ся  о
судьбах Британии...
   Утер улыбнулся.
   - Пожалуй, мне стоит посовещаться с ней,  как  бы  привлечь  на  свою
сторону Леодегранса  и  Бана,  короля  Малой  Британии.  Ибо,  если  они
поступают по ее воле, так все, что мне  нужно,  -  это  войти  к  ней  в
доверие. Расскажи мне, замужем ли Владычица и хороша ли она?
   Игрейна хихикнула.
   - Она - жрица, а жрицы Великой Матери не выходят замуж и не заключают
союзов со смертными. Они принадлежат Богам, и только им. - И тут молодая
женщина вспомнила о том,  что  рассказывала  Вивиана,  -  дескать,  этот
мужчина,  устроившийся  на  ветке  яблони  рядом  с  нею,   тоже   часть
пророчества. Игрейна похолодела, испугавшись содеянного: уж не  сама  ли
она идет прямиком в ловушку, расставленную для нее Вивианой и мерлином?
   - Что такое, Игрейна? Ты озябла? Тебя страшит война?  -  встревожился
Утер.
   Молодая женщина выпалила первое, что пришло в голову:
   - Я беседовала с женами Уриенса и сэра  Эктория  -  вот  их,  похоже,
государственные дела не слишком-то занимают. Наверное, поэтому Горлойс и
не верит, что я в них способна хоть сколько-то разбираться.
   Утер рассмеялся.
   - Я знаю  госпожу  Флавиллу  и  госпожу  Гвинет:  эти  и  впрямь  все
предоставляют мужьям; их удел - прясть, ткать,  рожать  детей  и  прочие
женские заботы. А тебя это все не интересует, или же  ты  и  впрямь  так
молода, как  кажется  на  первый  взгляд,  -  слишком  молода  даже  для
замужества, не говоря уже о том, чтобы печься о детях?
   - Я замужем вот уже четыре года, - возразила  Игрейна,  -  и  у  меня
трехлетняя дочь.
   - Я готов позавидовать Горлойсу, каждый мужчина  мечтает  о  детях  и
наследниках. Будь у Амброзия сын, нынешних неурядиц удалось бы избежать.
А так... - Утер вздохнул. - Не хочу и думать, что  ждет  Британию,  если
королем станет  эта  оркнейская  гадина,  или  тот  же  Уриенс,  который
считает, будто любые трудности можно решить, отправив гонца в Рим.  -  И
снова голос его сорвался на рыдание. - Люди говорят, я сплю и вижу  себя
на троне, но я готов отказаться от всех своих  честолюбивых  притязаний,
лишь бы здесь, рядом с нами, сидел Амброзий или хотя бы его  сын,  коего
короновали бы в церкви нынче же вечером! Амброзий со страхом размышлял о
том, что начнется после его смерти. Он вполне мог  умереть  еще  прошлой
зимой, да только надеялся заставить нас договориться  насчет  того,  кто
станет ему преемником...
   - А как так вышло, что сыновей он так и не родил?
   - О, сыновья у него были, даже два. Один пал  от  руки  сакса  -  его
Константином  звали,  в  честь   короля,   обратившего   этот   край   в
христианство. Второй умер от изнурительной лихорадки, когда  ему  только
двенадцать исполнилось. Амброзий то и дело повторял, что я стал для него
желанным сыном. - Утер снова закрыл лицо руками и зарыдал.  -  Он  бы  и
наследником меня объявил, но герцоги об этом даже слышать не хотели. Они
шли за мной как за военным вождем, но завидовали моему влиянию,  а  пуще
всех - Лот, будь он проклят! Тут не в честолюбии дело, Игрейна,  клянусь
тебе, - я хотел завершить то, чего не докончил Амброзий!
   -  Сдается  мне,  все  это  знают,  -  проговорила  молодая  женщина,
поглаживая его руку.
   - Не думаю, что  Амброзий  будет  счастлив,  даже  на  Небесах,  если
посмотрит вниз и увидит здесь скорбь и  смятение,  и  королей,  что  уже
интригуют друг против друга, тщась возвыситься над прочими! Я все гадаю,
пожелал бы он, чтобы я убил Лота и захватил власть в свои руки?  Некогда
Амброзий заставил нас принести клятву  кровного  братства,  и  я  ее  не
нарушу, - проговорил Утер.  Лицо  его  было  влажным  от  слез.  Игрейна
откинула с лица легкое покрывало и вытерла ему глаза, точно ребенку.
   - Я знаю, ты поступишь так, как велит честь, Утер. Человек,  которому
Амброзий настолько доверял, на иное не способен.
   В глаза им внезапно ударил свет факела. Игрейна застыла на ветке, так
и не вернув покрывала на прежнее место.
   - Это ты, мой лорд Пендрагон? - резко осведомился Горлойс.  -  Ты  не
видел... а, госпожа, и ты здесь?
   Игрейна, смешавшись и внезапно устыдившись  -  так  жестко  прозвучал
голос Горлойса, - соскользнула с ветки. Юбка ее зацепилась  за  торчащий
сучок и задралась выше колена, до самого белья. Молодая женщина поспешно
дернула ее вниз. Затрещала рвущаяся ткань.
   - Я уж думал, ты потерялась...  дома  тебя  не  оказалось,  -  хрипло
проговорил Горлойс. - Что ты тут делаешь, ради всего святого?
   Утер спрыгнул с ветки. Мужчина,  который  только  что  на  ее  глазах
оплакивал своего покойного короля и приемного отца и в смятении  сетовал
на доставшееся ему бремя, в мгновение ока исчез, теперь голос его звучал
громко и сердечно.
   - А, Горлойс! Да  я  притомился  от  бормотания  священника  и  вышел
подышать свежим воздухом, подальше от набожной  тарабарщины.  Тут-то  на
меня и натолкнулась твоя супруга, вздорная болтовня достойных матрон ей,
видно, тоже по вкусу не пришлась. Госпожа, благодарю тебя, -  проговорил
он, сдержанно поклонился и зашагал прочь. Молодая женщина заметила,  что
Утер старательно прячет лицо от света факелов.
   Оставшись наедине с женой, Горлойс окинул ее гневным,  подозрительным
взглядом. И жестом велел идти впереди.
   - Госпожа моя, тебе бы  постараться  избегать  сплетен,  я,  кажется,
велел тебе держаться  от  Утера  подальше.  Репутация  его  такова,  что
целомудренную женщину не должны заставать с ним  в  беседе  с  глазу  на
глаз.
   - Вот, значит, что ты обо мне думаешь, - негодующе  бросила  Игрейна,
оборачиваясь. - По-твоему, я из тех женщин, что тайком убегут  из  дому,
чтобы совокупляться в полях с незнакомым мужчиной,  точно  дикие  звери?
По-твоему, я возлежала с ним на ветке дерева,  точно  птица  лесная?  Не
хочешь ли осмотреть мое платье, уж не помялось ли оно от возни вдвоем на
земле?
   Горлойс поднял руку и ударил жену по губам -  впрочем,  не  то  чтобы
сильно.
   - Не смей со мной препираться! Я  приказал  тебе  держаться  от  него
подальше: так повинуйся! Я почитаю тебя и честной и целомудренной, но  с
этим мужчиной тебя наедине не  оставлю,  равно  как  и  не  хочу,  чтобы
женщины на твой счет языки чесали!
   - Вот уж и впрямь нет  воображения  порочнее,  чем  у  добродетельной
матроны, вот разве что у священника, - яростно отозвалась  Игрейна.  Она
вытерла рот: при ударе Горлойса она больно прикусила губу. - Да  как  ты
смеешь поднимать на меня руку? Когда я изменю тебе, можешь  избить  меня
хоть до смерти, а за разговоры не тронь! Во  имя  всех  Богов,  ты  что,
думаешь, мы тут о любви ворковали?
   - Так о чем же ты беседовала с этим распутником в такой час,  во  имя
Господа?
   - О многом, - отозвалась Игрейна, - главным  образом  об  Амброзии  в
Небесах, и... да, о Небесах и надежде, что  ждет  человека  в  загробной
жизни.
   Горлойс смерил ее недовольно-скептическим взглядом.
   - Вот уж сомневаюсь, при том что он даже до конца мессы  досидеть  не
смог, хотя бы из почтения к покойному!
   - Да его затошнило - как и меня, кстати, - от этих скорбных  псалмов,
точно священники  оплакивали  последнего  из  мужей,  а  не  лучшего  из
королей!
   - Перед лицом Господа все люди - жалкие грешники, Игрейна, и в глазах
Христа король ничем не лучше прочих смертных.
   - Да, конечно, - досадливо бросила она. - Слышала я, как  твердят  об
этом ваши священники, а еще они ни времени, ни трудов не жалеют, убеждая
нас всех, что Господь есть любовь и наш добрый отец  в  Небесах.  Однако
замечаю я, что они очень стараются не попасть к нему в руки и оплакивают
ушедших в обитель вечного отдохновения в точности как тех, кого приносят
в жертву на кровавом алтаре самой Великой госпожи  Ворон!  Говорю  тебе,
Утер и я беседовали о  том,  что  священникам  известно  о  Небесах,  и,
сдается мне, не слишком-то они сведущи!
   -  Если  вы  с  Утером  и  впрямь  толковали  о  религии,  так  готов
поручиться, что с этим человеком такое приключилось впервой, - проворчал
Горлойс.
   - Он плакал, Горлойс, плакал о короле, который был ему все равно  как
отец, - отвечала Игрейна, вот теперь она рассердилась всерьез. - А  если
сидеть  и  слушать  душераздирающее  мяуканье  святых   отцов   означает
выказывать почтение к покойному, так избавьте меня от такого почтения! Я
позавидовала Утеру, ибо он - мужчина и  может  приходить  и  уходить  по
своему желанию; воистину, родись я мужчиной, уж я бы не стала  сидеть  и
покорно внимать всей этой чепухе! Да только мне уйти не дозволялось, раз
уж меня пригнали в церковь по слову мужчины,  который  больше  думает  о
псалмах и священниках, нежели о мертвом!
   Они уже дошли до  дверей  дома.  Горлойс,  с  лицом,  потемневшим  от
ярости, свирепо толкнул жену внутрь.
   - Не смей со мной так разговаривать, леди, или я изобью тебя всерьез.
   Игрейна оскалила зубы, точно преследующая добычу кошка, и прошипела:
   - Только дотронься до меня себе на беду, Горлойс, и я научу тебя, что
дочь Священного острова - не раба мужчины и не прислужница!
   Горлойс открыл было  рот,  вознамерившись  свирепо  возразить,  и  на
мгновение Игрейне показалось, что муж, чего доброго, и впрямь  вновь  ее
ударит. Но тот с усилием сдержал гнев и отвернулся.
   - Не должно мне стоять в дверях и препираться, в то  время  как  тело
короля моего и повелителя еще  не  погребено.  Нынче  можешь  заночевать
здесь, если одной тебе не страшно; если  боишься,  я  прикажу  проводить
тебя в дом Эктория, к Флавилле. Мои люди и я станем поститься и молиться
до завтрашнего утра, а тогда, на рассвете, Амброзия предадут земле.
   Игрейна оглянулась на мужа - удивленно и с  непривычным,  нарастающим
презрением. Итак, из  страха  перед  призраком  умершего  -  пусть  даже
Горлойс употреблял иное слово и считал это проявлением почтения - он  не
станет ни есть, ни  пить,  ни  возлежать  с  женщиной,  пока  короля  не
похоронят. Христиане  уверяли,  что  вполне  свободны  от  предрассудков
друидов, зато пребывали во власти своих собственных, на взгляд  Игрейны,
куда  более  удручающих,  ибо  шли  вразрез  с  природой.  Внезапно  она
несказанно обрадовалась тому, что нынче ночью ей не  придется  разделять
ложе с Горлойсом.
   - Нет, - заверила она, - одиночества я не боюсь.

Глава 4

   Тело Амброзия предали земле  на  рассвете.  Игрейна  в  сопровождении
Горлойса - тот по-прежнему злился и молчал -  наблюдала  за  обрядом  до
странности отчужденно. Четыре года старалась она идти  на  компромисс  с
религией  Горлойса.  А  теперь  вдруг  поняла,  что,  хотя  в  ее  силах
выказывать учтивое почтение к его вере, дабы не  раздражать  мужа,  -  и
воистину, в детстве ее наставляли, что все Боги  -  едины  и  не  должно
никому насмехаться над тем именем, что носит Бог для другого,  -  отныне
она не станет и пытаться сравняться с ним  в  благочестии.  Жене  должно
идти за Богами мужа, и она сделает вид, что так и есть, как оно подобает
и следует, но  никогда  больше  не  поддастся  страху,  что  всевидящий,
мстительный Бог обладает властью и над нею, Игрейной.
   На церемонии  она  увидела  Утера:  вид  у  него  был  изможденный  и
измученный, а глаза красные, точно и он провел ночь постясь; и отчего-то
зрелище это несказанно ее растрогало. Бедняга, никому-то и дела нет, что
он крошки в рот не берет, некому объяснить ему, что это  все  чепуха,  -
можно подумать, мертвецы толкутся вокруг живых, подсматривают, как у них
дела, и завидуют каждому куску и глотку!  Молодая  женщина  готова  была
поклясться, что Уриенс на такие глупости не поддается: он выглядел сытым
и хорошо отдохнувшим. И  внезапно  Игрейне  захотелось  стать  такой  же
старой и мудрой, как супруга Уриенса: она-то способна образумить мужа  и
втолковать ему, как надо поступать в таком случае.
   После похорон Горлойс отвел Игрейну обратно в дом и  там  позавтракал
вместе с нею. Однако он по-прежнему был молчалив и  мрачен  и  вскорости
поспешил распрощаться.
   - Мне пора на совет, - объявил он. - Лот и Утер  того  и  гляди  друг
другу в глотку вцепятся, а мне надо как-то помочь им вспомнить пожелания
Амброзия. Прости, что оставляю тебя одну, но, ежели пожелаешь, я пошлю с
тобой человека показать тебе город. - С этими словами Горлойс вручил  ей
монету, велел купить себе на ярмарке гостинец, буде что  приглянется,  и
сказал, что провожатый понесет  за  нею  кошель,  на  случай  ежели  она
захочет выбрать специй и чего уж там еще нужно для Корнуольского замка.
   - Ибо раз уж ты проделала такой путь, не  вижу,  отчего  бы  тебе  не
закупиться заодно всем необходимым. Я  -  человек  не  бедный,  так  что
можешь брать все, что  потребно  для  хозяйства,  меня  не  спрашиваясь,
помни, Игрейна, - я тебе доверяю, - проговорил  он,  обнял  ладонями  ее
лицо - и поцеловал. И хотя вслух герцог этого не сказал, молодая женщина
поняла: по-своему, грубовато, он просит прощения и за свои подозрения, и
за нанесенный в гневе удар. На душе у нее потеплело - и Игрейна ответила
на поцелуй мужа с искренней нежностью.
   Прогулка  по  огромным  рынкам  Лондиниума  оказалась   необыкновенно
увлекательной, несмотря на городскую грязь и вонь: казалось,  что  здесь
соединились вместе четыре или пять осенних  ярмарок,  никак  не  меньше.
Дружинник нес знамя Горлойса, так что Игрейну не  слишком-то  толкали  и
пихали. И все  же  страшновато  было  идти  через  необозримую  рыночную
площадь, где сотни торговцев на все лады расхваливали свой  товар.  Все,
на  что  падал  ее  взгляд,  казалось  молодой  женщине  новехоньким   и
прекрасным, кое-чего ей немедленно захотелось приобрести, но она  твердо
решилась, прежде чем делать закупки, обойти  всю  ярмарку.  Наконец  она
сторговала пряностей и еще отрез отменной шерстяной ткани с  островов  -
такую с шерстью корнуольских овец даже сравнивать нечего;  в  этом  году
Горлойсу неплохо бы сшить новый плащ, едва вернувшись в  Тинтагель,  она
примется прясть для него кайму. А еще она купила себе несколько моточков
цветных шелков: до чего славно будет ткать такие яркие, тонкие нитки, да
и руки отдохнут после грубой  шерсти  и  льна.  Она  и  Моргаузу  на  ум
наставит. А на следующий год пора бы уже и Моргейне дать в руки  прялку;
если она и впрямь родит Горлойсу еще одного  ребенка,  в  это  же  самое
время на будущий год она сделается  тяжелой  и  неуклюжей:  самое  время
сидеть да учить дочку прясть.  В  четыре  года  уже  надо  бы  понемногу
привыкать управляться с веретеном и скручивать нитку,  хотя  такая  нить
сгодится лишь на  то,  чтобы  перевязывать  предназначенную  к  покраске
пряжу.
   А еще Игрейна сторговала цветных ленточек: то-то  чудесно  они  будут
смотреться на праздничном платьице Моргейны! А когда ребенок вырастет из
очередного платья, их нетрудно спороть  и  обшить  ими  ворот  и  рукава
следующего. Теперь,  когда  девочка  достаточно  повзрослела,  чтобы  не
пачкать одежду, более чем уместно одевать ее так,  как  подобает  дочери
герцога Корнуольского.
   Дела на ярмарке шли ходко; на некотором расстоянии  Игрейна  углядела
супругу короля Уриенса и прочих хорошо одетых дам и задумалась про себя:
неужто нынче утром каждый обремененный супругой участник совета  отослал
ее за покупками на рынки Лондиниума, пока бушуют споры?  Игрейна  купила
серебряные пряжки себе на башмачки, даже зная,  что  в  Корнуолле  можно
приобрести ничуть  не  хуже;  но  ведь  это  так  изысканно  -  щеголять
пряжками, привезенными из самого Лондиниума! Торговец пытался продать ей
еще и  янтарную  брошь  с  серебряной  филигранью,  но  молодая  женщина
решительно отказалась: как можно так вот сразу взять и потратить столько
денег! Игрейне ужасно хотелось пить, сидр и горячие пирожки выглядели на
диво соблазнительно, но мысль о том, чтобы сидеть и есть прямо на рынке,
под открытым небом, точно собаке, показалась ей отвратительной.  Игрейна
велела  своему  провожатому  поворачивать  домой,  решив,  что  там  она
подкрепится хлебом, сыром и пивом. Дружинник явно  не  обрадовался,  так
что она вручила ему одну из мелких монеток,  оставшихся  от  покупок,  и
велела купить себе сидру или эля, если захочет.
   Домой Игрейна вернулась усталая и, без сил рухнув на скамью, оглядела
покупки. Ей не терпелось поскорее приступить к  работе  над  каймой,  да
только придется подождать, пока она  не  вернется  к  своему  маленькому
ткацкому станку. Вот прялка у нее с собой, но для этого  занятия  голова
требовалась ясная, так что Игрейна просто сидела  и  рассматривала  свои
приобретения, пока не вернулся измученный Горлойс.
   Герцог попытался проявить интерес к ее  покупкам,  похвалил  жену  за
бережливость, но Игрейна видела:  мыслями  он  далеко,  хотя  и  одобрил
ленточки для Моргейниных платьев.
   - Ты хорошо сделала, что купила серебряные пряжки, - улыбнулся он.  -
Надо бы тебе еще серебряный гребень и,  пожалуй,  новое  зеркало,  а  то
бронзовое все поцарапано. А старое пусть  достанется  Моргаузе,  она  уж
взрослая.  Завтра  можешь  сходить  приглядеть  себе  что-нибудь,   если
захочешь.
   - Значит, завтра совет соберется снова?
   - Боюсь, что так, и, верно, не в последний раз, но еще  и  еще,  пока
нам не удастся убедить Лота и прочих исполнить волю Амброзия и  признать
Утера королем, - проворчал Горлойс. - Упрямые ослы, все до единого!  Ох,
кабы Амброзий оставил сына! Мы бы все присягнули  ему  на  верность  как
Верховному королю и избрали военного вождя  за  доблесть  на  поле  боя!
Здесь споров бы не возникло, им стал бы Утер, даже Лот это знает. Но Лот
чертовски честолюбив; он спит и видит себя королем, думая  лишь  о  том,
как это здорово - надеть корону и принять от всех нас клятву верности, -
а дальше и не заглядывает! А кое-кто из северян предпочли  бы  видеть  в
королях одного из своих и поддерживают Лота; по  чести  говоря,  сдается
мне, что, если в конце концов изберут Утера, все  северные  владыки,  за
исключением разве что Уриенса, уедут к себе, так никому и не  присягнув.
Но даже ради того, чтобы удержать северян, Лоту я клятвы не  принесу.  Я
доверяю ему ровно настолько, чтобы пнуть в  задницу  слякотным  днем!  -
Горлойс пожал плечами. - Эти занудные разглагольствования не для женских
ушей, Игрейна. Лучше принеси мне хлеба и  холодного  мяса,  будь  добра.
Прошлой ночью я глаз не сомкнул, а умаялся так, точно целый день  провел
в походе, споры - дело утомительное.
   Игрейна собиралась уже возразить - дескать, ей это все  интересно,  -
затем пожала плечами и протестовать не стала. Еще не хватало  унижаться,
выпытывая у мужа новости, точно ребенок, выпрашивающий сказку  на  ночь!
Если придется узнавать о происходящем из уст рыночных сплетников, что ж,
так тому и быть. Нынче вечером  Горлойс  от  усталости  с  ног  валится,
мечтает он только выспаться и ни о чем больше.
   Уже в глубокой ночи Игрейна лежала рядом с мужем, не смыкая  глаз,  и
думала об Утере. Каково это - знать, что  Амброзий  выбрал  в  Верховные
короли именно его, и понимать, что выбор этот  придется  отстаивать,  и,
возможно, мечом? Молодая женщина беспокойно заворочалась: не иначе,  как
мерлин и впрямь наложил на нее чары, иначе отчего ей  никак  не  удается
выбросить Утера из головы? Наконец она задремала, и в  стране  снов  она
опять стояла в том самом яблоневом саду, где говорила с Утером  наяву  и
где утирала ему слезы своим покрывалом. Но во сне Утер схватился за край
ее вуали, притянул молодую женщину ближе  и  припал  к  ее  губам,  и  в
поцелуе  этом  заключалась  неизъяснимая  сладость  -  ничего  подобного
Игрейна  не  испытывала  за  всю  свою  жизнь   с   Горлойсом,   и   она
почувствовала, как уступает поцелую, как все ее тело словно  тает...  Во
сне она заглянула в серые глаза Утера и подумала: "До  сих  пор  я  была
ребенком, вплоть до сего мгновения я понятия не имела, что  значит  быть
женщиной".
   - До сих пор я не знала, что такое любить, -  проговорила  она.  Утер
привлек ее к