спешно  вскочила
на ноги, прежде чем стражник успел ее заметить.
   Внезапно ей совершенно расхотелось делить постель с Кевином. Он будет
ждать ее, но если она так и не появится, Кевину даже в голову не  придет
ее упрекнуть. Моргейна тихо пробралась по коридору в  комнату,  где  она
проживала вместе с незамужними дамами  Гвенвифар,  и  легла  в  кровать,
которую она делила с юной Элейной.
   "Я думала, что Зрение навеки покинуло меня. И все же  Вивиана  пришла
ко мне и протянула мне руку. Значит ли это, что Авалон нуждается во мне?
Или это всего лишь означает, что я, как и Ланселет, схожу с ума?"

Глава 3

   Когда Моргейна проснулась, весь замок уже гудел от праздничного  шума
и суматохи. Пятидесятница. Над крепостным двором  реяли  знамена,  через
ворота в обе стороны тек поток людей,  маршалы  распределяли  участников
турнира.  Весь  Камелот  и  склоны  холма  покрылись   шатрами,   словно
диковинными прекрасными цветами.
   Момент был неподходящим для снов и  видений.  Гвенвифар  прислала  за
Моргейной, чтобы та помогла ей с прической - никто во всем  Камелоте  не
был столь искусен в этом деле, как она, а Моргейна обещала королеве, что
сегодня утром заплетет ей волосы в особые косы из четырех прядей  -  так
обычно она сама заплеталась по большим праздникам.  Расчесывая  чудесные
шелковистые волосы Гвенвифар, Моргейна искоса взглянула  на  кровать,  с
которой только что поднялась ее невестка. Артур уже  оделся  при  помощи
слуг и ушел.
   "Они делили эту постель, - подумала Моргейна, - все  трое:  Ланселет,
Гвенвифар и Артур". Нет, это не было чем-то совсем уж  неслыханным;  она
помнила нечто подобное в волшебной стране, только воспоминания эти  были
смутными. Ланселет страдал,  а  как  ко  всему  этому  относился  Артур,
Моргейна понятия не  имела.  Проворно  заплетая  волосы  Гвенвифар,  она
подумала - а какие чувства испытывает ее невестка? И  внезапно  Моргейну
захлестнули эротические видения, воспоминания о  том  дне  на  Драконьем
острове, когда Артур, проснувшись, обнял ее и привлек к себе,  и  о  той
ночи, когда она лежала в объятиях Ланселета.
   - Ты слишком туго заплетаешь, - пожаловалась Гвенвифар.
   - Извини, - холодно отозвалась Моргейна и заставила  себя  расслабить
руки.
   Артур был тогда совсем еще мальчишкой,  а  она  была  юной  девушкой.
Ланселет.., отдал ли он Гвенвифар то, в чем  отказал  ей,  или  королева
удовольствовалась теми наивными ласками? Как Моргейна ни старалась,  она
не могла отделаться от терзающих ее ненавистных видений. И  все  же  она
продолжала спокойно заплетать косы Гвенвифар.  Лицо  ее  превратилось  в
маску.
   - Теперь это надо закрепить -  подай-ка  мне  серебряную  шпильку,  -
сказала  Моргейна,  завязывая  косы.  Обрадованная  Гвенвифар  принялась
рассматривать себя в бронзовом зеркале, одном из своих сокровищ.
   - Как замечательно получилось! Спасибо тебе большое, милая сестра,  -
сказала королева и, повернувшись, порывисто  обняла  Моргейну.  Моргейна
оцепенела.
   - Не стоит благодарности. На другом это легче делать, чем на себе,  -
отозвалась она. - Погоди-ка, эта шпилька  соскальзывает,  -  и  Моргейна
закрепила ее по новой.
   Гвенвифар сияла - она была так красива! - и Моргейна  обняла  ее,  на
миг прижавшись щекой к щеке королевы. На мгновение  ей  почудилось,  что
достаточно  лишь  прикоснуться  к  этой  красоте,  и  часть   очарования
Гвенвифар перейдет к ней. Затем ей  вспомнилась  исповедь  Ланселета,  и
Моргейна подумала: "Я ничем не лучше его. Я тоже таю  в  душе  странные,
извращенные желания - мне ли над кем-то насмехаться?"
   Она завидовала королеве - та, радостно смеясь, велела Элейне  открыть
сундуки и  подыскать  пару  кубков  в  награду  победителям  состязаний.
Гвенвифар была простой и открытой, и ее никогда не терзали темные мысли;
горести королевы были простыми и незатейливыми, как у  обычной  женщины:
она  опасалась  за  жизнь  и  здоровье  мужа  и  страдала  из-за   своей
бездетности,  -  несмотря  на  действие  талисмана,  никаких   признаков
беременности так и не было видно. "Раз уж один мужчина  никак  не  может
сделать ей ребенка, то, похоже, это и двоим не под силу", - промелькнула
у Моргейны злая мысль.
   - Не пора ли нам спуститься вниз? - улыбаясь, спросила Гвенвифар. - Я
еще не поприветствовала  гостей.  Приехал  король  Уриенс  из  Северного
Уэльса, и с ним его взрослый сын. Не хочешь ли стать  королевой  Уэльса,
Моргейна? Я слыхала, что Уриенс хочет попросить у короля жену  из  числа
его придворных...
   Моргейна рассмеялась.
   - Думаешь, я буду подходящей королевой для него - потому, что вряд ли
подарю ему сына, который стал бы оспаривать право Авалона на трон?
   - Это верно, ты уже старовата для того, чтобы носить первого ребенка,
- сказала Гвенвифар. - Но я все еще надеюсь, что  смогу  подарить  моему
лорду и королю наследника.
   Королева не знала, что у Моргейны есть ребенок - и никогда не  должна
об этом узнать.
   И все же это причиняло Моргейне боль.
   "Артур должен знать, что у него есть сын. Он винит себя в том, что не
может дать Гвенвифар ребенка - -  он  должен  знать  о  сыне,  ради  его
душевного спокойствия. И если окажется, что Гвенвифар так никогда  и  не
родит, тогда, по крайней мере, у короля будет сын. А то, что  он  рожден
от сестры короля, людям  знать  не  обязательно.  Кроме  того,  в  жилах
Гвидиона течет королевская кровь Авалона. И он уже достаточно  взрослый,
чтобы его можно было отправить на Авалон и сделать из него  друида.  Мне
давно уже следовало съездить и взглянуть на него..."
   - Слышите, -  сказала  Элейна,  -  во  дворе  трубят  трубы.  Приехал
какой-то важный гость.  Нам  надо  поспешить.  Сегодня  в  церкви  будут
служить обедню.
   - А Гарета посвятят в рыцари, - сказала Гвенвифар. -  Какая  жалость,
что Лот не дожил до этого дня и не увидит, как его  младший  сын  станет
рыцарем...
   Моргейна пожала плечами.
   - Он не очень-то был бы рад  обществу  Артура,  как  и  Артур  -  его
обществу.
   Итак,  подумала  Моргейна,  подопечный  Ланселета  станет  одним   из
соратников. Но тут ей вспомнилось, что Ланселет рассказывал о ритуальном
бдении перед посвящением в рыцари - об этой насмешке над таинствами.
   "Не следует ли мне поговорить с Артуром о его долге перед Авалоном? В
битве при горе Бадон он сражался под знаменем с образом Девы. Он  отверг
драконье знамя. И вот теперь он переделал одно из величайших таинств  на
потребу   христианским   священникам.   Мне   нужно   посоветоваться   с
Талиесином..."
   - Нам пора идти, - сказала Гвенвифар, надевая пояс с прикрепленной  к
нему сумкой и связкой ключей. С этой прической, в своем  темно-оранжевом
платье королева выглядела прекрасно и величественно. Элейна облачилась в
темно-зеленое, а Моргейна надела красное платье. Они спустились  вниз  и
остановились перед входом в церковь. Гавейн поприветствовал  Моргейну  и
поклонился королеве. Моргейна заметила у него за спиной смутно знакомого
человека и слегка нахмурилась, пытаясь вспомнить, где  же  видела  этого
рыцаря - высокого, дюжего, бородатого,  светловолосого,  словно  норманн
или сакс. Затем она вспомнила - это был  приемный  брат  Балана,  Балин.
Моргейна холодно поклонилась ему. Балин был узколобым дураком, и то, что
он был связан священными  узами  названого  родства  с  Вивианой,  самой
близкой и самой любимой ее родственницей, дела не меняло.
   - Приветствую тебя, сэр Балин.
   Балин смерил Моргейну недобрым взглядом - не слишком злым, но  вполне
достаточным, чтоб она  вспомнила  о  его  манерах.  Рыцарь  был  одет  в
потрепанное сюрко; очевидно, он проделал долгий  путь  и  не  успел  еще
переодеться и привести себя в порядок.
   - Ты собралась к обедне, леди Моргейна? Неужто  ты  отвергла  демонов
Авалона, покинула это дурное место и приняла Христа,  нашего  Господа  и
Спасителя?
   Моргейна сочла подобный вопрос оскорбительным, но не  стала  говорить
об этом вслух. Вместо этого, улыбнувшись, она произнесла:
   - Я собираюсь к обедне, чтобы посмотреть, как  нашего  родича  Гарета
посвятят в рыцари.
   Как она  и  надеялась,  это  замечание  придало  мыслям  Балина  иное
направление.
   - А, младший брат Гавейна! Мы с Баланом знаем его похуже, чем прочих,
- сказал он. - Трудно поверить, что он уже мужчина. Мне он все  помнится
тем малышом, который в день свадьбы Артура напугал  лошадей  и  едва  не
погубил Галахада.
   Моргейна не сразу вспомнила,  что  это  -  настоящее  имя  Ланселета.
Конечно же, благочестивый Балин не снисходил до того, чтобы называть его
как-либо иначе. Балин поклонился Моргейне и вошел  в  церковь.  Моргейна
проводила его сердитым взглядом. Лицо рыцаря горело фанатичной верой,  и
Моргейна  порадовалась,  что  здесь  нет  Вивианы.  Впрочем,  оба   сына
Владычицы - Ланселет и Балан - здесь присутствовали и,  конечно  же,  не
допустили бы никаких серьезных неприятностей.
   Церковь была украшена  цветами,  да  и  гости,  сверкая  праздничными
одеждами, тоже походили на пышные соцветия. Гарет был  облачен  в  белое
льняное  одеяние;  рядом  с  ним,  преклонив  колени,  стоял  одетый   в
темно-красное  Ланселет,  прекрасный  и   серьезный.   Светловолосый   и
темноволосый, белый и темно-красный, подумалось Моргейне, но сразу вслед
за этим ей  в  голову  пришло  другое  сравнение:  Гарет,  счастливый  и
невинный, в нетерпении ожидал посвящения, а  Ланселет  был  печальным  и
измученным.  И  все  же,  когда  он  стоял  рядом  с  Гаретом  и  слушал
священника, читающего повествование о  дне  Пятидесятницы,  он  выглядел
спокойным и ничуть не походил на того истерзанного сомнениями  человека,
что лишь вчера изливал перед Моргейной душу.
   - , при наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушны вместе.
И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного  ветра,  и
наполнил весь дом, где они находились. И явились и разделяющиеся  языки,
как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились  все
Духа святого и начали говорить  на  разных  языках,  как  Дух  давал  им
провещевать. В Иерусалиме же находились иудеи, люди набожные, из всякого
народа под небесами. Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел  в
смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием. И все  изумлялись
и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли  галилеяне?  Как
же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились?  Парфяне  и
мидяне и эламиты, и жители Месопотамии,  Иудеи  и  Каппадокии,  Понта  и
Азии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии,  и  пришедшие  из  Рима,
иудеи и  прозелиты,  критяне  и  Аравитяне,  слышим  их  нашими  языками
говорящих о великих делах Божьих? И изумлялись все и недоумевая говорили
друг другу: что это значит? А иные  насмехаясь  говорили:  они  напились
сладкого молодого  вина.  Тогда  апостол  Петр  возвысил  голос  свой  и
возгласил им: мужи Иудейские  и  все,  живущие  в  Иерусалиме!  Внимайте
словам моим: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня; но
это есть предреченное пророком Иоилем: "И будут в последние дни, говорит
Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут  пророчествовать  сыны
ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут видеть  видения,  и  старцы  ваши
сновидениями вразумляемы будут".
   Моргейна, тихо опустившись на колени, подумала: "Да ведь их  посетило
Зрение, а они этого не поняли. Или не захотели понять; для них это  было
лишь доказательством того, что их бог более велик, чем все прочие боги".
   Священник завел речь о последних днях мира и  о  том,  как  Бог  даст
людям  способность  прозревать  видения  и   пророчествовать.   Моргейна
удивилась: неужто христиане не знают, насколько распространены эти дары?
Ими  может  овладеть  всякий,  если  только  докажет,  что  в  состоянии
использовать их надлежащим образом.  Но  не  следует  пытаться  поразить
простонародье всякими дурацкими чудесами! Друиды используют  свои  силы,
чтобы творить добро, и делают это тихо, не собирая вокруг себя толпы!
   Когда верующие начали по одному подходить  к  алтарной  ограде,  дабы
причаститься хлебом и вином, Моргейна, покачав головой, отступила назад,
хотя Гвенвифар и  попыталась  подтолкнуть  ее  к  алтарю;  она  не  была
христианкой и не собиралась ею притворяться.
   Потом Моргейна, выйдя  из  церкви,  стала  наблюдать  за  церемонией.
Ланселет достал из ножен меч и коснулся им Гарета, а затем  отчетливо  и
торжественно произнес своим сильным, красивым голосом:
   - Встань же, Гарет, соратник Артура, брат тех,  кто  собрался  здесь,
брат каждого рыцаря,  что  входит  в  это  братство.  Отныне  ты  должен
защищать твоего короля и жить в мире со всеми рыцарями  Артура  и  всеми
мирными людьми; тебе надлежит всегда воевать со злом и защищать тех, кто
нуждается в защите.
   Моргейне вспомнилось, как Артур получил Эскалибур из  рук  Владычицы.
Она взглянула на короля: интересно, не  посетило  ли  его  то  же  самое
воспоминание? Не затем ли он ввел этот торжественный обет  и  церемонию,
чтобы юношам, становящимся  его  рыцарями,  было  потом  что  вспомнить?
Возможно, эта его затея, несмотря ни на что, все-таки не была  насмешкой
над таинствами. Возможно, он старался,  как  мог,  сохранить  и  сберечь
их.., но в таком случае, зачем же было проводить эту церемонию в церкви?
Не настанет ли день, когда Артур откажется принимать к себе тех, кто  не
исповедует христианство? Во время службы Гарет и Ланселет, его  кузен  и
воспреемник, получили причастие первыми, даже прежде короля.  Не  станет
ли это посвящение в рыцари еще одним христианским ритуалом? Ланселет  не
имел права это делать; его не готовили к  тому,  чтобы  проводить  через
таинства других. Так что  же  это:  осквернение  или  искренняя  попытка
привнести священные таинства в сердца и души всего  двора?  Моргейна  не
могла ответить на этот вопрос.
   После службы, перед началом состязаний, Моргейна  подошла  поздравить
Гарета и вручить ему подарок, красивый кожаный пояс,  на  котором  можно
было носить меч и кинжал. Гарет наклонился и поцеловал ее.
   - Ах, малыш, как же ты вырос! Наверное, твоя мать тебя и не узнает!
   - Такое случается со всяким, милая  кузина,  -  отозвался,  улыбаясь,
Гарет. - Боюсь, ты тоже сейчас не узнала бы своего сына!
   Затем Гарета окружили другие рыцари и принялись, толпясь, поздравлять
его. Артур обнял юношу и что-то сказал; от  его  слов  на  светлой  коже
Гарета проступил румянец.
   Моргейна поймала обращенный на нее пристальный взгляд Гвенвифар.
   - Моргейна.., что это такое сказал Гарет.., твой сын?
   - Если я никогда не говорила тебе  об  этом,  невестка,  то  лишь  из
уважения к твоей религии, - отрезала Моргейна. - Да, я родила  сына  для
Богини, от обрядов, что проводятся в Белтайн. Он воспитывался при  дворе
Лота; я не видела мальчика с тех самых пор, как  отняла  его  от  груди.
Довольна ли ты? Или желаешь открыть мою тайну всем?
   - Нет-нет, - побледнев, отозвалась  Гвенвифар.  -  Что  за  печальная
участь - быть разлученной со своим ребенком! Прости меня, Моргейна. Я не
стану ничего рассказывать даже Артуру - он ведь тоже христианин,  и  эта
новость может его неприятно поразить.
   "Ты даже не представляешь,  насколько  она  может  его  поразить",  -
мрачно подумала Моргейна. Сердце ее бешено забилось. Можно ли положиться
на Гвенвифар? Сохранит ли она  ее  тайну?  Слишком  много  стало  людей,
которым она известна!
   Пропели  трубы,  возвещая  начало  состязаний;  Артур  согласился  не
участвовать в турнире, поскольку никто из  рыцарей  не  желал  сражаться
против своего короля, но одну  из  сторон  в  общей  схватке  возглавлял
Ланселет - он выступал как  поборник  Артура,  а  ко  второй  по  жребию
присоединился Уриенс,  король  Северного  Уэльса,  уже  не  молодой,  но
по-прежнему сильный и мускулистый. Рядом с  ним  ехал  его  второй  сын,
Акколон.  Когда  Акколон  натягивал  перчатки,  запястья  его   на   миг
обнажились, и Моргейна заметила, что их обвивают  синие  вытатуированные
змеи. Он прошел посвящение на Драконьем острове!
   Гвенвифар, конечно, пошутила, когда  предложила  ей  выйти  замуж  за
старика Уриенса. А вот молодой Акколон - это, пожалуй, то, что надо.  Он
был самым красивым из участников турнира - за  исключением  одного  лишь
Ланселета.  Моргейна  поймала  себя  на  том,  что  восхищается  молодым
рыцарем.  Как  же  искусно  он  владеет  оружием!  Проворный  и   хорошо
сложенный,  Акколон  двигался  с  непринужденной   легкостью   человека,
любящего подобные забавы и упражнявшегося с оружием  с  самого  детства.
Рано или поздно, но настанет час, когда Артур пожелает устроить ее брак.
Если он предложит ей Акколона, скажет ли она "нет"?
   Некоторое  время  спустя  Моргейна  мало-помалу  начала  отвлекаться.
Большинство дам  давно  уже  утратили  интерес  к  состязанию  и  теперь
сплетничали о всяческих доблестных подвигах,  о  которых  им  доводилось
слыхать. Некоторые, сидя в занавешенных  ложах,  играли  в  кости.  Лишь
немногие с воодушевлением следили за ходом  битвы  и  делали  ставки  на
своих мужей, или  братьев,  или  возлюбленных,  ставя  в  заклад  ленты,
заколки или мелкие монеты.
   - Да какой смысл биться об заклад? - с  досадой  произнесла  одна  из
дам. -  Все  равно  всем  известно,  что  победит  Ланселет.  Он  всегда
побеждает.
   - Ты что же, хочешь  сказать,  что  он  добивается  победы  нечестным
путем? - негодующе спросила Элейна.
   - Вовсе нет, - отозвалась дама. - Но ему следовало бы воздержаться от
подобных состязаний - ведь против него не может выстоять никто.
   Моргейна рассмеялась.
   - Я видала, как молодой Гарет, брат Гавейна, вывалял его в  грязи,  -
сказала она, - и Ланселет нимало на то не обиделся. Но если  ты  желаешь
спорить, я предлагаю поспорить на красную шелковую  ленту,  что  Акколон
завоюет приз и одолеет даже Ланселета.
   - Идет! - согласилась женщина. Моргейна поднялась со своего места.
   -  Я  не  люблю  смотреть,  как  мужчины  дубасят  друг  друга   ради
развлечения. Все это тянется так долго, что мне наскучил даже сам шум.
   Она обратилась к Гвенвифар:
   - Сестра, ты не возражаешь, если я вернусь в замок и проверю, все  ли
готово к пиру?
   Гвенвифар кивнула, и Моргейна, проскользнув за креслами,  отправилась
обратно  на  главный  двор.  Ворота  были  открыты;  их  охраняло  всего
несколько рыцарей,  не  пожелавших  принять  участие  в  общей  схватке.
Моргейна уже совсем собралась было уйти в замок; она сама не знала,  что
за чутье заставило ее вернуться к воротам, и почему ее взгляд  приковали
два приближающихся всадника, - какие-то  гости,  припоздавшие  к  началу
праздника.  Но  когда  они  подъехали  ближе,  Моргейну  пробрал   озноб
предчувствия, и,  когда  всадники  въехали  в  ворота,  она,  всхлипнув,
бросилась к ним.
   - Вивиана! - крикнула она.  Ей  хотелось  обнять  приемную  мать,  но
Моргейна оробела; вместо этого она опустилась на колени, прямо в пыль, и
склонила голову.
   Послышался  знакомый  мягкий  голос  -  он  ни  капли  не  изменился,
оставшись все таким  же,  каким  звучал  в  видениях  Моргейны.  Вивиана
ласково произнесла:
   - Моргейна, милое мое дитя, неужто это и вправду ты! Как мне все  эти
годы хотелось увидеть тебя! Ну вставай же, милая - тебе вовсе  не  нужно
становиться передо мною на колени.
   Моргейна подняла голову; но ее била такая дрожь, что она не  в  силах
была встать. Вивиана - ее лицо скрывала серая  вуаль  -  склонилась  над
ней; она протянула руку, и Моргейна поцеловала эту руку, а затем Вивиана
подняла ее и заключила в объятия.
   - Милая моя, все это  было  так  давно...  -  сказала  она.  Моргейна
отчаянно старалась сдержать слезы, но у нее ничего не получалось.
   - Я так беспокоилась о тебе, - сказала Вивиана, крепко взяв  Моргейну
за руку. Они двинулись ко входу в замок. - Время от времени  я  пыталась
увидеть тебя, хотя бы в зеркале. Но я уже немолод