ову на свое ложе!"
   Но потом Ланселет улыбнулся, и Моргауза  вдруг  осознала,  что  он  и
вправду прекрасен, несмотря ни на что.
   - В таком случае, не поехать ли нам вместе,  тетя?  Воистину,  я  еду
туда с печальнейшим поручением.
   - Я слыхала, будто ты отправлялся на поиски Грааля. И что  же,  нашел
ли ты его? Или отчаялся найти и оттого и выглядишь столь унылым?
   - Разве достоин я того, чтоб разыскать величайшую из тайн? Но я  везу
того, кто и вправду держал Грааль в руках. Я возвращаюсь в Камелот, чтоб
сказать всем: поиски завершены, и Грааль навеки ушел из этого мира.
   И тут Моргауза поняла, что вьючная лошадь везет на себе мертвое тело,
завернутое в саван и накрытое покрывалом.
   - Кто? - прошептала она.
   - Галахад, - негромко отозвался Ланселет. - Грааль отыскал мой сын, и
теперь нам ведомо, что смертному человеку не под силу взглянуть на  него
и остаться в живых. И то же самое случилось бы и со мною - когда  бы  не
возложенная на меня  обязанность  отнести  моему  королю  столь  горькую
весть: сообщить, что тот, кто должен был наследовать ему, покинул нас  и
ушел в мир иной, чтоб вечно следовать за своей мечтой...
   Моргаузу пробрал озноб. "Теперь и  вправду  все  пойдет  так,  словно
Артура и не было никогда на этом свете; у этой  страны  не  будет  иного
властителя,  кроме  царя  небесного,  и  править  ею  будут   те   самые
священники, что уже сейчас держат Артура в руках..." Но королева  гневно
отмела эти картины, возникшие в ее воображении. "Галахад  мертв.  Теперь
Артуру не остается ничего иного, кроме  как  назвать  своим  наследником
Гвидиона".
   Ланселет с печалью взглянул на тело Галахада, но сказал лишь:
   - Может, мы двинемся в путь? Я вообще-то не собирался останавливаться
на ночь, но поднялся сильный туман, и я  побоялся  заблудиться.  Я  чуть
было не подумал, что оказался на Авалоне!
   - Мы не можем отыскать Камелот в тумане - он скрылся  точно  так  же,
как Авалон... - начал было Кормак, но Моргауза раздраженно оборвала его.
   - Прекрати нести чушь! - прикрикнула она.  -  Мы  сбились  с  пути  в
темноте и полночи ездили туда-сюда. Мы тоже хотим  побыстрее  попасть  в
Камелот, племянник.
   Несколько человек из свиты Моргаузы знали и Ланселета, и  Галахада  и
теперь подошли  с  изъявлениями  сочувствия.  Ланселет  некоторое  время
слушал их, потом оборвал печально, но твердо.
   - Потом, друзья мои, потом. У нас еще будет  достаточно  времени  для
того, чтоб предаваться скорби. Видит Бог, я вовсе не рвусь сообщать  эту
весть Артуру, но от задержки она не станет менее прискорбной. Давайте же
тронемся в путь.
   По мере того, как солнце поднималось все выше, туман редел, а  там  и
вовсе рассеялся. Путники двинулись по той самой дороге, по  которой  уже
проехались несколько раз взад-вперед в поисках Камелота;  но  когда  они
одолели   совсем   небольшой   участок   пути,   новый   звук   разорвал
неестественную тишину этого безумного утра. Со стороны Камелота  донесся
серебряный голос трубы, чистый и звонкий. А когда путники  добрались  до
четырех яблонь, взорам их предстала  залитая  солнечным  светом  широкая
проезжая дорога, построенная слугами Артура для его легионов.
 
*** 
 
   Моргаузе показалось вполне уместным, что первым, кого она увидела  на
подъезде к Камелоту, оказался ее сын, Гарет. Он вышел  навстречу  отряду
из главных ворот Камелота, а затем, узнав Ланселета,  бросился  к  нему.
Ланселет соскочил с коня и крепко обнял Гарета.
   - Вот и ты, кузен...
   - Я, кто ж еще. Кэй уже слишком стар и немощен, чтоб  охранять  стены
Камелота в такое  время.  Как  хорошо,  что  ты  наконец-то  вернулся  в
Камелот, кузен. Но я вижу, ты не нашел Галахада, Ланс?
   - Увы - нашел... - с печалью произнес  Ланселет.  Гарет  взглянул  на
очертания мертвого тела, вырисовывающиеся под покрывалом, и на лице  его
-  оно  по-прежнему  выглядело  как-то   по-мальчишески,   невзирая   на
окладистую бороду - отразилось смятение.
   - Я должен немедленно сообщить эту весть Артуру. Отведи меня к  нему,
Гарет.
   Склонив голову, Гарет обнял Ланселета за плечи.
   - Что за горестный день для Камелота! А я ведь говорил:  этот  Грааль
послан нам дьяволом, а вовсе не Богом!
   Ланселет покачал головой, и Моргаузе почудилось, что от него  исходит
сияние - или даже не от него,  а  через  него,  и  тело  его  словно  бы
сделалось прозрачным; а в улыбке его сквозь печаль  просвечивала  тайная
радость.
   - Нет, милый мой кузен, - сказал Ланселет, - отринь эту мысль навеки.
Галахад принял то, что было уготовано ему Господом, - как это  предстоит
и всем нам. Но его дни  окончены,  и  он  отныне  свободен  от  забот  и
треволнений этого мира. Наши же треволнения продолжаются, милый Гарет, -
и дай нам Бог встретить свою судьбу так же мужественно, как  это  сделал
Галахад.
   - Аминь, - отозвался Гарет, и Моргауза с ужасом и изумлением увидела,
что он перекрестился. Затем он поднял голову, заметил мать и вздрогнул.
   - Матушка, неужто это ты? Прости - я просто никак не  ожидал  увидеть
рядом с Ланселетом тебя. - Он почтительно  поцеловал  руку  Моргаузы.  -
Пойдем, госпожа. Позволь, я вызову дворецкого, - пускай он проведет тебя
к королеве. Она со своими дамами с радостью примет тебя, пока я  провожу
Ланселета к королю.
   Моргауза подчинилась, недоумевая:  зачем,  собственно,  она  приехала
сюда? У себя в Лотиане она была  полновластной  королевой,  а  здесь,  в
Камелоте, ей остается лишь сидеть среди дам Гвенвифар - да и  знать  она
будет лишь то, что какой-нибудь из ее сыновей сочтет возможным  сообщить
ей.
   - Передай моему сыну Гвидиону - сэру Мордреду,  -  что  приехала  его
мать, - обратилась Моргауза к дворецкому, -  и  попроси,  чтобы  он  как
можно быстрее пришел ко мне.
   Но душу ее охватило  уныние,  и  Моргауза  втайне  спросила  себя:  а
захочет ли Гвидион выказать ей хотя бы ту толику уважения,  что  проявил
Гарет? И снова ей подумалось, что она совершила ошибку, приехав сюда,  в
Камелот.
 
Глава 14 
 
   Долгие годы Гвенвифар казалось, что в присутствии соратников, рыцарей
Круглого Стола Артур принадлежал не ей, а им, своим братьям  по  оружию.
Подобное вторжение в ее жизнь - и даже само их присутствие в Камелоте  -
выводило Гвенвифар из себя, и ей частенько  казалось,  что  если  бы  не
придворное окружение, быть может, они  с  Артуром  могли  бы  жить  куда
счастливее.
   Но  в  год,  последовавший  за  явлением  Грааля,   королева   начала
осознавать, что вот тогда-то  она  была  счастлива  -  а  теперь,  после
отъезда соратников, Камелот превратился в селение призраков, а сам Артур
- в привидение, безмолвно бродящее по опустевшему замку.
   Нет, нельзя было сказать, что теперь, когда Артур  принадлежал  одной
лишь ей,  его  общество  перестало  доставлять  Гвенвифар  удовольствие.
Просто теперь она начала понимать, сколь значительную часть  собственной
души вложил  Артур  в  свои  легионы  и  в  строительство  Камелота.  Он
обращался с Гвенвифар с неиссякаемой любезностью и  добротой,  и  теперь
они проводили вместе куда больше времени, чем за все предшествующие годы
войны и даже последовавшие за ними годы мира. Но некая  часть  Артура  и
сейчас находилась рядом с соратниками, где бы они ни были,  -  а  с  ней
осталась лишь малая его толика. Гвенвифар любила  Артура-мужчину  ничуть
не меньше, чем Артура-короля, но теперь она понимала, насколько умалялся
этот мужчина, удалившись от дел королевства, которому он  отдал  большую
часть своей жизни. И она стыдилась того, что оказалась способна обращать
на это внимание.
   Они с Артуром никогда не говорили об  отсутствующих.  В  год  поисков
Грааля они жили тихо и мирно и разговаривали лишь о вещах  обыденных:  о
хлебе и мясе, о плодах в саду или о вине в погребах, о новом плаще или о
пряжке на башмак. А однажды, обведя взглядом Круглый Стол, Артур сказал:
   - Может, убрать его до их возвращения? Что скажешь, любимая? Хоть зал
и велик, из-за этого стола в нем не повернуться. А теперь, когда за  ним
некому сидеть...
   - Нет-нет, - поспешно возразила Гвенвифар, - не надо, милый, пусть он
остается на месте. Этот зал строился специально для  Круглого  Стола,  и
без него он будет походить на пустой амбар. Пусть стол  стоит.  А  мы  с
тобой и с челядью можем обедать в зале поменьше.
   Артур улыбнулся  королеве,  и  Гвенвифар  поняла:  он  рад,  что  она
ответила именно так.
   - А потом, когда наши рыцари вернутся из странствий, мы сможем  снова
устроить здесь грандиозный пир, -  сказал  Артур  -  и  умолк.  Королева
догадалась, о чем он думает. А сколько их вернется?
   При дворе остался Кэй, да старик Лукан,  да  еще  два-три  соратника,
которым преклонный возраст и старые  раны  не  позволили  отправиться  в
путь. И еще Гвидион - теперь все звали его Мордредом, - всегда находился
при короле  и  королеве,  словно  взрослый  сын.  При  взгляде  на  него
Гвенвифар частенько думалось: "Вот он - тот сын,  которого  я  могла  бы
родить Ланселету". И от этой  мысли  кровь  вскипала  в  ее  жилах.  Она
вспоминала ту ночь, когда Артур сам толкнул ее в объятия  Ланселета.  Ее
часто сейчас бросало в жар, так что Гвенвифар никогда не понимала, жарко
в комнате или холодно, равно как не  знала,  приходят  эти  волны  тепла
снаружи или поднимаются из глубин ее тела. Гвидион  всегда  обращался  с
ней нежно и почтительно и  называл  госпожой,  а  иногда  робко  говорил
"тетя". И сама эта робость, с которой Гвидион упоминал  об  их  родстве,
согревала душу Гвенвифар, и он становился ей  еще  дороже.  К  тому  же,
Гвидион был похож на Ланселета  -  только  Ланселет  был  общительнее  и
светлее сердцем.  Там,  где  Ланселет  весело  шутил,  Гвидион  отпускал
остроту, подобную удару или булавочному уколу.  Шутки  его  всегда  были
недобрыми - и все же Гвенвифар не могла удержаться от смеха.
   Однажды вечером, когда их поредевшая компания  собралась  за  ужином,
Артур сказал:
   -  Племянник,  я  хочу,  чтоб  ты  занял  место  Ланселета,  пока  он
отсутствует, и стал моим конюшим.
   Гвидион усмехнулся.
   - Невелики же будут мои труды, мой дядя и  лорд,  -  ведь  в  конюшне
осталось  всего  несколько  лошадей.  Лучшие  кони   с   твоей   конюшни
разъехались вместе с твоими рыцарями и соратниками; и кто знает, -  быть
может, вдруг среди всех этих коней найдется один,  который  таки  отыщет
Грааль!
   -  Перестань,  -  попыталась  одернуть  его  Гвенвифар.  -  Не  нужно
потешаться над их поисками.
   - Но почему же, тетя? Священники постоянно твердят, что все мы - овцы
стада Господня, а раз овца может предаваться духовным  исканиям,  то  уж
конь - и подавно. Я всегда считал, что конь  -  куда  более  благородное
животное, чем овца.  Так  почему  бы  более  благородному  животному  не
достигнуть цели этих поисков? И  какой-нибудь  покрытый  шрамами  старый
боевой конь может в конце концов обрести священный покой;  ведь  говорят
же, что настанет такой день, когда лев уляжется рядом с ягненком и  даже
не вспомнит об обеде.
   Артур  рассмеялся,  но  в  смехе  его   прозвучали   беспокойство   и
неловкость.
   - Ты думаешь, нам еще потребуются боевые кони?  Хвала  Господу  -  со
времен битвы при горе Бадон в этой стране царит мир...
   - Ты забыл о Луции, - заметил Гвидион. - Если я что и понял  в  своей
жизни, так это то, что мир не  может  длиться  вечно.  Бешеные  норманны
высаживаются со своих драккаров на наш берег, а  когда  люди  взывают  к
твоим легионам о помощи, то в  ответ  слышат  лишь,  что  все  соратники
Артура разъехались невесть куда в поисках душевного покоя. И потому люди
идут за помощью на юг, к королям саксов. Но,  несомненно,  когда  поиски
Грааля завершатся, их взоры снова обратятся к Камелоту - и мне  кажется,
что в тот день нам будет сильно не хватать боевых коней. Грааль и прочие
дела отнимают у Ланселета столь много времени, что он  уже  не  успевает
следить за королевскими конюшнями.
   - Я же уже сказал, что желаю видеть  в  должности  конюшего  тебя,  -
ответил Артур, и его голос отозвался в душе Гвенвифар болью.  Он  звучал
по-старчески брюзгливо, и в нем  не  слышалось  более  прежней  силы.  -
Королевский  конюший  имеет  право  закупать  лошадей  от  моего  имени.
Ланселет обычно брал их у торговцев, приезжавших  откуда-то  с  юга,  из
земель, лежащих за Бретанью...
   - Значит, и я буду действовать точно так  же,  -  сказал  Гвидион.  -
Никакие лошади не сравнятся  с  испанскими,  хотя  теперь,  мой  дядя  и
король, лучших лошадей везут из еще более отдаленных краев. Испанцы сами
покупают коней из африканских пустынь. Но нынче сарацины начали  теснить
испанцев - я слышал это  от  того  сарацинского  рыцаря,  Паломида,  что
гостил здесь некоторое время, а  потом  отправился  в  земли  саксов  на
поиски приключений. Паломид - не христианин, и ему показалось  странным,
что все эти рыцари умчались за Граалем, в то самое время,  когда  на  их
земли пришла война.
   - Я беседовал с Паломидом, - сказал Артур. - Он  показывал  мне  меч,
скованный в  тех  самых  землях,  что  лежат  южнее  Испании.  Я  охотно
обзавелся бы таким мечом, хоть я и не думаю, что он лучше Эскалибура. Ни
один меч из наших краев не способен так держать заточку. Я  рад,  что  у
моих врагов никогда не было такого оружия.  Норманны  дерутся  огромными
топорами и палицами, но их оружие уступает даже оружию саксов.
   - И все же они яростны и неистовы в бою,  -  сказал  Гвидион.  -  Они
впадают в боевое безумие, как  это  иногда  бывает  с  людьми  Племен  в
Лотиане, и сражаются, отбросив  щит...  Нет,  мой  король,  -  мы  долго
наслаждались миром, но как сарацины начали теснить испанцев, так и  наши
берега начали терзать дикие норманны и ирландцы. И, несомненно, в  конце
концов сарацины окажутся благом для Испании, как саксы оказались  благом
для этой страны...
   - Саксы оказались благом для этой страны? - Артур изумленно  взглянул
на молодого рыцаря. - Что я слышу от тебя, племянник?
   - Когда римляне покинули эту землю,  лорд  мой  Артур,  мы  оказались
заперты здесь, на краю света, и не общались ни с  кем,  кроме  полудиких
Племен. Война с саксами вынудила нас выйти из этого заточения, - пояснил
Гвидион. - Мы принялись торговать  с  Малой  Британией,  с  Испанией,  с
южными странами, выменивать на наши товары  лошадей  и  оружие,  строить
новые города - да взять хоть  твой  Камелот,  сэр.  Я  уж  не  говорю  о
священниках, что отправились  к  саксам  и  превратили  их  из  косматых
дикарей, поклоняющихся варварским богам,  в  цивилизованных  людей;  они
теперь и сами ведут торговлю, строят города и даже обзавелись  королями,
подвластными твоей руке. Чего же лучшего могла желать эта земля?  Теперь
у них есть даже монастыри, и ученые люди,  что  пишут  книги,  и  многое
другое... Без войны с саксами, мой лорд Артур, королевство  Утера  ждало
бы лишь забвение, как это прежде случилось с королевством Максима.
   Похоже, слова Гвидиона слегка позабавили Артура.
   - Тогда ты, несомненно, считаешь, что  двадцать  с  лишним  лет  мира
сделались угрозой  для  Камелота,  и  мы  нуждаемся  в  новых  войнах  и
сражениях, чтоб встряхнуться? Сразу видно, что  ты  не  воин,  юноша.  Я
давно уж не питаю никаких иллюзий относительно войны!
   Гвидион улыбнулся в ответ.
   - С чего ты решил, что я не воин, мой лорд? Я вместе с твоими  людьми
сражался против Луция, провозгласившего себя императором, и у меня  было
предостаточно времени, чтоб составить собственное представление о  войне
и ее значении. Без войны тебя позабыли бы точно  так  же,  как  и  самых
незначительных королей Уэльса и Эйре. Ну кто ныне помнит  имена  королей
Тары?
   - И ты полагаешь, мальчик мой, что однажды это может  произойти  и  с
Камелотом?
   - Король мой и дядя, что ты предпочтешь услышать: мудрость друида или
любезность придворного?
   - Я предпочту услышать хитроумный совет Мордреда! - рассмеялся Артур.
   -  Придворный  сказал  бы,  мой  лорд,  что  царство   Артура   будет
существовать вечно и память о нем переживет века. А друид сказал бы, что
все люди смертны и всем им суждено в свой срок кануть в вечность  вместе
со всей их мудростью и славой, как ушла под воду  Атлантида.  Бессмертны
одни лишь боги.
   - А что же тогда скажет мой племянник и друг?
   - Твой племянник, - Гвидион так подчеркнул это слово,  что  Гвенвифар
почти услышала вместо него "твой сын", - скажет, мой дядя  и  лорд,  что
все мы живем сегодня и какое нам дело до  того,  что  за  истории  будут
рассказывать о нас тысячу лет спустя? И потому племянник  советует  тебе
вновь позаботиться о  конюшнях  и  сделать  их  такими,  как  в  прежние
времена, когда воины Артура наводили страх на всех врагов. Нельзя давать
людям повод говорить, что король постарел и теперь, когда все его рыцари
разъехались по свету, не следит  больше  ни  за  своими  людьми,  ни  за
лошадьми и не заботится, чтоб они были готовы к бою.
   Артур дружески хлопнул Гвидиона по плечу.
   - Быть по сему, мой  мальчик!  Я  полагаюсь  на  твое  мнение.  Пошли
доверенных людей в Испанию - или даже, если хочешь, в  Африку,  -  пусть
оттуда привезут лошадей, достойных славы Артурова  войска.  И  проследи,
чтоб их обучили как следует.
   - Я отрядил бы для этого саксов, - сказал  Гвидион.  -  Но  саксы  не
знают секретов конного боя - ты всегда говорил, что их не следует  этому
учить. Но теперь саксы  -  наши  союзники.  Угодно  ли  тебе,  чтоб  они
перенимали наше воинское искусство?
   На лице Артура отразилось беспокойство.
   - Боюсь, это мне придется тоже возложить на тебя.
   - И я сделаю все, что в моих силах, - отозвался Гвидион. - Мой  лорд,
мы слишком увлеклись, беседуя о делах  военных,  и  утомили  дам.  Прошу
прощения, госпожа, - добавил он, поклонившись Гвенвифар и обворожительно
улыбнувшись. - Может, послушаем музыку? Я уверен,  что  леди  Ниниана  с
радостью возьмет арфу и споет для тебя, мой лорд и король. 1
   - Я  охотно  послушаю,  как  играет  моя  родственница,  -  сдержанно
отозвался Артур, - если так угодно моей леди.
   Гвенвифар кивнула Ниниане. Та сходила за арфой, уселась перед ними  и
запела. Королева с удовольствием слушала: Ниниана  прекрасно  играла,  и
голос ее был мелодичным, хоть  и  не  таким  чистым  и  сильным,  как  у
Моргейны. Но, взглянув на Гвидиона и заметив, как  он  смотрит  на  дочь
Талиесина, королева  подумала:  "Почему  при  нашем  христианском  дворе
непременно находится какая-нибудь из  дев  Владычицы  Озера?"  Гвенвифар
чувствовала смутное беспокойство,  хоть  Гвидион,  -  как  и  Ниниана  -
казался добрым христианином, не хуже любого другого  придворного,  и  по
воскресеньям всегда посещал обедню. Как вообще получилось,  что  Ниниана
стала одной из ее дам? Королева помнила лишь, как Гвидион привел Ниниану
ко двору и попросил Гвенвифар оказать гостеприимство родственнице Артура
и дочери Талиесина.  Королева  сохранила  самые  теплые  воспоминания  о
Талиесине и охотно приняла при дворе его дочь; но  сейчас  ей  отчего-то
показалось, что Ниниана, даже не прилагая к тому особых  усилий,  заняла
главенствующее  положение  среди  дам   королевы.   Артур   всегда   был
благосклонен к Ниниане и часто  просил  ее  спеть,  и  временами,  когда
Гвенвифар наблюдала за ними, в душу ее закрадывалось подозрение:  уж  не
внушает ли она Артуру нечто большее, чем родственные чувства?
   Но нет, этого, конечно же, не было. Если у Нинианы и имелся  любовник
при дворе, так уж скорее это был сам Гвидион. Гвенвифар видела,  как  он
смотрит на Ниниану... и  сердце  ее  сжималось  от  боли.  Ниниана  была
прекрасна - прекрасна, как она сама в молодые годы, а  она  теперь  была
всего лишь стареющей женщиной; волосы ее потускнели, на щеках  более  не
играл румянец, а тело  сделалось  дряблым...  И  потому,  когда  Ниниана
отставила арфу и удалилась, а Артур подошел к королеве,  чтоб  проводить
ее из зала в покои, Гвенвифар взглянула н