Мэрион Зиммер БРЭДЛИ
    ТУМАНЫ АВАЛОНА 1-4

    ВЛАДЫЧИЦА МАГИИ
    ВЕРХОВНАЯ КОРОЛЕВА
    КОРОЛЬ-ОЛЕНЬ
    ПЛЕННИК ДУБА 
    

    Мэрион Зиммер БРЭДЛИ
    ТУМАНЫ АВАЛОНА
    КНИГА 1: ВЛАДЫЧИЦА МАГИИ


Анонс

   Эта полная мужества, любви и печали повесть рассказывает о тех годах,
когда мир бога христиан еще не вытеснил с полотна времен  мир  фэйри,  и
магия была делом обыденным. Когда  король  Артур,  возведенный  на  трон
Владычицей Авалона, нарушил клятву и тем самым раз  и  навсегда  изменил
судьбу Британии, когда  Фату  Моргану  еще  называли  просто  Моргейной,
герцогиней Корнуолла, и не считали злой колдуньей и когда тайное течение
рек жизни еще подчинялось воле посвященных. Теперь все думают,  что  это
легенды,  сложенные  сладкоречивыми  бардами  в  надежде   на   кров   и
благоизволение королей. Но это все было. И вот как было оно.
   Роман "Туманы Авалона" американские и европейские любители фантастики
ставят в один ряд с "Властелином Колец" Дж. Р. Р. Толкиена. Теперь  и  у
российских читателей есть возможность убедиться, справедливо ли это.

   ... Фея Моргана замуж не вышла, и жила в обители, и там обучилась она
столь многому, что стала великой владычицей магии.
   Т. Мэлори. "Смерть Артура"

Благодарности

   Любая  книга  подобной  сложности  вынуждает  автора   обратиться   к
источникам  столь  многочисленным,  что  перечислить   их   все   просто
невозможно. В первых строках я,  пожалуй,  сошлюсь  на  моего  покойного
деда, Джена Роско Конклина: он  первым  вручил  мне  старый  истрепанный
томик  "Сказаний  о  короле  Артуре"  Сидни  Ланьера;  я   столько   раз
перечитывала эту книгу,  что  к  десяти  годам  практически  заучила  ее
наизусть. Воображение мое питали  также  разнообразные  источники  вроде
иллюстрированного еженедельного издания "Сказаний о принце Отважном",  а
на пятнадцатом году жизни я удирала с уроков куда чаще, чем  подозревали
мои близкие, чтобы, спрятавшись в  библиотеке  Министерства  образования
города Олбани, штат Нью-Йорк, продираться  сквозь  десятитомное  издание
"Золотой ветви" Джеймса Фрэзера и сквозь  пятнадцатитомную  подборку  по
сравнительному религиоведению, куда, между прочим, входил и внушительный
труд, посвященный друидам и кельтским верованиям.
   В том, что касается непосредственной  подготовки  первого  тома,  мне
следует поблагодарить Джеффри Эша, чьи книги  подсказали  мне  несколько
возможных направлений исследования, а также  Джейми  Джорджа,  владельца
книжного  магазина  "Готик  Имидж"  в  Гластонбери,  который  помог  мне
разобраться в географии Сомерсета, объяснил, где  находились  Камелот  и
королевство Гвиневеры (в рамках данной  книги  я  исхожу  из  популярной
теории о том, что Камелот - это замок Кадбери в  Сомерсете),  и  устроил
мне экскурсию по Гластонбери.
   Что  касается  христианства  до  Августина,  я  с  разрешения  автора
использовала  неопубликованную  рукопись  отца  Рандалла   Гаррета   под
названием "Литургия доконстантиновой эпохи: предположения"; обращалась я
также  и  к  текстам  сирохалдейского  богослужения,  включая  сочинение
святого Серапиона, равно как и к литургическим текстам  местных  обществ
христиан святого Фомы  и  доникейских  католических  групп.  Отрывки  из
Священного Писания, в частности, те, где речь идет  о  Пятидесятнице,  и
величание Богородицы мне перевел с греческого Уолтер Брин;  хотелось  бы
также сослаться на книгу "Западная традиция таинств" Кристины  Хартли  и
"Авалон сердца" Дионы Фортьюн.
   Любые попытки восстановить религию дохристианской  Британии  основаны
лишь на предположениях и догадках; те, кто пришел  следом,  не  пожалели
усилий, стараясь уничтожить все следы. Ученые  настолько  расходятся  во
мнениях, что я даже не извиняюсь за то, что среди  различных  источников
выбирала наиболее подходящие для моего художественного замысла. Я прочла
работы Маргарет Мюррей (при том, что рабски им не следовала) и несколько
книг о гарднеровской "Викке".  За  возможность  ощутить  дух  обрядов  я
хотела  бы  с  признательностью   поблагодарить   местные   неоязыческие
общества: Алисой Гарлоу и "Завет Богини", Выдру и  Вьюнок  Зелл,  Айзека
Боунвитса и  "Новореформированных  друидов",  Робина  Гудфеллоу  и  Гайю
Уайлдвуд, Филипа Уэйна и книгу "Кристальный  источник"  и  Стархью,  чья
книга "Спиральный танец" оказала мне неоценимую помощь в  моих  попытках
вычислить, в чем именно состояло обучение  жриц;  а  за  персональную  и
эмоциональную поддержку (включая утешения и  массаж  спины)  в  процессе
написания книги - Диану Пакссон, Трейси  Блэкстоун,  Элизабет  Уотерс  и
Анодею Джудит из "Круга Темной Луны".
   И наконец, мне хотелось бы выразить глубочайшую признательность моему
мужу, Уолтеру Брину, который однажды, в переломный момент моей  карьеры,
сказал: "Хватит  писать  беспроигрышную  халтуру!"  -  и  обеспечил  мне
необходимую для того финансовую поддержку; а также  Дону  Воллхейму,  за
неизменную веру в мои силы, и его жене Элси. С любовью и  благодарностью
говорю я спасибо Лестеру  и  Джуди-Линн  дель  Рей  -  они  помогли  мне
преодолеть зависимость от привычных форм, а к этому обычно  приходишь  с
трудом. И последним - в порядке очередности, но отнюдь не по  значимости
- я благодарю  моего  старшего  сына  Дэвида  за  тщательную  подготовку
окончательного варианта рукописи.

Пролог
ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА

   "Какими только именами меня не называли за долгую мою жизнь:  сестра,
возлюбленная, жрица, ведунья, королева... Вот теперь  я  воистину  стала
ведуньей; может статься, придет время, когда обо всем этом людям  должно
будет узнать. Однако ж, по правде говоря, думается мне,  что  последними
повесть эту перескажут христиане. Ибо мир фэйри неуклонно отступает  все
дальше от мира, где правит Христос. На Христа я не в обиде; но  лишь  на
его священников: они называют Великую Богиню  демоном  и  отрицают,  что
свет когда-либо пребывал под ее властью. Или в  лучшем  случае  говорят,
что власть ее - от сатаны. Или облекают ее в  синие  одежды  госпожи  из
Назарета - которая и впрямь обладает некоторым могуществом,  спорить  не
буду, - и  утверждают,  будто  она  всегда  была  девой.  Но  что  может
девственница знать о скорбях и тяготах рода людского?
   А теперь, когда мир изменился безвозвратно и Артур -  брат  мой,  мой
возлюбленный, король былого и грядущего  -  покоится  мертвым  (простецы
говорят,  спит)  на  Священном  острове  Авалон,  историю   сию   должно
рассказать так, как все было на самом деле, прежде чем служители  Христа
Непорочного пришли и  наполнили  ее  собственными  святыми  и  всяческим
вымыслом.
   Ибо, как говорю я, мир изменился безвозвратно.  Были  времена,  когда
путешественник, при желании и зная лишь малую толику тайн,  мог  вывести
ладью в Летнее море и приплыть не в Гластонбери, не в  обитель  монахов,
но на Священный остров Авалон; ведь в ту пору врата между мирами  парили
в туманах и были открыты и пропускали странника из одного мира в другой,
покорные его мыслям и воле. Ибо сию великую тайну в наши дни  знали  все
ученые люди: помыслами своими мы создаем окружающий нас мир, всякий день
и час - заново.
   А теперь священники, недовольные сим  посягательством  на  власть  их
Господа, создавшего мир раз и навсегда неизменным, затворили двери  (что
никогда дверями и не были, разве что в людских представлениях), и  тропа
ведет ныне разве что на  остров  Монахов,  защищенный  звоном  церковных
колоколов - звон этот отгоняет все  помышления  об  ином  мире,  который
таится во тьме. Воистину, утверждают святые отцы,  если  иной  мир  и  в
самом деле существует, так то - вотчина сатаны и врата ада, если не  сам
ад.
   Невзирая  на  все  слухи  и  сплетни,  никогда  я  не  имела  дела  с
христианскими священниками и в жизни своей не одевалась в черные  платья
их невольниц-монахинь. Если при Артуровом дворе в  Камелоте  меня  порою
таковой и считали (ибо всегда носила я темные  одежды  Великой  Матери),
так я не пыталась никого разуверить. Ближе к концу Артурова царствования
сказать правду - означало бы навлечь на себя немалую опасность, так  что
я поневоле стала подстраиваться под обстоятельства; а вот госпожа моя  и
наставница никогда бы до такого не унизилась - Вивиана, Владычица Озера,
некогда - лучший друг Артура, не считая меня; а позже  -  злейший  враг,
опять-таки не считая меня же.
   Но борьба окончена; и смогла я наконец признать в Артуре, лежащем  на
смертном одре, не заклятого своего врага и врага Богини, но лишь брата и
умирающего, что так нуждается в помощи Матери; все люди рано или  поздно
приходят к тому же. Даже священники это знают, ибо их вечно  девственная
Мария в синих одеяниях тоже в час смерти становится Матерью Мира.
   И вот Артур наконец-то склонил голову мне на колени, видя во  мне  не
сестру, и не возлюбленную, и не врага, но лишь жрицу, Владычицу Озера, и
упокоился на груди Великой Матери, которая  произвела  его  в  мир  и  к
которой наконец должен он  возвратиться,  как  заповедано  смертным.  И,
может статься, пока направляла я ладью, уносящую его прочь, - на сей раз
не на остров Монахов, но на истинный Священный  остров,  что  таится  во
мраке мира за пределами нашего, на тот остров  Авалон,  куда  ныне  мало
кому открыт путь, кроме меня, - Артур раскаялся в том, что враждовал  со
мною.
   Рассказывая сию повесть, я поведаю  заодно  и  о  тех  событиях,  что
произошли, когда я была слишком мала, чтобы понять, в чем дело, и о том,
что случилось, когда меня рядом не было; и слушатели, верно, отвлекутся,
говоря: "Да это все ее магия". Но я всегда обладала даром Зрения,  умела
читать в мыслях мужчин и женщин, - тем паче  тех,  с  кем  была  близка.
Порою все, о чем они думали, так или иначе становилось известным и  мне.
Вот я и поделюсь тем, что знаю.
   Ибо в один прекрасный день священники  тоже  перескажут  сию  историю
так, как она известна им. И, может статься,  где-то  между  тем  и  этим
забрезжит слабый свет истины.
   Но вот о чем священники не ведают, со своим  Единым  Богом  и  единой
истиной: правдивых историй не бывает. Правда имеет много обличий; правда
- что древняя дорога на Авалон, куда заведет тебя -  зависит  от  твоего
желания и твоих собственных помыслов, от тебя зависит - окажешься ли  ты
в итоге на  Священном  острове  Вечности  или  среди  священников  с  их
колоколами, смертью, сатаной, адом  и  вечным  проклятием...  но,  может
статься, я и к ним несправедлива.  Даже  Владычица  Озера,  ненавидевшая
священников, как ядовитых змей, - и  ведь  не  без  причины!  -  однажды
отчитала меня за то, что я дурно отозвалась о христианском Боге.
   "Ибо все Боги суть единый Бог", - сказала она мне тогда, как  внушала
много раз до того, и как сама я вразумляла своих послушниц не раз  и  не
два, и как всякая жрица, что придет  мне  на  смену,  повторит  снова  и
снова: "Все Богини - суть единая Богиня, и есть лишь  одно  Первоначало.
Каждому - своя истина, в каждом - свой Бог".
   Так что, наверное, правда живет где-то между дорогой  в  Гластонбери,
на остров Монахов, и тропою  на  Авалон,  навеки  затерянной  в  туманах
Летней страны.
   Но вот вам моя правда: я, Моргейна, расскажу вам  все,  как  знаю,  -
Моргейна, которую впоследствии прозвали Феей Морганой".

Глава 1

   Игрейна, супруга герцога Горлойса, выходила на мыс,  глядя  на  море.
Всматриваясь в клубящийся туман, она размышляла про себя: ну и  как  тут
угадаешь, когда день сравняется  с  ночью,  чтобы  отпраздновать  приход
Нового года? В этом году весенние шторма разбушевались не на шутку,  дни
и ночи напролет замок сотрясался от грохота моря, так что ни мужчины, ни
женщины глаз сомкнуть не могли и даже гончие псы жалобно поскуливали.
   Тинтагель... кое-кто до сих пор верил, что замок воздвигли на  скалах
с помощью магии. Герцог Горлойс немало потешался над этим: дескать, будь
у него хоть малая толика этой самой магии, он бы сделал так, чтобы  море
не наступало на побережье из месяца в месяц. Вот уже четыре года - с тех
самых пор, как Игрейна приехала сюда молодой  женою  Горлойса  -  на  ее
глазах корнуольское море пожирало землю, -  добрую,  плодородную  землю.
Длинные гряды черного камня, изрезанные  и  острые,  протянулись,  точно
жадные руки, от берега в океан. Под лучами солнца он блистал и искрился,
небеса и водная гладь сияли так же  ярко,  как  драгоценности,  которыми
осыпал ее Горлойс в тот день, когда Игрейна призналась мужу,  что  носит
их первого ребенка. Вот только Игрейне они не нравились. Сейчас  на  ней
была лишь подвеска, подаренная ей на Авалоне: лунный камень,  что  порою
отражал сверкающую синеву неба и моря. Но в  тумане,  как  вот  сегодня,
даже драгоценный кристалл словно померк.
   В тумане звук разносился далеко.  Игрейне,  что  смотрела  с  мыса  в
сторону большой земли, казалось, будто она слышит цокот копыт лошадей  и
мулов и перекличку голосов - человеческих голосов - здесь, в  отрезанном
от всего мира Тинтагеле, где жили  лишь  козы  да  овцы,  да  пастухи  с
собаками, да еще дамы замка, а при них - несколько прислужниц и стариков
для охраны и защиты.
   Игрейна развернулась и медленно побрела назад, к замку.  Как  всегда,
молодая женщина чувствовала себя совсем крошечной  и  ничтожной  в  тени
этих огромных и грозных древних камней в самом конце длинного, уходящего
в море мыса. Пастухи твердили,  будто  замок  некогда  возвели  Древние,
обитатели  погибших  земель  Лионесса  и  Ис;  в  ясный,  погожий  день,
рассказывали рыбаки, под водой можно  разглядеть  вдалеке  их  старинные
чертоги. Но Игрейне казалось, что это - лишь каменные утесы, былые холмы
и горы, поглощенные наступающим  морем,  что  и  ныне  глодало  скалы  в
основании замка. Здесь, на краю света,  где  волны  без  устали  бьют  в
берег, так просто было поверить  в  затонувшие  земли.  Рассказывали  об
огромной огненной горе где-то далеко на юге, что однажды изрыгнула пламя
и уничтожила целый край. Игрейна не знала, правда эти рассказы или нет.
   Да, в  тумане  и  впрямь  слышались  голоса.  Вряд  ли  это  свирепые
разбойники из-за моря или с  дикого  побережья  Эрин.  Давно  минули  те
времена, когда приходилось вздрагивать при каждом подозрительном звуке и
шарахаться от любой тени. И это не  герцог,  ее  супруг;  он  далеко  на
севере, сражается с саксами бок о бок с Амброзием Аврелианом,  Верховным
королем Британии; соберись он вернуться, он бы прислал гонца.
   Страшиться нечего. Будь  всадники  настроены  враждебно,  их  бы  уже
остановили солдаты и стража форта, что выстроен на мысе ближе к  большой
земле; герцог Горлойс поставил там  своих  людей  охранять  его  жену  и
ребенка. Чтобы пробиться мимо них, потребовалась бы целая армия.  А  кто
станет посылать армию против Тинтагеля?
   Были времена, без тени горечи вспоминала Игрейна, неспешно вступая  в
замковый двор, когда она узнала бы загодя, кто едет  к  замку.  Впрочем,
теперь мысль эта ее почти не удручала. С тех пор как родилась  Моргейна,
молодая женщина уже не плакала о доме. А Горлойс  неизменно  был  к  ней
добр. Терпением и лаской смирил он ее первоначальные страхи и ненависть,
осыпал ее драгоценностями и дорогими, добытыми в бою подарками,  окружил
ее прислужницами и неизменно обращался с ней как с равной - кроме как на
военных советах. Могла ли она требовать большего? Впрочем, выбора у  нее
не было. Дочь Священного острова поступает так, как нужно для  блага  ее
народа:  означает  ли  это  смерть  на  жертвенном  алтаре,  или  потерю
девственности в ритуале  Великого  брака,  или  замужество,  скрепляющее
политический союз. Именно такой удел и выпал Игрейне:  она  стала  женой
герцога Корнуольского, считающего себя гражданином Рима  и  живущего  по
римским обычаям - пусть даже римляне давно покинули Британию.
   Игрейна приспустила с плеч плащ; во  внутреннем  дворе  было  теплее,
пронизывающий ветер туда не задувал. Туман всколыхнулся и растаял, и  на
мгновение пред нею возникла сотканная  из  белесого  марева  фигура:  ее
сводная сестра Вивиана, Владычица Озера,  Владычица  Священного  острова
Авалон.
   - Сестра! - Голос ее дрогнул. Игрейна прижала руки к груди,  осознав,
что вовсе не прокричала эти слова вслух, а лишь прошептала чуть  слышно.
- Это в самом деле ты?
   Вивиана укоризненно глянула на нее. Слова  тонули  в  реве  ветра  за
стенами.
   - Ты отказалась от Зрения, Игрейна? По доброй воле?
   - Кто, как  не  ты,  назначила  мне  выйти  замуж  за  Горлойса...  -
отпарировала  Игрейна,  больно  задетая  несправедливым  упреком.  Образ
сестры задрожал, заколыхался, слился с тенями и растаял, словно его и не
было.  Молодая  женщина  заморгала:  мимолетное  видение  исчезло.   Она
поплотнее  закуталась  в  плащ:  холод,  ледяной  холод  пронизывал   ее
насквозь,  ведь  видение  набирало  силу,  черпая  тепло  и   жизнь   ее
собственного тела. "А я и не знала, что  до  сих  пор  могу  видеть  вот
так... Я была уверена, что этот дар я утратила..." - подумала  про  себя
Игрейна. И неуютно поежилась: отец Колумба сочтет это кознями дьявола, а
ей, хочешь не хочешь,  придется  исповедаться.  Здесь,  на  краю  света,
священники снисходительны, что правда, то правда; однако видение, да еще
такое, в котором отказываешься покаяться, непременно  объявят  бесовским
наваждением.
   Игрейна нахмурилась: да, ее навестила сестра - при чем  тут,  скажите
на милость, дьявольские козни? Отец Колумба волен говорить  что  угодно,
хотелось бы верить, что его Бог мудрее, чем он  сам.  Что,  в  общем-то,
нетрудно, хихикнула про себя Игрейна. Неудивительно,  что  отец  Колумба
стал служителем Христа: ни одна школа  друидов  не  приняла  бы  к  себе
такого тупицу. А Богу  Христу,  похоже,  дела  нет  до  того,  бестолков
священник или смышлен, лишь бы умел пролопотать службу, да  мало-мальски
читать-писать.  Сама  Игрейна   по   части   книжной   учености   далеко
превосходила отца Колумбу и по-латыни при необходимости изъяснялась не в
пример лучше. Однако светочем знания она себя отнюдь не считала:  у  нее
недостало духу постичь сокровенную мудрость Древней религии и углубиться
в таинства дальше того предела, что предписан дочери Священного острова.
И тем не менее, хотя в любом храме Таинств ее сочли бы  невеждой,  среди
романизированных варваров она вполне могла сойти за образованную даму.
   В небольшой комнатушке с окнами, выходящими на внутренний двор, где в
ясные дни светило солнце, сидела за прялкой ее младшая сестра, Моргауза.
В этой тринадцатилетней девочке, одетой в бесформенное  домашнее  платье
из некрашеной шерсти и старый пропыленный плащ, уже угадывалась  будущая
женщина. Она неохотно вращала веретено  и  сматывала  неровную  нить  на
вихляющееся мотовило. На полу у огня Моргейна  катала  старое  веретенце
вместо мячика, следя, как шероховатый цилиндр выписывает сложные  узоры,
и подталкивала его пухлым пальчиком то туда, то сюда.
   - Ну сколько можно прясть? - пожаловалась Моргауза. - У меня  уж  все
пальцы разболелись! Пряду, пряду, пряду с  утра  до  вечера,  прямо  как
служанка какая-нибудь!
   - Любая дама  должна  уметь  прясть,  -  упрекнула  девочку  Игрейна,
памятуя о долге старшей сестры, - а у тебя не нить, а сплошной позор: то
утончается,  то  утолщается...  Руки  перестанут  уставать,  как  только
приноровятся к работе. А вот если пальцы ноют, это верный знак того, что
кто-то ленится: значит, к труду привычки нет. - Она забрала  у  Моргаузы
веретено с мотовилом и легко, словно играючи, его крутнула: неприглядная
пряжа под  ловкими  пальцами  Игрейны  свилась  в  ровную,  безупречного
качества нить. - Вот, гляди: не так все и сложно, и  за  прясло  цеплять
вовсе незачем... - И вдруг молодой женщине отчаянно надоело  вести  себя
так, как предписывает долг. - Впрочем, так и быть, отложи прялку. Еще до
вечера здесь будут гости.
   - Я ничего не слышала, - удивленно захлопала глазами М