с
тех самых пор, как тебе на глаза впервые попался Утер, распутная шлюха!
   - Да как ты  смеешь!  -  негодующе  задохнулась  Игрейна  и,  схватив
серебряное зеркало, Горлойсов подарок, швырнула  им  в  голову  мужа.  -
Возьми назад свои слова, или, клянусь, я брошусь в реку, прежде  чем  ты
еще раз ко мне притронешься! Ты лжешь и сам знаешь, что лжешь!
   Горлойс пригнулся, зеркало ударилось в стену. Игрейна сорвала с  себя
янтарное ожерелье - тоже подаренное мужем не  далее  как  на  днях  -  и
бросила его вслед за зеркалом. Торопливо стянула с  себя  дорогое  новое
платье и, скомкав, кинула мужу в голову.
   - Да как ты смеешь называть меня так, ты, осыпавший  меня  подарками,
точно я - из числа этих ваших армейских  девок  и  содержанок?  Если  ты
считаешь меня шлюхой, где же подарки от моих любовников? Все, что у меня
есть, подарил мне мой муж, этот  шлюхин  сын,  сквернослов  и  похабник,
пытаясь купить мое благоволение для утоления собственной похоти,  потому
что священники превратили его в полуевнуха!  Отныне  и  впредь  я  стану
носить лишь то, что соткут мои пальцы, лишь бы не твои дрянные  подарки,
ты, подлец, чьи губы и мысли столь же  мерзостны,  как  и  твои  гнусные
поцелуи!
   - А ну, замолчи, злонравная ведьма! - заорал Горлойс и ударил ее  так
сильно, что молодая женщина  рухнула  на  пол.  -  А  теперь  вставай  и
прикройся пристойно, как подобает доброй христианке, а не срывай с  себя
одежды, так что я с ума схожу, на тебя глядя! Уж не так ли ты соблазнила
моего короля и залучила его в свои объятия?
   Игрейна с трудом поднялась  на  ноги,  отшвырнула  изорванное  платье
подальше и накинулась на мужа, колотя его по лицу. Горлойс  схватил  ее,
пытаясь обездвижить, смял в объятиях. Природа не обделила Игрейну силой,
но Горлойс был мужчина крупный и притом воин, и спустя  мгновение-другое
она перестала бороться, понимая, что все бесполезно.
   - Я отучу тебя заглядываться на чужих мужчин при законном-то муже!  -
шепнул Горлойс, толкая ее к кровати.
   Игрейна презрительно запрокинула голову.
   - Ты думаешь, я когда-либо взгляну на тебя иначе, чем  с  омерзением,
точно на гада ползучего? О да, ты  можешь  затащить  меня  в  постель  и
навязать мне свою волю,  ваше  христианское  благочестие  позволяет  вам
насиловать собственных жен! Мне дела нет до твоих слов, Горлойс,  ибо  в
сердце своем я знаю, что ни в чем не повинна. Вплоть до сего мгновения я
мучилась угрызениями совести, думая, что, возможно,  чары  или  заклятия
заставили меня полюбить Утера. А теперь я жалею о том,  что  не  сделала
того, о чем он меня молил,  хотя  бы  потому,  что  ты  столь  же  готов
поверить в ложь о моей вине, как и в правду о моей невиновности, и в  то
время, как я ревностно блюла свое достоинство и твое тоже, ты нимало  не
сомневался, что я брошу свою честь на ветер!
   В голосе ее звучало  такое  презрение,  что  Горлойс  уронил  руки  и
воззрился на жену.
   - Ты правду говоришь, Игрейна? - глухо произнес он. - Ты в самом деле
ни в чем дурном не повинна?
   - По-твоему, я унижусь до лжи? Стану лгать - тебе?!
   - Игрейна, Игрейна, - смиренно произнес он.  -  Я  хорошо  знаю,  что
слишком стар для тебя, что тебя отдали мне против твоей воли и любви  ты
ко мне не питала, но мне казалось, что, может статься,  за  эти  дни  ты
стала обо мне думать чуть лучше, а когда я увидел тебя плачущей рядом  с
Утером... - Голос его прервался. - Я вынести не мог, что ты смотришь так
на этого  похотливого  мерзавца,  а  на  меня  -  лишь  с  покорством  и
смирением, прости меня, прости, умоляю - если я  и  впрямь  был  к  тебе
несправедлив...
   - Ты был ко мне несправедлив, - ледяным тоном подтвердила Игрейна,  -
и ты хорошо делаешь, что просишь у меня прощения, каковое  ты,  впрочем,
получишь не раньше,  чем  преисподняя  вознесется  к  Небесам,  а  землю
поглотит западный океан! Лучше ступай и помирись с Утером  -  или  ты  и
вправду надеешься выстоять против гнева короля  Британии?  Или  в  итоге
итогов ты станешь покупать его милость, как пытался купить мою?
   - Замолчи! - яростно выкрикнул Горлойс. Лицо его пылало. Он  унизился
перед женой, и Игрейна знала: за это он ее тоже никогда  не  простит.  -
Прикройся!
   Молодая женщина осознала, что все еще нага до пояса.  Она  подошла  к
кровати, где лежало ее старое платье, неспешно натянула его через голову
и принялась  завязывать  шнуровку.  Горлойс  подобрал  с  пола  янтарное
ожерелье и серебряное зеркало и протянул их  жене,  но  та  отвернулась,
словно не видя. Спустя какое-то время он  положил  подарки  на  кровать.
Игрейна на них и не взглянула.
   Мгновение он смотрел на жену, затем толкнул дверь и вышел.
   Оставшись одна, Игрейна принялась укладывать вещи в седельные  вьюки.
Она сама не  знала,  что  собирается  делать:  может,  стоило  бы  пойти
отыскать мерлина и обо всем ему рассказать.  Кто,  как  не  он,  положил
начало всей этой цепочке событий, что в итоге  привела  к  бурной  ссоре
между нею и Горлойсом. По крайней мере Игрейна  поняла,  что  не  сможет
больше жить под крышей Горлойса в спокойствии и  довольстве.  Сердце  ее
сжалось от боли: они обвенчаны по  римскому  закону,  согласно  которому
Горлойс обладает абсолютной властью над их дочерью, Моргейной.  Придется
Игрейне какое-то время притворяться,  пока  она  не  сможет  переправить
Моргейну в безопасное место! Например, удастся отослать ее на воспитание
к Вивиане, на Священный остров.
   Драгоценности,  подаренные  Горлойсом,  Игрейна  оставила  лежать  на
кровати,  уложив  лишь  платья,  сотканные  ее  собственными  руками   в
Тинтагеле, а из украшений - только лунный камень Вивианы. Позже  Игрейна
осознала, что именно это мгновение-другое промедления стоили ей бегства:
пока она выкладывала на постель  мужнины  подарки,  отбирая  собственные
вещи, Горлойс возвратился в комнату. Он быстро скользнул взглядом по  ее
запакованным тюкам и коротко кивнул.
   - Хорошо, - промолвил он, - ты уже собралась. Мы выезжаем до заката.
   - О чем ты, Горлойс?
   - О том, что я швырнул мою клятву Утеру в лицо и сказал ему  все  то,
что следовало сказать сразу. Отныне мы враги. Я  еду  заняться  обороной
запада против саксов и  ирландцев,  ежели  они  туда  сунутся,  а  Утера
предупредил, что, если он попытается ввести войска в мою землю, я повешу
его на первом же дереве, как негодяя и  вора,  каким  он  в  сущности  и
является.
   Игрейна глядела на мужа во все глаза.
   - Ты, никак, рассудком помутился, о супруг мой, - наконец проговорила
она. - Жителям Корнуолла самим ни за что не удержать западный край, если
саксы придут большим числом. Амброзий это знал, знает об этом и  мерлин,
даже я это знаю, Господь мне в помощь, при том, что мой удел - хозяйство
да дом! Или в одно-единственное мгновение безумия ты разрушишь все, ради
чего Амброзий жил, ради чего боролся  последние  годы,  -  и  все  из-за
вздорной ссоры с Утером на почве собственной одержимой ревности?
   - Скора ты защищать Утера!
   - Да я бы и  саксонского  вождя  пожалела,  потеряй  он  своих  самых
мужественных сторонников в распре, для которой и причины-то нет! Во  имя
Господа, Горлойс, - ради наших с тобою жизней и жизни твоих  людей,  что
ждут от тебя помощи перед лицом саксонской угрозы, - умоляю тебя уладить
ссору с Утером и не разрушать союза! Лот уже уехал, если  уедешь  и  ты,
под знамена на защиту Британии встанут лишь союзные войска да  несколько
владетелей победнее! - Молодая женщина в отчаянии  покачала  головой.  -
Лучше бы я бросилась с утеса в Тинтагеле, вместо того чтобы  отправиться
в Лондиниум! Я принесу любую клятву, какую потребуешь, в том что я  даже
губ Утера Пендрагона не касалась! Или из-за женщины  ты  погубишь  союз,
ради которого умер Амброзий?
   Горлойс сердито нахмурился.
   - Даже если бы Утер и не поглядел в твою  сторону,  госпожа  моя,  по
чести говоря, мне не следовало бы  присягать  бесстыдному  распутнику  и
столь дурному христианину. Лоту я не доверяю, но теперь вижу, что  Утеру
верить и вовсе нельзя. Надо было мне  с  самого  начала  прислушаться  к
голосу совести, надо было сразу отказаться его поддерживать.  Увяжи  мою
одежду во второй тюк. За лошадьми и дружиной я уже послал.
   В лице его читалась неумолимая решимость. Игрейна знала:  запротестуй
она - и Горлойс вновь пустит в ход кулаки. Молча,  кипя  от  гнева,  она
повиновалась. Вот теперь она в ловушке и убежать  не  может  -  даже  на
Священный остров, под защиту сестры, - не может, пока Горлойс  держит  в
Тинтагеле ее дочь.
   Она еще укладывала в тюки  свернутые  юбки  и  туники,  когда  ударил
набатный колокол.
   - Оставайся здесь! - коротко бросил Горлойс и выбежал из дома.
   Вне себя от гнева, Игрейна бросилась за ним. Путь ей преградил  дюжий
здоровяк из  числа  Горлойсовых  людей  -  прежде  она  его  не  видела.
Дружинник загородил пикой дверь, не выпуская молодую женщину  за  порог.
Изъяснялся он на таком  жутком  корнуольском  диалекте,  что  Игрейна  с
трудом разбирала слова: она поняла лишь,  что  по  приказу  герцога  его
госпожу должно уберечь от опасности и из дома не  выпускать,  вот  затем
он, стражник, здесь и поставлен.
   Вступать в драку со стражником было ниже ее достоинства; кроме  того,
что-то подсказывало Игрейне, что дружинник просто-напросто  скрутит  ее,
точно мешок с мукой. В конце концов она вздохнула  и  вернулась  в  дом,
заканчивать сборы. С улицы доносились крики, гомон, топот бегущих ног, в
церкви неподалеку вовсю  звонили  колокола,  хотя  для  службы  час  был
неурочный. Один раз послышался звон мечей, и  женщина  подумала,  уж  не
саксы ли заняли город и рыщут по улицам: воистину,  отличное  время  для
нападения, когда Амброзиевы вожди того и гляди между собою  передерутся!
Ну что ж, это решило бы одну из ее проблем, но что  будет  с  Моргейной,
которая останется в Тинтагеле одна-одинешенька?
   День понемногу клонился к вечеру, ближе к ночи Игрейну охватил страх.
Может, саксы и впрямь у  ворот  города;  может,  Утер  и  Горлойс  снова
сцепились и теперь один из них мертв? Когда  наконец  Горлойс  распахнул
дверь в комнату, при виде него Игрейна  почти  обрадовалась.  Искаженное
лицо его дышало отчуждением, челюсти стиснуты, он  коротко  обратился  к
Игрейне - и слова эти не оставляли места надежде:
   - Мы выступаем с наступлением темноты.  Ты  удержишься  в  седле  или
поручить кому-нибудь из моих людей усадить тебя на седельную подушку?  У
нас нет времени, шагом из-за тебя никто не поедет.
   Игрейна  с  трудом  удерживалась,  чтобы  не  забросать  его  тысячей
вопросов, но молодой женщине  страх  как  не  хотелось  доставлять  мужу
удовольствие от сознания того, что ей не все равно.
   - Пока у тебя есть силы скакать верхом, муж мой, я в седле усижу.
   - Так смотри, потом не жалуйся; мы поскачем почти без остановок,  так
что передумать ты не сможешь. Надень  самый  теплый  плащ,  ночью  ехать
холодно, а с моря ползет туман.
   Игрейна собрала волосы в пучок на макушке и  набросила  плотный  плащ
поверх туники и штанов, что всегда надевала для поездок верхом.  Горлойс
подсадил ее на лошадь. Улицы запрудили темные фигуры воинов  с  длинными
копьями. Горлойс тихо  сказал  что-то  одному  из  предводителей,  затем
вернулся назад и вскочил в седло, с дюжину конников и  солдат  ехали  за
Горлойсом и Игрейной в головной части отряда. Горлойс сам  взял  поводья
ее коня и, сердито дернув головой, приказал:
   - Вперед.
   Игрейна плохо представляла себе, где находится,  она  молча  ехала  в
сгущающихся сумерках туда, куда вел Горлойс. Где-то вдали на  фоне  неба
полыхал алый отсвет, но молодая женщина понятия не  имела,  бивачный  ли
это костер, или пылает  охваченный  пламенем  дом,  или  просто-напросто
костры бродячих торговцев, разбивших лагерь посреди ярмарки. Она  так  и
не запомнила дороги через лабиринт улиц и жмущихся друг к  другу  домов,
но, когда на  пути  у  них  струйками  растекся  густой  туман,  Игрейна
предположила, что они спускаются к берегу реки; а вскорости послышался и
скрип ворота, посредством которого управлялись  тяжелые  дощатые  паромы
переправы.
   Один из Горлойсовых  людей,  спешившись,  завел  на  паром  ее  коня,
Горлойс въехал  рядом  с  нею.  Кое-кто  пустил  коней  вплавь.  Игрейна
осознала, что, должно быть, час очень поздний: в это время года  темнеет
не скоро, а ездить по ночам - дело неслыханное. И тут с берега  раздался
крик:
   - Они уходят! Уходят! Сперва Лот, а теперь лорд  Корнуольский,  и  мы
остались без защиты!
   - Все солдаты покидают город! Что  же  нам  делать,  когда  на  южном
побережье высадятся саксы?
   - Трусы! - заорал кто-то с  берега,  едва  паром  с  громким  скрипом
отчалил от пристани. - Трусы, удираете, а страна-то горит!
   Из темноты со свистом вылетел камень - и ударил одному  из  воинов  в
кожаный  нагрудник.  Дружинник  выругался,  но  Горлойс  резким  шепотом
одернул ослушника,  и  тот,  заворчав,  умолк.  С  берега  долетело  еще
несколько оскорбительных выкриков и пара-тройка камней, но  очень  скоро
паром оказался за пределами  досягаемости.  Со  временем  глаза  Игрейны
привыкли к темноте, теперь она вполне различала лицо Горлойса, бледное и
неподвижное, точно у мраморной  статуи.  За  всю  ночь  он  ни  разу  не
заговорил с женой, хотя скакали они до самого  рассвета  и,  даже  когда
позади  них  заалела  промозглая  заря,  одевая  мир  кармазинно-красным
туманом, остановились  лишь  ненадолго,  дать  отдых  лошадям  и  людям.
Горлойс расстелил  для  Игрейны  плащ,  чтобы  прилегла  хоть  на  самую
малость, принес ей сухарей, сыра и чашу с вином - солдатский паек, -  но
так и не сказал ни слова.  После  долгой  скачки  молодая  женщина  была
совершенно измучена, в голове у нее все  перемешалось,  она  знала,  что
Горлойс поссорился с Утером и увел своих людей - но не больше.  Отпустил
ли их Утер, нимало не  протестуя?  В  конце  концов,  ведь  Лоту  уехать
позволили.
   Немного передохнув, Горлойс вновь  привел  лошадей  и  собирался  уже
подсадить жену в седло, но тут Игрейна взбунтовалась:
   - Я дальше не поеду, пока ты не  объяснишь  мне,  куда  мы  скачем  и
почему! - Молодая женщина бесстрашно глядела на  мужа,  голос,  впрочем,
она понизила, не желая опозорить Горлойса перед его дружиной.  -  Отчего
мы тайно бежим из Лондиниума, точно воры в ночи? Изволь рассказать  мне,
что происходит, или тебе придется привязать меня к коню и так тащить  до
самого Корнуолла, с визгом и криками!
   -  А  ты  думаешь,  при  необходимости  меня  что-то   остановит?   -
осведомился Горлойс. - Не пытайся мне противоречить, ты,  из-за  кого  я
отрекся от прошлого - а ведь всю жизнь  я  поступал  по  чести  и  свято
соблюдал клятвы - и предал память моего короля!
   - Да как ты только смеешь винить за это меня?! - обрушилась  на  мужа
Игрейна. - Не из-за меня  ты  так  поступил,  но  из-за  своей  безумной
ревности! Я не повинна ни в одном из грехов, что  приписывает  мне  твое
порочное воображение...
   - Замолчи! Вот и Утер тоже клялся, что ни в чем дурном ты не повинна.
Но ты - женщина, и ты, как мне думается,  наложила  на  него  чары...  я
пошел к Утеру, надеясь уладить нашу ссору, и знаешь, что  предложил  мне
распутный мерзавец? Потребовал, чтобы я развелся с тобой  и  отдал  тебя
ему!
   Глаза Игрейны расширились.
   - Если ты так дурно обо мне думаешь, если считаешь меня прелюбодейкой
и ведьмой и приписываешь мне то и это,  так  почему  ты  не  обрадовался
возможности избавиться от меня так просто?
   В груди у нее вновь вскипела ярость: даже Утер видит в  ней  женщину,
которую можно передавать из рук в руки, не  спросивши  ее  согласия;  он
отправился к Горлойсу и потребовал уступить ему  немилую  супругу  точно
так же, как сам Горлойс некогда выпросил ее у Владычицы Авалона! Она  им
что, лошадь, выставленная на продажу на весенней  ярмарке?  Некая  часть
сознания Игрейны трепетала от тайной радости:  она  нужна  Утеру,  нужна
настолько, что он готов поссориться с Горлойсом и настроить против  себя
союзников, затеяв распрю из-за  женщины!  А  другая  часть  ее  существа
кипела от ярости. Почему Утер не попросил ее - ее саму! - отказаться  от
Горлойса и прийти к нему по доброй воле?
   А Горлойс между тем воспринял ее вопрос со всей серьезностью.
   -  Ты  поклялась  мне,  что  не  нарушала  супружеской  верности.   А
христианину не дозволяется отсылать от себя жену, кроме как  по  причине
прелюбодейства.
   Во власти досады и внезапно накатившего раскаяния Игрейна промолчала.
Благодарности к мужу она не испытывала, но по  крайней  мере  он  к  ней
прислушался. Однако ж ей тут же пришло в  голову,  что  причина  тому  -
главным образом его гордыня; даже если  Горлойс  считает,  что  она  ему
изменила,  он  постарается  скрыть  от  дружинников,  что  молодая  жена
предпочла  ему  другого.  Пожалуй,   он   даже   скорее   посмотрит   на
прелюбодеяние сквозь пальцы, нежели позволит своим людям думать, что  он
не в состоянии заручиться верностью жены.
   - Горлойс, - проговорила она, но тот жестом заставил ее умолкнуть.
   - Довольно. Еще не  хватало  с  тобой  препираться.  Вот  вернемся  в
Тинтагель - и со временем ты выбросишь из головы  эту  прихоть.  Что  до
Пендрагона, ему будет чем заняться, воюя на Саксонском берегу. Если он и
ослепил тебя, так что ж: ты молода, и ты - женщина и мира  мужчин  почти
не знаешь. Я больше ни словом не упрекну тебя, а  спустя  год-другой  ты
родишь сына, а об этом распутнике, задевшем твое воображение, уже  и  не
вспомнишь.
   Не говоря ни слова, Игрейна позволила мужу подсадить себя в седло. Он
упрямо верит в то, во что верит; и никакими доводами не пробить  ей  эту
железную преграду. Однако же мысли ее упрямо возвращались  к  тому,  что
говорили Вивиана и мерлин: ее судьба  связана  с  судьбою  Утера.  После
своего сна Игрейна и сама в это поверила: она знала, почему они с Утером
вместе вернулись в мир. И уже почти смирилась с  тем,  что  такова  воля
Богов. И, однако ж, вот она уезжает  из  Лондиниума  с  Горлойсом,  союз
распался,  а  Горлойс,  по  всей  видимости,  твердо   вознамерился   не
допустить, чтобы Утер еще хоть раз с нею увиделся. Безусловно, при  том,
что на Саксонском берегу начнется война, Утеру некогда будет  ездить  на
край света в Тинтагель, и даже если бы он и выкроил время, так  в  замок
ему ни за что не попасть: несколько воинов могут оборонять  крепость  до
бесконечности, покуда небо на землю не упадет. Горлойс поселит ее там, и
там она благополучно состарится, запертая между унылых  стен,  бездонных
расселин и скалистых утесов. Игрейна закрылась плащом - и разрыдалась.
   Ей не суждено вновь увидеть Утера. Все замыслы мерлина пошли  прахом,
она накрепко привязана к ненавистному ей старику - теперь Игрейна знала,
что ненавидит мужа, прежде она не позволяла себе  подобные  мысли,  -  а
тот, кого она любит, не придумал ничего лучше, как  попытаться  угрозами
принудить  гордеца  Горлойса  уступить  жену  по  доброй  воле!   Позже,
вспоминая это бесконечное путешествие, Игрейна полагала, что  проплакала
всю дорогу, не унимая слез ни днем  ни  ночью,  пока  отряд  ехал  через
болота и холмы Корнуолла.
   На вторую ночь разбили лагерь  и  поставили  шатры,  чтобы  отдохнуть
толком. Игрейна порадовалась горячей пише и возможности  поспать  не  на
открытом воздухе, хотя и знала, что тяжкой повинности разделять  ложе  с
Горлойсом ей не  избежать.  Даже  кричать  и  бороться  она  не  сможет,
ночевать им предстоит в шатре, окруженном кольцом  солдат.  Она  замужем
вот уже четыре года,  ни  одна  живая  душа  не  поверит  в  историю  об
изнасиловании. Да и сил для сопротивления у нее недостанет, кроме  того,
вульгарная драка - это ниже ее  достоинства.  Игрейна  стиснула  зубы  и
решилась смириться с неизбежным: ох, если бы у нее был  амулет  из  тех,
что якобы защищают прислужниц Богини! Когда те  ложатся  с