- Я уверен, что до этого не дойдет, - сказал  Уриенс.  -  Но  если  я
поправлюсь к лету, то, когда  поеду  на  Пятидесятницу,  попрошу  Артура
разобраться с этим делом насчет владений Моргейны.
   - А если Увейн возьмет жену из Корнуолла, - сказала  Моргейна,  -  он
может  держать  Тинтагель  от  моего  имени.  Увейн,  хочешь  быть  моим
кастеляном?
   - Лучшего я и  желать  не  смею,  -  отозвался  Увейн.  -  Разве  что
перестать чувствовать, будто  у  меня  болят  все  до  единого  зубы,  и
спокойно поспать.
   - Выпей-ка вот это, - сказала Моргейна, налив в вино Увейну лекарство
из одного из своих флаконов, - и я обещаю, что ты сможешь уснуть.
   - Думаю, госпожа, я смогу уснуть и  без  этого  -  так  я  рад  вновь
очутиться под отцовским кровом, в собственной  постели,  под  заботливым
присмотром матери. - Увейн обнял отца и поцеловал руку Моргейне. - Но  я
все равно охотно выпью твое лекарство.
   Увейн выпил вино и кивком велел дежурному стражу посветить ему,  пока
он не доберется до своей комнаты. В покои заглянул Акколон, обнял отца и
обратился к Моргейне.
   - Я тоже отправляюсь спать...  леди.  Есть  ли  там  подушки  или  из
комнаты все вынесли? Я так давно  не  был  дома,  что  не  удивился  бы,
обнаружив в своей прежней комнате гнездящихся голубей - в той самой, где
я жил еще в те времена, когда отец Эйан пытался вколотить в  мою  голову
латынь - через седалище.
   -  Я  просила  Мелайну  присмотреть,  чтобы  тебе   приготовили   все
необходимое, - отозвалась Моргейна. - Но я сейчас схожу и  проверю,  как
там дела. Я тебе  еще  понадоблюсь  сегодня  вечером,  господин  мой,  -
обратилась она к Уриенсу, - или я могу идти отдыхать?
   Ответом ей было тихое похрапывание. Хоу подсунул старику подушку  под
голову и сказал:
   - Идите, леди Моргейна. Если он вдруг проснется среди ночи, я за  ним
присмотрю.
   Когда они вышли из покоев, Акколон спросил:
   - Что с отцом?
   - Этой зимой он перенес воспаление легких, - сказала Моргейна. - А он
уже немолод.
   - И ты вынесла все хлопоты на  своих  плечах,  -  сказал  Акколон.  -
Бедная Моргейна... - и он коснулся ее руки. Голос его звучал так  нежно,
что Моргейна прикусила губу. Тяжелый, холодный комок,  образовавшийся  у
нее внутри за эту зиму, начал таять, и Моргейна испугалась,  что  сейчас
расплачется. Она опустила голову, чтоб не смотреть на Акколона.
   - А ты, Моргейна?.. Неужто у тебя не найдется для меня ни взгляда, ни
слова?
   Акколон снова прикоснулся к ней, и Моргейна ответила сквозь стиснутые
зубы:
   - Подожди.
   Она велела служанке принести из чулана подушки и пару одеял.
   - Если б я знала, что ты приедешь, то приготовила бы лучшее  белье  и
одеяла и заново набила тюфяк соломой.
   - Но я хочу видеть в  своей  постели  не  свежую  солому,  а  кое-что
другое, - прошептал Акколон, но Моргейна так и не  повернулась  к  нему,
пока служанки застилали  кровать,  приносили  горячую  воду  и  лампу  и
развешивали верхнюю одежду Акколона и кольчугу,  которую  он  носил  под
одеждой.
   Когда все служанки вышли, Акколон прошептал:
   - Моргейна, можно,  я  попозже  приду  к  тебе  в  комнату?  Моргейна
покачала головой и прошептала в ответ:
   - Лучше я к тебе... Если меня среди ночи не окажется в моих покоях, я
это еще как-то объясню, но с тех пор, как твой отец заболел, меня  часто
зовут к нему по ночам... Нельзя, чтобы слуги нашли тебя там... -  И  она
стремительно, безмолвно сжала его руку. Это прикосновение словно обожгло
Моргейну. Затем она вместе с дворецким в  последний  раз  обошла  замок,
проверяя, все ли заперто и все ли в порядке.
   - Доброй вам  ночи,  госпожа,  -  поклонившись,  сказал  дворецкий  и
удалился. Моргейна бесшумно, на  цыпочках,  пробралась  через  зал,  где
спали дружинники, поднялась вверх  по  лестнице,  прошла  мимо  комнаты,
которую занимал Аваллох вместе с Мелайной и младшими детьми, потом  мимо
комнаты, где прежде спал Конн вместе со  своим  наставником  и  сводными
братьями  -  до  тех  пор,  пока  бедный  мальчуган  тоже  не  подхватил
воспаление легких. В дальнем крыле замка находились лишь покои  Уриенса,
покои, которые теперь заняла Моргейна, комната, которую  обычно  держали
для важных гостей, - и в самом конце располагалась  комната,  в  которой
она уложила Акколона. Моргейна украдкой двинулась к ней - во рту  у  нее
пересохло, - надеясь, что у Акколона хватило соображения оставить  дверь
приоткрытой... Стены здесь были старыми и толстыми, и Акколон ни за  что
не услышал бы ее из-за закрытой двери.
   Моргейна заглянула в свою комнату, быстро нырнула туда и  разворошила
постель. Ее служанка, Руах, была стара и туга на  ухо,  и  за  прошедшую
зиму Моргейна не раз проклинала ее за глухоту и глупость, но теперь  это
было ей лишь на руку... Но  все  равно,  нельзя,  чтобы  она  проснулась
поутру и обнаружила постель Моргейны нетронутой. Даже старая Руах знала,
что король Уриенс еще недостаточно оправился от болезни, чтобы  спать  с
женой.
   "Сколько раз я повторяла себе,  что  не  стану  стыдиться  того,  что
делаю..." И все же ей нельзя  было  допустить,  чтоб  ее  имя  оказалось
замешано в каком-либо скандале, - иначе она так и  не  завершит  начатое
дело. И все же необходимость постоянно  таиться  и  скрытничать  внушала
Моргейне глубокое отвращение.
   Акколон оставил дверь приоткрытой. Моргейна проскользнула в комнату -
сердце ее бешено колотилось, - и захлопнула дверь; она тут же  очутилась
в жадных объятиях Акколона и тело ее затопила неистовая жизненная  сила.
Акколон припал к ее губам - похоже было, что он  изголодался  не  меньше
самой Моргейны... Ей казалось, что  все  отчаянье  и  скорбь  этой  зимы
исчезли, а сама она  превратилась  в  тающий  лед,  что  грозил  вот-вот
обернуться половодьем... Моргейна всем телом прижалась к Акколону,  едва
сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
   Сколько она ни твердила себе, что Акколон для нее - всего  лишь  жрец
Богини, что она не позволит, дабы их связали личные чувства, -  все  это
развеялось перед лицом вспыхнувшего в ней неистового желания.  Она  всей
душой презирала Гвенвифар: ведь та допустила, чтобы при дворе разгорелся
скандал и чтобы  люди  начали  насмехаться  над  королем,  не  способным
призвать к порядку собственную жену. Но теперь, когда Акколон обнял  ее,
все доводы Моргейны рассыпались в прах.  Моргейна  обмякла  и  позволила
возлюбленному отнести себя на кровать.
 
Глава 2 
 
   Когда Моргейна выскользнула из-под  бока  Акколона,  стояла  глубокая
ночь. Акколон крепко спал. Моргейна легонько погладила его  по  волосам,
нежно поцеловала и вышла из комнаты. Сама она так и не спала, - боялась,
что проспит слишком долго и не заметит наступление  дня.  Сейчас  же  до
восхода оставалось около часа. Моргейна  потерла  глаза,  пытаясь  унять
немилосердную резь. Где-то залаяла собака, заплакал ребенок  -  на  него
тут же шикнули; из сада донесся щебет птиц. Выглянув сквозь узкое окно в
каменной стене, Моргейна подумала: "Луну спустя в это  время  будет  уже
совсем светло". Воспоминания о прошедшей ночи захлестнули ее, и Моргейна
на миг прислонилась к стене.
   "Я никогда не знала, - подумала она, -  никогда  не  знала,  что  это
такое - просто быть женщиной.  Я  родила  ребенка,  я  четырнадцать  лет
прожила в браке, у меня были  любовники...  но  я  никогда,  никогда  не
знала..."
   Внезапно кто-то грубо схватил ее за руку.  Послышался  хриплый  голос
Аваллоха:
   - Что это ты шныряешь по дому в такую рань, а, девица?  Очевидно,  он
обознался и принял Моргейну за служанку;  некоторые  из  них,  благодаря
крови Древнего народа, были невысокими и темноволосыми.
   - Отпусти меня,  Аваллох,  -  сказала  Моргейна,  взглянув  в  смутно
виднеющееся лицо своего старшего  пасынка.  За  прошедшие  годы  Аваллох
отяжелел, обрюзг, и подбородок его заплыл жиром;  маленькие  его  глазки
были близко посажены. Акколон и Увейн были красивы, и видно было, что  и
Уриенс был когда-то по-своему интересным мужчиной. Но не Аваллох.
   - О, госпожа моя матушка! - воскликнул он, отступив  и  преувеличенно
учтиво поклонившись Моргейне. - И все же я спрашиваю  еще  раз:  что  ты
делаешь здесь в этот час?
   При этом Аваллох так и не отпустил ее. Моргейна стряхнула  его  руку,
словно надоедливого жука.
   - Я что, должна перед тобой отчитываться? Это мой дом, и  я  хожу  по
нему, когда захочу. Иного ответа ты не получишь.
   "Он не любит меня почти так же сильно, как я его".
   - Перестань морочить мне голову, леди, - сказал Аваллох. - Думаешь, я
не знаю, в чьих объятиях ты провела эту ночь?
   -  Неужто  ты  начал  играть  с  чарами  и  Зрением?  -  презрительно
поинтересовалась Моргейна.
   Аваллох перешел на заговорщицкий шепот.
   - Я понимаю, ты скучаешь - ты ведь замужем за человеком, который тебе
годится в деды... Но я не стану огорчать отца и  рассказывать  ему,  где
проводит ночи его жена, при условии... - он обнял  Моргейну  и  с  силой
привлек к себе. Наклонившись, Аваллох куснул женщину за шею, оцарапав ее
лицо небритой щекой. - ... при условии, что ты уделишь часть этих  ночей
мне.
   Моргейна высвободилась из его объятий и попыталась  перевести  все  в
шутку.
   - Да будет тебе, Аваллох! Зачем  тебе  сдалась  твоя  старуха-мачеха,
если тебе принадлежит Весенняя Дева и все  хорошенькие  юные  девушки  в
деревне...
   - Но ты всегда казалась мне красивой  женщиной,  -  ответил  Аваллох,
погладил Моргейну по плечу и попытался запустить  руку  в  вырез  не  до
конца  зашнурованного  платья.  Моргейна  снова  отодвинулась,  и   лицо
Аваллоха исказилось в злобной гримасе. - Нечего тут  разыгрывать  передо
мной невинную скромницу! Кто это был, Акколон или Увейн? Или оба сразу?
   - Увейн - мой сын! - возмутилась Моргейна. - Он не знает иной матери,
кроме меня!
   - И что, я должен верить, что это тебя остановит, леди Моргейна?  При
дворе  Артура  поговаривают,  будто  ты  была  любовницей  Ланселета,  и
пыталась отбить его у королевы, и делила постель с  мерлином  -  и  даже
вступила в противозаконную связь с родным  братом.  Потому-то  король  и
отослал  тебя  от  двора,  -  чтобы  ты  прекратила  отвращать  его   от
христианской жизни. Так что мешает тебе спать с пасынком? Да, госпожа, а
Уриенс знает, что он взял в жены распутницу и кровосмесительницу?
   - Уриенс знает обо мне все, что ему нужно знать! - отрезала  Моргейна
и сама удивилась тому, насколько спокойно звучит  ее  голос.  -  Что  же
касается мерлина, ни он, ни я тогда не состояли в браке, а  христианские
законы нас не беспокоили. Твой отец знает об этом и ни  в  чем  меня  не
винит. Если же кто и имеет право упрекать меня за то, как я себя вела за
годы, прожитые в браке, так это он, и никто иной. Перед ним я и  отвечу,
если он того потребует, - а перед тобой я отчитываться не  обязана,  сэр
Аваллох! Теперь же я отправляюсь к себе и приказываю тебе поступить  так
же.
   - Ты мне еще будешь ссылаться на языческие законы Авалона? - прорычал
Аваллох. - Шлюха! Как ты смеешь заявлять, будто ты добродетельна...
   Он сгреб Моргейну в охапку и жадно впился в ее губы. Моргейна ударила
его сомкнутыми пальцами в живот. Аваллох охнул и, выругавшись,  отпустил
ее.
   - Я ничего не заявляю! - гневно произнесла Моргейна. - Я не собираюсь
отчитываться перед тобой! А если ты нажалуешься Уриенсу, я расскажу ему,
что ты прикасался ко мне отнюдь не так, как надлежит прикасаться к  жене
своего отца - и посмотрим, кому он поверит!
   - Не забывай, леди, - огрызнулся Аваллох, - ты можешь дурачить  моего
отца как тебе угодно, но он стар, и однажды я стану королем этой страны!
И можешь не сомневаться: я ни дня не буду нянчиться с  теми,  кто  живет
здесь лишь потому, что отец мой не может забыть, что  некогда  он  носил
змей!
   - Просто изумительно! - с презрением отозвалась Моргейна. - Сперва ты
посягаешь на жену своего  отца,  а  потом  похваляешься,  каким  хорошим
христианином станешь, когда заполучишь отцовские земли!
   - Ты первая околдовала меня! Шлюха! Моргейна не удержалась от смеха.
   - Околдовывать тебя? Зачем? Аваллох, даже если бы ты  оказался  вдруг
единственным мужчиной на этой земле, я бы лучше стала делить  постель  с
дворовым псом! Пускай твой отец годится мне в деды - я куда охотнее буду
спать с ним, чем с тобой! Или ты думаешь, что я завидую Мелайне, которая
поет от радости каждый  раз,  как  ты  во  время  праздника  урожая  или
весенней пахоты уходишь в деревню? Если бы я и наложила на тебя какие-то
чары, то не затем, чтобы  потешить  твое  мужское  достоинство,  а  лишь
затем, чтобы иссушить его! А теперь отпусти меня и убирайся туда, откуда
пришел! И если ты еще хоть  раз  коснешься  меня  хотя  бы  пальцем,  то
клянусь - я лишу тебя мужской силы!
   Аваллох верил, что она и вправду на это способна; это видно  было  по
тому, как стремительно он ринулся прочь. Но отец Эйан непременно услышит
об этом и расспросит ее, и Акколона, и  всех  слуг,  и  снова  явится  к
Уриенсу с  требованием  срубить  священную  рощу  и  уничтожить  древние
верования. Аваллох не успокоится, пока не перебудоражит весь замок.
   "Я ненавижу Аваллоха!" Сила ее гнева потрясла даже саму Моргейну; она
дрожала всем телом от ярости, а под грудиной  угнездилась  жгучая  боль.
"Когда-то я была горда; жрица Авалона не лжет! А вот  теперь  получилось
так, что я должна избегать правды. Даже Уриенс сочтет  меня  всего  лишь
неверной женой, забравшейся в постель  к  Акколону  ради  удовлетворения
похоти..." Моргейна расплакалась от ярости; она до сих  пор  чувствовала
на руках и груди прикосновение горячих рук Аваллоха.  Теперь,  рано  или
поздно, но ее обвинят в измене, и даже если Уриенс поверит  ей,  за  ней
станут следить. "Впервые за столько лет я познала счастье -  и  вот  все
пошло прахом..."
   Ну что ж. Солнце встает, скоро начнут  просыпаться  домочадцы,  и  ей
нужно будет распределить  между  ними  сегодняшнюю  работу.  Есть  ли  у
Аваллоха что-либо, кроме догадок? Уриенс пока что  остается  в  постели,
значит, сегодня Аваллох не решится побеспокоить отца. Ей  нужно  сделать
новый лекарственный отвар для раны Увейна. И еще нужно будет вытащить  у
него корни сломанных зубов.
   Увейн любит ее - и уж конечно, он не станет прислушиваться ни к каким
обвинениям Аваллоха в ее адрес. Моргейна вспомнила слова Аваллоха:  "Кто
это был, Акколон или Увейн? Или оба сразу?" -  и  ее  снова  захлестнула
вспышка бешеного гнева. "Я была Увейну родной матерью! За  кого  Аваллох
меня принимает?!" Неужто при камелотексом дворе и вправду  ходят  слухи,
будто она вступила в кровосмесительную связь с самим Артуром? "Но как же
я тогда смогу  заставить  Артура  признать  Гв-диона  своим  сыном?  Да,
наследник Артура - Галахад, но мой сын тоже имеет  право  на  признание,
как  и  королевская  кровь  Авалона.  Но  чтоб  добиться  этого,  нельзя
допускать, чтобы мое имя оказалось связано еще с каким-нибудь скандалом,
чтобы поползли сплетни, будто я сплю со своим пасынком..."
   Моргейна невольно удивилась сама себе. Некогда она впала в  ярость  и
отчаянье, узнав, что носит сына Артура; теперь же это казалось ей чем-то
совершенно незначительным. В конце концов, тогда они с Артуром не знали,
что приходятся друг другу братом и сестрой.  Но  Увейн,  хоть  их  и  не
связывали кровные узы, был Моргейне роднее Гвидиона; она вырастила этого
мальчика...
   Ну  что  ж,  пока  что  с  этим  ничего  нельзя  поделать.   Моргейна
отправилась на кухню и выслушала жалобы повара на то, что  грудинка  вся
закончилась, что кладовки почти пусты и что он  не  знает,  чем  кормить
вернувшихся домой сыновей короля.
   - Что ж, значит, нам придется сегодня отправить Аваллоха на охоту,  -
сказала Моргейна и окликнула поднимавшуюся  по  лестнице  Мелайну  -  та
приходила, чтобы взять утреннее питье для своего мужа, подогретое вино.
   - Я видела, как ты разговаривала с Аваллохом, -  сказала  Мелайна.  -
Что он тебе сказал?
   Она слегка нахмурилась, и Моргейна,  прочитав  ее  мысли  -  с  такой
глупой женщиной, как  Мелайна,  это  не  составляло  никакого  труда,  -
поняла, что невестка  боится  ее  и  одновременно  негодует.  Разве  это
справедливо, что Моргейна до сих пор стройна и красива, а она,  Мелайна,
располнела и расплылась  от  родов,  что  волосы  Моргейны  так  красиво
блестят, а ей из-за возни с детьми некогда даже причесаться и заплестись
как следует?
   Моргейна постаралась пощадить чувства  невестки,  но  сказала  чистую
правду:
   - Мы говорили об Акколоне и Увейне. Но кладовки опустели, и  Аваллоху
придется съездить на охоту. Пускай привезет кабана.
   А затем ее память словно бы пронзила вспышка молнии, и Моргейна вновь
услышала слова Нинианы: "Акколон  должен  наследовать  отцу"  -  и  свой
собственный ответ... Мелайна удивленно уставилась на  Моргейну,  ожидая,
когда же та договорит, и Моргейна поспешила взять себя в руки.
   - Передай, что ему нужно съездить добыть кабана  -  хорошо  бы  прямо
сегодня. В крайнем случае,  завтра.  Или  мы  слишком  быстро  прикончим
остаток муки.
   - Конечно, передам, матушка, - сказала Мелайна. - Он только рад будет
любому поводу куда-нибудь поехать.
   И хотя в ее голосе прозвучало недовольство, Моргейна поняла: невестка
рада, что не случилось чего-нибудь похуже.
   "Несчастная женщина! Жить с  этой  свиньей..."  Моргейне  вспомнились
слова Аваллоха: "Однажды я  стану  королем  этой  страны!  И  можешь  не
сомневаться: я ни дня не буду нянчиться с теми,  кто  живет  здесь  лишь
потому, что отец мой не может забыть, что некогда он носил  змей!"  -  и
она ощутила беспокойство.
   Значит, это воистину  ее  обязанность:  позаботиться,  чтобы  Уриенсу
наследовал Акколон - не ради ее блага и не ради мести, но  ради  древней
веры, которую они с Акколоном воскресили в здешних землях. "Если я найду
хоть полчаса, чтобы рассказать обо всем Акколону,  он  поедет  вместе  с
Аваллохом на охоту, и  там  все  решится".  Затем  Моргейна  с  холодным
расчетом прикинула: "Следует ли мне сохранить руки  чистыми  и  оставить
это дело на Акколона?"
   Уриенс стар. Но он может прожить еще год,  или  даже  еще  лет  пять.
Теперь, когда Аваллох знает обо всем, он примется вместе с отцом  Эйаном
подтачивать влияние, которое удалось приобрести Моргейне и  Акколону,  и
все ее труды пойдут прахом.
   "Если это королевство нужно  Акколону,  возможно,  тогда  именно  ему
следует обо всем позаботиться. Если Аваллох умрет от яда, меня убьют  за
колдовство". Но если она  оставит  дело  на  Акколона,  все  это  станет
чересчур похоже на старинную балладу - ту самую, что начинается со слов:
"Отправились два брата на охоту..."
   "Может быть, рассказать Акколону обо всем, и пусть  он  действует  во
гневе?"  Моргейна  никак  не  могла  решить,  что  же  ей   предпринять.
Охваченная беспокойством, она поднялась наверх  и  нашла  Акколона.  Тот
сидел в отцовских покоях. Войдя, Моргейна услышала его слова:
   - Аваллох собрался поохотиться сегодня на  кабана  -  кладовки  почти
пусты. Я тоже поеду  с  ним.  Я  так  давно  не  охотился  среди  родных
холмов...
   - Нет! - резко произнесла Моргейна. -  Побудь  сегодня  с  отцом.  Ты
нужен ему. А у Аваллоха и без того достаточно охотников.
   "Нужно как-то сообщить ему, что  я  собираюсь  сделать",  -  подумала
Моргейна, но тут же отказалась от этой мысли. Если Акколон  узнает,  что
она задумала, - хотя Моргейна и сама еще не  осознала,  что  именно  она
предпримет, - то ни за что с ней не согласится - ну, разве что в  первый
момент, под воздействием гнева, когда  услышит,  чего  требовал  от  нее
Аваллох.
   "А если он согласится, - подумала Моргейна, - хотя мне кажется, что я
хорошо знаю Акколона, но я могу обманываться, потому что страстно  желаю
его, и он может оказаться не таким благородным, каким я  его  считаю,  -
если Акколон все же согласится участвовать  в  этом  деле,  то  окажется
братоубийцей, и на нег