Что?
   - Я выполнил поручение Габорна, - объяснил Боринсон. -  Уговорил  Саффиру
приехать. И вот она убита. Мы все убиты.
   Он стиснул рукоять топора и начал вставать на ноги. Пошатнулся, и Миррима
поняла, что он едва жив на самом деле.  И  равнодушие  его  вдруг  стало  ей
понятно: здесь в Каррисе, она видела  раненых  с  гангреной,  начавшейся  от
крошечной царапины. Так действовали на людей  заклятия  горной  колдуньи.  А
Боринсон побывал в гуще сражения, где действие их было сильнее всего.
   Он кое-как встал, весь дрожа, с потным лицом и неживыми глазами.
   Потом повернулся и с трудом заковылял прочь, опираясь на  топор,  как  на
костыль. Дождь усилился, зашуршал в мертвой листве  под  ногами.  Девочка  с
фонарем всхлипнула. Тут Боринсон споткнулся  и  упал  в  грязь  лицом  среди
мертвецов. Больше он не шевелился.
   Девочка вскрикнула, и Миррима сказала ей:
   - Беги найди лекаря.
   Она взяла у девочки фонарь и,  подойдя  к  мужу,  перевернула  его  лицом
вверх. Дары силы  позволили  ей  сделать  это  без  труда.  Боринсон  был  в
обмороке, глаза у него закатились. Потрогав лоб, Миррима обнаружила, что  он
весь горит.
   Девочка не пошла за лекарем. Вместо этого  она  стояла  и  смотрела,  как
Миррима стягивает с Боринсона плащ и кольчугу, ища,  откуда  взялась  кровь,
запекшаяся на его ногах.
   Рана, которую  она  наконец  обнаружила,  была  страшнее  всего,  что  ей
представлялось. Боринсон и вправду не был  тем  мужчиной,  за  которого  она
вышла замуж.
   Радж Ахтен сделал все, чтобы он вообще больше не был мужчиной.

ГЛАВА 7
ГОЛОСА

   Когда в дубраве воет ветер, в нем  слышатся  порой  далекие  человеческие
голоса.
   Это песни мертвецов. Умный их слушать не станет.
   Рофехаванское поверие

   За час до рассвета над деревней Падвелтон, что вблизи Морского  Подворья,
столицы Мистаррии, поднялся холодный ветер, гоня по небу облака. Он сорвал с
каштанов побуревшие листья и усеял ими склоны  холмов,  где  еще  не  успела
стать землей прошлогодняя листва.
   Он засвистел в  обнаженных  ветвях,  и  под  его  напором  связки  лавра,
висевшие на веревке для сушки белья во дворе у старухи Трипто, запрыгали как
живые, и закачалось ведро над колодцем.
   Ветер налетел на хозяйку. Она обернулась и прищурилась -  ей  показалось,
будто ее кто-то толкнул. Затем поплотнее запахнула  плащ  и  заторопилась  в
хлев, доить корову.
   Порыв ветра понесся дальше по деревенской улочке,  покрывая  рябью  лужи,
оставшиеся после ночного дождя.
   Он толкнулся в дверь "Красного Оленя",  потом  сквозь  щель  проскользнул
внутрь.
   Хозяйка постоялого двора в это время как раз  вынула  из  печи  поднос  с
закуской - слегка поджаренными бутербродами с грибами и олениной, тушеной  в
красном вине. Вдыхая вкусный аромат, она понесла  их  в  общую  залу,  чтобы
остудить, и тут почувствовала холод.
   До этого в комнате, освещенной огнем,  горевшим  в  печи,  было  тепло  и
уютно.
   Хозяйка нахмурилась, решив, что кто-то открыл дверь и устроил сквозняк.
   В комнате наверху отдыхали с дороги несколько Властителей  Рун.  То  были
лорды из западных провинций, которые,  прознав  о  беде,  постигшей  Каррис,
выехали не мешкая к далекой восточной границе.
   Барон Бекхарст крепко спал, когда его лица коснулось дуновение ветра.
   - Убей королеву, - шепнул ему в ухо голос, - пока сын  Иом  не  превзошел
величием своего отца.
   Бекхарст вздрогнул и открыл глаза. Прошептал в ответ:
   - Слушаюсь, милорд.
   Он поднялся, но спутников своих будить не стал. Быстро натянул кольчугу и
подошел к запасному оружию, которое вез с собой один из лордов.
   Выбрал копье, хорошо сбалансированное,  не  слишком  тяжелое,  опоясанное
дюжиной железных колец. Вышел с ним во двор и направил наконечником в  небо.
Мать барона еще в детстве научила его руне Воздуха.  Он  начертал  эту  руну
наконечником копья, и в тот же  миг  по  древку  пробежала  быстрая  голубая
молния.
   Выезжая с постоялого двора, барон улыбнулся.
   А ветер полетел дальше.

ГЛАВА 8
ГОРЯЩИЕ НЕБЕСА

   После битвы при Ингфорде  спросил  я  доблестного  сэра  Гваллиума:  "Что
скажете вы о форсиблях?".
   Сделался он весьма задумчив и отвечал мне так: "Воистину, ничего  еще  не
создавал человек равного им! От утренней до вечерней зари я бился и  поразил
сорок пять могучих рыцарей, но даже не  притомился.  Клянусь  моей  бородой,
форсибли эти помогут добрым людям искоренить всякое зло!".
   Но жена его сказала: "А я полагаю, что люди низкие сотворят с их  помощью
такое зло, какого мы еще не ведали".
   Жизнеописание сэра Гваллиума из Сиворда, cоставленное его Хроно
   (годы изобретения форсиблей)

   За час до  рассвета  звезды  в  холодном  небе  разгорелись  так,  словно
собрались поджечь небесный свод. Радж Ахтен бежал через горы Хест к пустыням
родного Индопала, весь мокрый от  пота,  с  запекшейся  на  груди  и  колене
кровью. Его черная чешуйчатая кольчуга, разорванная когтями вильде,  звенела
на каждом шагу, словно кандалы.
   Горная тропа, по которой он мчался, петляла меж скал,  ныряла  в  ущелья,
кружила среди высоких заснеженных сосен.
   В  горах  было  холодно.  Радж  Ахтен  держал  боевой   молот   наготове.
Перепуганные опустошители разбежались из Карриса в разные стороны.  С  двумя
он уже столкнулся в здешних лесах и убил их.
   Но тут можно было встретить и  кое-кого  пострашнее.  Габорн  восстановил
против Радж Ахтена его собственных Неодолимых. Их  отряд  проскакал  не  так
давно через перевал, оставив следы подков на свежевыпавшем снегу.
   И Радж Ахтен, чтобы не столкнуться со своими же воинами, выбрал тропу, по
которой не могли пройти кони.
   В лесу выли волки. Они учуяли запах его крови и мчались по пятам, пытаясь
догнать. Радж Ахтен и сам чуял запах своего тела, перебивавший запахи снега,
льда, камня и сосен.
   Дышать было трудно; грудь  горела  как  в  огне.  На  высоте  воздух  был
разреженный, от него кололо в легких.
   Доспехи его душили; металл, казалось, вытягивал из тела все тепло. Терпел
он долго, но в конце концов стянул порванную  кольчугу  и  выбросил.  Черные
звенья ее рассыпались по снегу, как рыбья чешуя.
   Радж Ахтену мучительно хотелось есть.
   А ведь он, имея столько даров силы и жизнестойкости,  должен  был  сейчас
чувствовать себя бодрым и не замечать никаких неудобств.
   Он гадал, что за странная немочь его одолевает.  С  тех  пор  как  вильде
Биннесмана переломала ему ребра, прошло одиннадцать  часов.  Возможно,  раны
еще не зажили. Всю ночь, однако, боль только усиливалась - и в груди,  и  во
всем теле, словно его поразила какая-то жестокая болезнь.
   Радж Ахтен предположил было, что умер кто-то  из  его  Посвященных  и  он
утратил часть жизнестойкости. Но при разрыве магической связи с  Посвященным
всегда возникали тошнота и болезненное чувство потери. А он этого не ощущал.
   Взбежав  на  очередное  возвышение,  Радж  Ахтен   вдруг   увидел   нечто
неожиданное:  в  полумиле  от  него,  в  темном  ущелье  плавал  на  привязи
разведывательный воздушный шар в форме граака.
   На земле под ним  горел  костер,  отбрасывая  блики  на  шелковые  крылья
граака.
   Возле костра, готовя чай, собрались его соратники - советник  Фейкаалд  и
пламяплеты Раджим, Чеспот и Аз. Еще с ними был Хроно Радж Ахтена.
   Старик Фейкаалд натянул свой серый бурнус на голову и закутался  в  плащ,
как в одеяло. На пламяплетах же не было ничего, кроме  набедренных  повязок,
они наслаждались близостью огня. Огонь давно сжег все волосы  на  их  телах.
Глаза колдунов казались зеркалами, отражавшими пламя костра.
   Самые верные последователи Радж Ахтена сидели так спокойно, словно  ждали
его... а, может быть, и безмолвно призывали.
   Он спрятал молот в ножны и спустился к ним.
   - Салаам, - сказал он.
   Что значило "мир". Они увидели его, тоже пробормотали "салаам".
   -  Раджим,  -  спросил  Радж  Ахтен  самого  могущественного   из   своих
пламяплетов, - ты видел отряд, который тут проезжал?
   - Мы как раз приземлились, когда по тропе спустились всадники во главе  с
Уквазом Фахаракином. Он везет с собой  голову  своего  племянника,  Пэштака.
Собирается выступить против вас, провозгласить атвабу.
   - Смутьян, - сказал Радж Ахтен. - Я рад, что не все  мои  люди  пошли  за
Королем Земли. Раджим пожал плечами.
   - Король Земли может избрать меня с тем же успехом, с  каким  он  изберет
буйвола.
   Когда он говорил, изо рта его вырывался дым.
   Радж Ахтен усмехнулся и встал у  костра,  грея  руки  и  глядя  на  языки
бледного пламени. Треснуло полено; в небо выстрелил сноп искр.
   Огонь облегчал его страдания. Сжигал холод и  боль.  Пламя  стелилось  по
земле в его сторону, хотя ветра не было. Радж Ахтен решил, что  это  колдуны
ради него управляют огнем.
   Все три пламяплета смотрели на Радж Ахтена как-то странно.
   Наконец Раджим спросил:
   - О, Великий Свет... хорошо ли вы себя чувствуете?
   - Я... - он не мог найти слов. Ибо  чувствовал  себя  слабым,  больным  и
растерянным. - Я как будто не совсем я. Возможно, я утратил какие-то дары.
   Раджим устремил на него пристальный взгляд.
   Среди пламяплетов зачастую встречались необыкновенные целители, способные
определить даже самое легкое недомогание.
   - Да,  -  сказал  Раджим.  -  Ваше  свечение  совсем  тусклое.  Вдохните,
пожалуйста, дым костра и выдохните на меня.
   Радж Ахтен наклонился к огню, втянул в  легкие  дым,  медленно  выдохнул.
Пламяплеты следили за тем, как дым поднимается кверху.
   Раджим вдруг широко  раскрыл  глаза.  Глянул  на  остальных,  словно  ища
подтверждения, но ничего не сказал.
   - Ну что? - спросил Радж Ахтен,  подозревая,  что  чары  горной  колдуньи
вызвали у него какую-то смертельную болезнь.
   - В вас кое-что изменилось...  -  признался  наконец  Раджим.  -  Это  не
обычная болезнь. Колдовская... проклятье Биннесмана. Помните Лонгмот?
   - Да! - сказал Аз, широко открывая глаза. - Я тоже это вижу!
   - Что - это? - настойчиво спросил Радж Ахтен. Раджим сказал:
   - Из вас ушли Силы Земли. Поэтому вы и... изменились.
   - В чем именно?
   - Вы потеряли жизнестойкость - всего один дар. А еще - один дар ума, один
силы...
   - Только по одному дару? А кажется, что больше.
   - Вы потеряли ключевые дары, - сказал Раджим.
   Выражение "ключевые дары" придумали Способствующие. Оно означало дары,  с
которыми люди рождаются. Для человека такие  дары