мужчинами  у
костров Белтайна, ребенка они зачинают, только если сами желают того. До
чего обидно, если Горлойс заронит в нее семя столь желанного  ему  сына,
когда она так унижена, втоптана в грязь!
   "Горлойсу ты сына не родишь", - говорил некогда  мерлин.  Но  Игрейна
разуверилась в мерлиновых пророчествах - теперь,  когда  убедилась,  что
все замыслы его  пошли  прахом.  Безжалостный,  расчетливый  старик!  Он
воспользовался ею так, как мужчины всегда использовали своих  дочерей  с
тех самых пор, как пришли римляне: девушек считали пешками,  выдавая  их
замуж за того или другого по желанию  отцов,  вещами  вроде  лошади  или
молочной козы! С Горлойсом она обрела некое подобие мира, а теперь  этот
мир жестоко нарушен, и чего ради? Молча глотая слезы, Игрейна  принялась
раздеваться - обреченно, в отчаянии, не веря  в  собственную  силу  дать
Горлойсу отпор при помощи гневных слов: по ухваткам мужа она видела, что
Горлойс  вознамерился  подтвердить  свое  право  владеть  ею,   прогнать
воспоминания о сопернике, заставив жену обратить на  себя  внимание  тем
единственным способом, каким мог ей себя навязать.
   Знакомые ладони на ее теле, лицо, белеющее во тьме над ее собственным
- все это вдруг показалось чужим  и  непривычным.  И  однако  же,  когда
Горлойс  привлек  жену  к  себе,   он   оказался   бессилен:   вялый   и
расслабленный, тщетно обнимал он ее и ласкал, отчаянно пытаясь  привести
себя в возбуждение, все это ни к чему не привело, и в  конце  концов  он
выпустил Игрейну, свирепо выругавшись сквозь зубы.
   - Или ты наложила заклятие на мое мужество, проклятая сука?
   - И не  думала,  -  тихо  и  презрительно  отозвалась  она.  -  Хотя,
воистину, знай я такие заклинания, я бы с радостью пустила их в  ход,  о
мой могучий, мой доблестный супруг!  Или  ты  ждешь,  что  я  разрыдаюсь
потому, что ты  не  можешь  взять  меня  силой?  Попробуй  только,  и  я
рассмеюсь тебе в лицо!
   Горлойс приподнялся, стискивая кулак.
   - Да, - насмехалась Игрейна, - ударь меня. Тебе вроде бы не  впервой.
Может, хоть тогда почувствуешь  себя  в  достаточной  степени  мужчиной,
чтобы пустить в ход свое копье!
   Свирепо  выругавшись,  Горлойс  повернулся  к  ней  спиной  и   снова
вытянулся на постели. Игрейна лежала, не смыкая глаз, дрожа всем телом и
зная: она отомщена. И в самом деле, за всю дорогу до Корнуолла,  сколько
бы он ни пытался, Горлойс так и не сумел овладеть  женой,  так  что  под
конец Игрейна задумалась: что, если без ее на  то  ведома  ее  праведный
гнев и впрямь обернулся проклятием  для  его  мужской  силы.  И  молодая
женщина поняла - безошибочным чутьем той, что  прошла  обучение  у  жриц
Авалона, - что вновь овладеть ею Горлойсу никогда уже не удастся.

Глава 6

   Корнуолл больше, чем когда-либо, казался клочком земли на краю света.
В первые дни после того, как Горлойс запер Игрейну в замке под стражей -
теперь он замкнулся в ледяном молчании, не находя для  жены  ни  единого
слова, ни дурного, ни хорошего, - она гадала, в самом ли деле  Тинтагель
- часть реального мира  или,  подобно  Авалону,  он  существует  лишь  в
королевстве туманов, во владениях фэйри, и никак не соотносится  с  теми
землями, что  она  посетила  за  время  краткого  своего  путешествия  в
запредельные угодья.
   За недолгое их отсутствие Моргейна словно превратилась из младенца  в
маленькую девочку - серьезного, тихого ребенка, с  неиссякаемым  запасом
вопросов  обо  всем,  что  видит.  Подросла  и   Моргауза:   фигура   ее
округлилась,  детское  личико  оформилось,  обрело  четкие  очертания  -
высокие  скулы,  глаза,  осененные  длинными   ресницами   под   темными
бровями... да она красавица, подумала про себя Игрейна, не сознавая, что
Моргауза - двойник ее самой в возрасте четырнадцати лет. Моргауза  бурно
восторгалась  подарками  и  гостинцами,  привезенными  Игрейной,   точно
шаловливый щенок, она носилась и прыгала вокруг  сестры  -  а  заодно  и
вокруг Горлойса. Она возбужденно тараторила что-то, обращаясь к герцогу,
упражнялась в томных взглядах искоса и  даже  попыталась  взгромоздиться
ему на колени, словно ребенок не старше Моргейны. Игрейна отметила,  что
Горлойс не рассмеялся  и  не  спихнул  ее  с  колен,  точно  щенка,  но,
улыбаясь, погладил ее длинные рыжие волосы и ущипнул за щеку.
   - Ты уже слишком взрослая для подобных глупостей, Моргауза,  -  резко
прикрикнула на нее сестра. - Поблагодари милорда  Корнуольского  и  неси
подарки к себе в комнату. А шелка смотри,  убери;  ничего  подобного  ты
носить не будешь, пока не войдешь в возраст. Рано тебе  еще  разыгрывать
тут знатную даму!
   Моргауза  собрала  прелестные  вещицы  и,  плача,  удалилась  в  свою
комнату. Горлойс проводил ее  глазами,  и  от  взгляда  Игрейны  это  не
укрылось. "Но ведь Моргаузе только четырнадцать", - ужаснулась она и тут
же потрясение осознала, что сама была  лишь  на  год  старше,  когда  ее
отдали в жены Горлойсу.
   Позже она натолкнулась на них в коридоре: Моргауза доверчиво склонила
головку на плечо Горлойса, и в глазах мужа Игрейна прочла  все.  Молодая
женщина света не взвидела  от  ярости:  негодовала  она  не  столько  на
девчонку, сколько на Горлойса. Стоило ей появиться, и эти двое  смущенно
отстранились друг от друга. Горлойс поспешил уйти, а  Игрейна  неумолимо
воззрилась на сестру - и не отводила взгляда до тех пор,  пока  Моргауза
смущенно не захихикала и не уставилась в пол.
   - И что это ты на меня так смотришь,  Игрейна?  Или  боишься,  что  я
нравлюсь Горлойсу больше, чем ты?
   - Горлойс и для меня был слишком стар, что  же  говорить  о  тебе?  С
тобой ему кажется, будто он заполучил  меня  назад  такой,  какой  узнал
впервые: в ту пору я была слишком молода, чтобы сказать  ему  "нет"  или
заглядываться на других мужчин.  Ныне  я  -  не  покорная  девчонка,  но
женщина, что научилась жить своим умом, и, вероятно, он полагает, что  с
тобой сладить окажется легче.
   - Тогда, может статься, -  нахально  отпарировала  Моргауза,  -  тебе
стоило бы лучше ублажать собственного мужа, а не жаловаться, что  другая
женщина способна дать ему то, в чем ты отказываешь?
   Игрейна занесла было руку, чтобы отвесить девчонке звонкую  пощечину,
но невероятным усилием воли сумела-таки сдержаться.
   - Ты думаешь, мне не все равно, кого  Горлойс  укладывает  к  себе  в
постель? - осведомилась она, призывая на помощь все свое  самообладание.
- Я более чем уверена, шлюх у него  перебывало  немало,  вот  только  не
хотелось бы мне видеть в их числе и собственную сестру. Мне его  объятия
немилы, и, если бы я питала к тебе ненависть, я бы охотно  вручила  тебя
Горлойсу. Но ты слишком молода. Слишком  молода  некогда  была  и  я.  А
Горлойс - христианин, если ты допустишь его к себе на ложе и зачнешь  от
него ребенка, у него не останется  иного  выбора,  кроме  как  в  спешке
сплавить тебя замуж за первого же дружинника, который не  отвернется  от
подержанного товара: эти  римляне  не  таковы,  как  наши  соплеменники,
Моргауза. Возможно, Горлойс тобою и очарован, но он ни за что не отошлет
меня прочь и не  возьмет  в  жены  тебя,  поверь  мне.  В  нашем  народе
девственность ценится невысоко: женщина, заведомо плодовитая, беременная
здоровым ребенком, - да лучшей жены и желать нельзя! Но, скажу я тебе, у
христиан все иначе: они  станут  обращаться  с  тобой,  точно  с  падшей
женщиной, и мужчина, за которого тебя выдадут замуж,  станет  всю  жизнь
вымещать на тебе зло за то, что ребенка твоего зачал не  сам.  Ты  этого
хочешь, Моргауза, - ты, что могла бы взять в мужья  короля,  пожелай  ты
только? Неужто ты погубишь себя, сестра, только для того, чтобы досадить
мне?
   Моргауза побледнела как полотно.
   - Я понятия не имела... - прошептала  она.  -  Ох,  нет,  я  не  хочу
позора... Игрейна, прости меня!
   Игрейна  поцеловала  сестру  и  вручила  ей  серебряное  зеркальце  и
янтарное ожерелье. Моргауза недоуменно захлопала глазами.
   - Но ведь это подарки Горлойса...
   - Я поклялась никогда больше не носить его и  не  принимать  от  него
даров, - отозвалась Игрейна. - Так  что  они  твои;  для  того  мужчины,
которого мерлин увидел в твоем будущем, сестра. Но тебе должно соблюдать
целомудрие до тех пор, пока он не придет за тобой.
   - Не тревожься, - заверила Моргауза с улыбкой.  Игрейна  порадовалась
про себя, что это напоминание подстегнуло  честолюбие  сестры:  Моргауза
холодна и расчетлива, она никогда не пойдет  на  поводу  у  чувства  или
внезапного порыва. Глядя на сестру, Игрейна сокрушалась про себя: что бы
и ей родиться не способной любить!
   "Ох, если бы я удовольствовалась Горлойсом... или холодно  попыталась
бы избавиться от мужа и сделаться королевой -  вот  Моргауза  так  бы  и
поступила!"
   Горлойс задержался в  Тинтагеле  только  на  четыре  дня,  и  молодая
женщина  порадовалась  его  отъезду.  Он  оставил  в  замке   с   дюжину
дружинников, а перед тем, как отбыть прочь, призвал жену к себе.
   - Ты и ребенок будете здесь в безопасности, под надежной  охраной,  -
коротко сообщил он. -  Я  еду  собирать  корнуольское  ополчение  против
ирландских захватчиков или против северян - или против Утера,  попытайся
он прийти и захватить то, что ему не принадлежит, буде  то  женщина  или
замок.
   - Думаю, у Утера и в  своей  стране  дел  довольно,  -  поджала  губы
Игрейна, борясь с отчаянием.
   - Дай-то Боже, - кивнул Горлойс, -  ибо  у  нас  и  без  него  врагов
достаточно. Однако я почти мечтаю о том, чтобы Утер все-таки пришел - уж
я бы доказал негодяю, что Корнуолл принадлежит не ему, а то он  считает,
все на свете в его власти - лишь протяни руку!
   На это Игрейна не  ответила  ни  словом.  Горлойс  со  своими  людьми
ускакал прочь, а она осталась приводить в порядок  дом,  восстанавливать
былую близость с  дочерью  и  пытаться  наладить  разорванную  дружбу  с
сестрой Моргаузой.
   Однако, сколько бы ни занимала себя Игрейна  домашними  хлопотами,  в
мыслях ее постоянно царил Утер. И даже  не  реальный  Утер:  мужчина,  с
которым она сталкивалась в саду, и при дворе, и в церкви - порывистый, с
мальчишескими  замашками,  неловкий,  неуклюжий  увалень.  Этот  Утер  -
Пендрагон, Верховный король - отчасти внушал ей страх; чего доброго, она
и впрямь его слегка испугается, как некогда испугалась Горлойса. Думая о
мужчине по имени Утер, о его поцелуях и объятиях, и о том большем,  чего
он, возможно, от нее пожелает, Игрейна порою ощущала  ту  же  сладостную
истому, что и во сне, а порою - панический  ужас,  точно  изнасилованная
девочка, что некогда проснулась наутро после свадьбы, холодея от  страха
и горя. Мысль о браке казалась ей пугающей и даже гротескной, точно  так
же, как четыре года назад.
   Однако снова и снова - в тишине ночи, когда она лежала  в  постели  с
сонной Моргейной под боком или когда сидела  на  террасе,  выходящей  на
море, и  направляла  ручонки  дочери  в  ее  первых,  неловких  попытках
управиться с прялкой  -  мысли  ее  обращались  к  иному  Утеру,  Утеру,
которого она знала в кольце камней  за  пределами  времени  и  привычных
мест, к жрецу Атлантиды, с которым она некогда разделяла таинства. Этого
Утера - Игрейна готова была поручиться - она станет любить больше жизни,
ни страха, ни ужаса он ей не внушит, и все, что произойдет  между  ними,
будет исполнено сладости и радости большей, нежели она изведала  за  все
прожитые годы. Просто-напросто, оказавшись с ним рядом, молодая  женщина
поняла, что  обрела  некую  утраченную  часть  себя  самой.  Что  бы  ни
случилось между  ними,  как  между  обычными  мужчиной  и  женщиной,  за
пределами обыденного есть нечто большее, и это нечто никуда не  исчезнет
и силы своей не утратит. У них - общая судьба,  и  им  вдвоем  предстоит
исполнить предначертанное...  но  зачастую,  зайдя  в  мыслях  настолько
далеко, Игрейна останавливалась и оглядывалась на себя, словно не  веря.
Или она безумна: навоображала себе невесть чего про общее предназначение
и вторую половинку души? Разумеется, на самом деле все куда проще и куда
непригляднее.  Она,  замужняя  женщина,  почтенная   матрона   и   мать,
просто-напросто  позволила  себе  увлечься  мужчиной  более  молодым   и
красивым, нежели ее  законный  супруг,  принялась  мечтать  о  нем  и  в
результате поссорилась с мужем, человеком достойным и добрым, с  которым
связана брачными обетами. Игрейна сидела и  пряла,  стискивая  зубы,  во
власти неодолимого чувства вины, и размышляла о том,  что  теперь,  чего
доброго, ей до конца жизни суждено искупать грех, совершенный разве  что
в мыслях, и то вряд ли.
   Весна сменилась летом, давно отполыхали костры Белтайна.  Над  землей
дрожала знойная дымка, ясно синело море - такое  прозрачное,  что  порою
Игрейне казалось, что она  различает  вдалеке  среди  облаков  позабытые
города Лионесса и Атлантиды. Потом дни сделались  короче,  ночами  стало
подмораживать, и до Игрейны докатились первые  глухие  отголоски  войны:
дружинники привозили с ярмарки рассказы о том, что на побережье побывали
ирландские мародеры, сожгли деревню и  увезли  одну-двух  женщин,  а  на
запад, в Летнюю страну, и на север, в Уэльс, двигаются армии - да только
не Горлойсовы.
   - Что за армии? - полюбопытствовала Игрейна, и солдат ответил:
   -  Не  знаю,  госпожа;  сам  я  их  не  видел,  а  те,  что   видели,
рассказывают, будто знаки их - орлы, точно у римских  легионов  в  былые
дни, чего быть не может. А еще говорили, будто на знамени их  -  красный
дракон.
   "Утер! - подумала Игрейна. Сердце ее сжалось от боли. -  Утер  совсем
рядом и даже не узнает, где я!" Только тогда  спросила  она  о  муже,  и
дружинник сообщил, что Горлойс тоже в Летней стране.
   В ту ночь Игрейна долго глядела в старое  бронзовое  зеркало,  жалея,
что не  имеет  магического  стекла  жрицы,  способного  показывать,  что
происходит далеко от дома.
   Игрейне отчаянно хотелось посоветоваться с мерлином или с Вивианой. В
конце концов, кто, как не они, затеяли всю  эту  историю  -  и  что  же?
Почему бы им не приехать и не полюбоваться на то,  как  все  замыслы  их
пошли прахом? Или они подыскали какую-нибудь другую женщину с подходящей
родословной и поставили ее на пути Утера  -  чтобы  она  родила  короля,
способного в один прекрасный день исцелить землю и примирить  враждующие
народы?
   Но с Авалона она так и не дождалась  ни  письма,  ни  вести,  а  саму
Игрейну не выпускали даже  в  город  на  ярмарку,  Горлойс,  почтительно
объясняли стражники, запретил  ей  покидать  замок,  ибо  времена  нынче
неспокойные.  Как-то  раз,  глядя  из  высокого  окна,  молодая  женщина
заметила подъехавшего всадника: у въезда на мыс он остановился и вступил
в переговоры с начальником гарнизона. Игрейне  показалось,  что  всадник
изрядно  рассержен:  он  с  досадой  окинул  взглядом  стены  и  наконец
развернулся и ускакал прочь. Уж не гонец ли  это,  посланный  к  ней,  к
Игрейне, раз стража его не впустила?
   Итак, она - узница в замке собственного мужа. Горлойс  может  сколько
угодно утверждать, что запер жену в замке ради ее же безопасности, ибо в
стране беспорядки, - пожалуй, он и сам в это верит; но настоящая причина
- его ревность, и ничто  иное.  Несколько  дней  спустя  Игрейна  решила
проверить свое предположение и призвала к себе начальника стражи.
   - Я хочу послать гонца к сестре, пригласить ее приехать и  погостить,
- сообщила она. - Не отправишь ли ты кого-нибудь с письмом на Авалон?
   Воин отвел глаза.
   - Увы, госпожа, не могу. Милорд Корнуольский со всей  определенностью
приказал нам всем оставаться в замке, дабы защитить Тинтагель  в  случае
осады.
   - Тогда, может быть, ты найдешь гонца в деревне за сходную плату?
   - Милорду это не понравится, госпожа. Прошу меня простить.
   - Понимаю,  -  отозвалась  Игрейна  и  отпустила  стражника.  Молодая
женщина еще не настолько отчаялась, чтобы решиться на  попытку  подкупа.
Однако чем больше она размышляла о происходящем, тем больше негодовала и
злилась. Да как только Горлойс смеет держать ее в  плену,  ее  -  сестру
Владычицы Авалона! Она ему жена, а не рабыня и не  служанка!  И  наконец
молодая женщина решилась на отчаянное средство.
   Зрению Игрейна толком не  училась;  в  детстве  она  им  пользовалась
понемногу, от случая к случаю, но, если не считать мимолетного появления
Вивианы, в замужестве Игрейна к Зрению не прибегала; а с тех пор, как ей
явился предвестник смерти Горлойса, от новых видений Игрейна  решительно
отгородилась. А то, что было, Боги свидетели, ни к чему  не  привело:  в
конце концов, Горлойс до сих пор живехонек! Однако же теперь, размышляла
Игрейна, ей просто необходимо  каким-то  образом  заглянуть  в  будущее.
Решение это таило в себе  немалую  опасность  -  в  свое  время  Игрейна
наслушалась немало  историй  о  страшной  судьбе  тех,  кто  балуется  с
искусствами,  которым  не  обучен;  и  для  начала  Игрейна   пошла   на
компромисс. Когда первые листья окрасились золотом, она снова позвала  к
себе начальника стражи.
   - Не могу же я сидеть  здесь  вечно,  точно  крыса  в  крысоловке,  -
объявила  она.  -  Мне  необходимо  съездить  на  ярмарку.  Надо  купить
красителей, нам нужна еще одна дойная коза, и иголки с булавками,  да  и
много чего на зиму, которая уже не за горами.
   - Госпожа, я не волен выпускать вас  из  замка,  -  проговорил  воин,
пряча глаза. - Мне приказывает милорд, а никаких известий от него  я  не
получал.
   - Тогда я останусь, а вместо себя пошлю кого-нибудь  из  служанок,  -
предложила Игрейна. - Скажем,  Эттар  или  Изотту,  и  леди  Моргаузу  -
довольно ли тебе этого?
   Воин облегченно вздохнул: Игрейна изыскала-таки выход, избавивший его
от необходимости нарушить приказ господина; кому-нибудь из домочадцев  и
впрямь необходимо было  побывать  на  ярмарке  до  наступления  зимы,  и
стражник знал об этом не хуже Игрейны. Возмутительно,  одно  слово:  как
можно удерживать госпожу замка от того, что, в конце  концов,  входит  в
круг ее прямых обязанностей!
   Услышав о предстоящей поездке, Моргауза просто возликовала.  "Вот  уж
неудивительно, - думала про себя Игрейна. - За все лето никто из  нас  и
носу за порог не выставил. Даже пастухи свободнее нас: они-то по крайней
мере гоняют стада на большую землю!" Не скрывая зависти, молодая женщина
наблюдала за тем, как Моргауза надела алый плащ, подарок Горлойса,  и  в
сопровождении двух воинов, Эттар с Изоттой и еще двух  кухарок  -  чтобы
было кому тащить покупки и свертки - тронулась в путь  верхом  на  пони.
Стоя на мысу и держа за руку Моргейну, герцогиня Корнуольская  провожала
отъезжающих взглядом, пока отряд не скрылся из виду. Мысль о возвращении
в замок вдруг показалась ей невыносимой: Тинтагель стал ей тюрьмой.
   - Мама, - спросила Моргейна, - а почему нам нельзя поехать на ярмарку
вместе с тетей?
   - Потому что твой папа нас не пускает, радость моя.
   - А почему он нас не пускает? Он думает, мы будем непослушными?
   -  Да  уж,  скорее  всего  именно  так  он  и  считает,  доченька,  -
рассмеялась Игрейна.
   Моргейна примолкла - такое  крохотное,  тихое,  сдержанное  маленькое
создание. Ее темные волосенки отросли уже настолько,  чтобы  можно  было
заплести  коротенькую,  не  доходящую  до  лопаток  косичку,  -  прямые,
шелковистые, они рассыпались по  плечам  спутанными  прядками.  Глаза  -
темные, серьезные, а бровки - прямые и ровные и уже  такие  густые,  что
резко выделяются на лице, как  самая  примечательная  черта.  "Маленькая
дева-фэйри, - подумала про себя Игрейна, - а вовсе не дитя человеческое;
лесной дух". А ростом - не крупнее дочурки пастуха, которой еще  и  двух
нет, при том, что Моргейне уже почти исполнилось четыре, а говорила  она
внятно  и  осмысленно,  точно   восьми-девятилетняя   девочка.   Игрейна
подхватила дочку на руки и крепко обняла.
   - Мой маленький подменыш!
   Моргейна не стала противиться ласкам и даже поц