аходились время и досуг постигать эти искусства, тем  более  в  смутные
дни войны, однако ж друиды обычно отбирали себе учеников из  числа  тех,
что были крепки телом, равно как и остры умом. Калеку к  учению  друидов
допускали крайне редко:  считалось,  что  таким  образом  боги  отмечают
изъяны  духа.  Однако  спросить  об  этом   вслух   означало   допустить
непростительную грубость;  Игрейне  оставалось  лишь  предполагать,  что
дарования Кевина и впрямь необыкновенны, так что друиды  приняли  его  к
себе, невзирая на физическое увечье.
   Кевин ненадолго отвлек ее от тягостных мыслей; когда же Игрейна вновь
задумалась  о  происходящем,  она  поняла:  Талиесин  прав.   Невозможно
отменить свадьбу, избегнув при этом скандала и, чего доброго,  войны.  В
сплетенной из прутьев мазанке, что служила церковью, ярко горели  свечи;
вот зазвонили  колокола,  и  Игрейна  вошла  внутрь.  Талиесин  неуклюже
опустился на колени; мальчик с арфой Кевина последовал  его  примеру,  а
вот сам Кевин остался на ногах. Мгновение Игрейна гадала  про  себя,  не
выказывает ли он презрение к происходящему, не будучи христианином,  как
некогда Утер. Но затем, видя, с каким  трудом  дается  ему  каждый  шаг,
Игрейна решила, что, возможно, просто-напросто нога у него не  сгибается
в колене. Епископ посмотрел в его сторону - и неодобрительно нахмурился.
   - Внемлите слову Господа нашего Иисуса Христа,  -  начал  епископ.  -
Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них... <Мф  18:
20> И если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю <Ин 14:13>.
   Игрейна преклонила колени, закрыв  лицо  покрывалом,  и  все-таки  не
пропустила того мгновения, когда в церковь вошел Артур  в  сопровождении
Кэя, Гавейна и Ланселета, - Артур в тонкой белой тунике и  синем  плаще.
Из украшений на нем был лишь золотой венец с  его  коронации,  да  ножны
прославленного  меча  переливались   алым   и   искрились   драгоценными
каменьями. Даже не глядя, Игрейна видела Гвенвифар в ее невесомом  белом
платье; вся - золото и белизна, подобно Артуру, она опустилась на колени
между Балином и Баланом. Лот, худощавый, уже седеющий, стоял на  коленях
между Моргаузой и одним из  своих  младших  сыновей;  а  позади  него..,
ощущение  было  такое,  будто  речитатив  священника  на  миг  заглушила
высокая, запретная  нота  арфы.  Игрейна  осторожно  приподняла  голову,
пытаясь рассмотреть, кто там. Ни  фигуру,  ни  лицо  Моргейны  различить
возможным не представлялось; ее загораживала Моргауза.
   И все-таки Игрейна ощущала ее присутствие,  точно  фальшивую  ноту  в
гармонии богослужения. Неужто, спустя  столько  лет,  она  вновь  читает
мысли? В любом случае, что делает в  церкви  жрица  Авалона?  Когда,  во
времена  их  брака,  Игрейну  с  Утером  навещала  Вивиана,  жрица  либо
воздерживалась от посещения церковной службы, либо приходила,  наблюдала
и слушала с  вежливым,  серьезным  интересом:  так  глядят  на  ребенка,
играющего в пир для своих кукол. И все-таки..,  вот  теперь  она  смогла
рассмотреть Моргейну как следует: она изменилась, похудела,  похорошела;
одета строго и просто в платье из тонкой темной шерсти,  волосы  скромно
покрыты. И ничего недозволенного она не делала; голова склонена,  взгляд
потуплен, вся - воплощение почтительного внимания.  И  все  же,  похоже,
даже священник чувствовал исходящие от нее враждебность  и  раздражение;
пару раз он прервался  и  посмотрел  в  сторону  молодой  женщины,  хотя
невозможно было обвинить ее хоть в чем-либо самую малость  неподобающем,
идущем вразрез с  приличиями.  Так  что  волей-неволей  священник  вновь
возвращался к службе.
   Но теперь отвлеклась  и  Игрейна.  Она  пыталась  сосредоточиться  на
мессе, она шептала полагающиеся  ответы,  однако  размышляла  она  не  о
словах священника, и не о женихе-сыне,  и  не  о  Гвенвифар,  которая  -
Игрейна  чувствовала  это,  даже  не  глядя  в  нужную  сторону,  -  под
покрывалом оглядывала церковь, высматривая Ланселета, что молился  рядом
с Артуром. Сейчас Игрейна могла думать только о дочери.  Вот  закончится
месса, а потом и венчальная служба, и она увидится с Моргейной и узнает,
куда та уехала и что с нею приключилось.
   Но вот, на краткое мгновение  подняв  глаза,  пока  министрант  вслух
зачитывал историю о свадьбе в Кане Галилейской, она обернулась на Артура
и заметила, что и его взгляд неотрывно прикован к Моргейне.

Глава 6

   Устроившись  среди  дам  Моргаузы,  Моргейна  молча  слушала  службу,
склонив голову, с выражением почтительного внимания на лице.  Но  внутри
себя она вся кипела. Что за чушь  -  можно  подумать,  дом,  построенный
руками человека, слова какого-то там священника  способны  превратить  в
обитель Духа, который вовсе и не человеком создан.  В  мыслях  ее  царил
хаос. Двор Моргаузы надоел Моргейне; а теперь вот она вновь оказалась  в
круговороте событий, как если бы  из  застоявшегося,  сонного  пруда  ее
вдруг выбросили в бурлящую реку. Она  вновь  почувствовала,  что  живет.
Даже  на  Авалоне,  в  тишине  и  затворничестве,   она   ощущала   свою
сопричастность к течению жизни; но среди женщин  Моргаузы  она  казалась
самой себе никчемной, отупевшей бездельницей. А теперь она вновь  пришла
в движение -  она,  что  со  времен  рождения  сына  пребывала  в  вялой
неподвижности. В памяти на миг воскрес  образ  Гвидиона,  ее  маленького
сынишки. Гвидион ее уже и не узнает; если она пытается взять мальчика на
руки и приласкать, он вырывается, отбивается и бежит к приемной  матери.
Даже теперь, при воспоминании о крошечных ручонках, обвившихся вокруг ее
шеи,  Моргейна  расслабилась,  затосковала,  но  усилием  воли  прогнала
докучную мысль. Мальчик даже не  знает,  что  приходится  ей  сыном,  он
вырастет, причисляя себя к  Моргаузиному  семейству.  Нет,  Моргейна  не
возражала; и  все-таки  заглушить  непрошеную  грусть  ей  почему-то  не
удавалось.
   Ну  да  ладно,  наверное,  все  женщины  испытывают   сожаление,   по
необходимости покидая свое дитя; однако таков удел  всех  женщин,  кроме
разве хозяйствующих домоседок, что рады-радехоньки оделять  своих  детей
тем, что дала бы любая приемная мать или даже  прислужница,  ибо  работы
более важной у них на руках  нет.  Даже  скотница  оставляет  младенцев,
отправляясь выпасать стадо; что же тогда говорить о королеве или  жрице?
Вот и Вивиана отдала своих детей в чужие руки. Равно как и Игрейна.
   Артур казался воплощением мужественной красоты; он вырос, раздался  в
плечах; нет, это уже не тот стройный, хрупкий мальчик, что пришел к  ней
с липом, залитым оленьей кровью. Вот  где  властная  сила,  то  ли  дело
унылые разглагольствования о деяниях этого их Бога, что вечно путается у
всех под ногами, превращая воду в вино,  что  иначе  как  кощунством  по
отношению к дарам Богини и не назовешь. Или эта  история  означала,  что
при соединении мужчины и женщины в брачном союзе закваска Духа превратит
их сближение в нечто священное,  подобно  Великому  Браку?  Ради  Артура
Моргейна надеялась, что так оно и произойдет с этой женщиной, кто бы она
ни была; со своего места подле Моргаузы Моргейна различала только облако
бледно-золотых волос, увенчанное еще более  светлым  золотом  свадебного
венца, и белое платье из тонкой, дорогой ткани. Артур  поднял  глаза  на
невесту  -  и  взгляд  его  остановился  на  Моргейне.  Молодая  женщина
заметила, как тот изменился в лице, и настороженно подумала:  "Итак,  он
узнал меня. Вряд ли я преобразилась настолько сильно, как он; он  вырос,
из мальчика превратился в мужчину, а я.., я уже тогда была  женщиной,  и
вряд ли прошедшие месяцы сказались на мне столь же заметно".
   Моргейна от души надеялась,  что  невеста  Артура  полюбит  его  всем
сердцем, а он - ее. В сознании ее звенели горестные слова  Артура:  "Всю
свою жизнь я стану вспоминать тебя, и любить, и благословлять". Но  ведь
так не подобает. Он должен  все  забыть,  он  должен  приучиться  видеть
Богиню лишь в своей избранной супруге. Рядом с Артуром  стоял  Ланселет.
Как так  вышло,  что  годы  настолько  изменили  Артура,  прибавили  ему
серьезности, а вот Ланселета словно не задели и не затронули? Но нет,  и
Ланселет тоже уже не тот, что прежде; вид у  него  опечаленный,  длинный
шрам, перечеркнув лицо, теряется в волосах, - в этом месте  обозначилась
седая прядка. Кэй еще больше исхудал и ссутулился; а на Артура  смотрит,
точно преданный пес - на хозяина.  Отчасти  страшась,  отчасти  надеясь,
Моргейна оглянулась по сторонам:  не  приехала  ли  Вивиана  на  свадьбу
Артура, как некогда - на коронацию? Но Владычицы Озера  здесь  не  было.
Вот мерлин; седовласая голова склонена - право, можно  подумать,  что  в
молитве; а позади него, на ногах, маячит высокая тень - это Кевин  Бард,
у него-то хватило  здравого  смысла  не  преклонять  колени  перед  этим
нелепым фиглярством; вот и молодец!
   Служба завершилась; епископ - высокий, аскетического  вида  старец  с
кислым лицом - произнес отпуск. Даже Моргейна склонила голову -  Вивиана
учила ее хотя бы внешне выказывать уважение к  проявлениям  чужой  веры,
поскольку, как она объясняла, любая вера - от богов. Во всей  церкви  не
опустил головы один лишь Кевин: он стоял, гордо выпрямившись, и Моргейна
вдруг пожалела, что у нее недостает храбрости подняться с колен и встать
рядом  с  ним,  не   опуская   головы.   С   какой   стати   Артур   так
подобострастничает? Не он ли  поклялся  торжественной  клятвой  почитать
Авалон и его жрецов? Неужто настанет день, когда ей или Кевину  придется
напомнить Артуру о принесенном обете? И, уж конечно,  этот  белоснежный,
набожный церковный ангел, которого Артур  берет  в  жены,  ничем  им  не
поможет. Надо было женить Артура на женщине с  Авалона;  в  прошлом  уже
случалось не раз и не два, что  посвященная  жрица  вступала  в  союз  с
королем. Эта мысль задела ее за живое; Моргейна заглушила голос тревоги,
быстро вообразив себе Врану в роли Верховной королевы. По крайней  мере,
она  обладала  бы   христианской   добродетелью   молчания...   Моргейна
потупилась и закусила губу, внезапно испугавшись, что рассмеется вслух.
   Месса завершилась; люди хлынули  к  выходу.  Артур  и  его  соратники
остались на месте,  повинуясь  призывному  жесту  Кэя.  Лот  и  Моргауза
направились к ним. Моргейна шла следом.  Игрейна,  мерлин  и  молчаливый
арфист тоже остались. Молодая женщина подняла  глаза,  встретила  взгляд
матери и поняла столь же остро, как  если  бы  воспользовалась  Зрением,
что, если бы не присутствие  епископа,  Игрейна  уже  сжимала  бы  ее  в
объятиях. Закрасневшись, она отвернулась, намеренно уклоняясь от жадного
материнского взора.
   До сих пор об Игрейне она думала как можно меньше; сознавала лишь то,
что в ее присутствии нужно  любой  ценой  сберечь  ту  одну-единственную
тайну, которая для Игрейны запретна, - кто отец ее, Моргейны, ребенка...
Один раз, в ходе тех долгих, мучительных родов, что она уже и не помнила
толком, Моргейне померещилось, будто она, точно дитя, громко зовет мать,
но в самом ли деле она кричала или  нет,  Моргейна  не  знала.  Но  даже
сейчас она страшилась  любого  общения  с  матерью,  некогда  обладавшей
Зрением  и  знавшей  обычаи  Авалона;  Моргейна,  возможно,   и   сумела
избавиться от чувства вины и всего, усвоенного в детстве, но выбранит ли
ее Игрейна за то, что в конце концов произошло  не  по  ее  собственному
выбору?
   Тем временем Лот преклонил колена перед Артуром, и Артур,  чье  юное,
серьезное лицо дышало сердечностью, поднял его и расцеловал в обе щеки.
   - Я рад, что ты приехал на мою свадьбу, дядя. Радуюсь я и  тому,  что
столь преданный друг и родич оберегает мои северные берега; сын же  твой
Гавейн - мой добрый друг и ближайший из соратников. Рад я и тебе,  тетя.
Прими мою признательность за то, что в лице  своего  сына  подарила  мне
соратника столь верного.
   Моргауза улыбнулась. А ведь она до сих пор красива, подумала про себя
Моргейна, - куда краше Игрейны.
   - Что ж, сир, вскорости будет у тебя причина поблагодарить  меня  еще
раз и еще, ибо есть у меня и младшие сыновья, что  только  и  твердят  о
том, как поступят однажды на службу к Верховному королю.
   - Им обрадуются здесь не меньше, чем  старшему  их  брату,  -  учтиво
заверил   Артур   и   вновь   устремил   взгляд   мимо    Моргаузы    на
коленопреклоненную Моргейну.
   - Добро  пожаловать,  сестра.  В  день  моей  коронации  я  дал  тебе
обещание, которое ныне желаю выполнить. Подойди же. - Он протянул  руку.
Моргейна встала, ощущая, как напряглись его сжатые пальцы.  Стараясь  не
встречаться с ней глазами, Артур провел  ее  мимо  всех  прочих  к  тому
месту, где облаченная в белое дева преклоняла колена  в  облаке  золотых
волос.
   - Госпожа моя, - тихо произнес он, и в первое мгновение  Моргейна  не
была уверена, к кому из них двоих Артур обращается.  Он  смотрел  то  на
одну женщину, то на другую; Гвенвифар встала, подняла глаза -  и  в  миг
потрясенного узнавания взгляды их встретились.
   - Гвенвифар, это  моя  сестра  Моргейна,  герцогиня  Корнуольская.  Я
желаю, чтобы она стала первой среди твоих  придворных  дам,  ибо  она  -
знатнейшая и благороднейшая среди них.
   Гвенвифар облизнула губы крохотным розовым язычком, точно котенок.
   - Лорд мой и король, леди Моргейна и я уже встречались.
   - В самом деле? Но где же? - улыбаясь, осведомился Артур.
   - В ту пору она обучалась в школе при Гластонберийской обители,  лорд
мой, - столь же холодно отозвалась Моргейна. - Она заплутала в туманах и
ненароком забрела на берега Авалона. -  И,  точно  так  же,  как  в  тот
далекий день, ей вдруг померещилось, будто нечто серое и  унылое,  точно
пепел, запорошило  и  потушило  ясный  свет  солнца.  Невзирая  на  свое
скромное, изящное платье и тонкой  работы  покрывало,  Моргейна  ощущала
себя грубой, вульгарной, неотесанной  карлицей  перед  этим  воплощением
неземной  белизны  и  драгоценного  золота.  Чувство  это  длилось  лишь
мгновение; затем Гвенвифар шагнула вперед,  обняла  ее  и  поцеловала  в
щеку, как и подобает родственнице. В свою очередь обняла ее и  Моргейна:
какая же она хрупкая, точно драгоценный хрусталь; то ли дело она сама  -
жилистая и крепкая, точно сучковатое дерево! Моргейна неловко,  смущенно
отстранилась,  чтобы  не  видеть,  как  Гвенвифар  отпрянет  первая.   В
сравнении  с  нежной,  точно  розовый  лепесток,   щечкой   девушки   ее
собственные губы показались ей жесткими и грубыми.
   - Я приветствую сестру лорда моего и мужа, леди Корнуолла..,  могу  я
называть тебя Моргейной, сестра?
   Моргейна перевела дух.
   - Как тебе угодно, госпожа, - буркнула она,  с  запозданием  осознав,
что слова ее прозвучали не то  чтобы  любезно.  Но  что  еще  могла  она
сказать? Стоя рядом с Артуром, она подняла глаза: Гавейн разглядывал ее,
еле заметно хмурясь. Лот исповедовал христианство лишь  в  силу  выгоды;
Гавейн, со всей его грубой  прямотой,  был  искренне  набожен.  Под  его
неодобрительным взглядом Моргейна ощутимо напряглась: у нее  столько  же
прав быть здесь, как и у самого Гавейна. Забавно было бы поглядеть,  как
кое-кто из чопорных Артуровых соратников позабудет о благопристойности у
костра Белтайна! Ну что ж, Артур поклялся  чтить  при  своем  дворе  как
людей Авалона, так и христиан. Возможно, для этого она и здесь.
   - Надеюсь, мы подружимся, госпожа, - промолвила Гвенвифар. - Я помню,
как ты и лорд Ланселет вывели меня на дорогу, когда я заплутала  в  этих
кошмарных туманах.., даже теперь я дрожу при воспоминании о  том  жутком
месте, - промолвила она, поднимая глаза на Ланселета,  стоявшего  позади
Артура. Моргейна, чутко улавливающая настрой вокруг них,  проследила  ее
взгляд и подивилась, с какой стати Гвенвифар понадобилось  обращаться  к
нему именно сейчас; и тут же  осознала,  что  девушка  просто  не  может
иначе, взор Ланселета удерживает ее словно на привязи.., а сам  Ланселет
смотрит на Гвенвифар точно голодный пес - на жирную кость. Если Моргейне
и суждено было вновь  повстречаться  с  этим  розово-золотым  изысканным
созданием в присутствии Ланселета - счастье для них обоих, что Гвенвифар
вот-вот станет женою другого. Тут Моргейна осознала, что Артур так и  не
выпустил ее руки,  и  это  ее  тоже  встревожило:  и  этим  узам  должно
прерваться, когда он разделит ложе с женой. Гвенвифар станет для  Артура
Богиней, и на Моргейну он больше не взглянет,  во  всяком  случае,  так,
чтобы это ее обеспокоило. Она Артуру -  сестра,  а  не  возлюбленная;  и
родила она сына не от него, но от Увенчанного Рогами - так тому и должно
быть.
   "Но ведь и я не разорвала этих уз. Верно, после рождения сына я долго
хворала и не испытывала ни малейшего желания  спелым  яблоком  упасть  в
постель Лота, так что всякий раз перед Лотом я разыгрывала  этакую  леди
Целомудрие". И все-таки Моргейна не сводила глаз  с  Ланселета,  надеясь
перехватить взгляд от него к Гвенвифар.
   Ланселет улыбался, однако смотрел куда-то мимо нее.  Гвенвифар  сжала
ладонь Моргейны в своей, а вторую руку протянула к Игрейне.
   - Очень скоро вы станете мне все равно что родная мать  и  сестра,  -
промолвила она, - ведь нет у меня ни сестры, ни матери. Так встаньте  же
рядом со мной, пока свершается брачный обряд, мать и сестрица.
   Хотя и ожесточившись сердцем против обаяния  Гвенвифар,  Моргейна  не
могла не смягчиться от этих нежданных, произнесенных  словно  по  наитию
слов и пожала в ответ теплые миниатюрные пальчики. Игрейна потянулась  к
руке дочери, и Моргейна, промолвив:
   - Я не успела  еще  толком  с  тобою  поздороваться,  матушка,  -  на
мгновение выпустила руку Гвенвифар и расцеловала  Игрейну.  И  подумала,
когда на миг все трое застыли в кратком объятии: "Воистину, все  женщины
- сестры перед лицом Богини".
   - Ну так что ж, - благодушно заметил мерлин, - не подписать ли  и  не
засвидетельствовать ли  нам  брачный  союз,  и  уж  тогда  -  за  пир  и
увеселения!
   Моргейне показалось, что епископ его ликования не разделяет, но и  он
отозвался вполне приветливо:
   - Ныне, когда души наши воспряли и воистину  преисполнились  любви  к
ближнему, воистину, возвеселимся же, как подобает  добрым  христианам  в
день столь благого предзнаменования.
   Пока шла церемония, Моргейна стояла рядом с Гвенвифар и  чувствовала,
как девушка дрожит мелкой дрожью. И в памяти  ее  тут  же  воскрес  день
охоты на оленя. Ее, по крайней мере, вдохновил и воодушевил обряд; и все
равно  она  боялась  и  льнула  к  старухе-жрице.  Внезапно,  в   порыве
великодушия, ей  захотелось  прочитать  Гвенвифар,  -  в  конце  концов,
девушка воспитывалась  в  монастыре,  откуда  бы  ей  набраться  древней
мудрости! - некоторые из тех наставлений, что даются юным жрицам.  Тогда
бы она поняла, как пропускать сквозь себя токи солнца и  лета,  земли  и
жизни. Тогда она воистину станет для Артура Богиней,  а  он  для  нее  -
Богом, и брак их будет не пустой видимостью, но истинным союзом  душ  на
всех уровнях жизни... Моргейна уже принялась  вспоминать  нужные  слова,
как вдруг вспомнила, что Гвенвифар -  христианка  и  Моргейну  за  такие
советы не поблагодарит. Молодая женщина раздосадованно вздохнула,  зная:
разумнее всего - промолчать.
   Она подняла глаза,  встретила  взгляд  Ланселета  -  мгновение  юноша
неотрывно  глядел  на  нее,  и  Моргейна  против  воли   вспомнила   тот
пронизанный солнцем миг на Холме, когда им должно  было  бы  соединиться
друг с другом как мужчине и  женщине,  как  Богине  и  Богу...  Моргейна
знала: Ланселет думает о том же самом. Но он опустил глаза и отвернулся,
осенив себя, по примеру священника, знаком креста.
   Несложная церемония подошла к  концу.  Моргейна,  как  свидетельница,
поставила свою подпись на брачном контракте,  отметив,  сколь  изящен  и
ровен ее почерк в сравнении с размашистыми каракулями Артура и по-детски
нескладными буковками Гвенвифар: неужели монахини Гла