интриги, никогда не  пытался  воспользоваться  ее  знатностью  или
высокопоставленным положением, никогда не просил  у  нее  ничего,  кроме
любви. Он приехал за ней в  Тинтагель,  чтоб  вернуть  ее  к  жизни,  он
предстал перед ней в облике  бога.  Возможно,  он  был  единственным  ее
другом в этой жизни.
   Но все же Моргейна преодолела чудовищную боль, сдавившую ей горло,  и
произнесла:
   - Ну что ж, Кевин  Арфист,  вероломный  мерлин,  лживый  Посланец,  -
найдется ли у тебя, что сказать Ей,  прежде  чем  ты  встретишься  с  Ее
карой?
   Кевин покачал головой.
   - Ничего такого,  что  показалось  бы  тебе  заслуживающим  внимания,
Владычица Озера.
   Сквозь боль, окутывавшую сознание  Моргейны  пробилось  воспоминание:
"Ведь это он первым назвал меня этим титулом".
   - Быть по сему, - сказала Моргейна, чувствуя, что лицо ее закаменело.
- Ведите его.
   Кевин сделал шаг, затем вдруг повернулся и взглянул в лицо  Моргейне,
вызывающе вскинув голову.
   - Нет, погодите! - воскликнул  он.  -  Я  все-таки  нашел,  что  тебе
сказать, Моргейна Авалонская!  Когда-то  я  уже  говорил  тебе,  что  не
пожалею жизни ради Богини. И теперь я скажу: все, что я сделал, я сделал
ради Нее.
   - Ты что, хочешь сказать, что ради Богини предал Священные реликвии в
руки христианских священников?! -  возмутилась  Ниниана.  Голос  ее  был
исполнен презрения. - Так значит, ты не только клятвопреступник, но  еще
и безумец! Уведите предателя! - приказала она, но Моргейна жестом велела
стражам подождать.
   - Пусть говорит.
   - Именно так, - сказал Кевин. - Владычица, однажды я уже сказал тебе:
время Авалона  истекло.  Назареянин  победил,  и  нам  отныне  предстоит
уходить в туманы, все дальше и дальше, пока мы не превратимся в легенду,
в сон. Неужто ты хочешь, чтоб Священные реликвии канули во тьму вместе с
тобою? Или ты надеешься сохранить их  до  наступления  нового  рассвета,
который не  придет  более?  Даже  если  Авалону  суждено  погрузиться  в
забвение,  Священные  реликвии  должны  оставаться  в  мире  и   служить
Божественной силе, какими именами  ни  нарекали  бы  ее  люди.  Мне  это
кажется правильным и справедливым. И благодаря моему  деянию  Богиня  по
крайней мере еще раз явила себя людям во внешнем мире -  и  это  уже  не
изгладится из памяти людской. Люди будут  помнить  явление  Грааля,  моя
Моргейна, - даже тогда, когда мы с  тобой  превратимся  в  легенды,  что
рассказывают зимой у очага, в детские сказки. Я думаю, это свершилось не
зря - даже для тебя, Ее жрицы, несшей эту  чашу.  А  теперь  делайте  со
мной, что хотите.
   Моргейна опустила голову. Воспоминания о тех мгновениях,  когда  она,
став воплощением Богини,  несла  священную  чашу,  когда  ее  переполнял
исступленный восторг, когда весь мир был открыт ей, -  эти  воспоминания
пребудут с нею до конца жизни. И всякий, узревший это видение -  что  бы
он ни сумел  разглядеть,  -  изменился  навеки.  Но  теперь  она  должна
предстать перед  Кевином  в  облике  карающей  Богини,  Старухи  Смерти,
Свиньи,   пожирающей   своих    поросят,    Великой    госпожи    Ворон,
Разрушительницы...
   Но все же... Он ведь столь много  отдал  Богине.  Моргейна  протянула
было руку к Кевину - и застыла, увидев под своей  рукой  череп.  Некогда
это видение уже являлось ей. "... он охвачен безумием близкой смерти, он
видит собственную кончину, и я ее вижу... Однако, не следует  заставлять
его страдать, не следует подвергать пыткам. Он сказал правду. Он свершил
то, что возложила на него Богиня -  и  теперь  я  должна  поступить  так
же..." Прежде, чем заговорить, Моргейна подождала, дабы  убедиться,  что
голос ее не дрогнет. Издалека донесся приглушенный раскат грома.
   Наконец Моргейна произнесла:
   - Богиня милосердна. Отведите его в дубовую рощу, как было решено, но
убейте быстро, одним ударом. Похороните его под великим дубом - и  пусть
все держатся подальше от этого дерева, отныне и вовеки. Кевин, последний
из Посланников Богини, - я проклинаю тебя. Ты забудешь все, что знал,  и
будешь возрождаться, не ведая ни священства, ни просветления. Все,  чего
ты добился в прошлых жизнях, будет перечеркнуто, и душа твоя вернется  к
состоянию рожденного в первый раз. Сто раз ты возродишься, Кевин Арфист,
и в каждой жизни будешь искать Богиню, искать и не находить. Таково  мое
проклятие. Но вот что скажу я тебе  напоследок,  Кевин,  бывший  мерлин:
если Богиня пожелает, она сама тебя найдет.
   Кевин взглянул ей  в  глаза.  Он  улыбнулся,  мягко  и  загадочно,  и
произнес - почти шепотом:
   - Тогда прощай, Владычица Озера. Передай Нимуэ,  что  я  любил  ее...
или, может, я сам ей об этом скажу.
   И вновь донесся отдаленный рокот грома.
   Моргейна содрогнулась, а Кевин, не оглядываясь более, захромал прочь.
Стражи поддерживали его под руки.
   "Почему мне так стыдно? Я ведь проявила милосердие.  Я  могла  отдать
его под пытки. Теперь меня  тоже  назовут  предательницей  и  обвинят  в
малодушии, и скажут, что изменник должен был  долго  умирать  в  дубовой
роще,  молить  о  смерти  и   исходить   криком,   чтоб   даже   деревья
содрогнулись... Неужто и вправду я лишь по  слабости  душевной  пощадила
человека, которого некогда любила? А вдруг Богиня пожелает покарать меня
- за то, что я даровала ему легкую смерть? Что ж, даже если мне придется
за это умереть той самой смертью, от которой я  избавила  Кевина,  -  да
будет так".
   Вздрогнув, Моргейна поглядела на небо - его быстро  затягивали  серые
тучи. "Кевин страдал всю свою жизнь. Я не  смогла  бы  добавить  к  этой
судьбе ничего, кроме смерти". Небо прорезала вспышка молнии, и  Моргейну
пробрала дрожь - или причиной тому  был  холодный  ветер,  пригнавший  с
собою грозу? "Так уходит последний из великих мерлинов - в сопровождении
бури, что обрушится сейчас на Авалон".
   - Иди, - велела она Ниниане. - Проследи,  чтоб  мое  приказание  было
исполнено в точности. Пусть его убьют одним ударом и сразу же похоронят.
   Ниниана пытливо взглянула на Моргейну. Да что ж  это  такое?!  Неужто
всем на свете известно, что некогда они с Кевином были  любовниками?  Но
Ниниана сказала лишь:
   - А ты?
   - Я пойду к Нимуэ. Ей я нужнее.
   Но в комнате, что отвели Нимуэ в Доме дев, ее не оказалось,  -  да  и
вообще во всем доме. Моргейна стремглав кинулась под ливнем  к  стоящему
на отшибе домику, где некогда жили Врана и Нимуэ.  Но  и  там  Нимуэ  не
было. Не было ее и в храме, а одна из жриц сообщила Моргейне, что  Нимуэ
не  стала  ни  есть,  ни  пить  и  даже  не  захотела  вымыться.   Гроза
разыгрывалась  все  сильнее,  и  с   каждой   вспышкой   молнии   дурные
предчувствия  Моргейны  нарастали.  Моргейна   созвала   всех   храмовых
служителей, чтоб отправить их на  поиски.  Но  прежде,  чем  они  успели
приняться за дело, явилась Ниниана, бледная как мел, и с  ней  те  люди,
которых она  отправила  проследить,  чтоб  смерть  Кевина  свершилась  в
соответствии с повелением Моргейны.
   - В чем дело? - ледяным тоном поинтересовалась Моргейна. - Почему мой
приговор не исполнен?
   - Его убили одним ударом, Владычица Озера, - прошептала Ниниана, - но
в тот же самый миг с неба ударила молния и расколола великий дуб надвое.
И теперь в священном дубе зияет огромная щель, от макушки и до самых его
корней...
   Моргейна почувствовала,  как  что-то  стиснуло  ей  горло.  "Что  тут
странного? Конечно, во время грозы бьют молнии, и молния всегда попадает
в самое высокое дерево. Но эта гроза пришла в тот самый час, когда Кевин
напророчил конец Авалона..."
   Моргейна снова содрогнулась и обхватила себя за плечи,  спрятав  руки
под плащ, чтоб никто  не  заметил  ее  дрожи.  Как  ей  истолковать  это
знамение, - а ведь это, несомненно, было именно знамение, - чтоб его  не
связали с надвигающейся гибелью Авалона?
   - Бог приготовил место для предателя. Похороните его в щели дуба.
   Служители безмолвно  поклонились  и  ушли,  не  обращая  внимания  на
раскаты грома и хлещущий ливень. А охваченная смятением  Моргейна  вдруг
поняла, что позабыла о Нимуэ. И внутренний  голос  сказал  ей:  "Слишком
поздно..."
   Нимуэ нашли лишь в полдень, когда гроза ушла и солнце выглянуло из-за
туч, - в озере, среди тростника. Длинные волосы девушки покачивались  на
воде, словно водоросли, и  оглушенная  горем  Моргейна  даже  не  смогла
пожалеть, что Кевин не в одиночестве ушел  в  тот  сумрачный  край,  что
лежит за порогом смерти.
 
Глава 12 
 
   В те унылые,  безрадостные  дни,  последовавшие  за  смертью  Кевина,
Моргейне часто приходило в голову, что Богиня избрала ее, дабы ее руками
уничтожить братство рыцарей  Круглого  Стола.  Но  почему  Она  пожелала
уничтожить и Авалон?
   "Я старею. Врана мертва, и Нимуэ, что должна  была  стать  Владычицей
после меня, тоже умерла. И Богиня никого больше не наделила  пророческим
даром. Кевин покоится,  погребенный  в  стволе  дуба.  Во  что  же  ныне
превратился Авалон?"
   Моргейне казалось, что мир изменяется, и та его часть,  что  осталась
за туманами, движется все быстрее и  быстрее.  Уже  никто,  кроме  самой
Моргейны и двух старейших жриц, не мог открыть проход сквозь  туманы,  -
да и незачем было. Иногда, отправляясь побродить, Моргейна обнаруживала,
что не видит больше ни  солнца,  ни  луны,  и  понимала,  что  ненароком
пересекла  границы  волшебной  страны.  Но  лишь  изредка  ей  удавалось
заметить среди деревьев кого-нибудь из фэйри, да и  то  краем  глаза,  и
никогда больше она не видела владычицу.
   Неужто и вправду Богиня покинула их? Некоторые девушки  из  Дома  дев
ушли обратно в большой мир, а иные заблудились в волшебной стране и  так
и не вернулись.
   "Тогда, в Камелоте, когда я  несла  Грааль  по  пиршественному  залу,
Богиня в последний раз явилась в этот  мир",  -  подумала  Моргейна,  но
затем ее охватило замешательство. Действительно ли Богиня несла Грааль -
или просто они с Браной сотворили иллюзию?
   "Я воззвала к Богине и обнаружила ее в себе".
   Моргейна знала, что никогда больше не сможет ни к кому обратиться  за
советом или утешением; теперь и то и другое  она  могла  искать  лишь  в
себе. Отныне ни жрица, ни пророк, ни друид, ни советник,  ни  даже  сама
Богиня не помогут ей - никто, кроме ее самой. А она осталась одна  и  не
понимала, что делать дальше. Повинуясь  многолетней  привычке,  Моргейна
снова и снова взывала к Богине, моля наставить ее на путь  истинный,  но
не получала ответа. Лишь изредка ей виделась Игрейна - не жена, а  потом
и вдова Утера, безропотно подчиняющаяся священникам, а ее мать,  молодая
и прекрасная, та самая женщина, что первой возложила на  нее  эту  ношу,
что велела ей заботиться об Артуре, а потом передала ее в руки  Вивианы.
А иногда вместо Игрейны ей являлась  Вивиана,  отправившая  ее  на  ложе
Увенчанного Рогами, или Врана, стоявшая рядом с ней в  тот  великий  миг
взывания к Богине.
   "Они и есть Богиня. Они - и я. И иной Богини нет".
   У Моргейны не было особой охоты заглядывать в волшебное  зеркало,  но
все-таки  каждое  полнолуние  она  спускалась  вниз,  чтоб  напиться  из
источника и взглянуть в воды  озерца.  Но  являвшиеся  ей  картины  были
мимолетны и  мучительны:  рыцари  Круглого  Стола  разъезжали  по  миру,
ведомые снами, проблесками видений и Зрением, но никто из них так  и  не
нашел  истинного  Грааля.  Некоторые  позабыли  об  изначальной  цели  и
откровенно пустились на  поиски  приключений.  Некоторые  встретились  с
препятствиями, что были им не под силу,  и  умерли.  Некоторые  свершили
добрые деяния, а некоторые - злые. Одному-двум пригрезился в религиозном
прозрении собственный  Грааль,  и  они  тоже  умерли.  Иные,  следуя  за
видениями,  отправились  с  паломничеством  в  Святую  землю.  Иных   же
подхватил ветер, несшийся в эти дни над миром, и они удалились в  глушь,
поселились в пещерах или грубых хижинах  и  стали  вести  отшельническую
жизнь, предаваясь покаянию - но что толкнуло их на  этот  путь,  видение
Грааля или иные причины, Моргейна не знала, да и не хотела знать.
   Пару раз зеркало показывало ей знакомые лица.  Она  видела  Мордреда,
восседающего в Камелоте рядом с  Артуром.  В  другой  раз  это  оказался
Галахад, разыскивающий Грааль; но больше
   Моргейна его не видела. Уж не завершился ли этот поиск его гибелью?
   А однажды она узрела Ланселета - полунагого, облаченного  в  звериные
шкуры, косматого. Ни меча при нем не было,  ни  доспеха.  Он  мчался  по
лесу, и в глазах его сверкал  огонь  безумия.  Что  ж,  Моргейна  так  и
предполагала, что этот путь может привести лишь к безумию и отчаянью.  И
все же она каждое  полнолуние  пыталась  вновь  отыскать  Ланселета  при
помощи зеркала, но все ее усилия долго оставались безрезультатны.  Потом
она все же узрела его - нагого, спящего на  охапке  соломы,  а  со  всех
сторон его  окружали  стены  темницы...  и  больше  Моргейна  ничего  не
увидела.
   "О боги, и он ушел!... и столь многие из рыцарей Артура!..
   Воистину:  не  благословением  стал  Грааль  для   двора   Артура   -
проклятием...
   И  это  справедливо  -  предатель,  замысливший  осквернить  святыню,
заслуживает проклятия...
   Но теперь Грааль навеки исчез с Авалона".
   Долгое время Моргейна полагала, что Богиня перенесла Грааль в царство
богов, чтоб никогда больше род  людской  не  осквернил  его,  и  ей  это
казалось правильным; ведь священная  чаша  была  запятнана  христианским
вином, что неким образом являлось одновременно  и  вином,  и  кровью,  и
Моргейна понятия не имела, как ее очистить.
   Доходили до Моргейны и отголоски вестей  из  внешнего  мира  -  через
членов старинного братства монахов, бывавших в свое  время  на  Авалоне.
Священники теперь утверждали, что на самом деле Грааль - подлинная чаша,
из которой пил Христос во время Тайной вечери, и что  она  вознесена  на
небо, а потому ее никогда больше не узрят в этом мире. Но все же  ходили
слухи, будто Грааль видели на другом острове, Инис Витрин - он блистал в
водах источника, того самого источника, который на  Авалоне  образовывал
священное зеркало Богини; а потому  священники  на  Инис  Витрин  начали
называть его Источником Чаши.
   Старые священники на некоторое время  поселились  на  Авалоне.  А  до
Моргейны снова и снова доходили слухи о Граале - чаша на миг  появлялась
на алтаре. "Должно быть, такова воля Богини. Они  не  смогут  осквернить
священную чашу". Но она не знала, действительно  ли  это  происходило  в
древней церкви христианского братства... церкви, построенной на  том  же
самом месте, что и церковь на другом острове, - но говорили, что,  когда
туманы редеют, члены древнего братства на  Авалоне  слышат,  как  монахи
поют псалмы в своей церкви на Инис Витрин. А  Моргейне  вспоминался  тот
день, когда поредевшие туманы позволили Гвенвифар пройти на Авалон.
   Она много размышляла над словами Кевина: "... туманы  вокруг  Авалона
смыкаются".
   А затем настал день, и что-то заставило  Моргейну  явиться  на  берег
Озера, и ей не нужно было Зрение, чтоб сказать,  кто  плывет  на  ладье.
Когда-то Авалон был и  его  домом.  Ланселет  сделался  совсем  седым  и
выглядел худым и изможденным, и,  когда  он  сошел  с  ладьи  на  берег,
Моргейна заметила, что в движениях  его  сохранилась  лишь  слабая  тень
былой легкости и изящества. Она шагнула навстречу, и взяла Ланселета  за
руки, и не увидела на его лице никаких следов безумия.
   Ланселет взглянул ей в глаза, и внезапно Моргейна почувствовала  себя
юной, как в те времена, когда Авалон был храмом, заполненным  жрицами  и
друидами, а не заброшенным островом, уходящим  все  дальше  и  дальше  в
туманы вместе с горсткой стареющих жриц,  еще  более  старых  друидов  и
полузабытых древних христиан.
   - Ты ни капли не  изменилась,  Моргейна.  Как  тебе  это  удается?  -
спросил ее Ланселет. - Ведь все изменяется, даже здесь,  на  Авалоне,  -
взгляни-ка, даже стоячие камни скрылись в туманах!
   - О, они все так же стоят на своем месте, -  отозвалась  Моргейна,  -
хоть и не все из нас могут теперь найти дорогу к  ним.  -  И  сердце  ее
сжалось от боли: ей вспомнился тот день - как же давно это было! - когда
они с Ланселетом  лежали  в  тени  каменного  хоровода.  -  Быть  может,
настанет день, и они окончательно уйдут в туманы, и ни людские руки,  ни
ветры времен никогда уже не смогут повалить их.  Никто  больше  не  чтит
их... и даже костры Белтайна не загораются больше на Авалоне, хоть  я  и
слыхала, будто древние обычаи еще сохранились в глухих уголках Северного
Уэльса и Корнуолла - и они не умрут,  пока  жив  хоть  один  человек  из
маленького народа. Я удивляюсь, родич, как тебе удалось добраться сюда.
   Ланселет улыбнулся, и теперь Моргейна разглядела в глазах  его  следы
боли и горя, - и даже безумия.
   - Да я и сам толком не знаю, как  мне  это  удалось,  кузина.  Память
теперь играет со  мной  странные  шутки.  Я  был  безумен,  Моргейна.  Я
выбросил свой меч и жил в лесу, подобно дикому зверю. А некоторое  время
- уж не знаю, сколько это длилось - я был заточен  в  какой-то  странной
темнице.
   - Я видела это, - прошептала Моргейна. - Только  не  знала,  что  это
означает.
   - И я не знал и не знаю поныне, - сказал Ланселет. - Я  почти  ничего
не помню о тех временах.  Должно  быть,  это  забвение  -  благословение
Божье. Страшно  подумать,  что  я  мог  тогда  натворить.  Боюсь,  такое
случилось не впервые: в те годы, что я провел  с  Элейной,  тоже  бывали
моменты, когда я сам не осознавал, что делаю...
   - Но теперь ты пришел в  себя,  -  поспешно  произнесла  Моргейна.  -
Позавтракай со мной, кузен. Что бы ни привело тебя  сюда  -  сейчас  все
равно еще слишком рано, чтоб заниматься другими делами.
   Ланселет послушно пошел с нею, и Моргейна привела его в свое  жилище;
не считая приставленных к ней жриц,  Ланселет  был  первым  посторонним,
вошедшим сюда за  долгие-долгие  годы.  На  завтрак  у  них  была  рыба,
выловленная в Озере. Моргейна сама прислуживала Ланселету.
   - Хорошо-то как! - воскликнул он и с жадностью принялся за еду. Когда
же он ел в последний раз?
   Кудри Ланселета - теперь они сделались совершенно седыми, и в  бороде
тоже поблескивала седина - были аккуратно  подстрижены  и  причесаны,  а
плащ, хоть и повидал виды, был тщательно  вычищен.  Ланселет  перехватил
взгляд Моргейны и негромко рассмеялся.
   - В былые времена я бы не пустил этот плащ даже на потник для лошади,
- сказал он. - Свой плащ я потерял вместе с мечом и доспехом -  где,  не
ведаю. Быть может, меня ограбили какие-то лихие люди, а может, я  и  сам
все выбросил в приступе безумия. Все, что я помню,  -  как  кто-то  звал
меня по имени. Это был кто-то из соратников, -  кажется,  Ламорак,  хотя
точно не скажу, все расплывается, словно в тумане. Я  был  слишком  слаб
для путешествий, но через день после  этого,  когда  он  уехал,  ко  мне
понемногу начала возвращаться память. Тогда  мне  дали  одежду  и  стали
кормить меня за столом по-человечески,  вместо  того  чтоб  швырять  мне
объедки в деревянную миску... - Он рассмеялся  -  нервным,  надтреснутым
смехом. -  Даже  тогда,  когда  я  не  помнил  собственного  имени,  моя
треклятая сила оставалась при мне, и, думаю, многим  из  них  крепко  от
меня перепало. Кажется, я провел в забытьи чуть  ли  не  год...  Я  мало
тогда что помнил,  но  одно  у  меня  сидело  в  голове  крепко:  нельзя
допустить, чтоб они узнали во мне Ланселета. Ведь тем  самым  я  навлеку
позор на всех соратников Артура...
   Ланселет умолк, но Моргейна поняла, сколь мучительно  было  для  него
все то, о чем он умолчал.
   - Ну, постепенно разум вернулся ко мне, а Ламорак  оставил  денег  на
коня и все необходимое. Но большая часть этого года покрыта тьмой...
   Он взял кусочек хлеба и решительно подобрал с тарелки остатки рыбы.
   - А что же с поисками Грааля? - спросила Моргейна.
   - И вправду - что? Я кое-что слыхал по дороге, - отозвался  Ла