ействовать от его имени в тех случаях, когда он
не может высказаться сам.
   - Еще немного, и ты заявишь, что стал  христианином!  Тебе  недостает
лишь четок да распятия!
   - Моргейна, неужели  ты  и  вправду  думаешь,  что  от  этого  что-то
изменилось  бы?  -  спросил  он  с  такой  нежностью,  что  я  едва   не
разрыдалась.
   Я упала на колени перед ним - как год назад - и прижала к  груди  его
изуродованную руку.
   - Кевин, я любила тебя. Ради  этой  любви  молю  тебя  -  будь  верен
Авалону и памяти Вивианы! Пойдем со мной - сегодня, сейчас.  Не  допусти
этого издевательства. Проводи меня  на  Авалон,  чтобы  Владычица  Озера
могла покоиться рядом с остальными жрицами Богини...
   Он склонился надо мной,  и  прикосновение  его  изломанных  рук  было
нежным до боли.
   -  Моргейна,  я  не  могу.  Бесценная  моя,  неужто  ты   не   можешь
успокоиться, прислушаться к голосу рассудка и понять, что ведет меня?
   Я встала, вырвавшись из  его  непрочных  объятий,  и  вскинула  руки,
призывая могущество Богини. Я слышала, как мой  голос  исполнился  силой
жрицы.
   - Кевин! Именем той, что пришла к тебе сюда,  именем  мужественности,
которую она  дала  тебе,  я  призываю  тебя  к  повиновению!  Ты  обязан
верностью не Артуру и не Британии, но одной лишь Богине и своим  обетам!
Покинь же это место! Иди со мной на Авалон и помоги унести ее тело!
   В  полумраке   я   видела,   что   меня   окружает   сияние   Богини.
Коленопреклоненный Кевин содрогнулся. Я  поняла:  еще  мгновение,  и  он
подчинится. А потом.., я не знаю, что произошло потом; возможно,  что-то
спуталось у меня в сознании. Нет, я недостойна, я  не  имею  права...  Я
покинула Авалон, я отвергла его - так по какому же  праву  я  приказываю
мерлину Британии? Чары развеялись; Кевин дернулся и неловко поднялся.
   - Женщина, ты не можешь мной командовать! Ты, отрекшаяся от  Авалона,
как ты смеешь приказывать мерлину Британии?  Скорее  это  тебе  надлежит
стоять передо мною на коленях!
   Он с силой оттолкнул меня.
   - Оставь свои уговоры!
   Он развернулся и захромал прочь; его размытая тень металась по стене.
Я смотрела ему вслед. Потрясение было так велико, что я  не  могла  даже
плакать.
   Четыре  дня  спустя  Вивиану  похоронили  по  церковному  обряду,   в
Гластонбери, на Священном острове. Но я туда не поехала.
   Я поклялась, что ноги моей не будет на Острове священников.

   Артур искренне горевал по Вивиане; он построил для  нее  гробницу,  и
установил памятный знак, и поклялся, что они с Гвенвифар упокоятся рядом
с Вивианой, когда придет их час.
   Балину  же  архиепископ  Патриций  во  искупление   злодеяния   велел
совершить паломничество в Рим и в Святую землю. Но прежде, чем тот успел
отправиться в  изгнание,  Балан  узнал  от  Ланселета  о  случившемся  и
разыскал Балина. Приемные братья сошлись в бою, и Балин был  убит  одним
ударом; но и Балан был тяжко ранен и пережил брата всего лишь  на  день.
Вивиана была отомщена - так говорилось впоследствии  в  песнях;  но  что
толку  в  той  мести,  если  Вивиану  оставили  лежать  в   христианской
гробнице?
   А я.., я даже не знала, кого  они  избрали  Владычицей  Озера  вместо
Вивианы - я ведь не могла вернуться на Авалон.
   .., я была недостойна Ланселета, я была недостойна даже  Кевина..,  я
не смогла уговорить его выполнить свой истинный долг перед Авалоном...
   .., мне следовало тогда пойти к Талиесину и упросить его - пусть даже
мне пришлось бы встать перед ним на колени -  отвезти  меня  обратно  на
Авалон, чтобы я могла искупить свою вину и  снова  вернуться  в  обитель
Богини...
   Но прежде, чем окончилось лето, Талиесин ушел вслед за Вивианой;  мне
кажется, он так и не осознал, что Вивиана умерла. Даже после похорон  он
говорил о ней так, словно она вот-вот приедет и увезет его на Авалон.  И
еще он говорил о моей матери - так, словно она была жива, и жила в  Доме
дев, и все еще  была  маленькой  девочкой.  И  в  конце  лета  он  мирно
скончался и был похоронен в Камелоте, и даже епископ скорбел о нем как о
человеке мудром и ученом.
   А зимой до нас дошла весть о том, что Мелеагрант объявил себя королем
Летней страны. Но  весной  Артур  уехал  по  делам  на  юг,  а  Ланселет
отправился проверить, как обстоят дела в королевском замке в Каэрлеоне -
вот тогда-то Мелеагрант и прислал посланца под белым флагом. Он  просил,
чтобы сестра его Гвенвифар приехала и обсудила с ним, что же  делать  со
страной, на которую оба они имели право.

Глава 4

   - Я чувствовал бы себя спокойнее, и думаю, что лорд мой  король  тоже
предпочел бы, чтобы Ланселет  был  здесь  и  мог  сопровождать  тебя,  -
рассудительно произнес сэр Кэй. -  На  Пятидесятницу  этот  тип  обнажил
оружие в этом самом зале, в присутствии короля, и не пожелал  дожидаться
королевского правосудия. Брат он тебе или не брат, но мне  не  нравится,
что ты собираешься взять с собой лишь одну из своих дам и дворецкого.
   - Он мне не брат, - отозвалась Гвенвифар. - Его мать одно время  была
любовницей моего отца, но отец отослал ее прочь после того,  как  застал
ее с другим мужчиной. Она заявляла, что отец ее ребенка - Леодегранс, и,
возможно,  сказала  то  же  самое  сыну.  Но  король  никогда  этого  не
признавал. Если бы Мелеагрант был человеком достойным, он, возможно, мог
бы стать моим наместником - с таким же успехом, как любой другой рыцарь.
Но я не позволю ему наживаться на подобной лжи.
   - И ты решишься предать  себя  в  его  руки,  Гвенвифар?  -  негромко
поинтересовалась Моргейна.
   Качнув головой,  Гвенвифар  посмотрела  на  Кэя  и  Моргейну.  Почему
Моргейна выглядит такой спокойной и  бесстрашной?  Неужели  она  никогда
ничего не боится? Неужели  за  этим  холодным,  непроницаемым  лицом  не
таится никаких чувств? Гвенвифар  понимала,  что  Моргейна,  как  и  все
смертные, должна хотя бы иногда страдать от боли, страха, горя, гнева  -
но на самом деле она всего лишь дважды видела хоть  какое-то  проявление
чувств со стороны Моргейны, и оба раза были уже давно. Один - это  когда
Моргейна впала в транс и ей привиделась  кровь  на  каменных  плитах,  -
тогда она кричала от страха; а второй - когда  у  нее  на  глазах  убили
Вивиану. Тогда Моргейна потеряла сознание.
   - Я ни капли ему не доверяю, - сказала Гвенвифар, - и не доверяла бы,
даже не будь он наглым самозванцем. Но подумай сама, Моргейна:  все  его
притязания строятся на том, что он называет себя моим братом. А  значит,
если он хоть в чем-то оскорбит меня или не окажет мне того почета, какой
надлежит оказывать сестре, всем станет ясно, что его притязания лживы. А
значит, ему придется принять меня  как  почитаемую  сестру  и  королеву.
Понятно?
   Моргейна пожала плечами.
   - А я бы не стала рассчитывать даже на это.
   -  Ну  конечно!  Ты  ведь,  подобно  мерлину,  можешь  обратиться   к
колдовству и узнать, что произойдет, если я так поступлю.
   - Мне не требуется колдовство, чтобы  узнать  в  негодяе  негодяя,  -
бесстрастно   откликнулась   Моргейна,   -   и   я   не    нуждаюсь    в
сверхъестественной мудрости,  чтоб  держать  свой  кошелек  подальше  от
мошенника.
   Но Гвенвифар всегда испытывала искушение  поступать  вопреки  советам
Моргейны;  ей  вечно  казалось,  что  Моргейна  считает  ее   безмозглой
дурочкой, не  способной  без  чужой  помощи  даже  зашнуровать  башмаки.
Моргейна что, думает, будто она, Гвенвифар, не может  заниматься  делами
королевства,  пока  Артур  отсутствует?  Однако  королеве  трудно   было
смотреть в лицо Моргейне после того злосчастного прошлогоднего Белтайна,
когда она выпросила у своей невестки амулет против  бесплодия.  Моргейна
предупреждала,  что   амулеты   частенько   срабатывают   непредвиденным
образом.., и теперь всякий раз, когда Гвенвифар смотрела на Моргейну, ей
приходило в голову, что и невестка, должно быть, помнит об этом.
   "Бог покарал меня - может, за то, что я  прибегла  к  чародейству,  а
может - за ту грешную ночь". И королеву пробрала дрожь восторга и стыда,
как случалось постоянно, стоило ей лишь мимолетно вспомнить о той  ночи.
О да, можно сказать, что все они тогда  были  пьяны,  или  оправдываться
тем, что все, что произошло тогда, произошло с согласия Артура и даже по
его  настоянию.  Но  дела  это  не  меняло:  то   был   смертный   грех,
прелюбодеяние.
   И с той ночи она желала Ланселета, и жажда эта  терзала  ее  денно  и
нощно; но при этом им трудно было даже смотреть друг на  друга.  Она  не
силах была заставить себя  взглянуть  Ланселету  в  глаза.  А  вдруг  он
ненавидит  ее  как  бесчестную  женщину,  как  прелюбодейку?  Он  должен
презирать ее. И все же королева желала Ланселета, желала со  всей  силой
отчаянья.
   После Пятидесятницы Ланселет почти не появлялся при дворе.  Гвенвифар
никогда бы и в голову не пришло, что Ланселет  будет  так  убиваться  по
своей матери или по  своему  брату  Балану,  однако,  Ланселет  искренне
горевал по ним обоим. И теперь он проводил все время в разъездах.
   - Хотелось бы мне, - сказал Кэй, - чтоб здесь был Ланселет.  Кому  же
сопровождать королеву в подобных поездках, как не тому рыцарю,  которого
сам Артур назвал поборником и защитником своей королевы?
   - Если бы Ланселет был здесь, - сказала Моргейна, -  многие  проблемы
просто не возникли бы. Ему хватило бы нескольких слов,  чтобы  поставить
Мелеагранта на место. Но что толку говорить  о  несбыточном?  Гвенвифар,
может быть, мне поехать с тобой и позаботиться о твоей безопасности?
   - Боже мой! - не выдержала Гвенвифар. - Я уже  не  дитя,  которое  не
может и шагу ступить  без  няньки!  Я  возьму  своего  дворецкого,  сэра
Лукана, и Бракку, чтобы было  кому  причесать  меня  и  зашнуровать  мне
платье, если я задержусь там на ночь,  и  чтобы  спать  в  изножий  моей
кровати. Зачем мне кто-то еще?
   - Но послушай, Гвенвифар, тебе следует иметь свиту, подобающую твоему
положению. При дворе еще остались некоторые из соратников Артура.
   - Тогда я возьму Эктория, - сказала Гвенвифар, - он -  приемный  отец
Артура и рыцарь знатного рода, прославившийся во множестве войн.
   Моргейна нетерпеливо вскинула голову.
   - Старик Экторий и Лукан, потерявший при горе Бадон руку!  Почему  бы
тебе тогда не прихватить еще Кэя и мерлина, чтобы собрать при себе  всех
стариков и калек? Тебе следует взять в качестве охраны  хороших  бойцов,
способных защитить тебя в том случае, если  этому  человеку  взбредет  в
голову задержать королеву ради выкупа или еще что похуже.
   - Если он не  будет  обращаться  со  мной  как  с  сестрой,  все  его
притязания потеряют основу, - терпеливо повторила  Гвенвифар.  -  А  кто
станет дурно обращаться с сестрой?
   - Не знаю, действительно ли Мелеагрант  такой  добрый  христианин,  -
сказала Моргейна, - но  если  ты  его  не  боишься,  Гвенвифар,  то  ты,
наверное, знаешь его лучше, чем я. Несомненно, ты можешь подыскать  себе
в свиту старых, утративших ловкость воинов - что ж,  пускай.  Ты  можешь
предложить этому человеку жениться на твоей родственнице, Элейне,  чтобы
его притязания на трон  стали  более  вескими,  и  назначить  его  своим
наместником...
   Гвенвифар содрогнулась, вспомнив огромного грубого мужчину в  скверно
выделанных шкурах.
   - Элейна - благородная дама. Я не отдам  ее  за  такого  человека,  -
сказала королева. - Я поговорю с ним: если я сочту его человеком честным
и способным поддерживать мир в стране, то тогда, если  он  поклянется  в
верности лорду моему Артуру, я дозволю ему править островом... Соратники
Артура мне тоже нравятся не все, но человек может не уметь обращаться  с
дамами и вести себя за столом, и все же быть достойным рыцарем.
   - Ушам своим не верю! - заметила Моргейна. - Слушая твои хвалы  моему
родичу Ланселету, я уж было решила, что, на твой  взгляд,  человек  лишь
тогда может считаться рыцарем, если он хорош собой и безукоризненно себя
ведет при дворе.
   Гвен не хотелось снова затевать ссору с Моргейной.
   - Ну что ты, сестра. Я всей  душой  люблю  Гавейна,  хотя  он  грубый
северянин, путающийся в собственных ногах и не умеющий связать двух слов
в беседе с дамой. Судя по  тому,  что  мне  известно,  Мелеагрант  может
оказаться таким же неотшлифованным алмазом, и потому я и решила  поехать
на эту встречу - чтобы лично вынести суждение.
   Так и случилось. На следующее утро Гвенвифар  отправилась  в  путь  в
сопровождении шести рыцарей, Эктория, Лукана, своей дамы и девятилетнего
мальчика-пажа. Гвен не бывала дома с  того  самого  дня,  когда  Игрейна
увезла ее, чтобы выдать замуж за  Артура.  Летняя  страна  располагалась
недалеко: несколько миль вниз по склону  холма  и  вдоль  берега  озера,
превращающегося в это время года в болото;  на  сочных  лугах,  поросших
буйной травой с россыпью одуванчиков и примул, паслись стада  коров.  На
берегу королеву поджидали две лодки, и над  ними  развевалось  знамя  ее
отца. Это было дерзостью - ведь Мелеагрант присвоил его без  дозволения;
но с другой стороны, он ведь мог совершенно чистосердечно  считать  себя
наследником Леодегранса. И не исключено даже, что это  было  правдой;  в
конце концов, ведь отец мог и солгать.
   Много  лет  назад  она  высадилась  на  этот  берег,   граничащий   с
Каэрлеоном... Какой же молодой она тогда была и какой невинной! Рядом  с
ней тогда находился Ланселет, но судьба отдала ее Артуру  -  видит  Бог,
она старалась быть ему хорошей женой, хоть Господь и не  дал  ей  детей.
Потом взгляд королевы упал на ожидающие лодки, и  ее  снова  захлестнуло
отчаянье. Она вполне могла подарить своему мужу троих, пятерых,  семерых
сыновей - а потом случилась бы чума, или оспа, или лихорадка, и все  они
умерли бы; такое тоже случалось. Ее мать тоже родила четырех сыновей,  и
ни один из них не прожил и пяти лет, а сын Альенор умер  вместе  с  ней.
Моргейна...  Моргейна  родила  сына  от  своих  нечестивых  обрядов,   и
насколько было известно Гвенвифар, как раз ее-то сын был жив и здоров, -
в то время как она, благочестивая христианка и верная  жена,  не  смогла
выносить ни одного ребенка. А ведь  скоро  она  станет  слишком  старой,
чтобы рожать детей...
   На берегу их встретил сам Мелеагрант; он поклонился Гвенвифар, назвал
ее уважаемой сестрой и пригласил в меньшую лодку, на которой  плыл  сам.
Впоследствии Гвенвифар не могла  понять,  как  же  так  вышло,  что  она
оказалась отделена от всей своей свиты, за исключением мальчика-пажа.
   - Слуги моей госпожи могут садиться в другую лодку.  Я  сам  буду  ее
сопровождать, - заявил Мелеагрант и взял королеву под руку с  чрезмерной
фамильярностью, которой Гвенвифар терпеть не могла. Но она  решила,  что
следует вести  себя  дипломатично  и  не  сердить  Мелеагранта.  Лишь  в
последний момент, под воздействием внезапной вспышки  паники,  Гвенвифар
подозвала сэра Эктория.
   - Я хочу, чтобы мой дворецкий тоже поехал со мной, - заявила  она,  и
Мелеагрант улыбнулся. Его широкое грубое лицо покраснело.
   - Как будет угодно моей сестре и королеве, - сказал  он  и  отступил,
пропуская Эктория и Лукиана на меньшую  лодку.  Он  чрезмерно  заботливо
расстелил ковер, готовя  место  для  королевы,  а  гребцы  тем  временем
направили лодку прочь от берега. Мелкое озеро поросло тростником; иногда
эта его часть даже пересыхала. Внезапно, когда Мелеагрант уселся рядом с
ней, Гвенвифар ощутила приступ давнего ужаса; желудок ее скрутило узлом,
и на мгновение королеве показалось, что ее сейчас стошнит. Она вцепилась
в сиденье. Мелеагрант находился слишком  близко;  Гвенвифар  постаралась
отодвинуться поближе, насколько это позволяла длина лавки. Она предпочла
бы,  чтобы  рядом  с  ней  сидел  Экторий;  его  отеческое   присутствие
действовало на королеву успокаивающе. Гвенвифар  заметила  за  поясом  у
Мелеагранта большой топор -  в  точности  похожий  на  тот,  который  он
оставил у подножия трона Артура и которым Балин убил Вивиану...
   - Тебе дурно, сестра? - спросил Мелеагрант, придвинувшись так близко,
что королеву замутило от его тяжелого дыхания.  -  Тебя  ведь  не  могло
укачать - погода сегодня хорошая...
   Гвенвифар осторожно отодвинулась, с  трудом  сохраняя  самообладание.
Она была одна, если не  считать  двух  стариков,  и  находилась  посреди
озера, а вокруг не было ничего, кроме воды и тростника. Зачем  она  сюда
приехала? Почему она не осталась в Камелоте, у себя в  саду,  обнесенном
надежной стеной? Здесь, под бескрайним небом, Гвенвифар чувствовала себя
подавленной, нагой и беззащитной...
   - Мы скоро пристанем к берегу, - сказал Мелеагрант.  -  Если  хочешь,
сестра, ты сможешь  отдохнуть,  прежде  чем  мы  обсудим  наши  дела.  Я
приказал приготовить для тебя покои королевы...
   Днище лодки проехалось по грунту.  Гвенвифар  увидела  старую  тропу,
сохранившуюся с прежних времен, что вела, извиваясь, к замку,  и  старую
стену, на которой она сидела в тот вечер, глядя, как Ланселет ловит коня
в табуне. Королеву охватило смятение; ей почудилось, что  все  это  было
лишь вчера, и что сама она - все та же  застенчивая  юная  девушка.  Она
незаметно коснулась стены, ощутив под пальцами ее твердую поверхность, и
с облегчением вошла в ворота.
   Старый зал показался ей маленьким;  за  время  жизни  в  Каэрлеоне  и
Камелоте  Гвенвифар  успела  привыкнуть  к  большим   чертогам.   Старый
отцовский трон был застелен шкурами наподобие тех, что носил Мелеагрант,
а у его подножия лежала  огромная  шкура  черного  медведя.  Все  вокруг
казалось запущенным: шкуры были потрепанными и засаленными, зал давно не
мыли, и в  воздухе  неприятно  пахло  потом.  Гвенвифар  сморщилась,  но
возможность наконец-то оказаться под защитой стен так порадовала ее, что
она решила не обращать внимания на беспорядок. Кстати, а где ее свита?
   - Не хочешь ли отдохнуть и привести себя в порядок, сестра?  Давай  я
покажу тебе твои покои.
   - Я так давно здесь не была, что их  уже  трудно  называть  моими,  -
улыбнувшись, отозвалась Гвенвифар,  -  но  мне  и  вправду  хотелось  бы
умыться и снять  плащ.  Не  пошлешь  ли  ты  кого-нибудь  разыскать  мою
служанку? Если ты хочешь стать наместником этого края, Мелеагрант,  тебе
понадобится жена.
   - Успеется, - сказал он. - Я  все-таки  покажу  тебе  покои,  которые
приготовил для моей королевы.
   Он повел Гвенвифар  вверх  по  старой  лестнице.  Лестица  тоже  была
запущена  и  обветшала.  Гвенвифар  снова  задумалась,  не  сделать   ли
Мелеагранта наместником, - хотя сейчас эта мысль уже казалась  ей  менее
уместной. Если бы он перебрался в  замок,  починил  его,  завел  жену  и
хороших слуг,  чтобы  содержать  замок  в  порядке,  и  сильных,  хорошо
вооруженных воинов, тогда бы ладно - но воины Мелеагранта выглядели  еще
более мерзко, чем их предводитель, и Гвенвифар  до  сих  пор  не  видела
здесь ни одной женщины. В душу ее закралось беспокойство. Возможно,  это
и вправду было не слишком разумно с ее стороны - приехать сюда одной, не
настаивать, чтобы свита неотлучно сопровождала ее...
   Гвенвифар остановилась на лестнице и сказала:
   - Если не возражаешь, я хочу, чтобы мой дворецкий сопровождал меня. И
я хочу, чтобы ко мне немедленно прислали мою служанку!
   - Как будет угодно моей госпоже, - усмехнулся Мелеагрант. Зубы у него
были ненормально длинные, желтые и скверные.
   "Он похож  на  дикого  зверя..."  -  подумала  королева,  и  в  ужасе
прижалась к стене. Но все же у нее  еще  сохранялись  какие-то  силы,  и
Гвенвифар твердо произнесла:
   - Пожалуйста,  сейчас  же  позови  сэра  Эктория,  или  мне  придется
вернуться в зал и остаться  там,  пока  не  прибудет  моя  служанка.  Не
подобает королеве Артура находиться наедине с чужим мужчиной...
   - Даже с ее братом? - спросил Мелеагрант, но Гвенвифар, поднырнув под
его рукой, увидела входящего в зал Эктора и позвала:
   - Приемный отец! Пожалуйста, будь рядом со мной! И вели  сэру  Лукану
разыскать мою служанку!
   Старик медленно п