- Да, это так, лорд мой мерлин, - отвечал Артур в замешательстве. - И
тебе, сдается мне, я доверяю превыше прочих советников.  Так  ты  велишь
мне поклясться?
   - Лорд мой и король, - промолвил Талиесин, -  юным  восходишь  ты  на
трон, и, возможно, твои священники и епископы попытаются  воздействовать
на совесть самого короля. Но я не священник, я -  друид.  И  скажу  одно
лишь: мудрость и истина не есть безраздельная собственность кого-либо из
священников. Спроси себя, Артур: дурно ли это - дать  клятву  обходиться
по  справедливости  со  всяким  и  каждым,  не  важно,  какому  Богу  он
поклоняется, вместо того чтобы присягнуть на  верность  лишь  одному  из
Богов.
   - Ну что ж, тогда я принесу клятву и  возьму  меч,  -  тихо  произнес
Артур.
   - Так преклони колени, - молвила Вивиана, - в знак того, что король -
это лишь мужчина, а жрица, даже Верховная жрица - не более чем  женщина,
и Боги стоят над всеми нами.
   Артур опустился на колени. Свет играл в его золотых волосах  -  точно
корона, подумала про себя Моргейна. Вивиана  вложила  меч  в  его  руку,
пальцы сомкнулись на рукояти. Артур перевел дух.
   - Прими этот меч, мой король, - проговорила Вивиана, - и владей им по
справедливости. Клинок сей сделан не из железа, силой вырванного из тела
матери нашей  земли,  клинок  сей  священен,  ибо  откован  из  металла,
упавшего с небес так  давно,  что  даже  легенды  друидов  не  сохранили
точного счета лет, ибо выковали его раньше, чем  на  островах  появились
друиды.
   Артур поднялся, сжимая в руке меч.
   - Что тебе больше нравится? - спросила Вивиана. - Меч или ножны?
   Артур  восхищенно  полюбовался  богато  изукрашенными   ножнами,   но
ответил:
   - Я - воин, госпожа моя. Ножны прекрасны, но меч мне более по душе.
   - И однако же, - промолвила Вивиана, - никогда не расставайся с этими
ножнами; они вобрали в себя всю магию Авалона. Пока ножны при тебе, даже
если тебя ранят, умереть  от  потери  крови  тебе  не  грозит,  в  ткань
вплетены заклятия, кровь унимающие. То вещь  бесценная  и  редкостная  и
весьма волшебная.
   Юноша улыбнулся -  нет,  едва  не  рассмеялся  теперь,  когда  долгое
напряжение наконец схлынуло:
   - Ах, будь у меня эти ножны, когда я получил рану в битве с  саксами;
кровь из меня так и била ручьем, точно из зарезанной овцы!
   - Тогда ты еще не был королем, лорд мой. Но теперь  магические  ножны
защитят тебя.
   - И, однако ж, король мой, - раздался напевный  голос  Кевина  Барда,
что скрывался в тени за спиною мерлина,  -  сколько  бы  ты  ни  доверял
ножнам, очень тебе советую изучать науку боя и без устали упражняться  с
оружием!
   Артур рассмеялся, прицепляя к поясу меч и ножны.
   - Да уж, не сомневайся, господин. Мой приемный отец приставил  мне  в
учителя  одного  старика  священника,  так  тот,  обучая  меня   книжной
премудрости, помнится, однажды прочел мне из Евангелия о том, как диавол
соблазнял Иисуса, говоря, что Господь приставил ангелов  оберегать  его;
Иисус же ответствовал, что не должно искушать  Господа  Бога  своего.  А
ведь король - не более чем смертный  из  плоти  и  крови;  вспомни,  что
первый свой меч я взял с того места, где лежал умерший Утер.  Не  думай,
что я дерзну таким образом искушать Господа, лорд друид.
   С мечом из числа Священных реликвий у  пояса  Артур  вдруг  показался
выше и внушительнее. Моргейна уже  видела  его  с  короной  на  челе,  в
королевских  одеждах,  восседающим  на  высоком  троне...  на   миг   ей
померещилось, что маленькую комнатку заполнила толпа  людей:  призрачные
тени, пышно разряженные, величественные, тесно обступили  короля  -  это
его соратники... а в следующее мгновение все исчезло;  перед  нею  вновь
стоял неуверенно улыбающийся юноша - он еще не вполне  свыкся  со  своим
высоким уделом.
   Все двинулись к выходу из подземной часовни. Но у самой  двери  Артур
на мгновение обернулся и оглядел остальные реликвии, полускрытые в тени.
В лице его отражалась неуверенность, в глазах читался вопрос: "Правильно
ли я поступил, не кощунствую ли я против Господа,  которому  меня  учили
поклоняться как Единому Богу?"
   Голос Талиесина прозвучал тихо и мягко:
   - Знаешь ли ты, о чем я мечтаю всем сердцем, лорд мой и король?
   - О чем, лорд мерлин?
   - О том, что однажды - не сейчас,  нет,  ибо  земля  к  тому  еще  не
готова, равно как и те, кто идут за Христом, - однажды друид и священник
станут молиться бок о бок; и в огромном их храме святое причастие примут
из вот этой чаши и блюда в знак того, что все Боги - едины.
   Артур перекрестился и еле слышным шепотом произнес:
   - Аминь, лорд мерлин, и волею Господа Иисуса да сбудется это  в  один
прекрасный день на здешних островах.
   Моргейна ощутила, как от плеча к локтю пробежало легкое  покалывание,
и, словно со стороны, услышала свои собственные слова - она и не  знала,
что говорит, это Зрение вещало ее устами:
   - Этот день наступит, Артур, но иначе, нежели ты думаешь. Остерегись,
приближая сей день, возможно, он станет для тебя знаком, что труды  твои
закончены.
   - Если такой день и впрямь придет, Владычица, так воистину он  станет
для меня знаком, что я исполнил все, ради чего взошел на трон,  и  я  на
том упокоюсь, - приглушенным голосом промолвил Артур.
   - Избегай сказать лишнего, -  очень  тихо  промолвил  мерлин,  -  ибо
воистину слова наши рождают тени того, что будет, и,  произнося  их,  мы
заставляем чаемое сбыться, король мой.
   Они вышли на солнечный свет, Моргейна заморгала, покачнулась -  Кевин
поддержал ее, не давая упасть:
   - Тебе недужится, госпожа?
   Девушка досадливо покачала головой,  усилием  воли  разгоняя  пелену,
застлавшую глаза. Артур встревоженно оглянулся на нее. Но здесь, в ярком
солнечном свете, мысли его тут же обратились к делам насущным.
   - Мне предстоит  короноваться  в  Гластонбери,  на  острове  Монахов.
Вольна ли ты покидать Авалон, Владычица, будешь ли ты там?
   Вивиана улыбнулась юноше:
   - Думается мне, что нет. Но с тобой поедет мерлин.  И  Моргейна  тоже
полюбуется на коронацию, если ты того желаешь и желает она,  -  добавила
Вивиана, и девушка подивилась про  себя  словам  Владычицы.  Отчего  она
улыбается? - Моргейна, дитя мое, не поедешь ли ты с ними в ладье?
   Моргейна поклонилась. Она встала на носу, ладья стронулась  с  места,
унося с собою лишь Артура и мерлина; по мере того как берег приближался,
девушка  разглядела  у  кромки  воды  нескольких   вооруженных   воинов.
Задрапированная  черной  тканью  ладья  Авалона  внезапно  возникла   из
туманов, и в глазах ожидающих отразилось благоговейное изумление; одного
из всадников девушка тут же узнала. Ланселет ничуть не изменился с  того
памятного дня двухгодичной  давности;  разве  что  стал  еще  выше,  еще
красивее; богато разодетый в темно-красные ткани, он держал в руках  меч
и щит.
   Ланселет поклонился, он тоже узнал девушку.
   - Кузина, - промолвил он.
   -  Ты  уже  знаком  с  моей  сестрой,  леди   Моргейной,   герцогиней
Корнуольской и жрицей Авалона, - промолвил Артур. -  Моргейна,  это  мой
самый дорогой друг, наш кузен.
   - Мы и впрямь встречались. - Ланселет склонился к ее руке,  и  опять,
сквозь пугающую  дурноту,  Моргейна  испытала  приступ  острой  тоски  и
желания, от которых ей вовеки не избавиться.
   "Он и я были предназначены друг для друга, надо мне было в  тот  день
набраться храбрости, пусть это и означало  нарушить  обет..."  В  глазах
гостя читалось, что и он помнит тот день, - как  нежно  коснулся  он  ее
руки!
   Моргейна вздохнула, подняла взгляд, ее представили остальным.
   - Мой приемный брат Кэй, - промолвил Артур. Дюжий, темноволосый Кэй -
римлянин  до  мозга  костей  -   обращался   к   АРТУРУ   с   врожденной
почтительностью и любовью, от взгляда девушки это не укрылось.  Итак,  у
Артура есть по меньшей мере два могучих вождя, способных встать во главе
войска. Затем представили и остальных: Бедуир, Лукан  и  Балин.  Услышав
это имя, Моргейна и мерлин удивленно вскинули  глаза:  то  был  приемный
брат старшего сына Вивианы, Балана.  Светловолосый,  широкоплечий  Балин
изрядно пообносился, но  двигался  не  менее  грациозно,  чем  Ланселет.
Платье его  превратилось  в  лохмотья,  но  оружие  и  доспех  ослепляли
блеском, содержались  они  в  образцовом  порядке,  и,  по  всему  судя,
пользовались ими часто.
   Моргейна  охотно  предоставила  Артура  его  рыцарям,  но  сперва  он
церемонно поднес руку девушки к губам.
   - Приезжай на мою коронацию, если сможешь, сестра, - промолвил он.

Глава 19

   Несколько дней спустя Моргейна в сопровождении нескольких  человек  с
Авалона  отправилась  на  коронацию  Артура.  Ни  разу  за   все   годы,
проведенные на Авалоне, - если  не  считать  тех  нескольких  мгновений,
когда она раздвинула туманы, чтобы позволить  Гвенвифар  вновь  отыскать
свой монастырь, - девушка не ступала  на  землю  острова  Монахов,  Инис
Витрин, Стеклянного острова. Ей казалось,  что  солнце  здесь  жгучее  и
резкое, - как непохоже оно на мягкий, сумеречный солнечный свет Авалона!
Девушке пришлось напомнить себе, что для  большинства  жителей  Британии
именно это - реальный мир, а земля  Авалона  -  лишь  колдовская  греза,
что-то вроде королевства фэйри. Для нее настоящим и  реальным  был  лишь
Авалон и ничто больше; а здешний остров - неприятный сон, от которого  в
силу неведомых причин она никак не пробудится.
   Повсюду на лугу перед  церковью,  словно  диковинные  грибы,  выросли
разноцветные шатры. Моргейне казалось, что церковные колокола  трезвонят
день и ночь, час за часом,  не  умолкая,  этот  нестройный  резкий  звук
действовал ей на нервы. Артур поприветствовал сестру,  и  впервые  перед
нею предстал Экторий, достойный рыцарь и воин, воспитавший Артура, и его
жена Флавилла.
   Для этой "вылазки"  во  внешний  мир,  по  совету  Вивианы,  Моргейна
отказалась от синих одеяний жрицы Авалона и пятнистой туники из  оленьей
кожи и надела поверх белой  льняной  нательной  рубашки  простое  платье
черной  шерсти,  а  заплетенные  в  косы  волосы  спрятала   под   белым
покрывалом. Очень скоро девушка убедилась,  что  смахивает  на  замужнюю
матрону:  среди  британских  женщин  юные  девы  ходили  с  распущенными
волосами, щеголяя яркими нарядами. Все принимали Моргейну за монахиню из
женской обители на Инис Витрин, что стояла рядом  с  церковью,  тамошние
сестры носили  одежды  столь  же  строгие;  и  разубеждать  приглашенных
Моргейна не стала. Равно как и  Артур  -  хотя  он-то  изогнул  брови  и
заговорщицки усмехнулся. И обратился к Флавилле:
   - Приемная матушка, дел ныне немало - священники жаждут  побеседовать
со мною о моей душе, а герцог  Оркнейский  и  владыка  Северного  Уэльса
желают, чтобы я их выслушал. Не отведешь ли  ты  мою  сестрицу  к  нашей
матери?
   "К нашей матери, - подумала про себя Моргейна, - но ведь эта мать для
обоих нас стала чужой". Девушка заглянула себе в душу - и не  обнаружила
там ни искры радости в преддверии этой встречи.  Игрейна,  не  возражая,
рассталась с обоими своими детьми: отослала от себя и дитя  от  первого,
безрадостного, брака, и дитя любви от второго; что  же  это  за  женщина
такая? Моргейна осознала, что ожесточает  и  сердце  и  разум,  готовясь
увидеть Игрейну впервые после разлуки. "Я даже лица ее не помню".
   Однако, едва глянув на Игрейну, девушка поняла, что узнала бы ее  где
угодно.
   - Моргейна! - Она совсем позабыла - или вспоминала только во  сне?  -
этот сердечный, глубокий грудной голос. - Милое дитя мое! О, да  ты  уже
взрослая, а в сердце своем я неизменно вижу тебя совсем малюткой - и  до
чего у тебя измученный, невыспавшийся  вид  -  все  эти  церемонии  тебя
утомили, моя Моргейна?
   Моргейна поцеловала мать, чувствуя, как в горле стеснилось  от  слез.
Игрейна ослепляла красотой, а сама  она  -  и  вновь  в  памяти  всплыли
полузабытые слова - "маленькая и безобразная, как  фэйри"...  А  Игрейна
тоже считает ее уродиной?
   - Но что это? - Пальцы Игрейны легонько коснулись полумесяца у нее на
лбу. - Разрисована, точно фэйри... разве это прилично, моя Моргейна?
   - Я - жрица Авалона, и я с гордостью  ношу  знак  Богини,  -  холодно
отозвалась девушка.
   -  Тогда  спрячь  его  под  покрывалом,  дитя,  чтобы  не   оскорбить
настоятельницу. Ты будешь жить со мною в обители.
   Моргейна сжала губы:  "А  настоятельница,  окажись  она  на  Авалоне,
убрала бы  с  глаз  подальше  свой  крест,  дабы  не  обидеть  меня  или
Владычицу?"
   - Не хочу оскорбить тебя, матушка, но не подобает мне жить  в  стенах
обители; настоятельнице это не понравится и Владычице тоже, а я  покорна
воле Владычицы и живу по ее законам. - При мысли о том, чтобы провести в
этих стенах хотя бы три ночи коронации  и  бегать  взад-вперед,  днем  и
ночью, повинуясь адскому лязгу колоколов, кровь застыла у нее в жилах.
   Игрейна явно встревожилась.
   - Право же, пусть будет так,  как  ты  хочешь.  Может  статься,  тебя
удастся устроить с моей сестрой, леди Оркнейской? Ты помнишь Моргаузу?
   - Я с радостью дам приют своей  родственнице  Моргейне,  -  прозвучал
мягкий, ласковый голос, Моргейна подняла глаза - и увидела  перед  собою
точное подобие своей матери - так,  как  та  запомнилась  ей  со  времен
детства: величественная, разодетая в дорогие, яркие шелка, в украшениях,
ослепительно-яркие волосы уложены венцом. - Ох, ты была такой  малышкой,
а теперь взрослая и жрица к тому же! - Мгновение - и Моргейна утонула  в
теплых, благоуханных объятиях. -  Добро  пожаловать,  родственница,  иди
сюда, садись рядом. Как наша  сестрица  Вивиана?  Мы  уж  о  ее  великих
деяниях наслышаны: кто, как не она,  направляла  все  те  знаменательные
события, что возвели сына Игрейны на трон. Даже Лот  не  выстоял  против
того, кого поддерживает мерлин, и народ фэйри,  и  все  Племена,  и  все
римляне. И что ж - твой маленький братец вот-вот станет королем!  А  ты,
Моргейна, надо думать, останешься при дворе и станешь его  советницей  -
то-то Утер просчитался, не добившись того же от Владычицы Авалона!
   Девушка рассмеялась, чувствуя, как  в  объятиях  Моргаузы  напряжение
постепенно уходит.
   - Король станет поступать так, как кажется правильным ему самому, это
- первый урок, что должно запомнить всем, кто  к  нему  близок.  Сдается
мне, Артур достаточно похож на  Утера,  чтобы  усвоить  эту  истину  без
отдельных наставлений.
   - О да, в том,  кто  его  отец,  теперь  сомневаться  не  приходится,
несмотря на все былые сплетни да слухи, - промолвила Моргауза и  тут  же
вздохнула, уже раскаиваясь  в  собственной  неосмотрительности.  -  Нет,
Игрейна, только не надо снова в слезы;  должно  тебе  радоваться,  а  не
горевать, что сын твой так похож на отца  и  принят  по  всей  Британии,
поскольку принес клятву править над всеми землями и всеми народами.
   Игрейна заморгала, за последние дни она слишком много плакала, поняла
Моргейна.
   - Я счастлива за Артура... - промолвила она, но голос  ее  прервался,
слова словно не шли с языка. Моргейна погладила мать по  плечу,  но  про
себя подосадовала: вот всегда так, всегда,  сколько  она  себя  помнила,
мать совсем не думала о детях, только об Утере,  Утере...  Даже  теперь,
когда Утер мертв и покоится в гробу, мать  готова  оттолкнуть  и  ее,  и
Артура ради памяти мужчины, которого она любила так сильно, что забывала
обо всем на свете. Не без облегчения девушка обернулась к Моргаузе:
   - Вивиана рассказывала, у тебя сыновья...
   - Верно, - кивнула Моргауза, - хотя почти все они еще  слишком  малы:
они здесь, на руках у женщин. Но старший готов принести клятву  верности
королю. Если Артур погибнет в битве - а этой судьбы не избежал сам Утер,
- мой Гавейн - его ближайший родич, разве что  у  тебя,  Моргейна,  тоже
есть сын... Нет? А что, жрицы Авалона дают обет целомудрия, раз  в  твои
годы ты еще не подарила Богине ни сына, ни  дочери?  Или  ты  разделяешь
судьбу матери и дети твои умирали при рождении? Прости,  Игрейна...  мне
не следовало напоминать...
   Игрейна смахнула слезы.
   - Не должно бы мне рыдать, противясь  воле  Господа,  мне  дано  куда
больше, чем многим женщинам. У меня есть дочь, она  служит  Богине,  для
которой  растили  меня,  у  меня  есть  сын,  которого  завтра  увенчают
отцовской короной. А прочие мои дети на лоне Господнем.
   "Во имя Богини, - думала  про  себя  Моргейна,  -  это  надо  же  так
представлять себе Бога - в окружении мертвецов всех поколений!"  Девушка
знала, что это всего лишь фигура речи, утешение скорбящей матери, однако
кощунственность самой этой мысли  задела  ее  за  живое.  Вспомнив,  что
Моргауза задала ей вопрос, она покачала головой.
   - Нет, Моргауза, детей у меня нет и не  было  -  вплоть  до  Белтайна
этого года я берегла девственность  для  Богини.  -  Моргейна  прикусила
язык: ни слова больше! Игрейна - девушке просто не верилось, что мать ее
настолько христианка! - пришла бы в ужас при одной мысли  об  обряде,  в
котором Моргейна сыграла роль Богини для собственного брата.
   И тут на нее вновь накатил ужас  -  еще  более  леденящий,  нежели  в
первый раз, - а вслед за ним нахлынула  тошнота.  Обряд  совершался  при
полной луне, и хотя с тех пор луна убыла, и округлилась, и убыла  снова,
крови темной луны у Моргейны  так  и  не  пришли,  более  того,  никаких
признаков приближения месячных девушка не ощущала. Этому Моргейна только
радовалось, списав все на воздействие великой магии, и  вплоть  до  сего
момента никакое иное объяснение в мысли ее даже не закрадывалось.
   "Обряд во имя обновления - чтобы земля в изобилии рожала хлеб и чтобы
не оставались бесплодными женщины  племени".  Моргейна  все  это  знала.
Однако в слепоте своей и гордыне она возомнила, что на  жрицу,  на  саму
Богиню, предназначение ритуала, пожалуй, и не  распространяется.  Однако
же видела она, как прочие молодые жрицы после этих  обрядов  бледнели  и
чахли, а потом  расцветали,  вынашивая  свой  собственный,  наливающийся
жизнью плод, на ее глазах на свет появлялись дети, некоторым  ее  умелые
пальцы жрицы помогали при родах. И однако же, в неразумной  ее  слепоте,
ни разу не приходило ей в голову, что и она  могла  выйти  из  обряда  с
отягченным чревом.
   Ощущая на себе  проницательный  взгляд  Моргаузы,  Моргейна  вдохнула
поглубже и деланно зевнула, оправдывая тем самым затянувшееся молчание.
   - Я выехала на рассвете, даже не позавтракав, - промолвила она. - Мне
бы подкрепиться.
   Игрейна тут же принялась извиняться и  послала  своих  прислужниц  за
хлебом и ячменным пивом. Моргейна заставила себя поесть, хотя от еды  ее
слегка затошнило. И теперь она знала почему.
   "Богиня! Матерь-Богиня! Вивиана знала, что такое возможно,  однако  ж
не пощадила меня!" Моргейна знала, что должно делать - причем как  можно
быстрее, однако ж в течение трех дней Артуровой коронации ей не  удастся
осуществить задуманное, ведь здесь негде взять корешки и травы, из  тех,
что растут на Авалоне, более того, хворать сейчас не время. Все существо
Моргейны протестовало против насилия  и  недуга,  однако  пойти  на  это
придется, причем не откладывая, иначе к зимнему солнцестоянию она  родит
сына сыну собственной матери.  Более  того,  Игрейна  ничего  не  должна
узнать, самая мысль об этом покажется ей невыразимо порочной.
   Моргейна заставляла себя есть, беседовать о пустяках  и  сплетничать,
как это водится у женщин. Она тараторила без умолку - а ум  ее  не  знал
отдыха. Да-да, то  отменное  льняное  полотно,  из  которого  пошито  ее
платье, соткано на Авалоне;  такого  полотна  больше  нигде  не  сыщешь;
может, это лен на Озере такой: волокно дает крепкое,  длинное  и  белое,
как нигде. Однако в душе Моргейна напряженно размышляла: "Артуру  нельзя
ничего знать, на коронации у него и без  того  забот  довольно.  Если  я
сумею выдержать это бремя и промолчать, чтобы не отягощать ему душу, так
я и по